Шантаж

Пятничный вечер подходил к концу. Завтра не надо идти на работу, и Саша решил, что ничего страшного не случится, если он засидится в интернете дольше обычного. Спать не хотелось, и в голову лезли самые разные мысли. Удастся ли вернуть с Лёхой прежнее братское взаимопонимание? Рассказывать ли о себе родителям? За прошедшие после того разговора на кухне дни братья общались намного меньше, чем обычно, хотя Лёха и сказал, что принимает выбор брата. Однако прежней лёгкости между ними не наблюдалось, Алексей избегал Сашу. Даже когда возникала необходимость обращаться друг к другу по каким-либо бытовым вопросам — отводил взгляд и отвечал односложно, а уж об их задушевных посиделках, когда младший подходил к старшему со своими мыслями, проблемами, да просто поболтать, и говорить не приходилось. Зато с родителями удалось избежать объяснений. — Я тебя не сдам по-любасу, — сказал Лёшка, и Саша был благодарен ему за это. Но мысли про родителей все равно подтачивали изнутри сомнениями — ставить их в известность или нет? Вдруг узнают от кого-то другого? Уж лучше бы самому. Но что, если они не смогут принять? Как тогда быть дальше? Переезжать и жить одному? Или?.. Маневич знал, с кем бы он не отказался попробовать совместное проживание, но сомневался, что его стремление встретит встречное согласие. Задумавшись, он щелкал мышкой, бездумно переходя по вкладкам, пока не наткнулся на адрес того самого тематического сайта, с которого началось его знакомство с Димой. С тех пор исполнилось немногим больше месяца, но сколько всего произошло за этот короткий срок, и как же сильно их встреча повлияла на привычную жизнь Маньяка. Словно резкий порыв ветра, разметавший педантично сложенные в папку листы, Дима нарушил многие его представления, ранее казавшиеся незыблемыми. Саша давно не заходил на сайт, ни разу со дня первой встречи с «потенциальным Верхом». А огромное желание извиниться за её последствия, которое так и не оформилось в письменном виде из-за долгого «собирания себя с духом», реализовалось на той памятной вечеринке, пусть и не с тем результатом, который можно было ожидать. Он навёл курсор на нужную строчку: захотелось ещё раз взглянуть на Димину страничку. Стало интересно — заходил ли тот за этот месяц или нет? Заходил, и не раз. И не просто заходил, а проводил время там достаточно активно. Изменилась и анкета — добавился пункт «встречаюсь», но отметка «в поиске» осталась по-прежнему, что резануло… ревностью? Просмотрев своих гостей, Саша обнаружил отсутствие в списке Крыленко, что тоже было почему-то неприятно, как своего рода проявление равнодушия Димы к нему. «О как, он и блог стал вести!» — Маневич присвистнул. Только там было всего два поста: в одном в шутливой форме Дима призывал «извращенцев всех стран и народов поднять свои шикарные задницы и пойти прогуляться, продышаться, полюбоваться неповторимыми красками уходящей осени», что сделал недавно он сам, и о чем свидетельствовало пейзажное фото, прикреплённое к посту. Как раз перед Диминым обновлением на сайте случился один из тех безобразных споров, когда, начав говорить о сложной проблеме, комментаторы перешли на личности, и друг друга в потоке оскорблений уже мало кто слышал. Пост о прогулке заметно разрядил обстановку, о чем говорили одобрительные комментарии. «Замечательно. Дипломат и миротворец! — подумал Саша. — С кем же ты гулял по осеннему парку, Димуль? Не с мамой же, в самом деле». В то, что тот вполне мог гулять один, почему-то слабо верилось. Судя по дате добавления, пост с фото появился вчера. Они не виделись всего два дня, но, похоже, у Димы они прошли намного более насыщенно, чем у него, прикинул Маневич. Парни провели вместе среду, с пришедшимся на неё праздничным выходным, и ни слова не прозвучало, что есть какие-то планы «любоваться красками осени». Они и так тогда от души налюбовались. Разве нет? Дима позвал его с собой съездить к бабушке в ноябрьский праздник, надо было передать ей продукты и лекарства от родителей. — Мне не скучно в дороге будет. К тому же, ещё кое-для чего пригодишься, — пояснил Дима приглашение, но Саша всё равно воспринял поездку как проявление доверия и близости — абы кого к родным ведь не везут. Бабушка Димы доживала свой век в небольшом селе, щедро украшенном остатками хозяйствования прежней крепкой руки страны, канувшей в Лету. Подобных сел и деревень немало вокруг больших городов. Но ни обшарпанная звонница разбитой церкви, ни колхозные постройки с разобранными крышами и глазницами выбитых окон, ни попадавшиеся то тут, то там на глаза заброшенные покосившиеся дома, некогда бывшие родным очагом для многочисленных семей, а теперь оставленные тихо умирать, ни ухабистая размытая дождём дорога, по которой они ехали в полной уверенности, что где-нибудь застрянут наглухо — ничего не портило Сашиного приподнятого настроения и предвкушения новых приятных впечатлений. И действительно, добротный рубленый пятистенок, из тех, что строили с замахом на века, с крытой железом крышей и резными, будто тонкое кружево, наличниками на окнах, выглядел приветливым и уютным. — Большой дом, — задумчиво проговорил Саша, окидывая двор и хозяйственные постройки внимательным взглядом. — Ну так. Семья тоже большая. Была, к сожалению. Шестерых детей тут вырастили. Правда, живы сейчас только моя мама, тётка и двое их братьев, — пояснил Дима, а Саша лишь присвистнул. Антонина Павловна, «А лучше — баба Тося», — как представилась Саше хозяйка, была красиво состарившейся сухонькой старушкой с цепким живым взглядом серо-голубых глаз и, Дима был прав, таким колоритным говором, что Саша слушал её, наслаждаясь и затаив дыхание. Перебивая друг друга, бабушка и внук рассказывали друг другу новости, разбавляя их вопросами и сдабривая взаимными «шпильками» — оба были весьма остры на язык, что называется, «с ветерком да с матерком». Сразу по приезде Диму с Сашей усадили за стол в комнате с настоящей русской печью, покрытой изразцами, с её неповторимым колоритом и умопомрачительными запахами — предупреждённая заранее о визите, бабуля задалась целью угостить парней на славу. Довольно бодро для своих лет шаркая от печи к ним и обратно, она выставляла простую, но неповторимо-вкусную деревенскую еду: домашнюю лапшу с куриными потрохами, ватрушку, тающую во рту, топлёное до темно-коричневых пенок кремового цвета молоко. Парням была предложена и самогонка, собственноручно перегнанная мастерицей-хозяйкой на чабреце, а под неё — квашеная капуста с клюквой. — Хороша закуска — кислая капустка. И подать не стыдно, и сожрут — не жалко, — смеялась баба Тося. И Саша уж было открыл рот принять предложение «махнуть не пьянства ради, а здоровья для», но Дима так посмотрел, что он счёл за благо вежливо отказаться. — Ты мне трезвый сегодня нужен, понял? Бабулин первач тебя и одной стопкой вышибет, — предупредил Дима вполголоса. А того аж повело от этого «нужен». То приобнимая Диму между делом, то тихонько пихая его, в зависимости от того, хотела ли она понежничать с любимым внуком или поучить по-родственному, по-стариковски жизни, баба Тося говорила почти без остановки и уж точно без устали. Например, чтобы Димка брал пример с друга и питался получше, может, тогда бы тоже был широкоплечим да здоровым: «Кровь с молоком, а не как ты — тонкий да звонкий». При этих словах Саша не смог сдержать улыбку — знала бы бабуля, на что способен этот «звонкий» при более интимном общении, она была бы весьма впечатлена. — Ай, баб, далась тебе моя комплекция, — отмахивался Дима. — Я и таким нравлюсь, — задорно подмигнул он сидящему рядом Саше, подкрепив свои слова довольно ощутимым сжатием его паха под столом. После плотного второго завтрака — для обеда время было явно раннее, парни натаскали дров из сарая в сени, а также воды из колодца, наполнив ею два огромных алюминиевых молочных бидона, каждый литров на сорок. А потом, пока бабушка собирала им с собой, причём и Саше тоже, цыкнув на него за попытку отказаться, деревенские деликатесы: свежий творог, топлёные сливки, бочковые огурцы и грузди да мочёную бруснику — Дима позвал прогуляться до околицы. Возле крайней избы находился небольшой сельский пруд, обрамлённый пышными невысокими зарослями ивняка, потерявшими по осени уже почти все листья. Дима ухватил одну ветку, согнул кольцом в руках и внимательно посмотрел на Сашу: — Тебя когда-нибудь пороли розгами? — не дожидаясь ответа, вытащил из кармана складной нож и открыл его со щелчком. — Нет, — ответил мгновенно напрягшийся и подтверждающий своё прозвище нахмуренными бровями Маньяк. — Тогда бери и срезай! Прутьев двадцать. Постарайся примерно одной длины и толщины. И прежде чем срезать, попробуй отломить прут, если получится — не бери, значит, он сухой, — деловито давал указания Дима, в то время как Саша смотрел на него, выпучив глаза — порка розгами? Что за прошлый век?! Руководитель заготовкой заметил ошалевший взгляд исполнителя, но заострять на этом внимания не стал, он уже давно понял: Саша долго запрягает. Только вот отказываться от своих планов на него Крыленко не собирался. Срезав указанное количество прутьев, Саша аккуратно перевязал их куском шпагата, заблаговременно позаимствованным из бабулиного сарая, и сложил пучок в чёрный полиэтиленовый мешок, тоже запасённый Димой. Подобная предусмотрительность свидетельствовала о запланированности прогулки. Впрочем, Маневичу, невольно представлявшему каково будет ощутить на себе воздействие тонких длинных прутьев, было не до осознания этого. А реальное воздействие, случившееся по возвращении парней в город, оказалось и вовсе выходящим за рамки представлений. Вернее, абсолютно неожиданным. Если спросить у Саши после порки, как охарактеризовать её одним словом, он мгновенно ответил бы — это сукаблядьпиздец! Когда Дима взял несколько прутьев, Маневич решил для себя: как бы ни было — двадцать оговоренных заранее ударов он выдержит, никаких стоп-слов и криков. Это ведь немного. Ради Димы выдержит — нужно оказаться слепым и глухим, чтобы не заметить, насколько тот воодушевлён, как горят нетерпением и предвкушением попробовать новое его глаза, как вибрирует от возбуждения голос. Но первое же касание розог обожгло кожу резкой, пронзительной болью. Удары сыпались один за другим, и боль пронзала такая, что Саша мог поклясться, будто видел перед глазами кровавых мух, хаотично мельтешащих, стоило ему только зажмуриться во время и открыть после очередной порции боли глаза. Не получалось ни дышать, ни не дышать. Сжатые до хруста зубы, надрывные стоны сквозь них, которые невозможно было сдерживать, несмотря на установку самому себе выдержать, дикое напряжение в каждой клетке тела, отсутствие ощущения времени, пространства и себя — он словно падал в зияющую чернотой яму и никак не мог упасть. Лишь одна мысль сверлила сознание — да когда же это закончится?! Какие нахуй спейсы, нирвана и незамутнённый кайф, что так любят воспевать на спецсайтах, да и не только там? О чем они вообще, пиздоболы?! Ложь, пиздёж и провокация! Ничего, ни-че-го кайфового в порке розгами нет! — вот что кричал про себя парень, изо всех сил сдерживая слезы боли и разочарования. А ведь в одну из предыдущих встреч Дима порол его флоггером, Сашу это и возбудило, и понравилось настолько, что хотелось быть выпоротым так же ещё. И не раз! Тогда, правда, тоже присутствовало "но" — чувство, будто чего-то не хватило, совсем немного, но не дотягивало до полноты ощущений. Словно подержать во рту что-то вкусное, но вместо того, чтобы проглотить, испытав всю гамму вкуса и законченность процесса — взять да выплюнуть. Саша в тот раз так же промолчал, не откровенничал до конца в описании своих ощущений, на чем настаивал Дима, и скрыл ощущение нехватки. А после секса и фееричного оргазма и вовсе задвинул свои мысли подальше — от добра добра, мол, не ищут. Теперь Маневич понимал, что мягкие ласкающие хвосты флоггера не шли ни в какое сравнение с насквозь прожигающими кожу, а вместе с ней все чувства, розгами. По реакции Сани Дима видел, что что-то пошло неправильно. Он тоже не так себе представлял поведение принимающего, и не такие описания читал. Снова не то и не так! Когда же после порки Маневич огрызнулся, прошипев сквозь зубы требование не трогать его и отстать, Дима замкнулся в мрачном недовольстве и собой, и им. Мобилизуя остатки сил, Маньяк стал собираться домой. Крыленко его не задерживал. Расстались парни скомкано, почти не смотря друг на друга. И остаток вечера каждый винил себя: Саша, успокоившись, злился за несдержанность и был уверен, что в очередной раз разочаровал Диму; тот, в свою очередь, терзался собственной некомпетентностью. «Посоветоваться бы с кем. Понять, в чем допущена ошибка, почему получился не…, а пиздец какой-то!» — Дима в сердцах хлестнул ивовым прутом себе по ладони и внимательно рассмотрел появившуюся розовую прямую: «ЗигЗаг — вот кто мне нужен!». По своей привычке не откладывать решение в долгий ящик, уже через минуту Крыленко открывал нужную вкладку. Мужчина, с которым он познакомился в обсуждениях на сайте, достаточно быстро перешёл из разряда случайных знакомых в категорию сетевых друзей: однажды, слово за слово, они разговорились и перешли общаться в личку. Там выяснилось, что помимо аккаунта на сайте, ЗигЗаг, в миру оказавшийся Егором, вёл Живой Журнал. Дима, разбирающийся в HTML-кодах, предложил ему улучшить оформление блога, что было принято с искренним восторгом. Так они и общались, не заикаясь при этом о реале, откровенно и с теплом, как старые друзья. Разговаривали не только, разумеется, о Теме — затрагивали немало и других тем, получая при этом взаимное удовольствие от общения. Егор делился собственным опытом нижнего, достаточно откровенно отвечая на все вопросы. Но Дима не перегибал палку и о сексуальных подробностях не расспрашивал, считая это верхом бестактности, что вызывало у Егора уважение. Завязавшаяся дружба не грозила перерасти во что-то большее — ЗигЗаг являлся убеждённым гетеросексуалом, хоть абсолютно индифферентно относился к чужим пристрастиям. «Зиг, совет нужен, — написал Дима и, подумав, добавил: — Но лучше бы в реале, если можно». То, что они из одного города, выяснилось ещё в первые дни знакомства. Почувствовав, что Дима не предложил бы увидеться, не имея на то веских причин, Егор в своём скором ответе предложил встретиться завтра в обед в центре, это было оптимально для обоих — попить кофе в уютном тихом месте. На что они в итоге и договорились. Егор оказался мужчиной тридцати двух лет, невысоким и полноватым, но довольно симпатичным и мужественным. Их общение в реале было таким же свободным и простым, как и разговоры он-лайн. И после кофе, за которым беседа не коснулась серьёзных вопросов — Дима все-таки не смог сразу и при сидящих за соседними столиками людьми рассказать про свою проблему, — они двинулись прогулочным шагом к парку. Сперва говорили про растущее в геометрической прогрессии количество на сайте коммерческих объявлений от Господ-Домин-сабов-рабынь. Если Диму возмущала проституция, прикрываемая Темой, то Егор смотрел на это более прагматично: — Деньги правят миром. Современное общество заточено на получение прибыли, на приумножение вложенных средств. Ни один бизнесмен не возьмётся не то, что за убыточный проект, а даже за тот, что принесёт минимум выгоды. Экономика вошла и в человеческие отношения, и понятие взаимовыгоды заменило любовь. Если не целиком вытеснило то, по крайней мере, стало нормой. — А как же благотворительность? Ведь она есть? — Дима тоже перешёл на бизнес-термины. — Для многих это возможность снизить налоги, хотя для кого-то действительно является искренним желанием помочь. Но видишь ли, в чём прикол, Дим. Кто пожертвует на благотворительность всё, не будучи даже уверенным в благодарности? Такого не поймут, назовут сумасшедшим. Большинству не представить, как можно добровольно отдавать самого себя без корысти, даже не ожидая ответных чувств. Не ради них самих, а когда отдавать — это уже безграничное счастье. Когда любовь к кому-то настолько велика, что собственная гордость, самомнение, имидж в глазах окружающих — пустой звук. Важна лишь Она. Которая… — он не договорил, нервно затянулся сигаретой и резко выдохнул дым. — Но взаимные чувства не исключены, — выдержав паузу, ответил Крыленко. — Иначе ты говоришь, получается, либо о платных отношениях, либо о безответной привязанности. Ну, то есть, о несчастной любви, — Дима отметил про себя внешние признаки нервозности собеседника, но не позволил чужим драмам сбить себя с курса. Да и смысл проявлять настойчивость? Захочет Егор — сам расскажет, что его мучает. — Нет, конечно, — Зиг устало потёр глаза. — Хотя любовь — уже награда. Это большая удача, когда взаимно, когда твой дар принимают и ценят. И тогда ещё неизвестно, кто от кого больше зависим — тот, кто отдал всё, или тот, кто принял. — Ну всё-таки, тот, кто принимает, зависим меньше. Он-то ничего не теряет, лишь приобретает. — Ох, Дим, как же ты ошибаешься, — с мягкой улыбкой проговорил Егор. — Это ничего страшного, просто ты молод. И у тебя пока не было настолько серьёзных отношений. Это, понимаешь, вот как если бы тебе подарили второе сердце — оно приживётся в груди, и ты потом уже не сможешь без него. Понимаешь? Но если его вырвать, уже не будет как раньше вновь одно, от того, вырванного, останется кровоточащая рана. — Значит, надо не допускать того, чтобы прижилось! — пожатие плечами символизировало элементарность логики. — Или, быть может, не вырывать? — мужчина взглянул на Диму с непонятным выражением, скрывающим то ли сожаление о непонимании, то ли, наоборот, сочувствие. — Тогда вырвут за тебя. Нельзя делать ставку в жизни на одного человека. — А без этого не прочувствовать всю глубину и силу любви. Пафосно, я знаю. Ты не поверишь мне, пока сам не испытаешь. Если, конечно, испытаешь. Если тебе повезёт. Многие люди живут, как они уверены, прекрасно, считая подобные чувства чем-то вроде душевной болезни и сочувствуя тем, кто, по их мнению, потерял себя, растворившись в другом. Только есть те, для кого по-другому невозможно, вернее, просто незачем. Как если бы река не стремилась влиться в океан, а пыталась остаться замкнутым водоёмом. Знаешь, что тогда будет? — Что? — Она превратится в болото. — А у тебя есть океан? — достаточно резко спросил Крыленко, утомившись снисходительными, как ему казалось, поучениями. — Был. Была — Вселенная. И было неимоверно больно её потерять. Сейчас мне на пути встречаются лишь озера. Не знаю, может быть, я никогда больше не встречу… Но и болотом становиться не хочу, это все равно, что умереть, — Егор замолчал, невольно погрузившись в собственные тоскливые мысли. Но отогнав их усилием воли, вновь обратился к Диме. — Ладно, я тебя загрузил совсем. Крыленко с каким-то даже облегчением воспользовался поводом перевести разговор. Его тяготили и выводили из себя приведённые аллегории: всё же просто на самом деле — есть два человека, которым нравится одно и то же, только с разных сторон. При чём тут кровоточащие сердца, реки-болота и прочая сентиментально-возвышенная ересь? Ничего, что могло бы причинить ему боль, Дима не собирался допускать. Голова должна главенствовать над чувствами, а не другие части тела. Стоит проявить слабину, показать свою искреннюю заинтересованность в ком-то — не в плане секса даже, а душевную потребность и привязанность, и ты дашь оружие против себя, которым с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента не преминут воспользоваться. Пробовать любовь — запросто. Влюбиться по-настоящему? Он пока не сошёл с ума. Спорить с Егором Дима не стал, озвучил вместо этого свою проблему. — А ты на себе пробовал розги? — выслушав, спросил Егор, пристально вглядываясь в глаза Димы. — Нет. Что за необходимость? — удивился Дима. — Самая необходимая, Дим, — вновь закурив, Егор присел на лавку, к которой парни как раз подошли, прогуливаясь. — Знаешь ли ты, что прежде чем опробовать тот или иной девайс или силовую практику, компетентный Топ пробует воздействие на себе? У тебя нижний попросит проколы иглами, и ты должен будешь знать, что он просит и представлять практически, как это сделать максимально безопасно. — Нижний попросит проколы гениталий, я что, в свои яйца иголки должен тыкать?! — возмутился Дима. — Схерали вообще такое делать? Это уже экстрим какой-то, если не сказать извращение. Где ж тогда БРД? — Не надо утрировать, Дим, — спокойно ответил мужчина. — Между прочим, многим мазам нравится, когда на грани. Я тебе больше скажу — им это бывает нужно. Очень нужно, необходимо, ты просто прими это как факт, как независимую от тебя данность. Но ты обязан чётко понимать, видеть, где та самая грань. А потом, насчёт извращений. Как говорила Хозяйка: «Когда одни извращенцы спорят с другими извращенцами, кто из них настоящий извращенец, это всегда сильно». Все мы, так или иначе, девианты. Но я не воспитывать тебя пришёл, — продолжил Егор мягче, увидев понурое настроение собеседника. — А помочь, чем смогу. Я, кажется, догадываюсь, в чём дело. Пошли. Егор отщёлкнул окурок и, поднявшись с лавки, направился вглубь парка, уходя в сторону от дорожек и ухоженных лип по бокам них. Дима следовал за ним. Подойдя к берёзе, растущей возле кованой ограды, Егор отломил несколько прутьев. — Оголи спину, Дим, — попросил он. — Смотри. Я ударю три раза. Терпи, предупреждаю сразу. — Давай уже, сенсей, — отшутился Дима и, сняв пальто и приподняв к шее пуловер с майкой, слегка наклонился вперёд для удобства. Но последовавшие резкие удары охладили игривость моментально, настолько это было ощутимо — кожу словно кислотой облили, взяли и плеснули три очереди кислоты. — А теперь следующие пять ударов, для сравнения, — спустя пару минут продолжил Егор, дождавшись, когда Дима перестанет материться. — Прислушайся к своим ощущениям, к боли, и ты увидишь, почувствуешь, что она — живая и удивительно красивая. Обязательно почувствуешь! И постарайся считать про себя секунды между ударами — это важно. Как бы скептически Дима ни воспринял подобные дифирамбы, он действительно увидел разницу. Подобно морской волне, боль набирала силу, достигая своего апогея на счёт девять или десять, чтобы схлынуть, а со следующим ударом вновь набрать свою мощь, но уже сильнее и гораздо ярче. Невероятно! — Так вот в чём фокус, — задумчиво протянул парень. — Нельзя быстро. Надо считать, и… да чтоб мне пусто было, Егор, что же я наделал, это ж пиздец кромешный, — проговорил в отчаянии Крыленко, вспомнив, как он частил, хлеща Саньку, и прочувствовав на себе, что тот при этом ощущал. — Дим, не расстраивайся, — Егор искренне сочувствовал парню. — Несмотря на кажущуюся примитивность, розга сложна в воздействии, тем более для начинающего Садиста. Она любит умелую руку, бывает капризна и невыносимо жестока, если не уважать её, относиться легкомысленно. Впрочем, так можно сказать о любом девайсе. Но если разобраться, подружиться с ней, ни с чем другим несравнимые ощущения полёта, парения будут обеспечены. И боль от розог, я уже говорил, она прекрасна, дьявольски-божественна, неповторима, неисчерпаема в способности дарить истинное наслаждение. Кому как, но мне вот она напоминает диковинный цветок, распускающийся с каждым ударом, становящийся всё удивительней и совершенней. Да, я готов им стихи слагать и в песнях воспевать, настолько люблю, - улыбнулся Егор. — Но если не давать этой боли раскрыться, выпрямиться, отдать всю свою силу и красоту, она накапливается, скручиваясь в колючий клубок, и даёт крайне неприятный откат. Только я тебе одно скажу — всё приходит с опытом. У вас всё получится, верь! Не столько мне, сколько в себя верь, очень тебя прошу! Конечно, Дима, при его упрямстве и уверенности в себе, верил в свои силы, об этом его можно было и не просить. Но слова Егора засели у него в подкорке, особенно то, что мужчина говорил про любовь. Маневич, рассматривающий фотографию вечером пятницы, конечно, не знал, что на ней запечатлена именно та берёзка, что отдала несколько веток на обучение — ему даже в голову не пришло, что Дима способен подставить собственную спину для того, чтобы понять причину неудачной порки. Мысли Саши приобретали всё более ревнивую окраску. Возвращаясь из воспоминаний и невесёлых размышлений, он вновь сосредоточился на Диминой странице. Второй пост звучал менее шутливо: «Что вы вкладываете в понятие "Верхний"? Каким он должен быть на ваш взгляд? Не стесняйтесь высказываться вне зависимости от собственного позиционирования!». Проглядев несколько достаточно противоречивых комментариев ниже, Саша остановил взгляд на развёрнутом ответе: «Можно спорить и доказывать друг другу, кто из нас круче, каким выглядит эталон, идеал Верха. Только грош цена этим спорам и всем словам, если рядом нет человека, который вас таковым считает! Верхним мужчину делает не набор умений и девайсов, не материальный достаток, а нижняя. Именно та, которая хочет подчиняться, служить, принимать из Его рук наслаждение и боль. Именно её ответное удовольствие приносит кайф, является краеугольным камнем отношений». И под этим комментарием реакция Димы: «+100500! Несмотря на то, что ваш ответ касается гетеросексуальных пар, уверен, он подходит для всех». Саша задумался. С одной стороны недвусмысленно высказанное согласие с утверждением, что удовольствие нижнего — обязательное условие взаимных отношений. Это, несомненно, плюс. Но сделанная фотография? Дима никогда не рассказывал, как он проводит свободное от их встреч время. Значит, о полной откровенности между ними говорить, как минимум, рано. А это очевидный минус. А если он планирует встречаться (или уже встречается?) с кем-то ещё? Может быть, Диме чего-то не хватает, и он ищет то, чего не получает рядом с ним? В памяти всплыли слова: «Тебе надо говорить о своих потребностях, желаниях, трудностях, надо!». И Саша не мог не признать, что вместо этого молчал, как партизан на допросе. Хорошо ли ему, плохо ли — все тишком да молчком. Что ж, он поговорит. И объяснит, что, несмотря на иногда возникающее непонимание и трудности, готов двигаться дальше. Осторожность и медленное постепенное расширение границ — это хорошо, конечно, и, наверное, правильно, но не для такого парня, каким являлся Дима: стремительным, в чём-то спонтанным, рисковым… и привыкшим выигрывать. Саша по привычке запустил пятерню в волосы, уставившись в темноту за окном, разбавляемую отсветами мигающего жёлтым светофора на перекрёстке. «Рискнуть самому и отдать себя полностью в руки малоопытного, но полного энтузиазма, амбиций и нераскрытого потенциала Топа?». Он уже рисковал и не раз — когда пришёл на первое свидание, когда поверил, что Дима не будет продолжать шантаж вне зависимости от его выбора, когда согласился на публичку. И пока не пожалел ни о чем, ну разве о том, что их знакомство началось так некрасиво. Но даже изнасилование Дима ни разу не поставил ему в упрёк. А неожиданный каминг-аут перед братом ведь произошёл именно потому, что Вик оказался брошенным. Ради него, Саши, брошенным! Хотя Дима мог продолжать встречаться с ними обоими, но выбрал его! Тот вариант, что Крыленко просто надоел ванильный секс с требовательно-капризным любовником, в голову не пришёл. Субботним утром мало спавший, но много чего надумавший Маневич набрал Димин номер: — Я зайду? Секундная пауза, которая сразу вызвала подозрение, что Дима не один, и спокойно-равнодушный ответ: — Заходи. Часам к двум подгребай. К двум Сашины сомнения превратились практически в уверенность: Дима ночевал не один — иначе, почему просто не ответил «приезжай»? Поэтому, почти сразу, как переступил порог и плюхнулся на такое уже знакомое кресло, он решил прояснить ситуацию и спросил в лоб: — Ты встречаешься с кем-то ещё? Дима внимательно взглянул на лицо говорившего: сухие, потрескавшиеся губы, синие тени под глазами. «Ревность? Да, он ревнует», — губы тронула удовлетворённая усмешка. Только бы не показать Сашке, что его задумка удалась. Потому как именно этого и добивался Крыленко, намеренно отдалившись в последние дни от своего бугая, что выражалось в отсутствии их переписки в течение дня и секса по телефону перед сном — чтобы тот задумался, осмелел, начал хотя бы учиться делать шаги навстречу. Ну сколько можно топтаться на месте? И как Дима ни старается, не достучаться до Маньяка — все слова, как об стену горох. Хотя это был, конечно, ва-банк: Саша мог не повестись и остаться на своей стороне, полной сомнений и неуверенности. Но кто не рискует, как известно… Однако отвечать Дмитрий не торопился и что-то объяснять не собирался — хочет ревновать и мучиться? «Сам придумал, сам обиделся»? Что ж, пусть помучается. — Какова причина твоего интереса? Ревность? — резко обратился к ожидающему ответ Саше. — На чём основано это чувство собственничества? Ты принадлежишь мне или, может, любишь меня? С какого перепуга я должен ставить тебя в известность, с кем провожу время? Не говоря уже о том, что достойный тематик в принципе не позволит себе такое дерзкое поведение. — Нет, я просто хотел сказать, что если ты… — Саше было непросто подбирать слова. — Если тебе чего-то не хватает, то я постараюсь… Я могу это дать, — выдохнул он последнее, как перед прыжком в воду с вышки. — Уверен? — черты лица затвердели в нечитаемом выражении, неожиданно для Саши отразившемся у него в груди болезненным уколом, но он кивнул в ответ. — И на фистинг согласишься? — Дима озвучил один из главных страхов Саши. — Да, — сказал тот дрогнувшим голосом, но взгляда не отвёл. Спокойно сказал, как будто решали, чья очередь за пивом бежать, но внутри всё сжалось в противный комок. Понимает ли Дима, чего ему стоило произнести это «да»? Но Крыленко, даже если и понял, благородно отказываться от предложенной жертвы не стал. И уточнять, и переспрашивать тоже. Скомандовал только: — Раздевайся, — и поднялся с дивана.