Шантаж

Уголовный кодекс РФ. Глава 18. Статья 132. Мужеложство, лесбиянство или иные действия сексуального характера с применением насилия или с угрозой его применения… наказывается лишением свободы на срок от трёх до шести лет. Саша вытер покрывшийся испариной лоб. «Он сам сказал. Даже приказал!» — уцепившись за эту спасительную мысль, стал развивать её дальше: «Он приказал, а я сделал. Вот такой вот попался Верх, которому нравится, когда его трахают. Без смазки. С вывернутыми руками. Мордой в пол». Дальше обманывать себя не имело смысла, и Маньяк скривился в мучительной жутковатой гримасе, не заметив, что мысленно назвал Диму Верхом. Больше недели Саша пребывал в подавленном состоянии: вроде пора было уже выбросить неудачную свиданку из головы, забить и перестать париться. Но не получалось. Не выходили из памяти ощущение под собой узкого и гибкого тела, напряжение мышц под руками, затягивающая глубина серых глаз. «Как он врезал мне лбом!» — Маневич невольно улыбнулся, вспоминая, но тут же вновь нахмурился. Понятно, что никуда заявлять Дима не пошёл и не пойдёт, никому ничего не расскажет и найти его не сможет, но от неприятного осадка на душе избавиться не получалось. Осознание того, что он, взрослый, состоявшийся (так, на минуточку — преподаватель истории в ВУЗе, рассказывающий своим студентам про то, как важно во все времена оставаться в первую очередь человеком), говоря по-честному — изнасиловал парня слабее и младше себя… «А если он соврал и в этом, а на самом деле ему двадцати нет? Может, он вообще несовершеннолетний?» — от мрачно-упаднических мыслей отвлёк резкий, словно выстрел, звук. Саша подпрыгнул от распахнувшейся наотмашь двери, ударившейся о стенку с громким стуком. — Лёха! Какого хера ты дверью грохаешь?! Обосраться от неожиданности можно! — и быстренько закрыл вкладку с законами России. — У тебя так воняет, как будто ты уже, — Лёха закатил глаза на упрёк. — Объедки когда выбросишь? — мотнул головой на виднеющийся край коробки из-под пиццы на заваленном всяким хламом столе. — А, так это пицца воняет! Я-то все понять не мог, носки, думал, где-то завалились, — обрадовался Саша определению неприятного запаха без необходимости уборки в комнате. — Чё надо, мелочь? — мелочью вымахавшего под два метра Лёшу назвать можно было с большой натяжкой, но традиции никто не отменял. — Родаки на дачу сваливают на выхах, не хочешь с ними? — младший брат изобразил милую улыбку, плюхнувшись рядом со старшим на тахту. — Не, что я там забыл-то? Мне к лекции готовиться надо, — в подтверждение был продемонстрирован учебный план в открытом окне ноутбука. — Там и подготовишься. У меня же днюха, — медленно, чуть ли не по слогам, объяснил Лёша. — Позавчера праздновали, — сделал уточнение Саша. — Ну! Так то с вами. А нормально отмечать я в пятницу буду. Улавливаешь? — увидев в ответ демонстративно приподнятые брови, Лёха пояснил: — Здесь. И ты мне в квартире нафиг не нужен. Я народ позову. Замутим реальную вечерину без старпёров. — Ты кого старпёром назвал, шкет?! Родственная беседа, как обычно, перешла в дружескую потасовку, в процессе которой братья все же договорились — младший устраивает свой званый вечер у них дома, а старший принимает участие в веселье, при этом обещает не ограничивать количество спиртного, не докапываться с нравоучениями, не ебать мозги и не претендовать на приглашённых девушек — последнее обещание далось с особой лёгкостью. Не то чтобы Маньяк жаждал набухаться с малолетками, но кто-то же должен был остаться на празднике во вменяемом состоянии, чтобы не подозревающие о сыновних планах родители вернулись с дачи не в полностью разгромленную квартиру. «Хорошо, что Лёха на графика пошёл и не в моем институте учится, хоть студентов знакомых не встречу, ни перед кем держать преподавательский имидж не надо, — школьных друзей брата Саша знал, а вот с его институтскими приятелями ещё не пересекался. — Можно будет и самому оторваться». Примерно так он думал до вечера пятницы. Часов до десяти. Когда раздался очередной звонок в дверь, веселье в квартире Маневичей было в разгаре. Лёха, ужом вьющийся вокруг яркой брюнетки Анечки, крикнул сидящему ближе к выходу брату: — Сань, открой, а? Саша, атакованный настойчивой блондинкой — она-то не знала про его ориентацию и обещание «не претендовать», вот и положила глаз на симпатичного парня, выглядевшего солидным и взрослым на фоне её ровесников, — успел утомиться от кокетливых заигрываний и без слов поднялся встретить ещё кого-то из Лёхиных приятелей. За тонкой дверью со стороны лестничной клетки слышался смех, звяканье бутылок и громкие выкрики: «Ка-азик! Открывай!». Не успел Саша отодвинуть задвижку, в прихожую гурьбой ввалились трое припозднившихся парней. — Казик, какого хуя так долго… — начал один из них, но заметил, что их встречает не именинник и не закончил претензию. — Почему Казик? — спросил на автомате Саша, не отводя взгляда от того, кто вошёл последним. Причина десятидневных мук совести, ночной кошмар во плоти — стройный и невероятно стильный в коротком чёрном расстёгнутом пальто, в чёрной же рубахе и в тёмно-вишнёвых кожаных (кожаных! тёмно-вишнёвых!) штанах, которые обтягивали бедра, как вторая кожа. — Потому что Малевич, — странный ответ ничего не объяснил, но даже если бы ему сейчас выдали подробную информацию о происхождении прозвища у брата, вряд ли бы Саша понял: он ничего не видел и не слышал. Кроме этих долбаных штанов — выше он не решился глаза поднять — и стука собственного сердца. Пока друзья брата раздевались в прихожей, он быстро ретировался обратно к столу, с огромной благодарностью принял из рук блонди очередной бокал и, даже не посмотрев, что в нем, выпил залпом. — Виски с колой? Коктейль «Фёдор Михайлович»? — Кто? — взмахом длиннющих ресниц девушка проявила вежливый интерес. — Идиот, вот кто! — выбитый из колеи неожиданной встречей, слишком бурно отреагировал Саша. — Только идиот будет хороший напиток мешать с этим газированным дерьмом! — Так давай чистого! — усевшийся рядом Дима, не теряясь, плеснул в опустевший бокал виски. — За знакомство? — и Лёхе: — Казик, ты представишь нового человека в нашей компании тем, кто пока ещё не имеет чести его знать? — повернувшись снова к Саше, он подмигнул, с удовольствием наблюдая уже известное ему выражение растерянности, переходящее в панику в орехово-зелёных глазах. Следующий час Маневич чувствовал себя между молотом и наковальней: его продолжала доставать настырная блондинка, вытаскивая раз за разом танцевать, и обжигали взгляды Димы, которые он чувствовал, казалось, даже затылком. «Надо всё же извиниться, он хоть и прикинулся, что не было ничего, но надо. Я ж не полный гондон», — Сашу безжалостно грызла совесть: он буквально слышал хруст зубов и чавканье, топчась в обнимку с блондинкой под какой-то незнакомый медляк. И списать всё на плохой музыкальный вкус брата не удавалось. Когда он окончательно созрел для покаяния, выяснилось, что Димы в комнате уже нет и просить прощения не у кого. Но разве можно остановить человека, которого ведёт благородная цель, а алкоголь подталкивает? Маньяк пошёл искать свою жертву по квартире, натыкаясь на народ и разбивая плечами обнимашки танцующей тире целующейся молодёжи. Вот и на темной кухне, слабо освещённой люстрой из коридора, страстно лизалась какая-то парочка. Щелчок выключателя и яркий свет заставил разлепиться два силуэта. Мимо охреневшего от открывшейся картины Маневича шустро проскочил какой-то парень. Саша даже не успел заметить какой, потому что всё его внимание было приковано к оставшемуся Диме: «А он, походу, не особо скрывает свою ориентацию. И недостатка в партнёрах не испытывает — конечно, с его-то мордашкой. Чего его вообще на сайт понесло? Не хватало острых ощущений? Получил, бля!». — Не помешал? — буркнул Саша, к чувству вины добавилось раздражение. Открыл холодильник, вытащил оттуда бутылку молока, задумчиво посмотрел на неё и поставил обратно. — Помог. Я вообще-то покурить вышел, — из пачки неторопливо досталась сигарета, щёлкнула зажигалка. Решив, что сейчас не время занудствовать о том, что курить все нормальные люди выходили на балкон, Маневич тяжело вздохнул. Трусом он себя не считал, подлецом тоже не планировал становиться, значит, пора объясниться. Он же для этого искал парня? А не для того, чтобы запалить его со стояком в штанах после обжиманий. Так чего тянуть-то? Тем более, пока никто не мешает. — Можем поговорить? — переступив с ноги на ногу, неуверенно начал он, не отрывая глаз от сигареты, зажатой в пальцах Димы — самое безопасное, куда можно было смотреть: в глаза стрёмно, а пялиться на недвусмысленную выпуклость под бордовой кожей брюк — невежливо. — Я хотел извиниться. — Хочешь — извиняйся, — тлеющий огонёк поднялся к иронично изогнутым губам. «Блядски-пухлым зацелованным губам», — неосознанно отметилось Сашей. — Но прежде чем ты начнёшь посыпать голову пеплом, я тебе кое-что покажу, — Крыленко достал из нагрудного кармана рубашки телефон. Нашёл нужный файл и развернул гаджет, демонстрируя. «Тебе хоть восемнадцать-то есть, школота?!» — звук собственного изменённого записью голоса показался Саше отвратительным. Он прекрасно помнил, что произошло потом, и какое-то мёртвое оцепенение начало завладевать его телом, медленно распространяясь от кончиков пальцев и выше. Дима ткнул на паузу. — Дальше надо? Нет? Молодец, понятливый. Будешь извиняться? Пепел могу предоставить, — помахал перед замершим собеседником сигаретой, серый столбик пепла полетел на пол. Маневич проводил его глазами, чувствуя, как так же что-то упало внутри: «Мне пиздец». — Что ты хочешь? — Правильный вопрос, — Дима качнулся навстречу, дыхнув алкоголем. — Тебя. Саша отмер и посмотрел в глаза говорящего — серьёзность не вызывала сомнения. Оба, конечно, были пьяны, но оба понимали, что это не просто трёп на кухне. Они заключали сделку. Молчание одного за тело другого. — И пока ты не решил уничтожить улику, — заблокированный телефон вернулся в карман. — Спешу обрадовать, что я перекинул видос на комп. И если вы, — издевательский переход на «вы» полоснул по нервам, — Александр Евгеньевич, не хотите вылететь с кафедры, где преподаёте без году неделю, как пробка из бутылки с клеймом пидораса и насильника, то подберёте сейчас свою отвисшую челюсть с пола и проводите меня в более интимную обстановку, где мы сможем без помех продолжить наше общение и обсудить условия. Молча Саша закрыл непроизвольно открывшийся на такую тираду рот и побрёл на одеревеневших ногах в свою комнату, слыша за собой лёгкую и уверенную поступь. «Пиздец!» — сосчитать бы, сколько раз он уже так подумал, счёт бы перевалил за сотню, но других слов не было. Дима сказал только про работу, а сам Маневич мысленно продолжил, что с такой же скоростью вылетит и из семьи. Если отец узнает. Сына-гея он ещё мог бы принять (наверное, сомнительно, вряд ли), но сына-насильника… никогда. А мама просто не переживёт. Щелчок задвижки на двери прозвучал лязгом засова в тюремной камере. Саша ткнул выключатель и сделал пару шагов вперёд, остановился у стола, уперевшись в него руками и свесив голову. — Повернись и посмотри на меня! — тихий, но резкий голос прозвучал за плечом. — Ты понял, что мне надо? — Да, — он развернулся и посмотрел сверху вниз на шантажиста, стараясь казаться надменным и хладнокровным, но на самом деле ощущая себя полностью раздавленным и потерянным. — Око за око, очко за очко. — Нет, ну что ты, — ответил спокойно Дима, ничуть не смущённый презрением в голосе. — Это слишком просто и неинтересно, май дарлинг. Хотя трахать я тебя, конечно, буду, — увидев, как передёрнулось Сашино лицо, он закончил сухо и резко: — Ты же искал Дома? Считай, нашёл. Согласен? — А у меня есть выбор? — угрюмо поинтересовался Маневич, что-то такое он и предполагал, как только услышал про «обсудить условия», конечно, этому мелкому уёбку надо по полной отыграться за свою распечатанную жопу! — Нет. Чисто формальность. Но все-таки скажи, — Дима решил закрепить этот момент — пусть согласие под давлением, но ведь на самом деле выбор есть всегда, верно? И, понимая, что условия должны быть разумными, добавил: — Будешь послушным, на новый год получишь свободу. Я при тебе уничтожу все записи, даю слово. «Два с половиной месяца терпеть издевательства от утырка, решившего поиграть в доминантность. Без опыта и наверняка даже без достаточных теоретических знаний. Бля-а, как же я влип. Но хоть срок ограничил и то хорошо», — чувствуя, как по позвоночнику проползла капля пота, Саша кивнул: — Согласен. — Отлично, видишь, как со мной просто договориться? Нужно лишь соглашаться. И для начала, для закрепления нашего взаимовыгодного сотрудничества, ты у меня отсосёшь, — наглая улыбка, с которой прозвучали эти слова, просто требовала кулака, но Саша сдержался, лишь отрицательно помотав головой. Не сейчас и не здесь. Не так цинично и оскорбительно. — Либо минет и со старанием, либо… — Дима показал глазами на стену, за которой слышалась музыка: — Там я покажу забавный видеоролик. И не беспокойся — все кадры, где в объектив попадало моё лицо, я вырезал. Ну так как, пойдёшь смотреть? С десятком зрителей, включая собственного брата. Ты этого хочешь? Маневич постоял несколько секунд, не шевелясь и лихорадочно обдумывая ситуацию: в его силах прервать происходящее — пиздануть в скалящуюся харю и добить с ноги, но прочная, хоть и нематериальная, удавка держала намертво. Одно слово тощего блондинчика и репутация молодого перспективного историка разлетится без остатка. Так же, как и привычная жизнь. Увольнение — самая наименьшая из неприятностей, что ему грозили. Саша медленно опустился на колени, в груди бурлили противоречивые эмоции: злость, стыд, ненависть, но в то же время и парадоксальное облегчение — совесть прекратила грызню, даже липкий ужас немного отпустил. Стало понятно, что огласка ему не грозит, ответственность за принятие решений перешла к другому, он не может ничего изменить, остаётся плыть по течению и выполнять то, что говорят. Открыв рот и принимая внутрь член, чувствуя требовательные пальцы на затылке, понимая, что его используют как вещь, Маневич испытал прилив неожиданного и постыдного возбуждения от унизительности своего положения — от того, что его трахают, как какую-то шлюху, в нескольких метрах от шумной компании разгорячённых алкоголем студентов. А он — взрослый мужчина, старший брат, преподаватель, — стоит на коленях и позволяет юнцу пользовать себя, как тому будет угодно. Работая языком и губами, облизывая и заглатывая, Саша растворялся в бушующих эмоциях, среди которых возбуждение начинало преобладать, отдаваясь тянущей болью в паху. Его заводили собственная бесправность, голодный блеск в устремлённых на него глазах, настойчивость и грубость руки в волосах, бесцеремонно толкающийся глубоко в глотку член. Ужасно боясь, что кто-то зайдёт в комнату — задвижка несла скорее декоративную функцию, чем служила достаточной преградой, — Саша все отчётливее понимал, что и тогда не отстранится, не выпустит горячую твёрдую плоть из кольца губ. Пока ему не прикажут. Лёгкий запах кожи от расстёгнутых брюк напоминал о кожаных девайсах, будил желание подставить спину под плеть, ощутить обжигающее прикосновение кнута или тёплую мягкость флоггера, в зависимости от того, что выберет на этот раз его Гос… Опустив руку себе на ширинку, он потрогал сквозь ткань вставший член, и тихо застонал от мучительного удовольствия, осознавая всю глубину своего падения, но и упиваясь им. — Ты прёшься от этого, — Дима слегка изменил угол проникновения, чтобы лучше видеть выражение лица. — Тебе нравится сосать мне, — не вопросы, а констатация факта. Уверенная интонация, откровенно похабные, но правдивые слова, лёгкое поглаживание подбородка вызвали ещё одно сдавленное мычание у Саши, пальцами он потянул на джинсах собачку молнии вниз. — Убери руку от себя, ты должен думать только о моем члене, не о своём, — тихо сказанные слова прозвучали в мозгу набатным колоколом, поспешно отведя ладонь от собственного паха, Саша принялся активнее ласкать и гладить чужую мошонку, слегка оттягивая и сжимая, принимая ответные глухие стоны как награду. — Да, да-а, как же ты… о-о-о, какой же ты… Не в силах продолжать, Дима сжал черные пряди крепче, дёрнул бёдрами, загоняя головку до гланд и кончил, выплёскивая сперму прямо в горло. «Это самый охуенный минет в моей жизни», — ноги не держали после мощного оргазма, потребовалось немалое усилие, чтоб не рухнуть на колени рядом с тем, кто подарил безумное наслаждение: и не только физическое — умелым ртом, но и глубочайшее моральное — своей покорностью, а, главное, согласием на будущие перспективные отношения. В том, что они оба будут получать удовольствие от совместного времяпровождения, он не сомневался. Крыленко не собирался жестоко издеваться над попавшим в его власть мужчиной, но хотел дать ему понять, что за поступки надо платить. «Я сам виноват», — эту фразу Дима сказал себе ещё в тот вечер и изнасилованным себя не считал — ошибившимся, поторопившимся, не разобравшимся — да, но не уничтоженным и не проигравшим. Если допущена ошибка, надо понять причину и исправить её. Исправить так, чтобы дошло до того, кто был виновником и свидетелем его слабости. И чтобы запомнилось. За то время, что прошло с момента их первой встречи, перебирая в памяти произошедшее и анализируя каждое прозвучавшее слово, перерыв в интернете кучу информации о психологии БДСМ-ных отношений, Дима скорее интуитивно почувствовал, чем осознанно понял, почему теоретически согласный на роль саба мужчина воспринял в штыки предложение стать нижним именно от него, почему приказ вызвал агрессию, переросшую в насилие. Саша защищался. Закрывался сам от себя. Ему было необходимо внутреннее оправдание для собственной сабмиссивности. Навязанные традиционным воспитанием стереотипы вроде тех, что «мужик всегда решает», «кто сильнее, тот и прав», «быть зависимым равно быть тряпкой» — не давали смириться с собственной природой. Его надо было ЗАСТАВИТЬ принять себя, внешним принуждением снять ответственность за выбор подчиняющейся, а не ведущей стороны. Хотя бы для начала, чтобы помочь раскрыться и перестать прятаться за придуманными штампами. Да, грубой силой Диме не удалось бы покорить похожего на древнеримского гладиатора парня — их габариты существенно различались. Ну так для того и «дадены человеку мозги» — побеждает не сила, а ум. Ни один самый свирепый хищник не сравнится с хомо сапиенсом. Видео с телефона стало тем средством, против которого не могли справиться самые крепкие мускулы. Вот только применить его не удавалось. Выходя на сайт, Крыленко постоянно наблюдал значок «офф» на странице «Санни-гай двадцать пять», правда предпочитая при этом не афишировать свой интерес и находясь в момент просмотра его анкеты в привате. Повезло встретить парня у Казика, как прозвали в их группе Лёшку Маневича за созвучность фамилий его и известного художника-авангардиста с именем Казимир. Свой фарт Дима воспринял как само собой разумеющееся, ему часто везло в жизни, и он почти не удивился, увидев в прихожей широкоплечую знакомую фигуру — на ловца и зверь. Осталось показать зверю, что на свободе ему будет хуже. И никаких угрызений совести не было. Возбуждение Саши во время минета подтвердило, что выводы насчёт него оказались верными. «Охуенно красивый в своей беззащитности, щедрый, чуткий, но зажатый» — глядя сверху на сжавшегося у ног прерывисто дышащего парня, Дима решал, что делать дальше: позволить ли стоящему на коленях самому кончить или в первый раз обойтись без «пряника»? «Нет, для ласки рано, он воспримет это как мою слабину, пусть пока считает, что меня заботит лишь собственное удовольствие. Ему проще будет оправдать свою беспомощность, видя во мне врага ещё какое-то время. Да, так правильней. Второй ошибки у меня быть не должно». Подавив желание погладить по тёмным волосам склонённой головы, он застегнул брюки, поправил рубашку и холодно сказал: — В воскресенье придёшь ко мне домой к двенадцати. Возьми с собой какие-нибудь шмотки, которые не жалко запачкать. Саша, ещё не отошедший от моральной встряски, моментально похолодел и поднял лицо: — Кровь у меня в табу, — а чем ещё объяснить необходимость дополнительной одежды? Первое, что пришло ему в голову — бладплей. — У тебя больше нет никаких табу, — Дима, скрывая нежность во взгляде, с огромным удовлетворением смотрел в огромные глаза испуганного бугая, вновь «своего», ещё не приручённого, но уже посаженного на крепкую цепь. Дико хотелось поощрить его поцелуем или хотя бы нейтральной лаской. Но — рано. Поэтому тем же отстранённым голосом повторил: — Никаких табу. Кроме одного — нарушить мой приказ. Обошёл замершего парня, отодвинул тонкий шпингалет и вышел из комнаты. — Ди-им, я тебя ищу везде, куда ты пропал? — услышал Маневич звонкий юношеский голос за дверью, неразборчивый тихий ответ и удаляющийся смех. «Сука! Тварь! Лучше бы он вообще пропал! Зачем ему я, если у него вон и так есть кто-то?» — переместившись на кровать, Саша лёг на бок, поджав ноги, даже не допуская мысли, что его только что царапнула неосознанная ревность. «Не пойду никуда в воскресенье», — думал, уже зная, что пойдёт. Других вариантов сохранить тайну не существовало — этот аргумент был на поверхности. А в глубине сознания скрывался основной довод, который отказывался признавать мозг, костеря на все лады сраного шантажиста — Саше понравилось. Понравилось слышать прерывистый восхищённый шёпот: «Какой же ты!», чувствовать направляющую жёсткую ладонь, принимать член со всем старанием и желанием доставить максимум кайфа, забыть о себе, потеряться в удовольствии другого. Да, младше возрастом, да, не такого мощного физически, как он сам, но обладающего стальным внутренним стержнем. И стальными же очень красивыми глазами. Саша коснулся кончиками пальцев губ, провёл по линии рта… Артём, который показал ему мир БДСМ, почти не проявлял эмоций в сексе — за весь год, что они встречались, он стонал под его губами считанные разы, постоянно демонстрируя, что Саше есть куда стремиться. А Дима не пытался скрыть насколько ему хорошо: порхающие по волосам пальцы, грудные стоны, нетерпеливые резкие толчки тела… «Это не значит, что я поплыл. Он редкая циничная гнида, а у меня просто нет выбора. Два с половиной месяца всяко меньше, чем от трёх до шести лет. А если он меня обманет? Но он же сам срок установил, зачем ему врать?», — слегка успокоенный этой мыслью, Маневич задремал прямо в одежде на неразобранной кровати под звуки продолжающейся вечеринки: вернуться к весёлой пьяной компании он был не в состоянии.