План с множеством "-нибудь"

      Август привык все держать под контролем. Если бы он не умел предусматривать все возможные варианты и все возможные сложности, он никогда бы не достиг своих высот.       Но то, что аватара уведут прямо у него из-под носа, он предсказать никак не мог.       Разговор с Магистром вышел долгим и тяжелым. Чернокнижник не кричал и ни в чем не обвинял Хольта, но в каждом его слове сквозило настолько показательное сожаление, что хотелось самому тихо намылить веревку. И даже если бы Магистр не сгущал краски, все равно было бы ясно: дело дрянь. Время утекало прямо на глазах, все приготовления давно завершены, и не хватало лишь ключевой фигуры.       Телефон снова затрезвонил – наверно, сотый раз за день.        – Да. Что значит, ничего? Так ройте лучше, половина полиции у нас в кармане, что вам еще нужно?! – сорвавшись, рявкнул он в трубку, чувствуя, как по телу от раздражения начинают бегать искры.       Следующий звонок раздался от Магистра. Вздохнув, Август поднял трубку, пытаясь хоть немного успокоиться.        – Есть новости?        – Увы, пока что ничего. – В трубке послышался вздох.        – Но ведь у Кутха есть с ним какая-то связь. – Что-то подсказывало Августу, что простые человеческие поиски могут и затянуться. – Почему он сам его не отыщет?        – Разумовский – не единственная «белая ворона». Даже нашими методами его найти не так просто. Но мы с принцессой работаем над этим, – отозвался Магистр. – Пока что могу сказать только приблизительно, что из Рима он двинулся на северо-восток.        – Как будто это сильно поможет, – проворчал Хольт. – Хорошо, будем дальше искать. До связи.       Положив трубку, он нервно побарабанил пальцами по столу. Северо-восток? В том направлении находилась как значительная часть Италии, так и родная Разумовскому Россия.       Круг поисков пока что не особо сужался, но сдаваться на полпути Август не собирался.

***

      Спустя неделю Сергей все-таки решился задать вопрос, который уже долго вертелся на кончике языка.        – Ну и что мы теперь будем делать? Если ты думаешь, что полнейшее безделье способствует психическому здоровью, то очень ошибаешься.       Олег смущенно и как-то воровато отвел взгляд.        – Пока точного плана нет. За тобой охотился какой-то мутный тип, так что я решил поторопиться и вытащить тебя поскорее. Вот и приходится думать уже… постфактум.        – Надо же, как умно заговорил, – раздраженно бросил Сергей. – Ты понимаешь, что ты хотя бы готовишь и следишь за квартирой, а я просто смотрю в одну точку и болтаю сам с собой. Просто прекрасно. Такими темпами я вообще перестану замечать твое присутствие и внешний мир – все равно здесь ничего интересного.        – Я что-нибудь придумаю, – без особой уверенности пообещал Олег.       На следующее утро он притащил Разумовскому пару ручек и толстую тетрадь в довесок к уже имеющемуся небольшому блокноту.        – У меня есть идея, чем тебе заняться. Не знаю, насколько тебе понравится, но время точно займет. И может оказаться весьма полезным.       Сергей, проснувшийся только десять минут назад, нахмурился и сонно взлохматил волосы. Свесив ноги с кровати, он скептично взглянул на тетрадь.        – Предлагаешь написать чистосердечное признание в нескольких томах?        – Почти. – Олег сел на стул и серьезно посмотрел на Разумовского. Он с детства так вел себя перед важным разговором: напускал на себя строгий вид, важничал, но при этом старательно тянул время, не переходя к сути дела.        – Ну?..        – Я предлагаю, чтобы ты записал все, что помнишь о Птице. С первого дня его появления, – выпалил Волков.       Сергею показалось, что он ослышался.        – Что?        – Я хочу знать, с чем мы имеем дело. Какие у него мысли, цели. Чего от него можно ждать.       Судя по всему, аргументы были тщательно подобраны заранее, и теперь вываливались на Сергея, как заученная скороговорка. Сцепив руки в замок, Олег слегка крутился туда-сюда на стуле в ожидании ответа.        – То есть ты сначала мне упорно советовал не думать о нем, а теперь выбрал обратный путь? – С точки зрения Разумовского, это выглядело не более чем слепые и отчаянные метания. Ему не помогло достаточно продолжительное и системное лечение, и от этого жалкие попытки Олега смотрелись еще смешнее.        – Пожалуйста, просто попробуй, – упрямо повторил Волков. – Давай я тетрадь тебе просто оставлю, а ты уже сам решишь, что с ней делать.       Сергей пожал плечами, по-прежнему без особого энтузиазма. Когда он просил найти ему занятие, то надеялся на какие-то более приятные развлечения. Но к технике Олег его упорно не подпускал, к домашним делам тоже, принесенные газеты Разумовский заглатывал за пару часов. Еще несколько часов в день неизменно выпадали из памяти. Остальное время он тихо сходил с ума от безделья и неопределенности, будто его и без того съехавшей крыше еще было, куда катиться.       Может быть, в этой дурацкой идее и была крупица толка.       Птица отнесся к плану Олега настороженно. Рассевшись в кресле, он добрых полдня рассуждал о том, помогут ли Сергею эти записи, тихим вкрадчивым тоном напоминал о недоверчивом отношении Волкова. Последним пунктом, разумеется, шли слова о том, какое ничтожество Разумовский, и что если тот не даст наконец полную волю своему пернатому «я», то им суждено остаток дней провести в этой клетке. Когда Волков заглянул к ним в комнату (видимо, забывшись, Сергей снова отвечал вслух) Птица, схватив острыми когтями за горло, заставил Сергея вслух вспоминать шахматную партию. Против воли в голосе звучало наслаждение, а губы, словно чужие, сами собой растягивались в ухмылке. И чем сильнее у Олега нервно дергался уголок рта, тем громче в голове звучал шуршащий смех.       Поздним вечером наконец наступили те несколько благословенных часов, когда Птица исчезал и замолкал, притаивался на задворках подсознания и почти не давал о себе знать. Недолго думая, Разумовский сел за стол и открыл тетрадь.       «Все началось в СИЗО».       Нет, не так. Все началось намного раньше. Сергей решительно вырвал испорченную страницу и начал быстро писать на чистом листе:       «В детстве я часто мечтал о защитнике. Большом, сильном и смелом, готовом порвать на клочки каждого, кто только посмеет меня обидеть. Каждый раз, когда мне было больно или страшно, я думал о нем – о Птице. Продумывал его до мелочей, представлял, как тот расправляется с обидчиками…»       Рассказ о детстве занял несколько листов. Сергей описал, как видел сны со своим воображаемым защитником, как рисовал его на досуге и придумывал захватывающие приключенческие истории. Как в фантазиях маленького Сереженьки они вместе переносились на страницы книг и спасали героев. Даже полеты во сне проходили в объятиях крылатого друга.       Уже за полночь он отложил ручку и устало размял пальцы. «Дневник» неожиданно затянул его с головой, тем более что первые страницы с детскими воспоминаниями вышли милыми и наивными, как приятная сказка на ночь. Жаль было, что дальше история превращалась во все более взрослую и кровавую.       «…Чем старше я становился, тем меньше вспоминал о Птице. Я мог с легкостью постоять за себя сам, а если в чем-то не справлялся – всегда мог положиться на Олега. В старших классах и на первом курсе я чувствовал себя невероятно уверенным как в себе, так и в завтрашнем дне, и мысленный защитник стал просто не нужным. Даже когда Олег ушел, я продолжал идти к своим Целям…»       Подойдя вплотную к появлению Птицы в СИЗО, Разумовский решительно отодвинул тетрадь. Приятные воспоминания закончились, а произошедшее в дальнейшем можно было оставить на завтра. Уже ложась в кровать он заметил, как Птица стоит возле стола и задумчиво перелистывает исписанные страницы. Но для того, чтобы о чем-то спорить с ним, Сергей уже слишком устал и моментально провалился в сон.       Впервые за последние месяцы он проспал всю ночь без кошмаров.       На следующий день после завтрака, прихватив с собой кружку кофе, он снова сел за стол и для начала перечитал уже написанное. Повествование получалось гладкое, будто это был не дневник шизофреника, а повесть со своим сюжетом и персонажем. Если поначалу он с трудом подыскивал фразы, то последние страницы уже писались на одном дыхании.       Птица был в комнате – по своему обыкновению сидел в кресле и сверлил Сергея взглядом. Мешать не пытался и даже молчал, только время от времени подходил к столу, заглядывал через плечо в тетрадь и щекотал шею своим дыханием.       Описание месяцев в СИЗО дались, на удивление, так же легко. Ночные кошмары, кровь на руках, план побега – на бумаге все переставало быть ужасными картинками из прошлого, а превращалось в страшную сказку. На ночь детям такую не почитаешь, но от этого история не становилась менее притягательной и захватывающей.        – Есть будешь?       Голос Олега застал врасплох – увлекшись, Разумовский даже не услышал, как открылась дверь.        – Да, иду. – Помотав головой, Сергей вернулся к реальности и поднялся со стула. Потянулся, оглядел комнату и с удовольствием отметил про себя, что Птица снова куда-то пропал.       Олег был явно доволен, что Разумовский теперь занят делом, а не сидит, уставившись в одну точку. За обедом он с интересом выспрашивал, сколько Сергей уже успел описать и сколько еще осталось. Градус беспокойства, постоянно сквозившего в глазах Волкова, немного снизился, и теперь Олег был больше похож на привычного себя – спокойного, твердого и уверенного.        – А у тебя что нового? Никаких идей не появилось? – поинтересовался Сергей. Вообще-то он был почти уверен, что сдвигов по-прежнему нет, но спросить все же стоило.        – Завтра скажу. – Олег улыбнулся. Действительно искренне улыбнулся, а не выдавил из себя фальшивую успокаивающую гримасу, на которую только и был способен все эти дни.        – Ого. – Разумовский откинулся на спинку стула, ловя настороженный взгляд снова объявившегося Птицы. – С чем хотя бы связано?        – Может быть, появится возможность сдернуть отсюда. А если окажемся там, где тебя не ищет каждая собака, уже будет легче, – туманно ответил Олег.        Птица с ухмылкой наклонился к нему, царапнул когтем по щеке и обернулся к Сергею:        – Какой наивный, правда? Наконец-то мы с тобой окажемся на свободе.        – Давай потом об этом, а? – неуверенно пробормотал Разумовский, глядя, как по лицу Волкова стекает тонкая струйка крови. Ненастоящей, но пугающе реальной.        – Ладно. – Олег с легким удивлением кивнул.        – Потом так потом. – Птица засмеялся и растворился в воздухе.       Поспешно доев, Сергей вернулся к себе. После таких новостей могло произойти что угодно, а подставлять Олега своему воодушевленному альтер-эго он категорически не хотел. Привычно плюхнувшись за стол, он схватил ручку и снова погрузился в рассказ, отгораживаясь им, как щитом, от всего происходящего сейчас.       Чем более недавними были описываемые события, тем больше подробностей удавалось вспомнить. Птица не только не делал ничего, чтобы помешать, но и, напротив, подсказывал и довольно усмехался.       «…Когтистая лапа жестко и уверенно легла поверх моей руки. Выстрел, еще один и еще…»        – О, это веселье мы еще повторим! – с предвкушением шепнул Птица.       Не поднимая голову от тетради, Разумовский молча отмахнулся от него. От каждого предложения, описывающего тот вечер, внутри что-то неприятно сжималось, но слова Птицы ничего не меняли, да и не хотелось отвлекаться и реагировать на него.       В ответ на небрежный жест крылатая тень изумленно притихла.       За неделю Сергей описал все: от расплывчатых детских воспоминаний до совсем недавнего разговора, когда Птица размышлял об очередном плане побега. Согласно этому плану, Олега можно было и не убивать, а хотя бы оглушить, чтобы не терять лишнего времени. Главное – забрать у него ключ от квартиры, отпереть дверь и скрыться.       Поставив последнюю точку, Разумовский уже в полусне добрел до кровати и рухнул в нее. Перед тем, как окончательно провалиться в сон, он решил про себя, что завтра можно будет дать Олегу прочитать все написанное.       Проснувшись утром, он обнаружил, что дверь в комнату распахнута настежь и слегка покачивается на сквозняке, а тетрадь со странно взлохмаченными страницами лежит на полу посреди комнаты. В голове было подозрительно тихо.