Шантаж

«Одна из важнейших задач для графического дизайнера — применение цвета в зависимости от поставленной цели…». Слова на мониторе выглядели протокольно-сухими. Доклад, которым Дима планировал сопроводить свою конкурсную работу по «Цветоведению и колористике», создавался медленно, хотя сроки уже поджимали. Но сосредоточиться на учёбе в освобождённый специально для неё четверг оказалось гораздо труднее, чем он себе представлял. «Для наиболее полной передачи собственной мысли необходимо анализировать цветовые гаммы, находить взаимосвязи, создавать подчинённые цветовые сочетания, выявлять доминанту». Напечатав фразу, он даже не сразу сообразил, что данное правило подходит не только к поиску оптимального решения в графике, но и к его жизненной ситуации. Находить взаимосвязи и выявлять доминанту. Находить взаимосвязи… Когда полчаса назад Дима закрыл дверь за Виком, он был уверен, что сделал всё правильно, приоритеты расставил верно. Но сейчас червячок сомнения точил изнутри — может, не надо было в лоб говорить парню, пришедшему с очевидными намерениями, что «всё было супер, и ты классный, бла-бла-бла, дело не в тебе, но останемся друзьями». Вик, хоть и постарался показать напускное безразличие, явно обиделся. Только вот как можно смягчить откровенный посыл нахер? Никак. Лучше коротко и ясно, чем размазывать сопли. «Переживёт, не сорок первый», — решил в итоге Дима, стараясь сосредоточиться на содержании своей работы: «Вывести цвет из случайного "подбора пипеткой", в область осознанного цветового конструирования». Он выкинул из головы неприятное предчувствие того, что с Виком последняя точка ещё не поставлена. Всё, что его сейчас волновало, помимо доклада на межинститутском конкурсе, — предстоящая встреча с Сашей. И осознанное конструирование их взаимоотношений. С ограниченным сроком действия — сам ведь установил дату, никто за язык не тянул. Это тоже царапало изнутри, но что толку париться о будущем? Будет день и будет пища — такая тактика всегда помогала Крыленко. На следующий день никакие лишние мысли его не терзали — ни то, почему Вик не появился на занятиях, ни то, что будет дальше. У него был чёткий план. Точка. А Маневичу, напротив, нравилось думать о перспективах. Точнее, о Диме в них. Представлять, каким он станет в будущем, в скором и далёком. Если сейчас он уже… Какой? Харизматичный, уверенный в себе, амбициозный. И вместе с тем юморной, острый на язык и общительный. Притягивающий, манящий… Если только не выбесить его. Но если уж разозлить, потоки едкого сарказма обеспечены. Но странное дело, именно вербальная грубость нравилась Саше все больше и больше. И он не только не обижался на, казалось бы, унизительные порой речевые обороты Димы, напротив, это будоражило и возбуждало. А ласка от Крыленко, получаемая после того, как тот выпускал пар и успокаивался, становилась особенно кайфовой. Ласка ни в коем случае не как следствие вины, нет. Просто Дима не считал нужным держать в себе гнев, возмущение, любые негативные эмоции. Точно так же, как и приливы нежности. Основательность и авантюризм, открытость в выражении эмоций и ненавязчивость уживались в нем удивительно гармонично и были невероятно притягательны. Каким Дима будет через год, три, пять, размышлял Саша, стоя в условленном месте в ожидании его. Каким станет, когда будет взрослым мужчиной? Сейчас он напоминал молодого волка: по-юношески жадный до новых ощущений и бесстрашный в проявлении чувств. Последнее особенно восхищало Маневича. Не матерого зверя — был бы диссонанс, случись зрелость так быстро. Наверняка Дима всегда будет таким же, как сейчас: стройным, поджарым, энергичным. Во взгляде серых глаз прибавится той удивительной силы, когда, смотря в них, хочется отвести взор. И, конечно же, у него будет саб, о котором тот, не скрывая, мечтает. Непременно будет. Идеальный для него, лучший, любимый. Самый-самый. «Смог бы я стать для него таким?» — невзначай подумал Саша. Резкий звук гудка вернул на землю — рядом остановилась машина, за рулём которой оказался именно тот, кто занимал все мысли. — Так и будешь стоять столбом или сядешь уже, наконец? — опустив стекло со стороны пассажирской двери, со своей неповторимой задорной улыбкой окрикнул его Дима. — Не ожидал, что ты на колёсах будешь, — сделав шаг к проезжей части, Саша бросил взгляд на капот: «Субару Форестер — ничего так для студента-то. Конечно, раз уж родители квартирой обеспечили, так и тачку, понятно, подогнали», — сделал он логичный вывод. — Что бубнишь? — выкручивая руль влево, поинтересовался Дима. Информацию о том, что жилищная проблема у него решена за счёт тётки, он особо не афишировал. Какая разница — своя или снимает, главное, что без предков. И в отличие от своего помрачневшего пассажира, думавшего о различии их материального положения, его настроение было азартно-приподнятым. — Спрашиваю, куда едем. Необоснованность своего недовольства Маневич понимал — родителей не выбирают. И личной заслуги в том, что кому-то достались более обеспеченные, чем у него, никакой нет. Но всё равно было что-то неправильное в том, что у него, взрослого работающего мужика, нет ни собственной квартиры, ни личного авто. Раньше его это не угнетало — ну нет, так нет, не очень-то и нужно на самом деле. Но, сидя рядом с уверенно рулящим Димой, это воспринималось ещё одной чёрточкой, усиливающей разницу между ними. — Мне ботинки нужны тёплые, зима скоро. Ты мне поможешь выбрать. Так что едем в магазин, — не подозревая о морально-финансовых загонах собеседника, Крыленко озвучил планы с широкой улыбкой, которая и навела Сашу на мысль, что за словами скрыто что-то другое, чем предложение обычного шоппинга. — Помогу выбрать? — переспросил он в ожидании подвоха. Всё же он успел уже изучить, что просто так Дима ничего не делает. — Ну да, — лукавая улыбка в ответ. — Примерить, выбрать. Ты же видел, как галантные кавалеры надевают своим дамам на ножку туфельку? Стоя на одном колене. Я, конечно, не дама, да и ты не мой кавалер, поэтому ты будешь это делать не на одном, а на обоих коленях. — При всех?! — Саша похолодел и замер. Богатое воображение моментально нарисовало яркую картинку унизительности этого процесса. Там же будут люди! Щеки вспыхнули огнём, а ладони, наоборот, заледенели. Сердце застучало в ускоренном ритме. Пытаясь вернуть самообладание, Маневич не отводил взгляда от Димы в надежде увидеть подтверждение, что тот отдаёт себе отчёт в рискованности задуманного эпатажа. «Ну все, пошла массовка», — Крыленко, сосредоточившись на дороге, не видел выражения орехово-зелёных глаз. Но ужас в вопросе невозможно было не заметить. — Ща погодь, Сань, — притормозил у обочины и заглушил мотор. Повернувшись, он спокойно посмотрел на Маневича. - Саш, вот смотри. Мы ещё только на пути к магазину, а ты уже на измене. Нафига? Знаешь, я в детстве братьев Гримм любил читать. Так вот, одна из сказок мне на всю жизнь запомнилась. Её сюжет очень верно характеризует человеческую породу. В общем, родители послали дочь в погреб за вином, в гостях были сваты. И пока кувшин наполнялся, она от нехрен делать такого напридумывала, триллер, блин, целый: вот сейчас её просватают, она выйдет замуж, родится сын, он подрастёт, его пошлют за вином в погреб, он наебнётся с лестницы и сломает шею, — небольшая пауза и вывод, смягчённый тёплой улыбкой: — Ты мне иногда ну очень ту деваху напоминаешь. Погоди истерить, примерять на себя придуманные эмоции. Не настраивайся заранее на негатив. Найди в себе смелость отдаться новым ощущениям, прочувствовать себя в них. Себя, понимаешь? Хотя бы попробуй! И помни: ты всегда можешь остановиться. В любой момент, поверь. Одно лишь слово от тебя, и мы уйдём, обещаю! Но это нужно испытать, Сань. Нужно! Ты мне веришь? Всё будет хорошо. По-другому — я не допущу, — уверенный, успокаивающий тон снизил градус паники Саши. — Умеешь ты быть убедительным, — помолчав, ответил Маневич. — Одно слово — ты имеешь в виду стоп-слово, Дим? — Ну конечно. У тебя оно есть вообще? — и, не дав ответить, Крыленко, загоревшись идеей, выдал своё: — Во, Сашк, пусть будет…Тиглатпаласар! О'кей? Символично же! Обстановка значительно разрядилась к обоюдному облегчению. — А что же не Навуходоносор? — сквозь смех поинтересовался историк. Мысль о том, что Дима интересуется историей, грела его. Может, интересуется в связи с ним? Публичные проявления Темы очень привлекали Диму. Он представлял различные ситуации и чувствовал, как от одних только фантазий в крови появлялся адреналин. Только было одно «но», про которое нельзя было забыть: случай, произошедший в конце прошлого семестра. Тогда вся их студенческая братия жужжала как растревоженный улей. Кто-то нашёл в сети видео с одной из студенток факультета в главной роли. Никакой чернухи, деваха, мягко говоря, перебрала со спиртным, а попросту — нажралась в хлам. Оператор ролика, он же комментатор, чуть сам не ссал кипятком, снимая бухую, обмочившуюся девчонку, валявшуюся на земле и предпринимавшую безуспешные попытки подняться. Надо отдать должное студентам, бо́льшая их часть не считала видео смешным. Напротив, осуждала, что какой-то придурок, шедший мимо, взял и заснял бедную девчонку, слив свой шыдевр в сеть. А другой такой же «умственно одарённый» нашёл этот видос и растрепал всем вокруг. Дима не участвовал в обсуждениях, но сам факт возможности подобной славы его потряс. Можно относиться как угодно к людям, снимающим всё и всех подряд, но вывод прост — во времена, когда любой утюг оснащён камерой, лучше быть осторожным. Поэтому публичность в толпе Дима отмёл сразу — нарываться на ненужную известность не собирался. Кто знает, чем это может обернуться. Был ещё один резон выбрать место подальше: Маневич — препод. Риск встречи со знакомыми при публичке полностью исключить нельзя, Дима отдавал себе в этом отчёт. Задача - сделать его минимальным. Поэтому, как бы ни был привлекателен Спортмастер с молодыми активными продавцами и толпой щедрых на внимание на действия парней покупателей, его он отмёл сразу. Если его как владельца карты зазывали на бонусы, стопудово, других клиентов — тоже, а студентов среди них у гипермаркета немало, в чем Дима убедился воочию. Поэтому и выбрал магазин вдали от центра, не фирменный и без дисконтных карт. По трём сторонам квадратного зала располагались полки со всевозможной обувью. В центре на белых плитках пола ярко-красными пятнами выделялись два ряда пуфиков для примерки. Дима, не обращая внимания на выставленную обувь, направился прямиком к пуфам. Сел, убрал руки в карманы пальто. На дежурное предложение помочь в выборе от одной из продавщиц ответил нестандартно: попросил принести несколько пар сразу. — Ботинки сорок третьего размера, черные кожаные. Если есть такие же коричневые, то их тоже несите. И чтоб без наворотов, классика, — продавщица уже собиралась отойти, считая, что это всё из требующегося, но перечисление не закончилось: — Ещё одни — как раз наоборот, спортивного стиля и любого другого цвета. И ещё одни, цвет не важен, но непременно замшевые. Удивлённо взглянув на покупателя, девушка, тем не менее, вскоре принесла всю указанную разнопиздицу. — Сань. Ты готов? — обратился Крыленко к застывшему рядом с ним парню. Как во сне, тот медленно опустился сначала на корточки и тут же на колени. Дрожащими руками снял правую кроссовку с Димы. Следом за ней — левую. Отставил обе в сторону. «Это просто. Просто, просто», — уговаривал он сам себя. Только слова не доходили до сознания. Каждой клеткой тела он ощущал на себе взгляды людей, не смея при этом открыто посмотреть по сторонам. Сидящие на соседних пуфах, стоящие и прохаживающиеся поодаль, мужчины, женщины — Саша чувствовал, как каждый из них, по отдельности и все вместе, буравил его беспардонными любопытными взглядами. Его как будто раздели и выставили перед публикой нагишом. Взяв первую из принесённых коробок, Саша извлёк из неё ботинки. Под страхом смерти, наверное, он не смог бы позже описать ни цвет их, ни форму. — Спокойно. Не нервничай, мой хороший, — услышал, вздрогнув от неожиданности, негромкий голос Димы. Подняв на него взгляд, увидел ободрение в потемневших глазах. С помощью ложки для обуви Саша надел первый ботинок на ногу того, кто возвышался над ним. Затем второй. И только тогда обратил внимание, что обувь оказалась со шнуровкой. Пальцы тряслись так, что проклятые шнурки выскальзывали из них. Краем сознания Саша задумался — сможет ли он завязать хоть один? Завязал. Невероятно, но оба завязал. Крыленко поднялся с пуфа и прошёлся взад-вперёд. Саша остался стоять на коленях. Пройдясь, Дима снова сел, продолжая держать сжатые в кулаки руки в карманах. Следующая пара. И тут внезапно, подобно лавине, на Маньяка обрушились звуки — перешёптывания, фырканья, смешки. Посетители магазина отрывались, кто во что горазд. Некоторые, казалось бы, никак не реагировали на парней, но их было меньшинство. Доносились обрывки фраз, в которых звучали насмешки, недоумение и даже откровенная враждебность. — Ой, смотри, смотри, вот умора… — Фигасе парни жгут, я фигею… — Тьфу ты, что за цирк… — Они чего, поспорили, что ли… — Такой качок и перед этим мелким на коленях… Насмешек было больше. Маневич поднял голову, оглядывая помещение. Ему казалось, что вокруг него толпа, хотя помимо них в торговом зале находилось вряд ли более полутора десятков человек, включая двух продавщиц. Он ощущал себя, словно в кунсткамере, препарируемый множеством жадных до зрелищ глаз, беззастенчиво старавшихся заглянуть, казалось бы, прямо под кожу чокнутому, по их мнению, парню. Никто не достал мобильный или планшет — Дима держал всех покупателей в поле зрения, пользуясь зеркальными поверхностями стен для наблюдения. А вот удержать сжатые до боли кулаки в карманах с каждой минутой становилось сложнее — хотелось въебать с ноги каждому, кто бросал на них презрительный взгляд или кривил губы в ухмылке. Ему пришлось пересилить себя, унять волнение. Ещё только обдумывая предстоящую акцию, он прекрасно понимал, что привлечёт внимания не меньше, чем Саша. Но одно дело — представлять в теории, и совсем другое — находиться под этими взглядами, слышать комментарии. Диме нелегко было казаться равнодушным к проявлению нездорового интереса. Но было ещё кое-что: непросто было оставаться спокойным, наблюдая за Сашиными движениями. По венам бурлил неописуемый драйв. Дима кайфовал от того, как и что делает Саша для него. Только для него. Как ведущему, Крыленко нужно было оставаться невозмутимым. Но на самом деле ему хотелось обнять Саню со всей силы. Вжать в себя, да так крепко, чтобы у того прям все кости сложились в одну и даже дух вон. Сашка был настолько... трогательный, открытый, что дико захотелось причинить ему боль. Но ни в коем случае не от плохих эмоций — от избытка чувств. Впервые он испытал настолько сильно это совершенно крышесносное, но немного пугающее ощущение. Дима справился с собой. Как и Саша. С каждой надеваемой парой его движения становились чётче, уверенней. По мере того, как менялись модели обуви, для него терялась важность обстановки вокруг — вся его сущность сосредоточилась на одном человеке. Что тому послужило причиной: одобрение и ободрение ли в теплом взгляде Димы, собственные ли ощущения от подчинения, может, все вместе — Саше предстояло ещё разобраться. Но коленопреклонённая поза в какой-то момент перестала восприниматься им унизительной. Пожалуй, впервые у молодого мужчины осознанно появилось понимание: он не ущербный, имея тягу к подчинению. Ущерб для него был в том, что он считал себя таковым и, так или иначе, подавлял свои наклонности, запрещал себе раскрыться. И Дима чувствовал это, видел это в устремлённых на него глазах, понимал и разделял появившееся фантастическое ощущение совместного выхода из реальности. Они справились. Оба. Дискомфорт отступил, появились гордость и чувство превосходства. Крыленко ощутил исключительность — не только свою, их обоих. Провокация, вызов, преодоление рубежа, взятие вершины — как ни назови, всё это то, от чего сердце бьётся чаще, а жизнь открывает новые грани. «Да! Смотрите! — требовал кричать адреналин в крови всем и каждому. — Он - мой! Никому из вас не светит, чтобы перед вами встал на колени такой охуенный парень! Вам никогда не понять! Пресность, унылая обыденность — ваш потолок. Только осуждать и фыркать можете, а сами так и пялитесь. Ну и смотрите, блядь, и завидуйте, ханжи долбаные!». Переборов себя, он получил главное — свободу. Незаменимое ничем чувство независимости и свободы. И благодарность, признательность, уважение, любовь, понимание, нежность, восхищение, общность… множество эмоций по отношению к Саше — целый горячий клубок в груди, в котором сложно подобрать определение для каждой нити. В действительность парни вернулись уже в машине. Как они покинули магазин, где перед выходом Дима поблагодарил продавщицу за внимательность к покупателям — та была настолько в ахуе, что даже не ответила и не прокомментировала, что они так ничего и не купили, — как шли несколько метров по улице, всё выпало из памяти. Когда они сели в салон авто, их накрыло чувство, похожее на то, что наступает после прыжка с шестиметровой вышки впервые — когда выныриваешь из глубины и понимаешь — да! ты сделал это! Откат был фееричным для обоих. И оба заговорили одновременно: «Ты…». Вместо продолжения они набросились с поцелуями друг на друга, каждому хотелось показать всю силу переполнявших его эмоций. Но то, что кто-то мог их увидеть через стекло машины отрезвило. — Черт, Сань, как я тебя хочу, пиздец! — Дима с трудом оторвался от необыкновенно притягательных губ. — Поехали, а? Иначе мне на всё будет похуй. Войдя в квартиру, он уселся на невысокую тумбу под обувь, не говоря ничего Саше. Тот сам опустился перед ним на колени. Взялся ладонями за щиколотки и взглянул в глаза. — Как там, да? Тебе нравится, когда я так стою? Только для тебя. Дима смог лишь кивнуть. В горле пересохло от дикого, затмевающего все мысли желания, давно уже бурлившего в крови — на дороге приходилось изо всех сил сосредотачиваться на знаках и правилах, чтобы доехать до дома и ни в кого не тюкнуться. Саша неторопливо снял левый кроссовок, затем правый, не отводя взгляда и с удовольствием наблюдая расширяющиеся зрачки серых глаз. Не разрывая зрительного контакта, Дима поднялся и потянул за подмышки Маневича, коснулся кончиками пальцев его щеки с лёгкой, еле ощутимой колючестью щетины. И это прикосновение к коже, как вода на оголённые провода, вызвало короткое замыкание в голове. Дальше всё понеслось отдельными мгновенными кадрами, как при вспышках стробоскопа в темноте дискотеки. В какой момент и куда делось пальто вместе с рубашкой, Дима даже не заметил. Лишь почувствовав губы и язык, вылизывающий грудь, понял, что по пояс голый, прихватившие сосок зубы смели ощущение времени. Очередная картинка — как они (не обнимаются, нет), а, не разрывая поцелуя, практически вламываются друг в друга, шатаясь, словно в клинче, и натыкаясь на все углы маленькой прихожей. Нет, до кровати не дойдём — краткий проблеск. Хотелось разорвать к чертям заевшую молнию, зарычать от злости на узкие идиотские штанины: да и хуй с ними! Пусть болтаются на одной ноге, главное, доступ к стратегически важным объектам освобождён от помех. Напоследок ещё одна здравая мысль: презерватив! А дальше мысли были не нужны, и короткие яркие вспышки слились в череду быстрой пульсации, когда требовалось только чувствовать — себя, его, двигаться, не забывать дышать, растворяться и захватывать, дарить и брать… Ах-аху-е-е-е! Бедный шкаф, созданный во времена, когда секса вообще в стране не было, не говоря уже про настолько необузданный и дикий, трясся и скрипел, готовый рассыпаться на части от очередного толчка. Саша с силой упирался ладонями в одну из створок, скользя влажными пальцами по полированной поверхности. В какой-то момент вторая дверца от качки распахнулась, обдав парней нафталиновым выдохом, а прямо рядом с Сашиным лицом оказалось помутневшее от времени зеркало. «Это я?!» — шальные блядско-горящие глаза, искажённый стоном рот, максимально прогнувшаяся в пояснице спина, чтобы тому, кто стоит сзади, впиваясь острыми пальцами в плечо и бок, было удобнее проникать в него как можно глубже, ещё резче, да, вот так — ненасытно и властно. Разница в росте не помешала найти наилучшую позу. От каждого движения с двух пар губ слетали звуки наслаждения: с Сашиных — протяжные глухие крики, с Диминых — короткие, прерывистые матерные ругательства. Дверцы антресолей тоже открылись от тряски, сверху на светлую и тёмную головы посыпались перчатки, шарфы и давным-давно вышедшие из моды шляпы, но любовники этого даже не заметили. Лишь после того, как сперма одного выплеснулась на тёмный лак дерева, а второй вжался до предела и замер, кончив внутрь разгорячённого тела, и оба немного пришли в себя, выяснилось, что плечи Саши украсил платок в весёлый разноцветный горошек. Парни встретились глазами в зеркале и оба зашлись хохотом. Смех снял все остатки внутреннего напряжения, раскрепостил и удивительным образом объединил их — обоим казалось, что они в жизни так не смеялись. Позже, лёжа рядом с мерно сопящим Димой, Саша кое-что вспомнил и замер от внезапного понимания. Нет, подсознательно он почувствовал это ещё в магазине, но тогда, в свете искрящих, зашкаливающих эмоций, не осознал. Не так давно Крыленко спрашивал у него, как перебороть нервозность перед публикой. — Доклад и презентация на следующей неделе. И не в нашем универе конкурс пройдёт, что херово — десятки слушателей и все чужие. Не, я справлюсь, по-любому, обязан, но, блин, кумарно как-то. Ты вот как насчёт этого? На преподов всегда внимание аудитории, — улыбаясь, объяснил Дима свой интерес. За напускным равнодушием ощущалось волнение, что, в общем-то, нормально для любого человека перед выступлением на публике. Саша тогда дал несколько советов по преодолению мандража перед толпой, Дима очень внимательно их выслушал. И сейчас, лёжа рядом, Маньяк понял, что для Димы сегодняшняя эскапада в магазине была испытанием, не меньшим по накалу, чем для него. Он вспомнил бледность скуластого лица, сжатые губы, руки в карманах — всю его напряжённую позу. Это было как озарение — понимание, что по большей части Дима делал сегодня всё для него, чтобы дать возможность прожить те эмоции. Зная при этом, что на него будет обращено не меньшее, если не большее, внимание, выслушивая все смешки и подначки, чувствуя все взгляды. Благодарность, бесконечная и безграничная благодарность — вот что почувствовал Саша к Диме в этот момент. Дверной звонок раздался уже заполночь, когда оба парня спали. И вариантов, кто мог трезвонить в такое время, существовало немного. Проснувшийся от пронзительной настойчивой трели, Дима не особо удивился, когда открыв дверь, увидел на площадке Вика. Не пропуская его внутрь, Крыленко перекрыл дверной проем вытянутой рукой, упёршись в косяк ладонью. — Вик, мы вроде обсудили всё, — не скрывая раздражение в голосе, он сверху вниз осмотрел парня, замечая нездоровый блеск глаз — пьяный или накуренный в дупель? — Дим, штуку одолжи, а? Ну позарез надо! — Увидев, что бывший бойфренд не высказывает ни малейшей готовности дать взаймы, Вик криво улыбнулся: — Ну ты чё? Мы ж друзья? У меня хуйня случилась, и что, не поможешь? А? Этот довод повлиял. Дима убрал преграждающую дверь руку и отвернулся, чтобы достать из кармана пальто портмоне, но сразу же пожалел о том, что повёлся на просьбу: вместо того, чтобы спокойно стоять рядом, Вик мгновенно проскочил внутрь и сунул нос в комнату. — Каки-ие люди! — протянул насмешливо, рассматривая полускрытого одеялом Сашу, но почувствовав на своём плече жёсткие Димины пальцы, тут же поднял ладони вверх. — Всё-всё, я вам не мешаю! Совет да любовь! Сопровождаемый нахмуренным хозяином квартиры на выход, Вик спросил напоследок презрительно: — Вот ЭТО твой выбор?! Да ты ёбнулся, Дим. Не дожидаясь реакции, которая, понятное дело, ему не понравится, и не заикаясь больше о деньгах, ведь настоящая причина визита была не в них, Вик с крейсерской скоростью скрылся за дверью, через секунду захлопнутую за ним с громким звуком. Злость и желание отомстить — вот, что чувствовал отвергнутый парень, сбегая по ступеням.