69

Вагон метро, в котором мы возвращались домой, оказался полупустым, что было неудивительно, учитывая давно миновавший час пик. По пути к подземке мы зашли в супермаркет и купили бутылку хорошего вина — надо же было обмыть мой модельный дебют! А ещё мы пополнили запас сигарет и презервативов и поспешили к ближайшей станции. И только устроившись на сиденье рядом с Гепардом, я почувствовал насколько устал и вымотался. Нервное напряжение понемногу отпускало, и зверски захотелось спать. Пытаясь не вырубиться, я начал рассматривать других пассажиров. Кроме нас в вагоне имелась стая пубертатов, от которых за километр несло потняком и сперматозом. Этот диагноз ставился очень легко. Достаточно было обратить внимание на масляно-липкие взгляды, которые они бросали на двух симпатичных телочек, устроившихся как раз напротив нас: жгучая брюнетка и огненно-рыжая, но без веснушек по всему телу. Из этого я сделал вывод, что девчонка, скорее всего, крашеная. Был, конечно, способ определить это точно, но желания лезть ей под юбку я не испытывал. И это немного удивило меня самого. Раньше я автоматически делал стойку, как только поблизости появлялась симпатичная, готовая к спариванию самочка. Тем более, бросающая на меня такие красноречивые взгляды. А сейчас я как-то устало отметил, что «я бы вдул», но как-нибудь в другой раз. Её черноволосая подружка кидала такие же пылкие взоры на Гепарда. И улыбалась ему так кокетливо-многообещающе. И ногу на ногу клала, что твоя Шэрон Стоун! Я даже белые трусики заметить успел, едва прикрывающие бритый лобок. Вот сучка! Я взглянул на Ника, даже себе не признаваясь в том, что жутко боюсь увидеть в его зелёных глазах ответные искры. Но Гепард сидел, откинувшись на спинку сиденья, и равнодушно смотрел прямо перед собой. Внутренне облегченно вздохнув, я снова глянул на тёлочек. Они о чём-то шептались, то и дело поглядывая на нас и не замечая малолетних ботанов. Кроме подружек в дальнем углу вагона находилась парочка, настолько увлеченно целующаяся, что я аж засмотрелся. Он жадно лапал свою блондинистую девку и готов был прямо тут её оттрахать. Останавливало только наличие посторонних. Всех нас, то есть. И то верно, нельзя девушку на площади трахать, советами замучают! Негромкое хихиканье донеслось со скамейки подружек. Я посмотрел на них и увидел, что рыжая расстегнула на блузке пару пуговиц, демонстрируя мне свои прелести. Я оценил отсутствие силикона, но не вдохновился. Только спать захотелось сильнее. И тут я, совершенно не задумываясь что делаю, положил голову Гепарду на плечо. А он, по всей видимости так же на автомате, обнял меня, чтобы удобнее и теплее было. И сразу же в вагоне воцарилась нехорошая такая тишина. Сперматозники перестали ржать и принялись перешептываться. Тёлочки, сидевшие напротив, смерили нас одинаково презрительными взглядами и отвернулись. Даже облизывавший свою подругу штемп прервался, и оба они уставились на нас. Вашу ж мать! Всё моё неформальское бунтарство разом во мне проснулось. Равнодушно смотреть на эти ханжеские гомофобские рожи я не собирался. Значит, лижущаяся взасос парочка — это нормально, а парень, положивший голову на плечо другому — мерзость? Ну, я вам сейчас устрою, ушлепки лицемерные! — Милый, я прилягу, — протянул я так, чтобы это было слышно, — голова трещит... — не дожидаясь ответа, я улегся на сиденье, а голову положил ему на колени. — Сильно болит? — участливо спросил Гепард, наклоняясь ко мне. — Очень, — скривился я, притягивая его ближе. — Какого хрена они так на нас пялятся, Ник? — Толерастия, — усмехнулся он. — И девочек мы с тобой уже не интересуем. — И хрен с ними, — раздраженно бросил я. — Это нечестно, Гепард. — Знаю, но мир вообще несправедлив. Забей, — он ободряюще улыбнулся. — Я уже давно привык. Я собирался ответить, но тут со стороны сперматозников донеслось: — Совсем педики охуели! — Пиздить некому! — А тебе некогда? — Руки марать не хочу! Чувствуя, как в глазах начинает темнеть, я уже собрался подорваться, но Ник не позволил мне этого сделать. Чуть придавил за плечо, наклонился ниже и прошептал в ухо: — Не дергайся. — Но... — Не дергайся, я сказал. Следующая остановка — наша. Я шумно выдохнул. В конце концов, я сам их спровоцировал. Но, твою мать — это нечестно! Почему я не могу просто положить голову на плечо своему парню? Что в этом такого? Лижись я с девкой — всем было бы похер. Вот гадство! Когда мы выходили, я демонстративно обнял Гепарда за пояс. Я чувствовал спиной все презрительные взгляды, и мне дико хотелось развернуться и засветить в парочку рыл. Но я понимал, что в итоге наваляют мне, да и втягивать в это говно Ника не хотелось. Хватит и того, что теперь у меня такое чувство, будто в грязи изваляли. И за что? Только за то, что мне нравится парень? Почему это считается преступлением? Двери вагона за нами закрылись, и Ник мягко снял мою руку со своей талии. Он чуть стиснул мои пальцы и выразительно заглянул в глаза. Я понял значение этого взгляда. Вокруг слишком много людей. И подавляющее большинство из них незнакомо с понятием толерантность. Нет, они, конечно, слышали его по телевизору. Они охереть как любят потрандеть на тему терпимости после второй рюмки. Но, если я сейчас положу Нику руку на плечо или пояс или возьму его за руку, вся их толерантность мигом превратится в толерастию. В лучшем случае, нам в спину полетят оскорбления. В худшем — мы оба окажемся на больничной койке. Только потому, что нам нравится заниматься сексом друг с другом. Долбаная двойная мораль! Как те две сучки в метро... Они были готовы дать нам по первому же намеку, но, стоило им понять, кто мы, и тут же мы стали мерзостью. Те же самые мы. Как будто мы оба за минуту покрылись лишаями или проказой! Я шел рядом с Гепардом и никак не мог избавиться от этих мыслей. Обида горьким комом вставала в горле. Гребаный стыд, парень, вылизывающий «киску» своей подруге — классный любовник, парень, взявший в рот чужой член — хреносос и мразь. А разница в чем, мать вашу? Я лично её не вижу. Куча книжек о сексе рассказывает, что в теле человека нет ничего грязного, если его, ясен пень, вымыть. Так откуда внезапно берётся грязь, если сексом занимаются парни? Трахать в задницу тёлку — нормально, заниматься тем же с парнем — изврат. Блядское лицемерие! С каждой секундой я злился всё сильнее, и первое, что сделал, когда мы вышли из подземки — закурил. Затянулся поглубже и закашлялся. Гепард приобнял меня за плечи и шепнул на ухо: — Успокойся. — Я спокоен, — процедил я, выпуская дым, — как удав. Меня только что обозвали педиком, с чего бы мне злиться? — Артур, пожалуйста. Мы обо всем поговорим дома, идёт? Я молча кивнул — не закатывать же истерику прямо на улице. Я же не баба, в самом деле.

***

Когда мы вошли в лифт, и он начал быстро и бесшумно подниматься, я нажал на кнопку между третьим и четвёртым этажом и спросил: — Гепард, какого хера, а? Ты говорил, что тут таким, как мы, легче! — Да. Но я не сказал — просто. И я не имел в виду, что мы можем обниматься и целоваться на улицах, — спокойно и жёстко сказал Ник. — Если хочешь чего-то добиться в этой жизни, ты должен скрывать, кто ты есть. Кроме моего начальника никто не знает, что я — би. Я скрывал, кто я, и буду это делать. Я не самоубийца, понимаешь? — Скрывал? — хмыкнул я. — А как же твои танцы? — Артур, я всегда мог сказать, что просто работаю там. А те, кто приходил в гримерку, вряд ли стали бы об этом болтать. Дело в том, что в этой стране никогда не будут нормально относиться к геям. Вспомни, какое радио самое популярное у народа? — «Шансон», — выплюнул я название радиостанции, которую ненавидел всеми фибрами души. — Правильно, романтика зоны. А ты знаешь, как называют за колючкой таких, как мы. И как к ним относятся. Так чему ты ещё удивляешься? — Гепард положил руки мне на плечи. — Каким бы уродом ты ни был, если ты натурал — ты свой. И каким бы ты не был хорошим, стоит им узнать о твоей маленькой тайне — и ты становишься изгоем. — Но, блин, я же никого не убил, не изнасиловал, не трахал детей и домашних животных! — продолжал психовать я. — Да какого хрена кого-то вообще должно ебать, с кем я сплю?! — Потому-то и скрываем, понимаешь? Меньше знают — крепче спят. Все. Включая нас самих. Успокойся, Артур. Забей. То, что нельзя изменить... — С этим приходится смириться, — пробормотал я, упираясь лбом в его плечо. — Дерьмо всё это, Гепард. — Согласен, — он коснулся моей шеи губами. В ответ я отжал кнопку, положил обе руки ему на бедра и поцеловал в губы. Мне сейчас это было нужно больше, чем когда-либо. И это... — Пиздец! — раздалось совсем рядом. — Никита, это что за херня? Ты что — гомик? Я оторвался от губ Гепарда, повернул голову и увидел, что лифт уже остановился на нашем этаже, двери открылись, и на нас во все глаза лупится охреневший сосед справа. Мистер подкаблучник, по всей видимости, решил воспользоваться лифтом, чтобы мусор вывезти. И сейчас это ведро с громким стуком упало на пол, а я невольно напрягся, ожидая ответа Ника. Мне было до одури интересно, что же он скажет, как пояснит наш поцелуй в свете необходимости скрывать свою ориентацию. — Только что я целовал парня, своего парня, — спокойно ответил Гепард. — Как думаешь, Вов, я гомик? — он иронично изогнул бровь, а я вовремя подобрал челюсть. Что он делает? А как же скрытность? — Так это ты его трахал так, что у нас стены дрожали? — Ага. И он меня, — Ник сузил глаза. — А тебя это волнует? — Э-э-э, — начал сосед, подтягивая свои вытянутые на коленях «Абибасы», — спать мешаете. Зойка бесится. Она думала, вы бабу дерёте на пару. А оно вон оно что... — Угу, бывают в жизни огорчения, да? Так что можешь свою вторую половину успокоить. Групповой разврат мы не практикуем, — Ник взял меня за руку и шагнул к двери нашей квартиры, бросив соседу. — А ты бы лучше Змее своей засаживал почаще да пожёстче, чтобы поменьше выпендривалась и в чужую постель не заглядывала. Мужик ты или тряпка? — Да что ты в этом понимаешь? — вякнул из-за спины Гепарда сосед. — Пидорас. Последнее слово он произнес тихо, но Ник расслышал. На соседское несчастье. Потому что в следующую секунду кулак Гепарда с размаха впечатался в челюсть подкаблучка, отправив того в недолгий и некрасивый полет, закончившийся громким приземлением на жирную задницу. — Пидорас — это состояние души, — процедил Ник, потирая ушибленную костяшку. — А я — гей, понятно? Пойдем, Артур. Честно говоря, я ожидал, что сосед попытается ударить Ника в ответ, но... Походу, супруга уже успела Вовочку морально кастрировать, потому что он только прошипел что-то невразумительно-нецензурное себе под нос. А я понял, почему Ник так поступил. Почему ответил именно так и почему ударил. Это противоречило всему, что он мне говорил до этого, это раскрывало нас с ним, но... Начни он вилять и выдумывать оправдания — что-то между нами бы изменилось. Неуловимо, но изменилось. «Мы» перестали бы существовать. И снова остались бы «ты» и «я», которые трахаются за закрытой дверью, скрывая это ото всех. Потому что это просто секс и ничего больше. Сегодня со мной, завтра — с кем-то ещё. Так зачем об этом кому-то знать? К чему усложнять себе жизнь и жертвовать спокойствием ради проходного траха? Назвав меня «своим парнем» перед соседом, Гепард наплевал на собственные убеждения. Он сделал это для того, чтобы не разрушить то, что у нас вроде как начало завязываться... Значит, для него я тоже больше, чем очередной мальчик на ночь? Или это мне так хочется? А на самом деле Нику просто захотелось поиграть на нервах у соседа? Узнать настоящую причину я не смогу никогда, да и хочу ли я её знать?

***

Во входную дверь позвонили почти сразу после того, как мы вошли в квартиру. Мы даже раздеться не успели. Звонок был резким, долгим и нервным. — Вторая часть марлезонского балета, — процедил Ник сквозь зубы, — явление змеи народу. — Откуда знаешь? — Ну так, Вовочка же не мог мамочке не пожаловаться, — пояснил он и пошёл открывать. На пороге действительно стояла разгневанная соседка. Она так спешила восстанавливать справедливость, что даже бигуди из волос не вытащила и одинаковые тапки искать не стала. Глаза стервы метали молнии, она без приглашения вломилась в коридор и заорала, глядя в глаза Гепарда: — Я подам на тебя в суд! Завтра же Вова снимет побои и ты, мразь, получишь по заслугам! — Какие побои? Ты о чём? — скрестил руки на груди Ник. — На Вовика хулиганы в подъезде напали? Или ты сама его скалкой в лоб долбанула, да перестаралась? — Не придуривайся! — взвизгнула соседка. — Вова мне всё рассказал! — Кто бы сомневался! — фыркнул Ник. — И что? Сопельки вытерла? Слюнявчик поменяла? Или ему еще и памперс нужно сменить, а у тебя кончились? Так ты не по адресу, у меня их сроду не водилось. — Ты ударил моего мужа, хреносос долбаный! — прошипела она. — И я тебя посажу за нанесение... — Стоп, — резко бросил Ник, холодно усмехнувшись. — Зоя, только что ты сама нанесла мне моральное оскорбление, назвав «долбаным хренососом», так же, Артур? — Я кивнул. — А это тоже статья. — Но это же правда! — Да? А ты свечку держала? Я тебя спрашиваю, ты видела, как я совершал половой акт с мужчиной в извращенной форме? У тебя есть документальные доказательства этого? Чего молчишь? Нет? А значит, твои слова — это оскорбление моих чести и достоинства! — жестко заявил Гепард. — А кто мужу твоему в рыло дал, я понятия не имею. Мы с ним у лифта столкнулись, он сел в него и поехал, так какие претензии ко мне? Артур в курсе, как было дело. Понимаешь, к чему я клоню? У меня есть свидетель, у тебя — нет. Кроме того, слова мужа и жены никогда не воспринимаются в суде всерьёз по понятным причинам. Мне продолжать? Или достаточно? — Я знаю, что ты ударил Вову! И ты — голубой! — И что? Это не преступление, а всего лишь сексуальная ориентация. Личное дело каждого. А посему — иди-ка ты на хер, Зоя, пока я добрый. — Я всё равно этого так не оставлю! Я в ЖЭК пожалуюсь! Тебя выметут отсюда поганой метлой, паскуда такая! — рявкнула она напоследок и, громко хлопнув дверью, испарилась. Гепард тщательно запер дверь и повернулся ко мне: — Цирк дебилов на гастролях. — Ага, — кивнул я, — и что теперь будет? — А ничего. Побухтит-побухтит и на ту же жопу сядет. А в ЖЭК она не пойдет, потому что точно так же квартиру снимает, как и я. Да ещё и без договора... — Блин, это из-за меня всё, — вздохнул я, опуская голову. — Ты же говорил, что надо скрывать, а теперь... — Дурак, — Ник подошел, привлек меня к себе. — Рано или поздно до них бы дошло, что никакой девки тут нет. Да и какая нахер разница? Мне детей с ними не крестить, от них не зависит моя карьера или жизнь. Мне насрать на их мнение. Система приоритетов, понимаешь? Мы и они — вот в чём все дело. Если со мной перестанет здороваться сосед, мне будет похрен, если ты... — он на секунду замолчал и продолжил уже другим, насмешливо-игривым тоном, — закроешь мне доступ к твоей шикарной заднице, не позволишь целовать эти губы, — он на мгновение коснулся моих губ, — я потеряю очень много офигенного секса, а оно мне надо? — Думаю, что нет... — Правильно думаешь, хороший мальчик. Знаешь что, давай-ка отложим распитие вина на завтра, идёт? Денёк тот ещё выдался, честно говоря, задолбался я вусмерть... и спать хочу как падла, — Гепард зевнул, продолжая меня обнимать. — Я тоже, — заразившись, зевнул я, — я ещё в метро чуть не отрубился. — Я видел, так что давай сейчас искупаемся и спать, да, Котик? — Да, Гепард, — ответил я, уже не возражая против своей клички. Если Нику хочется так меня обзывать — пусть. Он публично назвал меня своим парнем, так какого же хрена мне ещё надо? Мы направились в душ, а потом легли спать, тесно прижавшись друг к другу. Близкие, как никогда до этого. Без секса, который сейчас не имел для меня почему-то такого значения, как ещё пару часов назад.