••••••
Ровно до тех пор, пока не перестанет гореть алым южный горизонт… Ровно до тех пор не угомонятся лесные эльфы в своих тщетных попытках совладать с огнём, пожирающим их драгоценные деревья. Феанор, наблюдая за слаженной работой небольшой группы галадрим, периодически сонно потягивался. Желания помогать сородичам кузнец не испытывал. Тщетность трудов лесных братьев была очевидна и горька. Ничто не могло спасти старые колоссы мэллирн — пламя взбиралось по гладким серебристым стволам к широко раскинутым кронам быстрее, чем бессмертные успевали заливать их водой. С высоты выбранного Феанором тэлэна хорошо виднелась ширящаяся полоса пожара. Густые клубы дыма, окрасившие мир в однородно серые краски, расстилались по чёрной земле плотным настом. В воздухе стайками роились белые хлопья пепла и красные султаны искр, брызжущие из тлеющих веток. Периодически сквозь завесу пожара проскальзывали едва уловимые тени темных эльфов. Авари крылись за стеной огня, как умные хищники кроются в полумраке ночи. Обстреливать их уже не пытались: тёмные явно лучше ориентировались, слышали и видели в серой мгле. Они не проявляли никакой агрессии, но и не спешили отступать прочь от Лориэна. Кинн-лаи ждали. И Феанору казалось, что ждать им осталось недолго. — Увидь я тебя при других обстоятельствах, никогда не признала бы в тебе гордого и храброго Короля Нолдор, — глубокий голос раздался сзади, разлился по ветру приторно-сладкой песнью. Феанор, устало вздохнув, выпрямился во весь свой рост. Человеческое тело хоть и не отличалось особой выносливостью, статью обладало отменной. — А я-то думал, когда ты подойдёшь ко мне с вопросами о своём зеркале, бессмертная сестрица, — кузнец спокойно улыбнулся, обхватывая сильнее резные поручни флета. В лицо ударила жаркая волна удушливого дыма. На корни близлежащего дерева преданные слуги Галадриэль вылили очередной чан родниковой воды. — Мне уже начало казаться, что ты решила обойтись без советов со стороны. — Ты знаешь о зеркале? — Галадриэль, оправив складки великолепного серебряного платья, встала по левую руку от Феанора. От неё пахло лавандовыми цветами и морозом. Белая Владычица умудрялась выглядеть царственно даже в самом центре огненной бури. — Хотя меня это не удивляет. Ты был бы не Феанором, если бы пропустил мимо себя какую-нибудь гадость. — Высокого же ты обо мне мнения, любимая племянница, — Король Нолдор нарочно припомнил родственную связь. Галадриэль не стоило давить на мораль, ведь она в равной степени унаследовала все низменные черты, за которые презирала кузнеца. Острый взор подмечал в степенном и умиротворённом образе хозяйки Лотлориэна признаки кровавой внутренней борьбы. Феанор видел, как дрожат руки Артанис при разговоре о Мордоре, слышал надтреснутые нотки слабости в речах племянницы. Высоко держала голову Галадриэль в попытке казаться спокойной и сильной, вот только слишком резкими были её движения, слишком порывистым дыхание. Король чувствовал боль и страх прославленной в песнях эльфийки. — Мнения такого, какого ты сам заслужил, — Артанис приосанилась. На её тугом стане играли оранжевые отблески зарева, крутые пряди золотых волос сплошь покрыла серебряная вуаль пепла. — Почему же ты жив ещё, Феанор? Скажи мне. — Быть может потому, что Саурон еще считает меня полезным, — кузнец задумался на мгновение. Озвученный вопрос волновал его не меньше, чем саму Галадриэль. — Ты лучше поведай, бессмертная сестрица, как поступят твои люди, и куда ты направишь свой взор в поисках помощи? — Я не верю ни тебе, ни Саруману, — Галадриэль прищурила взгляд. Сапфировые глаза мудрой квенди засверкали плохо скрываемым презрением. — Если желаешь отправиться куда-то, делай всё сам. Лориэн не нуждается в опеке бунтаря. Кто смотрит твоими глазами? Быть может, Саурон говорит через твои уста, чтобы подобраться к нам на расстояние удара. — Дом горит под твоими стопами, а ты беспокоишься о благосостоянии моей души? — Феанору вдруг стало очень смешно. Он-то был уверен, что свою бессмертную сущность давно потерял в долгих странствиях. — Ох, светлая и дивная Артанис, ты, высокомерно считающая себя умудрённой жизнью, до сих пор не чувствуешь запаха тлена внутри собственного Королевства. Ты пропустила секунду, в которую мир безвозвратно изменил свой лик. Очнись же, дитя, оглянись. Сестры и браться мои кричали когда-то, что Арда умирает, что ей никогда не стать вновь такой же цветущей и молодой, как Аман. И вот перед твоими глазами рушатся вековые мэллирн, под натиском свежего горячего ветра, а ты думаешь только о том, что кто-то может предать тебя. — Разве не имею я права на это? Усмири гордыню, Феанор, — Галадриэль повысила тон, от неё повеяло знакомыми удушающими волнами магии. Кузнец успел забыть за время мёртвого сна, какой могущественной могла быть его строптивая племянница. — Я никогда не была рада родству с тобой и никогда не понимала той свирепой ярости, с которой ты кидался в омут собственных страстей. И вот ты, волею судьбы, вновь являешься в этот мир, полный безумных мыслей и обвинений. Взгляни же на себя, владыка великого рода Нолдор. Тебя к жизни вернул падший Майа, твоё тело обезображено человеческими пороками, ты изменился, и лишь твои полыхающие алчностью мысли остались прежними. Не тебе учить меня осторожности и благоразумности. — Поверь, не к этим качествам я взываю, глупая, — Феанора начинала раздражать беседа с Галадриэль. Последняя, упрямством своим способная поспорить с ослами, никак не желала вслушаться в слова собеседника. — То, что ты увидела в зеркале, я увидел в глазах Саурона. Он призвал меня сюда для того, чтобы уничтожить детей Моргота. Как и мы, Майрон боится своих господ. Они — далеко не Мелькор, коим мы его когда-то знали. Они действительно не станут колебаться, если захотят разрушить Лориэн. Только вот стоим мы тут с тобой и говорим о всяком, потому что крылатым драконам ещё не был отдан соответствующий приказ. Так вот, дорогая Артанис. Зеркало твоё просто предупреждало о возможном. Но не войны хотят наследники Железной Короны. Они хотят мира. — Какого мира можно добиться огнём? — Галадриэль резко провела в воздухе рукой, демонстрируя на пальце сверкающее серебром кольцо. — Видишь это? Нэнья, кольцо, созданное Келибримбором, твоим внуком, убитым за свободу народов Эрегиона. Только это кольцо удерживает Лотлориэн от смерти. Именно его магия поддерживает этот цветущий край, и именно волшебство этого кольца сдерживает сейчас наступление огня. Никакая сила извне не властна над землями Лориэна, и так будет до тех пор, пока будет на то моя воля. Если бы мира хотели создания тьмы, не было бы никогда войн и разрушений. Тебе ли не знать этого, Феанор, ведь ты первым из нас познал вкус грехопадения. Ты был тем, кто бросил вызов Валар, отказавшись от их опеки. Именно ты захотел самолично создать независимые эльфийские царства, чтобы освободиться от влияния владык Амана. Ты навлёк на всех нас проклятие войны с Морготом. Ты один повинен во многих наших бедах. Король Нолдор, побагровев, сжал с силой кулаки. Как же ошибалась Галадриэль, рассуждая о давно совершенных поступках. Феанор помнил смерть своего отца, отлично помнил тот день, когда рекой лилась кровь братьев-тэлери, и никогда не забывал миг своей кончины в истошном желании вернуть утраченное счастье. Какими глупыми казались теперь рассуждения и толки о Сильмариллах, ведь в итоге Мелькор нашёл им более достойное применение, чем мог бы найти самый умный владыка Амана. Этот изувер и предатель сумел отразить внутренний свет камней в бренной плоти, дать им голос, волю, силу. Он создал не просто новое, он создал живое. Чёрный Властелин впустил в Арду нечто, не подчиняющееся законам Эру, заплатив за это собственной жизнью. Феанор почти восхищался своим давним врагом и, глядя прямо и смело в темно-синие глаза Артанис, начинал его понимать. «Он выкрал у меня Сильмариллы и выставил их напоказ, однако сокрыл от всех тайну их перевоплощения. Почему? — размышления Короля потекли в сторону. Слова, произнесённые Галадриэль, перестали иметь значение. — Он дал им жизнь и назвался отцом, не пытаясь властвовать над ними или подчинить себе. Почему? Он обрёк своё королевство на гибель, хотя, уверен, мог противостоять силам Амана ещё долгое время. Зачем? Он согласился почти добровольно на вечное изгнание во тьме, ради сохранения тайны создания своих детей. А создания ли? Не рождения? А если рождения, то кого стоит считать их матерью?». В груди словно разверзлась огромная полыхающая жаром пропасть. Феанора сковало в тиски осознание собственной глупости и ограниченности — всё это время, все эти годы, сложенные в века, он думал о Мелькоре как о воре, о грозном и жестоком деспоте, посмевшем поставить своё слово превыше слов владык Валинора. Мог ли сам Феанор хоть на секунду допустить, что Мелькор не нападал, а защищался? Да, бесспорно, Тёмный Властелин искал свободы от воли Валар, от законов и обетов своего отца. Но вдруг он искал свободы не для себя? — Я дал имя Мелькору, назвав того Моринготто, — с синдарина Феанор перешёл на йара-квенья. Старая речь взбудоражила застывшую в Лориэне тишину, холодным ветерком всколыхнула искры пожара, отразилась в высоких ветвях умирающих древ. — Надеюсь, ты помнишь, Артанис, что именно означало его имя, дарованное в самом начале времён. «Тот, кто восстаёт в могуществе». Кажется, давным-давно, когда ещё не было ни солнца, ни луны, он сказал мне, что единственный верный путь к познанию правды лежит через боль и потери. Он утверждал, что чтобы создать нечто новое, нужно отринуть всё старое. Мелькор говорил, что для победы над чем-либо необходимо тонкое понимание материй и сущностей. Я был настолько наивен и глуп, что попросту не вслушивался в слова мятежного Вала. А он в своём надменном и пугающе непорочном откровении продолжает учить меня даже сейчас… — Ты говоришь чепуху, Великий Король Нолдор, — Галадриэль нахмурилась, отступила прочь от Феанора, будто от прокажённого. В тон её речи закралось презрение. — Рассуждаешь так, будто ведаешь мысли Моргота… будто забыл свою пламенную клятву, уничтожившую и тебя, и весь твой род. — Свято клянёмся: смерть всякому до скончанья мира, горе и гибель! — Феанор рассмеялся, и смех его был искренен и чист. — Знаешь, дорогая, продолжай вглядываться в зеркало. Быть может, даже осквернённое прикосновением чуждой тебе магии, оно расскажет о величии тех, с кем ты тщишься сражаться. И на твоём месте я бы послал гонца к союзникам. Этот лес уже мёртв. Жаль, что ты этого не видишь. Круто развернувшись на месте, кузнец зашагал прочь от Белой Владычицы, более не ведая родства с ней. Внутри клокотали и бурлили идеи, догадки и невысказанные сомнения, ворошившие воспоминания далёкого прошлого. Пред глазами пролетали картины минувших дней, быстро и свирепо иссекая увядшую во времени память шипами заснувших чувств. От былой скуки и сонливости не осталось и следа — взамен им пришло странное, тёмное, загадочное волнение. Феанор чувствовал, что углубляется мыслями в запретное, что непостижимым образом касается грани утаённых присяг и обетов. В темноте его сердца, где раньше царило смятение и ненависть, наконец, полыхнула искорка простого и детского чувства — предвкушения правды.••••••
В темноте его сердца, где раньше царило смятение и ненависть, наконец, полыхнула искорка простого и детского чувства — предвкушения правды. Майрон, едва ковыляя вперёд, насвистывал под нос старую песнь о героях Белерианда. Куплеты давно истлели в безбрежной пучине забытых сказаний, но грустный ненавязчивый мотив все ещё жил в памяти. В левой руке Майа нёс чёрный меч, правой освещал себе путь — кольцо стало светиться ярче с момента пройдённого испытания. Аркенстон Саурон убрал за ненадобностью, ведь своё главное предназначение он уже выполнил. Сердце горы Эребор указало мятежному Майа верный путь. «Оглянись, и ты увидишь своё будущее, — бесплотная тень следовала за Майроном по пятам, дышала в затылок тяжёлым, гниющим смрадом. Безликая превратилась в страх, оставив образ предательства позади. — Вновь окажешься перед выбором, сделать который, так или иначе, придётся. Кто ведает, тот правит миром». Под ногами зашевелилась пустота, обращаясь в твёрдый, шлифованный камень. За спиной полыхнуло пламя, успокоилось и осветило широкий зал, в котором оказался Саурон. Оторопев, Майа замер, вслушиваясь в пульсирующую тишину. Он узнал своды крепости не сразу: резные арки потолков в тронном зале освещали гирлянды парящих в воздухе огоньков; стройные колонны из цельного обсидиана сверкали филигранными инкрустациями сапфирных нитей; уничтоженные временем фрески были обновлены рукой неизвестного мастера. Одна из палат Барад-дура. Отремонтированная, свежая, с любовью отстроенная. Саурон, сглотнув, осторожно обернулся, боясь потревожить видение. В центре зала стоял он сам. Напротив — его Королева. — Гнома не нужно защищать, — голос Ниар наполнил звоном весь зал. Сильная речь Красной Колдуньи подобно весеннему грому пророкотала под потолками. — Если такова судьба, я не желаю более с ней состязаться. И ты не станешь ни осуждать меня за принятое решение, ни просить его изменить. Если понадобится, сам станешь хозяином Железной Короны. Сохранишь уже созданное, восстановишь разрушенное. Это не просьба, Майрон. Это приказ. Не смей приближаться к Эребору. Красная Колдунья говорила уверенно, но лицо её омрачало горе. Ослепшие глаза закрывала бархатная повязка, из-под которой тонкой полосой вырывался слепящий свет. Платье, сшитое из серебряной паутины, сверкало россыпью алмазных рисунков. Короткий медно-рыжий волос накрывала тончайшая вуаль. Ниар носила траур — белый цвет, в честь вечных льдов и снегов Дор-Даэделота, кинн-лаи одевали при смерти родных. — Ты вновь и вновь толкаешь меня к пропасти, — Саурон услышал собственный голос, дрожащий от волнения, страха и печали. Он видел себя со стороны и одновременно с тем сам переживал всё наблюдаемое. — Каждый раз, когда я пытаюсь помочь, ты говоришь, что в помощи не нуждаешься. Каждый раз отвергаешь, гонишь прочь, обвиняешь в измене. Я тут, я рядом, я слышу и вижу тебя. — Прекрати… — она не повышала голоса. Напротив, притихла, опустила плечи, понуро отвела слепой взор в сторону. Надломленная и сбитая с толку, Ниар не походила на себя. К горлу Саурона подступил горький комок, невыносимая боль грызла изнутри. Он шагнул навстречу, не зная, как поступить. Ватные ноги едва слушались, каждое движение давалось с необоримым усилием. Он устал и хотел покоя, тяжесть момента крала дыхание. — Нельзя обернуть время вспять, — он остановился в шаге от Красной Колдуньи. Слышал ровное биение её сердца, почти чувствовал тепло её кожи. — То, что произошло, уже произошло, ты не можешь ничего исправить или изменить. Зато ты властна над настоящим моментом и вместо слабости можешь проявить силу. Понимаю, ты мне не доверяешь — я принимал неверные решения. Но сейчас ты подписываешь смертный приговор не себе, а всем нам. — Проваливай, — чародейка отступила в тень, отстранившись, — уходи, если боишься. Ведь ты всегда так делал. Слов в ответ не нашлось. В голову вновь ударила ярость, кроваво-алой пеленой затмив взор. Умом Майрон понимал, почему Ниар поступает именно так, как поступает. Она пыталась защитить его, уберечь от грядущего суда в круге Валар. Стоит только отречься от неё сейчас и бравые повелители Амана проявят великодушие, даруя одному из своих заблудших рыцарей прощение. Быть может, даже позволят мятежному Майа возвратиться домой, в Валинор. Впервые за тысячи лет у Майрона появится реальный шанс на искупление. Останется лишь решить, какие именно провинности искупать. — Вот оно, скорое, предрешённое, уже существующее, — чёрная тень снова появилась за спиной, нависнув над Властелином Колец, будто палач. Саурона передёрнуло от ужаса, заиндевевшие конечности сводило мелкой дрожью. — Твоё испытание будущим. Что скажешь? Саурон молчал. Он погружался вглубь своей памяти, более не обращая внимания на эфемерную беседу призраков грядущего. Сознание, будто поверхность озера в ветреный день, покрылось рябью. Иной день, иные мысли, иное видение. Тот вечер Майрон помнил особенно хорошо — стояла отличная погода, Нурнен искрился в лучах тёплого солнца, в воздухе витал аромат весенних цветов. Они сидели с Ниар на берегу и рассуждали о захвате Ост-ин-Эдиля. Необычных дел никто не планировал, поэтому оба лениво потягивались на зелёной траве, изредка отпивая кхандское пойло из бурдюка. До сотворения кольца оставался ещё добрый век. Отстройка окрестностей Барад-дура шла своим чередом. Ничего южному королевству Средиземья не угрожало, так что и Ниар, и Саурон наслаждались бездельем, всецело отдаваясь выпивке и пошлым шуткам. — Ты забыл, тебе нельзя налегать на крепкие напитки, — ткнув пальцем вверх, Красная Колдунья тихонько прыснула. Речь её была нетвёрдой, взгляд мягким, а настроение казалось весёлым. — Я не выдержку очередного исполнения «Тропы горных троллей». Это… отвратительно… Майрон расхохотался, отхлебнул из бурдюка и передал кожаный мешок Ниар. Последняя, раскрасневшаяся и улыбающаяся, сделала три огромных глотка — кхандский самогон пришёлся принцессе по вкусу. Жгучая жидкость опаляла горло и знатно кружила голову. Вариаги знали толк в попойке, стоило это признать. — Будешь сильно возмущаться, начну прямо сейчас, — откашлявшись, Майрон поднялся с травы и, кое-как совладав с заплетающимися ногами, запел в полную грудь: — Жили-были двое троллей в глубине далёких гор, долго жили, не тужили, вдруг возник меж ними спор! Чтоб сожрать они решали, громко в ярости крича, и друг друга избивали булавами с горяча. «Мы сожрём одну девчушку!» утверждал толстенный тролль, «Жрать не буду потаскушку!» завизжал худющий тролль… Слуха у Майрона не было никакого. Каркающие куплетики срывались с языка и кривоватой тирадой разносились вокруг. Возмущённо завыв, Ниар вскочила с насиженного места и с размаху бросила в наставника полупустой бурдюк. Легко увернувшись от импровизированного снаряда, Саурон развернулся к ученице, состроил милую гримасу и продолжил свою прекрасную песнь. — «Ну, тогда сожрём ребёнка!» торог жирный прокричал, «Вместе с ним и лошадёнку!» — зверски тощий подпевал. Ну и вот они собрались в долгий тягостный поход, и в ночи намеревались разделить мясной доход… Ему пришлось замолчать. Красная Колдунья, не двусмысленно желающая прекратить пытку виртуозными руладами, запрыгнула наставнику на спину, обвилась руками вокруг шеи и начала дуть в правое ухо. Не переносящий щекотки, Майрон возмущённо зашипел, крутанулся на месте, пытаясь сбросить с себя Ниар. Чародейка, хохоча в голос, начала мягко соскальзывать со спины Саурона к земле. Майа, поймав ученицу за талию в последний момент, прижал её к себе в крепких объятиях. — У Вас ужасный слух, господин повелитель всея Мордора, — проговорила Ниар, повиснув на руках наставника. Улыбнувшись, смахнула со лба Майрона непослушную прядь волос. Её прикосновения обжигали. — При этом Вы обладаете вполне себе могучим и приятным голосом. Как так? — При раздаче талантов Эру пожадничал, — Саурон смотрел Красной Колдунье в глаза, утопая в них. — Мои братья и сестры справлялись с песней вполне достойно. Как и твой отец, я не вписался в общий круг… скажем так, избранных. Поэтому тебе приходится терпеть мои серенады. — Мне всё нравится, — Ниар моргнула. Сложив ладони на груди Майрона, потянулась вверх всем телом. Губами прильнула к его устам, даруя уверенный, смелый, жаркий поцелуй, на который мятежный рыцарь Валинора с удовольствием ответил. Как это обыкновенно бывало, Саурон в тот момент забыл обо всем на свете — о своих врагах, о воинствующих эльфах, о старых утратах и незаживающих ранах потерь. Его переполнял трепетный восторг и счастье. А ещё — жажда и нежность, словно волны, нахлёстывающие на разум. Впереди их ждала светлая весенняя ночь, не первая, и не последняя. Видение оборвалось, внезапно померкнув. Оставшийся в кромешной тьме Майрон захлёбывался вновь пережитым воспоминанием, далёким и запретным. Последние годы он прятал от себя подобные картины, гнал прочь мысли о Ниар, подпитывая душу и сердце всепожирающей ненавистью. Кума оголила душу, содрав с мятежного Майа твёрдый панцирь многолетней лжи. Саурон почувствовал себя разбитым, перетёртым в пыль, похороненным заживо. Он ощутил невероятную боль и ярость от безысходности. Упав на колени, Майрон обронил Гуртанг. Слёзы беспомощности брызнули из глаз. — Мы лучше всего лжём самим себе, — Безликая тьма вновь зашептала над самым ухом. — Где её начало, где её конец? Поведай мне, если сам сможешь разобраться. — Между нами всегда были сложные отношения, — сквозь растущую в груди истерику прорычал Властелин Колец. Он не узнал собственного голоса, почти не чувствовал своего тела. Сознание горело огнём и билось в конвульсиях. — Всегда была недосказанность, секреты, тайны. Я надеялся, что смогу забыть. Смогу возненавидеть люто и свирепо, как ненавидел в своё время старших Валар. У меня почти получилось. Но прошлое не имеет никакого значения. И то, что ты показала мне… Он умолк в осознании страшного приговора. Почувствовал небывалой силы гнев, направленный на тьму вокруг. Ему не стоило ничего вспоминать. Не стоило будоражить утраченные чувства. Не так давно он сам был готов вонзить Ниар клинок меж рёбер, натравить на Миас Феанора, спустить на детей Мелькора всех собак Эннората. Он был счастлив в своём беспамятстве, в своей ненависти, в своём жалком полуживом существовании. Он искренне верил в свои силы и свою непогрешимость, в свою власть над Ардой. Но Безграничная Ночь развеяла все лихие мысли, все сомнения и черные грёзы. Она опрокинула Майрона в воспоминания о днях сотворения мира, в память о войнах и любви. Мир для него разделился на «до» и «после» — Кума безжалостно стёрла со смелого рыцаря Майа накопленный опыт, омолодив душу и воспламенив сердце. — То мгновение никогда не повторится, — уже смелее молвил Майрон. Тьма вокруг рассеивалась под гнётом его собственного света. — Я подвёл друга, исполняя его же указания. Я предал учеников, силясь уберечь их от несправедливого суда. Я изменил любимой женщине, искренне веруя в праведность и доблесть собственных намерений. — И как ты поступишь теперь? — Кума говорила утихающим голосом, слабеющим шёпотом умирающего человека. С каждым мгновением тьма слабела. — Что сделаешь, когда вернёшься домой? — Что я сделаю? — Саурон и сам пока не понимал, что собирается делать, если сможет вернуться назад. В последнее верилось с трудом. — Буду защищать глупого гнома от его же глупых действий. Постараюсь не вникать в суть сложившихся проблем. Больше не стану как-либо мешать Ниар. Поступлю мудро. Я отпущу её.••••••
— Я отпущу её. Вот и всё. Пускай идёт, куда хочет, — Талрис передал Беорну молоток. Оборотень, стряхнув с копны волос каменную пыль, злобно зыркнул на прервавшего работу эльфа. Не любил медведь отвлекаться от повседневных забот. — Если она достаточно умна, то вернётся назад. Если же нет, попробует перейти горный кряж. — Ниар будет недовольна, — Миниа, насупившись, сложил руки на груди. Выглядел кинн-лаи хуже обычного. Талрис решил, что авари давно не знал крепкого сна. — Она очень трепетно говорила об этой девочке. Не хотелось бы причинять ей вреда. — Да какой там вред? — Миас, тяжело вздохнув, неохотно слез с установленных у стены лесов. Работа по реставрации (иначе и не скажешь) Дуртанга шла практически круглосуточно. Темные эльфы, как в старые времена, с восторгом брались за любую работу. Посменно трудясь над восстановлением крепости, кинн-лаи быстро учились новым ремёслам и с удивительным тщанием применяли полученные знания. — Ты вообще её видел? Мы с тобой первыми отбросим копыта, прежде чем эта малолетняя синда потеряет хотя бы четверть своего оптимизма. — Она ничего не ест, ждёт возвращения Вашей сестры, — Миниа кисло улыбнулся. — Я почти завидую этой девчушке. Упрямая, как горный тролль, и острая на язык, как ядовитый пикси. — Тебе просто нужно отдохнуть, — отерев лицо от пота, Талрис накинул на себя снятый перед работой сюртук. Чёрный бархат успел знатно испачкаться, так что не было видно даже серебряного узора на ткани. — Иди и хорошенько отоспись. А за Илийю не беспокойся. Так уж и быть, я сам зайду к ней и поговорю насчёт Ниар. — Где она, кстати, шляется? — раскатистый бас Беорна донёсся сверху. Оборотень, стоя на хиленьких деревянных опорах, умудрялся ещё и пританцовывать на месте. Быстро обжившийся среди темных эльфов, перевёртыш без особого труда нашёл в Мордоре занятие себе по плечу. Помимо помощи в стройке старый друг Красной Колдуньи теперь был занят разведением пчёл на пастбищах много восточнее Барад-дура. Он и Анаэль специально для этой цели возвращались к Карроку, дабы перевести все ульи оборотня с цветущих клеверных полей под Андуин на земли Мордора. При транспортировке пчёл обоим пришлось изрядно попотеть, так как полосатые трудяги с негодованием приняли весть о переезде. В итоге все ульи были бережно установлены на самом северном плато Мордора прямо под Пепельными Горами. Несколько гектар плодородной почвы вокруг пасеки кинн-лаи тут же засеяли семенами имбаэлу — особым родом цветов, способных цвести круглый год при полном отсутствии света. Над оросительной системой работал сам Талрис, продумывая схемы раскладки колодцев и арыков. В успех затеянного никто особо не верил, но результата не пришлось ждать долго — в итоге новоиспечённые жители расцветающего Королевства Мордор получили небольшой урожай синего, пахнущего фиалками мёда. Беорн был в восторге. — Не там, где мне бы хотелось её видеть, — Талрис точно знал, где находится старшая сестра. Он следил за её передвижениями почти каждую минуту, то и дело юркая в мысли Красной Колдуньи. — И, если честно, мне бы не хотелось сильно распространяться о делах Ниар. — Она в безопасности? — поинтересовался Беорн, оторвавшись от шлифовки каменных стен. Согнувшись над лесами, суровым взором пробуравил Талриса. Последнего даже передёрнуло. — Ей не нужна наша помощь? — Она справится, — уверил друга чародей. — Поверь, Беорн, будет лучше, если к её возвращению мы успеем разгрести хотя бы половину завалов в этой развалюхе. Она скоро окажется дома и, уверен, будет зла как три тысячи балрогов. Так что лучше сосредоточим силы на собственных проблемах. — Да без вопросов, малыш, — вальяжно буркнул Беорн и, мыча что-то себе под нос, вновь с головой погрузился в работу. С лесов от усилий перевёртыша белым снегом посыпалась пыль. Талрис тут же зачихал. — Только убедитесь в том, что наша малышка поела, — снова попросил Миниа, серьёзным взором окидывая шатающиеся леса. После перерождения и возвращения на земли Чёрной Страны, авари всё чаще проявлял перфекционизм, столь свойственный старшим родам квенди. Кинн-лаи отлично справлялся с организационной работой, успевая за день решить уйму насущных вопросов. Не зря Ниар планировала в ближайшем будущем передать финансовые дела именно ему. — С твоего позволения я сам ею закушу, если будет слишком артачиться, — Талрис позволил себе пошутить. Последние две недели выдались не самыми лёгкими. Хотелось хотя бы плоским юмором разбавить серость и угрюмость трудовых будней. — Смотрите не отравитесь, — посоветовал Миниа, кажется, на полном серьёзе. Кротко и лаконично поклонившись, тёмный добавил: — Если особых поручений нет, я пойду, отосплюсь. Завтра мне придётся принимать послов из Кханда. Больше не сказав ни слова, Миниа бодренькой походкой зашагал прочь, попутно раздавая указания своим сородичам. Талрис проводил его долгим взглядом, про себя высоко оценивая старания первого из переродившихся авари. Только благодаря усилиям Миниа дети Мелькора смогли избежать хаоса во время возвращения в Мордор после короткой битвы у Мории. Тёмный эльф справлялся с нравом толпы, не видя разницы между бессмертными и чёрнокровыми братьями. Во многом с помощью его умений и поддержки Миас смогли за несколько дней не просто преобразить кровожадную армию Саурона, но даже установить в ней некое подобие новой иерархии. Вообще, период становления нового государства занял небольшой промежуток времени. После того, как Ниар вернула истинный облик всем существам Мордора, растерянные и разобщённые авари без особого сопротивления приняли иной порядок правления. В течение нескольких дней перерождённые кинн-лаи приходили в себя после трансформации, учились заново управлять бессмертным телом и изменившимся рассудком. Были и неприятные инциденты, включавшие в себя единичные самоубийства, расправу, истерики и кататонию. К счастью, в подавляющем большинстве случаев обошлось без негативных последствий — великое наследие темных эльфов, дремлющее в чёрной орочьей крови, лишь ждало момента пробуждения. Обновлённый ум и иной способ восприятия позволили авари быстро и почти безболезненно подстроиться под новый образ жизни. Талрис, ожидавший наихудшего, был крайне удивлён гибкой способностью тёмных эльфов на ходу приспосабливаться к меняющимся условиям жизни. «Две стороны одной медали, — подумалось чародею внезапно, — орки и квенди являлись, по сути, единым целым, одним объектом, на который можно было смотреть с разных ракурсов. Интересно, а какой может быть наша обратная сторона?». Улыбнувшись краешками губ, колдун прикрыл веки. Вспомнив лицо Ниар, потянулся к ней мысленным взором. Его дар не ограничивали ни расстояние, ни время, ни смерть — разум любого существа, живого или не очень, раскрывался перед Талрисом под натиском его воли и его желания. Талант, дарованный землями Белерианда, и сейчас позволил сыну Мелькора нырнуть в омут чаяний и переживаний старшей сестры. Раньше, ещё год назад, Миас не стал бы вот так вероломно осквернять чей-то ум. Но ситуация изменилась и требовала иного поведения и иных решений. Он очень ясно слышал мысли сестры. Они мелькали вокруг него и светились, подобно призрачным птицам. Красная Колдунья пребывала в приподнятом настроении. Её окружал эльфийский лоск и благородство. Тенью затаившаяся среди своих врагов, старшая дочь Мелькора выжидала, наблюдая за своими врагами, слушая их речи, вытаивая их планы. Она находилась в самом сердце вражеских земель — Карнигуле, окружённая бессмертными слугами Эру. Никто не замечал её присутствия, Валар и Эльдар были глухи к её магии. И все же Ниар сильно рисковала. Талрису стало тяжело не душе. «Не стоит ей так долго находиться в Ривенделле, — волнение усиливалось. Голос Красной Колдуньи в голове постепенно становился ровнее, жёстче, различимее. Талрис слышал рассуждения сестры об осаде Раздола. Ей не терпелось вонзить нож в сердце каждому из гостей лорда Элронда. — Рано или поздно они заметят неладное, увидят своим подслеповатым взором эфемерную тень позади. Ещё наступит подходящий момент для удара. А пока стоит подождать». Ниар, однако, волнения не испытывала. Она была уверена в своих силах и совершенно спокойна. Кажется, её не пугали прибывшие в Арду владыки Валинора. Она смотрела на них с лёгким разочарованием, которое Талрис, к слову, с ней разделял. В каком-то смысле Красная Колдунья даже скучала: ожидая во врагах своих увидеть непобедимое олицетворение оживших стихий, ангбандка с сожалением и отчасти жалостью признала, что могущественнейшие из Айнур никак не походили на повелителей Амана. Прибывшие не по своей воле на земли Эннората, Валар были сломлены и истощены. Арда отвергала их силы, обнажая слабости и демонстрируя недостатки. Талрис злобно улыбнулся. Он, вровень с сестрой, знал, что означает слабость врага. Аратар, наконец, были уязвимы. Но, всему своё время. Довольный услышанным и увиденным, Миас открыл глаза. Ему стоило поменьше переживать за Ниар. Последние несколько ночей он не находил себе места, зная, какой опасности подвергает себя старшая сестра. Измотанный нескончаемыми волнениями, Талрис забыл, когда в последний раз крепко спал. Усталость и напряжение стали его постоянными спутниками. Он тревожился — за Ниар, Анаэль, за Миниа и Беорна, за тысячеголовую толпу тёмных эльфов, пока ещё полностью зависящих от опеки со стороны. Колдун не забывал и о пропавшем Сауроне. Каждую минуту что-то происходило и требовало к себе внимания. Хлопот хватало. Поджав губы, Талрис заставил себя улыбнуться. Решив, что управится с запланированными делами до рассвета, Миас пообещал устроить себе выходной. Мечтая о мягкой перине и взбитой подушке, колдун устало взобрался на леса. Беорн неплохо справлялся со шлифовкой камня, но ему требовалась помощь. К тому же, за разговорами с перевёртышем время словно текло чуточку быстрее. — Решил все-таки присоединиться ко мне? — оборотень, косо глянув на Талриса, подал последнему рулон шлифовальной бумаги. Чародей, коротко кивнув, принял её из могучих рук друга. — Знаешь, ты мог бы за пару часов привести этот холл в полный порядок. Ну, если бы захотел немного поколдовать. — Знаю, — сын Мелькора, засучив рукава пропитанной потом рубашки, хмыкнул. — Но зачем? Эти земли должны стать домом для всех нас. Всякий, кто живёт сейчас за землях Мордора, должен приложить усилия, чтобы полюбить каждый дюйм этой умирающей страны. Как ни странно, но ремонт лучшее средства для достижения подобной цели.