Трансляция невыразимого

      В последнее время к нему вернулась древняя привычка вести мысленные диалоги с самим собой до-земного периода. И чем дальше, тем более активно он ввязывался в этот шизофренический спор. Твердил, что в ответе за всех них, за младших, и никому не оказывает предпочтения. Что это вполне естественно — привязаться к своим подопечным. Но всегда что-то не сходилось в его стройных логических построениях. Он любил их всех. Беспокоился за всех. Но ее присутствие наполняло его совершенно особым чувством.       Вместе с ней в его личную вселенную вошел вечный страх. Порой этот страх приобретал ощутимую форму — например, когда он увидел девочку в когтях чудовищ, едва не разорвавших ее на части. Обычно же он, мерзкий, прятался где-то глубоко, загнанный усилием воли. Кажется, эту область у людей называют подсознанием. Однако порой страх брал свое, дожидаясь минуты слабости. И приходили видения. Иногда это были многочисленные взрывы, иногда один внезапный трусливый выстрел из гущи деревьев. Итог один — золотоволосая девочка медленно падала. Из ее доносился слабый стон. А в голубых полных боли глазах стоял укор - ему. Он втянул ее в вечное противостояние, подверг опасности и не смог спасти.       Видения эти он отгонял привычным способом — окунался в работу. Просматривал записи боев, анализировал технику противника, занимался разработкой новой стратегии. Все это приносило временное ощущение контроля над ситуацией. Ему начинало казаться, что своими правильными логичными и выверенными действиями он сможет защитить ее. Главное — не допустить ошибку, и она останется живой. Однако это чувство уверенности таяло каждый раз, когда детям приходилось выезжать на боевое задание, пусть и с мирной целью. И каждый раз он мысленно обещал себе, что все, что лопнуло его терпение, что он ей решительно запретит, что с завтрашнего дня она начнет новую жизнь, в которой будут школа, уроки танцев и подружки вместо криков о помощи, охваченных огнем детей, заминированных зданий и сидящих под каждым кустом десептиконов с бластерами. «А почему ей одной такая привилегия? Мальчишки не заслужили спокойную жизнь?» — ехидно спрашивал внутри него тот автобот, которым он был до прибытия на эту планету. И — вот же черт! — он чуть ли не начинал оправдываться перед «внутренним роботом», приводя аргументы, говоря, что с удовольствием бы не впутывал детей вообще, но им пока нужны помощники. И заканчивал этот бессмысленный диалог, едва не посылая себя самого куда подальше. Вот бы Фугас посмеялся, если б знал, что творится в голове у невозмутимого командира. Хотя…возможно, после стольких лет на Земле им всем требовалась терапия. Не понять только, какая — решительная быстрая перезагрузка процессора или долгие часы тихой болтовни на кушетке.       Хммм… О чем это он? Да, так вот. Хватит с нее войны. Так он ей и скажет. Хва-тит.       Но стоило услышать в штабе ее звонкий голос после очередного возвращения с задания, а потом увидеть обращенный на него восторженный доверчивый взгляд — и вся его решимость пропадала. И с жестокостью привыкшего анализировать каждый шаг существа он понимал — дело в эгоизме. Он не мог просто расстаться с ней. С тем ощущением доброты, ясности, бесконечного понимания и принятия, которое окружало ее, будто энергетическое поле. Даже с мешающим дышать колючим комком, который царапал в горле всякий раз, когда он понимал, насколько она хрупка и беззащитна. Хоть десять доспехов надевай, как на Джинрая. Его бы воля да побольше ресурсов — он бы каждому младшему воину сделал личного Бомбардировщика. И ей первой.       А она совсем не собиралась облегчать ему задачу. По-кошачьи ластилась. Всегда именно к нему первому обращалась за советом или любой помощью. Кажется, пользовалась любым случаем, чтобы обнять его. И, уж конечно, не собиралась во время боев ограничиваться только спасательными операциями. На рожон не лезла, к счастью, не хватало ей безбашенности ее друзей, но в гуще боя оказывалась часто.       Он понятия не имел, что делать в таких случаях. Даже пытался читать книги по педагогике и — смешно сказать! — по взаимоотношениям полов. Одну такую выудил из-под пульта управления вездесущий Фугас. Ничего не сказал, но от воспоминаний о его многозначительном покашливании, подозрительно напоминающем смех, еще неделю хотелось закрыть лицо руками и змеей уползти под стол. В любом случае, ни одна книга не могла ответить на вопрос, какие чувства может испытывать инопланетный трансформер к земной девочке. И он решил — едва ли не впервые за весьма долгую жизнь — попробовать отключить анализаторы, когда дело касалось ее. И просто быть рядом. Чтобы, в случае чего, оттолкнуть, закрыть, занять ее место. Он же ее в это втянул.