III. Трон Тельмара

Робкий стук в дверь отвлекает Верховного короля от карт. Он хмурится, так как никого не ждал в столь позднюю пору. Разве — случилось что? За бортом сегодня штормит, гроза. Дженни тоже отрывается от книги, закутавшись в одеяло на кровати. На пороге появляется Люси в ночном платье и незавязанном халате сверху: — Там дождь барабанит по окнам, никак заснуть не могу, — королева мнется. — Если вы ещё не спите… — Заходи! — Джен откладывает в сторону книгу и подвигается, отбрасывая одеяло, чтобы освободить для Люси место. — Мне тоже было бы жутковато одной ночью в такую погоду. — Мне не было жутко! — возражает королева Отважная, однако приглашение Дженни все-таки принимает, усаживаясь рядом. — Я не это имела в виду, — быстро оправдывается леди-рыцарь. — Знаешь, я бы выпила чашечку горячего шоколада. А ты? Снаружи раздается очередной раскат грома, заставляя обеих королев вздрогнуть. Люси кивает. — Пите-ер, — королева Бесстрашная мило хлопает ресницами. Верховный король нехотя отрывается от карт: — Что? — глядя на выражение лица любимой, тот закатывает глаза, - Ну, почему я должен всегда идти? — Ты — мужчина! — гордо заявляет королева. — А разве мужчине место на кухне? — вскидывает бровь Его Величество. — Но там гроза — страшно! — не сдаётся Дженни. — Вечно один и тот же аргумент, — Питер откладывает карты и покидает королевскую каюту. Когда правитель возвращается, две королевы сидят на его кровати, укутавшись в одно одеяло. Закрыв ногой дверь и тряхнув головой, чтобы смахнуть крупные капли с чёлки, он вручает каждой по чашке шоколада с печеньем на блюдцах. В благодарность обе целуют Питера в щеку. Король терпеливо ждёт, пока ночное «шоколадопитие» закончится. Однако, королевы расходятся не на шутку и под конец принимаются напевать какие-то сомнительной приличности песни. — Так, — король упирает руки в бока, — вам обеим уже давно пора спать! Весь корабль перебудите! — И так никто не спит! Дождь барабанит — оглохнуть можно, — возражает младшая сестра. — Питер… А можно, я сегодня с вами останусь? — Да! — подхватывает Джен. — Пусть Лу останется! Ну пожалуйста! Питер знает что пожалеет ещё сотни раз, когда даёт согласие. Знает, что заснуть ему не дадут разговорами до утра, хихиканьем в подушку, спихиванием с кровати и прочими «прелестями». Но, все же, он почему-то снова говорит им «да», целуя в лоб каждую перед сном. *** Вдалеке слышится музыка и шум ярмарки. Иногда даже выстрелы фейерверков. Пожалуй, сегодня там собрались добрых пол-Орландии. Здесь же, вдалеке от ярмарки, ночную прохладную тишину нарушает лишь журчание воды в мраморном фонтане. Наверное, именно поэтому так отчётливо слышны мелкие шажочки дамских туфелек по мощеной дорожке. Эстель замирает у фонтана, вглядываясь в мужскую фигуру, сидящую на самом его краешке: — Ну? И чего ты хотел? — Сейчас меня больше интересует вопрос, чего хотела ты, — парирует царевич. — Но это ты меня сюда позвал! — складывает руки на груди леди королевы. — Да. — соглашается Анзор. — И ты пришла. Следовательно — ты тоже зачем-то хотела быть здесь этой ночью. — юный царевич проницательно смотрит на девушку. — Иначе ты бы не пришла. Эстель удивленно хлопает ресницами от такой наглости, но почему-то чувствует себя застигнутой врасплох. На ярмарке, что шумела до самого утра, ни царевич, ни леди королевы так и не появляются той ночью. Хотя, все были слишком увлечены диковинными представлениями, чтобы заметить пропажу, так что, об этом будем знать только мы с вами. *** Тисрок выпроваживает за двери нескольких советников и с удивлением замечает мнущегося у дверей младшего сына: — Анзор? Ты уже вернулся? — Около часа назад, отец, — отвечает царевич. — Тебе следовало бы отдохнуть с дороги. Чего ты здесь? — Мне надобно поговорить с тобой, отец, мудрейший среди живущих. Кашшаф хмурится: — Ну, хорошо, входи, если такая спешка. О чем ты хочешь поговорить? Царевич медлит некоторое время, будто собираясь с силами. Затем смотрит прямо в глаза тисроку, подаваясь вперед: — Отец, я влюблен и намерен жениться! — выпаливает на одном дыхании. Смотрит на Кашшафа, не отрывая взгляда. И столько решительности в этом взгляде, столько отчаяния, будто ожидает получить тяжелую оплеуху от правителя за слова свои дерзкие. Подобных слов тисрок не ожидал уж точно. Он даже резко опускается на свой богато украшенный трон, продолжая изумленно смотреть на сына: — О ком ты? Царевич чувствует облегчение. Он ожидал, что тисрок начнет сразу же бранить его за непослушание, а тут он не только спокоен, а ещё и расспрашивает. Царевич принимается расхаживать по комнате, запустив пятерню в темные волосы. — Её зовут Эстель. Она, правда, не принцесса, но одна из приближенных королевы. Из влиятельной семьи — это точно! А ещё, отец, она очень красива! Как мама, я помню, когда был маленьким… Тогда я был уверен, что нет никого красивее её на свете. А теперь знаю — есть! И я очень хочу заботится о ней, привести в Ташбаан. Уверен, она тебе понравится! И мы будем вместе… Далее тисрок почему-то перестаёт слышать сына. Он лишь изумленно таращится на младшего, как горят его глаза, и как на щеках расцвёл румянец. Он никогда не замечал, но… Почему-то младший сын так сильно похож на старшего. На Аласкара. И манерой говорить, и прятать взгляд, когда на губах играет тень улыбки. Сейчас он такой — еще совсем мальчишка. Теперь видно, что вся чинность и сдержанность — лишь маска, которую Анзору каким-то чудом удавалось удерживать на лице так долго. А ведь когда-то давно Аласкар, будучи совсем юным, так же прибежал к отцу, чтобы поделиться своими чувствами. Уже тогда, лишенный матери, он хотел найти в нем понимание и поддержку. Как же звали ту девицу… Кашшаф не помнил. Вот только мелкая садовница никак не могла стать избранницей наследника трона. И Кашшаф доступно объяснил это своему первенцу. Возможно, в слишком резкой форме. Но он ведь — мужчина. А ласка — удел слабых. Кашшаф, как сейчас, помнил, как тогда поникли плечи юного царевича. Как он с болью посмотрел на отца, с согласием кивая на его воспитательные речи. Девицу убрали со двора в тот самый день. А старший сын перестал делиться с отцом тем, что у него на сердце. Будто и не было больше никогда ничего. Аласкар всегда был способным учеником и хорошим сыном. Его жизнь должна была быть посвящена только трону. И он усвоил урок Кашшафа, как когда-то сам Кашшаф усвоил этот урок от своего отца. Тисрок продолжает смотреть на младшего сына и он так до боли напоминает того старшего, ещё совсем неопытного. Вот уже чуть больше чем пол года, как нет Аласкара. И Кашшаф тосковал всем сердцем, хоть никому и не показывал. Правитель должен быть сильным. Покажи он хоть минутную слабинку — не правитель он больше. А сейчас, кажется, Кашшаф вернул бы прошлое и разрешил бы сыну остаться с девицей безродной. Да что угодно бы разрешил, лишь бы тот снова был рядом. Первенец. Отцовская отрада. Услада очей. — Отец, — Анзор снова заглядывает в глаза тисроку, подойдя совсем близко, — ты позволишь? Кашшаф смотрит на сына и отводит глаза со вздохом: — Хорошо, Анзор. Отправляйся обратно в Орландию и привози ее сюда. А свадьбу сыграем вначале лета. Царевич, кажется, ушам своим не верит. Он рассыпается в благодарностях, целует отцу руку, падая на колени, но Кашшаф снова, как в тумане. Как же они похожи с братом. Может, если начать все с начала и этому позволить… Может, хотя бы он не пропадает? Ведь горе отцовской утраты — страшное горе, а сына радость — бальзам на изборожденное трещинами отцовское сердце.