***
Две недели спустя — Ну и заразой же был этот кольт. — Это приторное выражение лица, эти змеиные интонации. Определённо не отец, мне было понятно сразу: я похерил его дневник, а этот козёл даже не разорался. — Так это ты. Давно же мы тебя искали, — Сэм выдавил сквозь зубы. Он бестолково пытался выбраться из невидимой ловушки: Азазель взглядом пригвоздил его к стене, и это не было фигурой речи. — Вот и нашли. — Но святая вода… Желтоглазый бархатно рассмеялся: — Думаешь, на меня действует какая-то жижа? — Я… я убью тебя. — Таким брата я не видел никогда. Он весь собрался, и гнев не кипел в нём, обычно таком вспыльчивом; Сэм не угрожал — будто констатировал уже свершившийся факт. Глазами целился в горло ублюдку, как сквозь оптический прицел. Отцовский суровый рот растянулся в слащавой ухмылке, совершенно ему несвойственной. — О, хотелось бы взглянуть. Держи. — Азазель аккуратно положил револьвер на столешницу в паре метров от него — играючи, издеваясь. Так хищники загоняют дичь, чтобы вкуснее было жрать. — Воспользуйся своим… телекинезом. Что он несёт? Какой ещё, нахрен, телекинез? Я взглянул на брата — не увидел и тени удивления в его лице. Он прилип сощуренным взглядом к револьверу, будто и вправду мог силой мысли сдвинуть его с места. Мой абсолютно заурядный брат, зануда, заноза в пятой точке, серая посредственность. Сэмми, это какой-то бред, ты этого не умеешь. Как не умеешь управлять огнём взмахом руки. Демоны лгут, а культисты крупно облажались, решив, что ты можешь быть им чем-то полезен. — Смешно. Я мог убить тебя сегодня сотню раз, но рад, что подождал, — протянул желтоглазый, мягкой тигриной поступью направившись к Сэму, но потом вдруг остановился и, усмехнувшись в полуразжатый кулак, обернулся в мою сторону. Вид у него был такой подчёркнуто скучающий, будто тот совсем забыл про никчёмную моль в виде меня и слегка удивился моему присутствию. — Твой отец… он здесь, со мной. Заперт в собственном теле. Тебе от него привет. Ведь это он разорвёт тебя и упьётся твоей кровью. — Пусти его, или богом клянусь… — Или что? Что — с богом? Смешно. — Ведь по-своему я творю справедливость. Твой сеанс изгнания беса… Это была моя дочь. — Жаркое дыхание опалило моё лицо, когда сукин сын надо мной склонился. Спина, будто магнитом прикованная к стене, стала каменной — я не мог вырваться. Не мог его одолеть. Что я действительно мог — с вызовом смотреть в его лицо, не отводя взгляда. Не мигая. — Думаешь, только у вас может быть семья? Вы погубили моих детей. Что, если бы я убил ваших родных? — И рассмеялся после многозначительной паузы: — Ах, точно. Я же их убил… Но тут минус на минус не даёт плюс. Та девчонка, что была с тобой в этом гетто в Литл-Роке, она тоже провинилась. Как её зовут? Хотя я ей даже немного благодарен: подсобила мне с этими грязными сектантами, не пришлось делать чёрную работу самому. За полезные услуги надо платить. Обещаю, Дин, её смерть будет более быстрой, чем твоя. — Мимо, — я издал циничный, равнодушный смешок. — Если ты хотел меня уязвить этим, то промазал. Я бы и сам с удовольствием подкинул тебе её адресок, если бы знал, куда она свалила. Сандерс — не мама и не Джессика — всего лишь случайная стерва, которая перешла мне дорогу. Я — не Сэм, и, наверное, впервые в жизни счастлив иметь мало общего со своим отцом. — Зачем? — выкрикнул Сэм. — Зачем я убил вашу мамочку и красотку Джесс? Зачем? Да потому что он вонючий кусок дерьма. Чересчур общительный — как в тупом боевике, когда главный антагонист толкает проникновенный спич, давая главным героям время подготовиться, чтобы ударить его в лоб. Вот только мы не в голливудском боевике. — О, я об этом не говорил. — Желтоглазый в задумчивости потёр нижнюю губу, подбираясь к брату. — Они встали на пути моих видов на тебя, Сэм. На тебя и детей вроде тебя. — Может, заткнёшься? Смешно слушать твои разглагольствования, — не выдержал я. — Смешно? Да это всего лишь маска, чтобы не показывать, как тебе больно. Ты не нужен своей семье так, как они нужны тебе. Сэм всегда был любимчиком Джона, и никакие ссоры не в силах этого изменить. Психолог из него хреновый. Я растянул губы в едкой ухмылке: — Но ведь и ты гордишься своими детьми. Ах да, совсем забыл. Ведь я убил их. — Если это были бы мои последние в жизни слова, то я не жалел. Это было красиво. Какое это удовольствие, ударить козла в единственное уязвимое место, которое он сам обнажил для удара. Чёрт! Какая же ты падаль! Я прокусил щёку, чтобы не закричать в голос. Такого наслаждения я ему не доставлю. Внутренности стянуло горящим прутом. Клянусь, я ощутил, как рвутся лёгкие, как рвётся всё: капилляры, мышцы; лопается кожа. Рот моментально наполнился горячей кровью и желчью — и не получалось её сплюнуть. И вдруг мне показалось, что это он — это отец смотрел на меня сквозь жёлтые глаза Азазеля. И вертикальные змеиные зрачки на секунду стали человеческими — круглыми. — Папа… Глаза заволокло чернотой, и всё перед ними слилось в грязное пятно: и взволнованное небритое лицо отца, и убогие стены хижины, и тусклая лампочка, болтающаяся под потолком на тонком проводе. Стол с револьвером. Метнувшийся к нему брат. Я осел на пол по стене, будто этот чёртов Азазель выдернул из меня позвоночник, и рухнул на спину. — Пристрелишь меня, убьёшь и своего папочку, — воркующий говор желтоглазого. — Я знаю, — не дрогнувший голос Сэма. — Не вздумай стрелять в него, Сэм. Слышишь… не вздумай… — выплюнул я вместе с кровью. Он меня не услышал — раздавшийся выстрел оборвал меня на полуслове и прошил отцовскую ногу, раздирая джинсы на бедре. — Сэмми, он всё ещё здесь, во мне, я чувствую! Сынок, стреляй, я тебя умоляю, мы наконец покончим с этим… Сэмми! Не вздумай в него стрелять… Страшный грохот наполнил больную голову. — Дин… Дин, ты истекаешь кровью. Больно плевать. Я вяло сопротивлялся рукам Сэма, ощупывающим мою промокшую футболку. — Отец… — Он здесь, — успокоил меня Сэм. — Займись им. — Но… — Помоги отцу, — промямлил я, проваливаясь в вязкую пустоту.***
— Кто это тут у нас нарисовался? — рявкнул я. Никто меня не услышал. Эшли семенила по больничному коридору, чуть не переходя на бег и будто намеренно замедляя шаг. Её тревожный взгляд приклеился к фигуре Сэма, устало подпирающей стену около моей палаты, — к его куртке, заляпанной кровавыми пятнами, продранным джинсам и искромсанному мелкими порезами лицу. — Что произошло? — спросила Эш, не удостоив Сэма не то что приветствием — даже приветственным кивком. У него будто не было сил удивляться её появлению. — Долго рассказывать. В конечном счёте мы попали в аварию. — Это и так понятно. Я видела вашу машину на парковке… Просто вдребезги. Где Дин? Сэм указал на дверь палаты вялым жестом руки и, пожав губы, отвёл глаза. — С ним… всё плохо. Да уж, плохо, Сэмми. Настолько плохо, что я чувствовал себя долбанным Патриком Суэйзи из «Привидения», пока жнец в образе сексапильной девчонки в больничной пижаме таскался за мной по госпиталю, сношая мои мозги душеспасительными увещеваниями о необходимости принять свой конец. И мне действительно конец: я видел, как моё сломанное тело выгибалось под электрическим разрядом дефибриллятора. — Он… там? — Эш вцепилась в лямку тряпичного рюкзачка, переброшенного через плечо, как в нож, будто искала защиты. Сэм едва заметно кивнул, посторонившись. Эш на секунду остановилась перед дверью в палату, а затем решительно нырнула внутрь. — Тебе здесь ловить нечего, проваливай. Впрочем, можешь обнести то, что осталось от тачки. Или зачем ещё ты притащила сюда свой очаровательный зад. — Я прошёл мимо, не удостоив её взглядом. — Сандерс? Она замерла на пороге, явно до чёртиков перепуганная, бледная и маленькая, будто ставшая ниже ростом. Впилась неуверенной рукой в дверной косяк, словно ища в нём опоры. Потом, будто выйдя из транса, прикрыла за собой дверь. В несколько медленных и тяжёлых шагов Эшли преодолела разделяющее нас расстояние, неловко нащупала стул за спиной, но потом вдруг передумала садиться. Испуганный взгляд серых глазищ прилип к трубке, торчащей из моего рта. От вида её растерянного лица с меня сползла вся злость. — Если нужно валяться при смерти, чтобы ты так на меня смотрела, то я почти согласен, — пошутил я, смягчившись. — Только не ты, — прошелестела Эш. Её голос был едва различим в монотонном гудении мониторов, отмеряющих пульс в моём почти уже безжизненном теле, но звучал твёрдо. — Кто угодно, но не ты, Винчестер. Попробуй только… Я тебя из-под земли достану. И тачку твою сожгу. Ах, ну да. Твоя машина. Хорошо, что ты не видел, что с ней произошло. Это бы разбило тебе сердце. К сожалению, я видел. Сбросив с плеча рюкзачок, Эш оборонительно прижала его к груди. — Джон мне позвонил… Я привезла его дневник. Я… я теперь всё знаю, Дин. Про вашу с Сэмом маму. — Сандерс, тебя в детстве не учили, что читать чужие дневники нехорошо? — ощетинился я. — Теперь чувствую себя такой дурой. — Она опустила глаза. — Я думала, что твоё детство было больше похоже на детство, чем моё, и поэтому ты стал героем, который спасает людей, даже если они того не заслуживают, ну а я только хочу убивать… Внутри так пусто. Знаешь, этот дурацкий дневник уничтожил мой последний аргумент в своё оправдание. Спасибо, блин. Теперь я не могу больше себе врать, что хреновая наследственность определила мой метод приспосабливаться к жизни. Ведь с тобой вышло по-другому. Хотела бы я быть хоть немножко похожей на тебя, Дин. Ты… добрый. — Ну тебя в жопу, Сандерс. — Моему голосу недоставало твёрдости. Да мне всему, целиком, твёрдости недоставало: внутри растёкся тёплый кисель. — Режешь меня без ножа. Уверен, ничего подобного в лицо ты бы мне не сказала, долбанная ты лицемерка. — Твой отец… Как же я теперь его ненавижу. Ей-богу, лучше бы я не читала этого дневника. Я его слишком хорошо понимаю, а оттого ненавижу ещё сильнее. Не знаю, что тут у вас произошло, но уверена, это его вина. Втянул вас в свою вендетту. Убила бы. Как так можно… Сколько тебе лет? Двадцать семь? Почти. Почти. Всё между нами в этот момент уложилось в это глупое «почти». Я стоял к ней так близко, что почти касался её поникших плеч. Почти чувствовал мятный запах её волос. И прикосновение рук, мягко обхвативших мою изуродованную, всю в бордово-синих синяках и ссадинах ладонь, безвольно лежащую в складках больничного одеяла. Как много я бы отдал, чтобы её почувствовать без этого дурацкого «почти» — и это почти злило. Хотелось то ли силой встряхнуть её за плечи, то ли прижать к себе. Какого чёрта ты такая? Сначала ты раздвигаешь подо мной ноги, потом обчищаешь тачку, как дешёвая проститутка… Ну ладно, не такая уж дешёвая, с твоими-то ногами. Никогда не видел женщину с такими красивыми ногами, как у тебя. Но сути дела это не меняет. Ты не можешь после всего этого безобразия вваливаться ко мне в палату и смотреть на меня вот так — глазищами своими распахнутыми, полными мутных слёз. Ты совсем меня не щадишь. Это против логики и здравого смысла, это совершенно не в твоём характере — ничего общего с тем образом себя, который так упорно навязываешь окружающим людям. Это удар ниже пояса. И если быть откровенным, в амплуа несносной стервы ты мне нравилась больше: всё было так просто. Ничего не болело от тебя такой. — Лицемерка ты всё-таки. Маленькая трусливая лицемерка, — только и выдавил я. — Прости, — прошептала Эш, сдавив пальцами переносицу. Она плотно завернулась в полы рубашки и скрючилась на самом краешке стула. — Прости, что сбежала тогда. Я не вывожу. Такая жизнь — это слишком даже для меня. — Даже, — усмехнулся я. — А видела я всякое. В интернате, знаешь, приходилось несладко. Пришлось оттуда слинять. А на улице без бабла долго не протянешь. Чтоб ты знал, мне приходилось обчищать карманы старым педофилам. — Ну знаешь ли, это слишком даже для меня, — ответил я ей в тон. Эшли дёрнула рукой, будто отмахиваясь от собственных слов. — Что за бред я несу… Я просто хотела сказать, что… — она сделала тяжёлую паузу и тихо добавила: — Я устала, Дин. Я… хочу семью, а не это вот всё. Хочу выйти замуж за хорошего парня и родить от него детей. За альфача какого-нибудь с кулаками размером с боеголовку. Но доброго и терпеливого. — Угу, со стальными нервами, — улыбнулся я. — Мне уже жалко этого бедолагу. — Только не за такого, как ты. Не могу больше никого оплакивать, не хочу быть вдовой. — Она резко замолчала, уткнувшись невидящим взглядом в слабую линию моего пульса на мониторе. — Ещё не хватало, чтобы моё глупое сердце выбрало самого смертного из всех. Этими словами она ударила меня наотмашь. Её тихий голос прогремел, как взрыв, но образовавшаяся после её слов вакуумная тишина была совершенно невыносима — вытолкнула весь воздух. Я не мог найти себе места и пошевелиться тоже не мог; стало тесно в собственной бестелесной оболочке. Не мог насмотреться в её лицо — нежное лицо сердечком, растерянное, уставшее, красные искусанные губы. Пытался запомнить. Казалось, ещё секунда — и карета превратится в тыкву, Сандерс снова натянет на себя привычное нахальное, издевательское, скучающее выражение — пуленепробиваемое — и этим заново отстроит рухнувшую между нами стену. — Только умирать не смей. Мне так тошно от этой мысли, — проговорила Эш наконец. — Я так надеюсь, что тебе повезёт, что Бог тебя защитит. Люди вроде тебя этого заслуживают, и я попрошу Его об этом. Наивная ты девчонка. — А я… я разберусь со всем этим дерьмом, с теми, кто виноват в смерти дяди, и… завяжу. Таков мой план. — Это отвратительный план, Сандерс, хуже не придумаешь. Посмотри на моего отца. Он пытается завязать уже двадцать два года. Поэтому ты не оставляешь мне выбора. — Я как-нибудь выкарабкаюсь, найду способ, — тихо пообещал я. Хотя бы ради того, чтобы пропахать этот путь за тебя. Резкий щелчок распахнувшейся двери рассеял повисший между нами морок. Эшли вскочила, оправив рубашку, и напустила на лицо поддельно непроницаемое выражение. Вид у неё был такой, будто её застукали за чем-то неприличным. — Что вы здесь делаете? — осведомился врач, измерив её строгим взглядом из-под очков. — Этот хрен задолжал мне огромную сумму бабла. Вы уж подлатайте его как следует.