69

Когда я подошел к столу, отец окинул меня внимательным взглядом и кивнул: — Садись, Артур. — Ты чего-то хотел, па? — Да. Я хочу поговорить с тобой и побольше узнать о той девушке, у которой ты жил в Киеве. — Боюсь, ничем обрадовать не смогу, — усмехнулся я. — Ты сам меня учил держать язык за зубами, если дело касается женщин, помнишь? — Помню, но хотя бы фото её ты можешь мне показать? — Нет. — Хорошо. Тогда я покажу кое-что тебе, — с этими словами отец полез в свой кейс, стоящий рядом с его стулом, и вытащил оттуда... журнал. Тот самый. На его обложке красовались мы с Гепардом, оба обнаженные. Это был кадр, где я стоял перед Ником на коленях. — Поясни мне, что это значит? — спросил отец, бросая журнал на стол. Мать мгновенно покраснела и зажала ладонью рот, а я сглотнул и спросил: — Сначала ты скажи, откуда у тебя это? — Для геев... — тихо прочла мать на обложке. Глеб, сука, говорил, что журнал для всех, а теперь выяснилось, что он узкоспециализированный. — Витя, откуда у тебя это? — вырвалось у неё. — Ты же не... — Не пидор? А как ты думаешь? Полистай, Наташа, посмотри, чем наш сын занимался в столице. А я пока расскажу, где взял эту дрянь. Мать машинально притянула к себе журнал и начала медленно перелистывать страницы. Глеб действительно своё дело знал. Он выбрал самые удачные снимки, и если бы не трагичность момента, у меня бы точно уже встал — настолько классно мы с Гепардом выглядели. — Эту гадость я у Святослава нашел, — начал отец. — Сегодня мы собирались обсудить кое-что у него дома. А когда приехали, то застали его сына — Мишку — с каким-то мудаком. И они не пиво пили, они трахались. Насмотрелись вот этого дерьма, небось, и попробовать решили! Дрянь эта рядом с ними на полу и валялась, раскрытой на самом интересном кадре. Вот этом, — он ткнул в фото, на котором Ник целовал меня, устроившись между моих бедер. Со стороны это выглядело, как самый настоящий трах. Страстный трах, от которого оба парня на фото были готовы вот-вот кончить. — Журнал Святослав мне отдал, предложил полюбоваться на тебя, Артур. Чтобы я знал, кто мой сын. И что ты ничем не лучше его Мишки, конченного пидораса. Каждое отцовское слово казалось мне тяжеловесным, как камень. Я понял, что окопы рыть поздно — писец свой плащик в прихожей уже повесил. Оставался один шанс выкрутиться, и я решился: — Отец, — сказал я, глядя ему в глаза, — это просто снимки. Ты смеяться будешь, но фотограф этот меня на Андреевском спуске остановил и визитку дал. — Ты думаешь, я в это поверю? Мне давно не пять лет, Артур! — Можешь не верить, но так оно и было. Я пришел на студию, а там оказалось, что сниматься надо с парнем. — И ты согласился? Фотографироваться с каким-то педиком? Целоваться с ним? Сосать у него?! — Витя! — возмущенно воскликнула мать. — Что, Витя?! Молчи, Наташа! — оборвал её отец. — Пусть он отвечает! — Да с чего ты взял, что я всё это делал? — спросил я. — Это же съемки! Просто фото и всё! Как в кино. — В том, которое ты смотришь за запертой дверью? И сколько тебе заплатили за этот позор? — А какая разница? Я все равно уже всё потратил. — Кто бы сомневался! Ты хоть понимаешь, что ты наделал, Артур? Ты прославился на всю страну, как педик! Но ты ещё и трус, который боится в этом сознаться! Но я докажу, что всё это — не просто съемки! — он резко поднялся. — Идем в твою комнату. — Какого хрена?! — я вскочил с места и попятился к своей комнате. — Это частная территория, ясно? — я прижался спиной к двери и скрестил руки на груди, намереваясь не пустить отца в своё логово. — Отойди, Артур, — процедил он, — по-хорошему. — А то что? Ударишь меня? Это моя комната, понял? И тебе там делать нечего! — Ну, вот что, щенок неблагодарный, — багровея, сорвался на крик отец, — пока ты живешь в моём доме и ешь мой хлеб, ничего своего у тебя здесь нет, и не может быть! Кроме задницы, в которую тебя драли! — Витя! — мать снова попыталась вступиться, но напрасно. — Я сказал — замолчи, Наташа! Хватит, дошутились! Ты всегда его защищала, и вот чем всё закончилось! Наш сын — пидор! И об этом скоро узнают все, — тут он снова повернулся ко мне. — Я в последний раз тебе говорю: отойди от двери! — Нет, — покачал я головой. — Это просто фото в журнале! Это не повод устраивать обыск! Ты нарушаешь мои права! Я в суд на тебя подам! О том, что я сказал это зря, я понял спустя секунду, когда кулак отца впечатался в мою челюсть. Я не удержался на ногах и шлепнулся на задницу, слыша, как закричала мать, и чувствуя, как кровь наполняет рот и течёт по лицу. — Теперь точно подам! — я сплюнул прямо на ковер. — Детей бить нельзя. — А я не вижу здесь детей! Я вижу наглого пидораса, который меня опозорил! Если Красовский об этом узнает — мне конец. Тебе прекрасно известно, как он относится к вашей петушиной братии! — отец открыл дверь, вошёл в мою комнату и принялся методично её обыскивать. Испуганная мать стояла на пороге, а я продолжал сидеть на полу, чувствуя, как всё сильнее болит челюсть и стирая рукой кровь. Я видел, как к ногам матери упал журнал с фотографиями Гепарда, сопровождаемый отцовским: — Вот! Тот же самый педик! И ты всё ещё сомневаешься, Наташа? А это по-твоему, что? — он вытащил из моего ящика с хламом фаллоимитатор и яростно развернулся ко мне. — Я тебя спрашиваю, скотина, что это?! — Хер, — криво усмехнулся я. — Не видишь что ли? — Тебе своего мало? — отец бросил игрушку на пол, а затем достал флакон со смазкой. — Это, как я понимаю, вместо вазелина? — Угадал. — И ты будешь и дальше утверждать, что не педик? — Даже если я и трахаю сам себя — это не твоё дело, — я медленно поднялся. — У матери спроси, многие мужики так делают! — Это правда? — он перевел взгляд на мать. — Борис говорит, что да, — ответила она, имея в виду друга-уролога. — Стимуляция простаты, понимаешь? Это не признак гомосексуальности. Это... — Почему тогда я этого не делаю, если это нормально? — оборвал её отец. — А Борис твой сам, небось, педик! Ладно, с этим всё ясно, а теперь, Артур, включай компьютер, — приказал он мне. — Тебе надо, ты и включай, — процедил я. Терять мне было уже нечего. — Хорошо, я включу. Но ты об этом пожалеешь, — отец нажал на кнопку, и у него тут же потребовали пароль. — Это ещё что за херня? Иди сюда и введи пароль. — Нет, — бросил я, отступая на шаг. — Хрен тебе, а не пароль. Красовского своего проси! — Артур! — треснул он кулаком по столу. — Пароль, мать твою! — Три зеленых свистка! — Не напрашивайся! — А ты не лезь в мою жизнь! — мне было уже всё равно, чем всё это закончится. Теперь я его ненавидел. — Не скажешь пароль? — Нет. — Хорошо. Завтра же я заберу машину на работу, не пройдет и часа, как её взломают. — Удачи, — усмехнулся я, и тут в моем кармане ожил телефон. Я знал, что это Гепард, и понял, что попал окончательно. — Возьми трубку, — приказал отец. — Не хочу. — Тебе же звонят. — И что? Я занят. С тобой вот беседую, — ухмыльнулся я. — Тогда дай телефон мне, я сам отвечу, — он протянул руку ладонью вверх. — Ну! — Не понукай, не запряг! Это мне звонят, а не тебе! — Телефон, немедленно! — Лови! — я выхватил свою мобилку из кармана и со всей силы врезал ею о стену. Такого надругательства «Нокиа», к счастью, не выдержала, и обломки телефона разлетелись по комнате. Тот, где находилась сим-карта, улетел под одёжный шкаф. — Чего ж не поймал-то, папочка? — Ну всё! — отец шагнул было ко мне, но мать буквально повисла у него на плечах, а потом закрыла меня собой. — Отойди, Наташа! — Нет, Витя! Успокойся, пожалуйста! Это же наш сын, — она схватила отца за руки. — Какой бы он ни был — это наш ребенок! Не трогай его больше, прошу тебя! Несколько минут он молчал, тяжело со свистом дыша и прожигая меня полным презрительной ненависти взглядом. А я смотрел ему в глаза, давая понять, что не боюсь. Ничего и никого. Наконец он сказал: — Хорошо. Но не ради него. Я люблю тебя, Наташа, и ты это знаешь. Я всегда тебя слушал и понимал, я не вмешивался в воспитание сына, я ничего ему не запрещал. Но... он перешёл черту. Значит так, Артур, — его глаза снова вперились в меня. — Забудь о Киеве. Учиться ты будешь здесь, жить — тоже. Это же твоя комната! Завтра же я отвезу тебя на прием к психиатру. Эту мерзость надо вылечить! — Но... — начала мать, но договорить ей отец не дал. — Никаких но! Кроме того, отвезешь его в лабораторию, пусть сделают все анализы. Неизвестно какую дрянь он мог притащить! А мне только СПИДа в доме и не хватало! Из квартиры он больше не выйдет до самых экзаменов. Документы в вуз я отвезу сам, туда, куда захочу я. — Черта с два! — проорал я. — Лучше сразу меня в психушку сдай! — Не помешает, — согласно кивнул он. — У тебя нервный срыв, тебе нужно лечение. На этом наш разговор окончен, Артур. А это, — он отключил и вытащил мой системник, — я заберу с собой на работу. Я рванулся было к входной двери, но она была заперта, а моих ключей на их обычном месте не оказалось. Конечно же. Походу, папаша их первым делом примагнитил, сразу, как пришел. Сука. Я мог только наблюдать, как он уносит системник к себе в кабинет, как приказывает матери немедленно собрать в пакет все это дерьмо, которое нашлось в моей комнате, и завтра же сжечь. Потом он закрылся в кабинете, смерив меня напоследок уничтожающим взглядом. Ах да, замок с моей двери он тоже снял. Хорошо хоть саму дверь оставил!

***

Я съехал по стене прихожей и закрыл лицо руками. Слезы потекли сами. Слезы обиды, злости и бессильной ярости. Я заперт в четырех стенах и не знаю, как сбежать. Выпрыгнуть из окна? Можно, вот только этаж у нас девятый, а летать я не умею. Я даже не могу теперь связаться с Гепардом и сообщить, что в полной заднице, и все наши планы накрылись медным тазом. А завтра папашин сисадмин в два счета обойдет мой пароль на БИОСе, и предок узнает много интересного обо мне и... Нике. Я пытался успокоиться, но ни хрена не получалось. К тому же челюсть распухла и немилосердно болела. Пиздец, как он есть. Когда рука матери легла мне на плечо, я вздрогнул и спросил, не поднимая головы: — Ты тоже теперь меня ненавидишь? — Нет. Разве можно ненавидеть своего ребенка? Вставай, Артур, пойдем в ванную — я осмотрю тебя, — мягко сказала она. — А не боишься? Вдруг у меня СПИД? — отнял ладони от лица я. — Не боюсь. Вставай. Я шмыгнул носом, поднялся и поплёлся за матерью в ванную. Там она быстро обработала мою челюсть, молча, избегая смотреть мне в глаза. И это было больнее всего. Говорить она могла что угодно, но... В глубине души она была согласна с отцом. Я был в этом уверен. А потому я почти оттолкнул её от себя, вернулся в свою комнату. Первым делом я выудил из-под шкафа обломки телефона, вытащил и без сожалений сломал уцелевшую СИМку, затем вынул карту памяти и сунул в карман джинсов. А потом я рухнул на кровать и закурил. С четвертой попытки. Никогда прежде я в комнате не курил, но теперь мне было абсолютно похер. Всё, что могло случиться поганого, уже случилось.