••••••
Не зря ведь говорят, что надежда умирает последней. Она углями тлеет в груди, раздувая меха отчаянных желаний и грёз. Похожая на навязчивую идею, надежда волнует исстрадавшееся сердце, вновь и вновь заставляя верить в несбыточное, неуловимое и чужое. Торин очень хорошо знал вкус этой эмоции — она сладко-горьким ядом разливалась по венам, скрадывая дыхание и сбивая сердце с привычного ритма. Она вновь явилась ему во сне. Ниар стояла напротив, разодетая в богатый наряд. Тонкий шёлк кровавого цвета овевал молодое тело чародейки неплотной паутиной. Изгибы рук скользили сквозь полупрозрачные воланы рукавов, линию бёдер уверенно очерчивала карминовая ткань. Упругая молодая грудь опускалась и подымалась в такт ровному дыханию принцессы Ангбанда. Красная Колдунья высокомерно и гордо улыбалась, глядя в лицо Торина. «Шагни мне навстречу, храбрец! Я расскажу тебе историю о порабощённом мире. Ступай за мной следом, и я позволю тебе заглянуть за завесу страшных тайн. Наберись смелости, воин, и посмотри в моё древнее, коварное сердце. Ты не увидишь ничего нового, но в то же время — обозришь весь мир. Ступай же к Тёмным Землям, Король-под-Горой, чтобы вкусить дары огня и металла». Она плавно потянулась к нему всем телом, вытягивая вперёд руку в жесте приглашения. Вокруг ангбандки извивались и кружились обжигающие ленты белого огня. Весь мир пел и плясал по её велению, содрогаясь в объятиях овеществлённой мощи тьмы и разрушений. Бесплотные духи шли за спиной Красной Колдуньи непобедимым воинством в последнем марше Битвы Битв. «Шагни мне навстречу, храбрец! Я рассыплю древние горы пред твоими ногами ковром из пушистого пепла и раскину тенета света по всей Арде, испепеляя и иссушая вечным огнём. По воле песни моей поднимутся Древние, Отвергнутые, Бравые — воины Тьмы, чей удел в воскрешении мира. Задышит пред нами Эа и подчинится нашей воле, потому что мы — меч в руках судьбы, молот в дланях творца, Последняя Песнь в устах Великих. Не бойся тьмы, храбрый Король-под-Горой! Она уже живёт в твоём нутре и зреет, дожидаясь заветного часа!». Лицо чародейки под гнётом разливающейся округ бездны переменилось. Яркие глаза налились багрянцем, желанные губы влажно заблестели в переменчивом мареве пламени. Она прильнула к Торину, обвивая горячими руками его шею. Дыхание ангбандки чудилось гному пустынным ветром, её пылкая ласка — прикосновением земных недр. Она опаляла Торина своим светом. Хор бессмертных мятежников вторил каждому её слову. «Испей свою чашу полностью, храбрец! Я есть молох нового времени, ни укротить, ни обуздать который не дано никому. Прильни ко мне, одинокий Король-под-Горой, и услышь песнь свободного ветра над чёрными прериями Горгорота. Неумолимая сила мчится по Средиземью моим словом и песнью моей она низвергнет слепцов и глупцов, жаждущих забыться вечным сном мнимых тишины и покоя!». Армия за спиной колдуньи в единодушном порыве вскинула к бездонным небесам белые стрелы раскалённых мечей. Среди смутьянов Торин видел разношёрстные лица самых разных существ, населяющих Эндор — и эльфы, и гномы, и люди, все они, присягнувшие на верность наследнице Железной Короны, бросали вызов своему предназначению. Где-то вдали били барабаны, усердно и яростно рисуя музыкой линию военного марша. Вековечная твердыня под ногами рассыпалась тысячью острых осколков, облака обратились в перья чистого огня. Красная Колдунья притянула к себе Торина и одарила его жадным, страстным, магическим поцелуем. Он был проклят и в проклятии своём, ужасном, как слепая сущность Авакумы, счастлив. «…Проснись, мой Король. Твоя чаша полна…» Он резко оторвал голову от подушки, задыхаясь в немом крике отчаяния и вожделения. Тело, липкое от холодного пота, отказывалось слушаться хозяина. Онемевший, едва дышащий, Торин бросил косой взгляд на спящую рядом Эстер. Гномка, как обычно, крепко спала, погружённая в пучины сновидений. Зная точно, что больше не заснёт, Торин опасливо перевернулся со спины на бок. Осторожным взглядом окинул нежное лицо супруги. Эстер, явно не понимающая, с кем конкурирует каждый день за внимание мужа, в мирном покое почивала на королевской кровати. Конечно, гномка не могла сравниться с Ниар ни в красоте, ни в силе, однако обладала одним неоспоримым преимуществом пред Красной Колдуньей — в отличие от ангбандской принцессы, молодая и находчивая Эстер была добра. Торин надеялся, что когда-нибудь супруга сможет исцелить его душу. Когда-нибудь… «Где же ты, Ниар? — вопрос, мучающий Торина, вновь возник в голове. Король-под-Горой, тяжело вздохнув, ласковым движением огладил щеку жены. Эстер, в неясном сонном порыве, придвинулась ближе. — Что задумала? Нашла уже своего отца? Освободила его? Прячешься, будто тень. Слушаешь шепотки Средиземья, выбирая момент для атаки. Выжидая. Отсрочивая неизбежное. Зачем тянешь, Ниар? Предвестница Гневной Эпохи, отпусти мою душу». Вопросы без ответов. Впрочем, как всегда. Торина не смущал молчаливый ответ. Король Эребора знал наверняка, что совсем скоро встретится с Красной Колдуньей. На уровне интуиции, неясного провидения или, быть может, сумасшествия, гном чувствовал приближение ангбандской принцессы. Ниар была рядом, каждую секунду, каждое мгновение. Она дышала его грудью и видела его глазами. Торина зазнобило. Он чувствовал Ниар даже лучше, чем сам полагал. Красная Колдунья царствовала над свободным от тьмы Эребором. Она царствовала над Ривенделлом и Ласгаленом, Гондором и Рованионом, рукой власти и гнева господствовала над Широм и Рованионом. Она дышала тихо и ровно, уверенная в своих силах, убеждённая в своей власти. Торин любил её такой. Желал её такую. Его Королева. Его ненавистная госпожа. Гном криво, горько, с холодным ужасом в груди, улыбнулся. Кто такие сказочные Валар в слепящем свете Сильмарилл? Лишь пугливые тени, дожидающиеся своего конца.••••••
Кто такие сказочные Валар в слепящем свете Сильмарилл? Лишь пугливые тени, дожидающиеся своего конца. Она, незримая и тихая, двинулась в сторону, оглядывая жертву. В руках — всё время вселенной. В груди — непроглядный мрак. Он стоял в стороне, одинокой фигурой возвышаясь над долиной Имладриса. Его глаза не лучились светом, как описывали древние легенды, и не было в его лике ничего устрашающего и великого. Ниар видела черты отца в своём дяде — красивые линии скул, ровный волевой подбородок, острый нос и невероятно проницательный взор. Но скользили во внешности Манвэ слабые ноты, и боль, и обида, и страх. Он был как никогда смертен, этот Вала. И как никогда слаб. Его пламенный чистый дух сковала тленная плоть, от которой Манвэ был не в силах избавиться. Он тщился понять, что произошло в день нисхождения к землям Средиземья. Пытался уразуметь, как бороться с грешными призывами бренного мира. И не мог найти подходящего ответа, ведь Арда, давно живущая врозь с законами Амана, была глуха к его молитвам. Ниар сбавила шаг, останавливаясь в стороне от Владыки Ветров. Укутанная саваном из тьмы, чародейка изучала врагов с завидной скрупулёзностью. Ей нравилось смотреть со стороны на вечных противников отца, наслаждаться их неведением, ублажаться их слабостью. Ниар знала, что не сможет вечно прятать лицо от спустившихся к Арде Аратар — рано или поздно ей следовало явиться к недругам открыто. Но пока она выжидала, погружаясь всей сущностью своей в глубинные чаяния и опасения Высших. «Ты знаешь, по чьей воле ты прибыл сюда, Манвэ, — криво улыбнувшись, Ниар сложила руки на груди. Внутри её рокотал гнев. — Ты знал это уже тогда, когда услышал рёв моей песни, прокатившейся по всей Эа грозовым раскатом. И, однако, даже сейчас, ты не веришь в моё существование, как не веришь в саму возможность возвращения в Арду отца. Ты ужасаешься своим мыслям и не подпускаешь их близко к сердцу. Ведь теперь ты смертен». Манвэ, слепо глядящий куда-то вдаль, поник, опустив голову. Его прекрасный облик омрачала усталость. Старшая дочь Мелькора, заметив это, громко хмыкнула. Арда тяготила величайшего из Валар, привязывая к себе невидимыми путами вполне человечных страстей. Минули те дни, когда Сулимо был в силах одним своим желанием изменить облик Средиземья. Его голос ослаб, а воля иссякла. Он проржавел. Он потух и прогнил изнутри. Исчах. Ниар стало противно. Интересно, что теперь думал об Арде Манвэ? Как теперь чувствовал себя, встав на место старшего брата? Боялся ли он за судьбу Истинного Валинора? Ниар готова была поклясться на крови, что боялся. Ведь Манвэ наверняка понимал, что теперь не сможет вернуться в Аман обычным путём. И, вероятно, он догадывался, какая судьба ждёт Заокраинный Запад в скором будущем. Красная Колдунья, прикрыв веки, втянула в лёгкие сладкий воздух Ривенделла. Она знала, как следует поступить, но старалась не торопить события. Хотя бы потому, что Саурон ещё не вернулся из своего долгого, отчаянного путешествия в Куму. После битве при Мории, Майрон с помощью Траина сумел выкрасть у Миас Гуртанг и Аркенстон. Бросивший свою армию на произвол судьбы, он исчез с поля брани невидимым, неслышимым шепотком. Прознав о его выходке, Ниар какое-то время ярилась, посчитав, что отчаянный Майа снова всадил ей нож в спину. Лишь много позже Красная Колдунья поняла, для чего и почему бывший наставник выкрал у детей Мелькора заветные артефакты. Поверить в бескорыстные мотивы Майрона было сложно, но у Ниар не оставалось выбора — она услышала его призыв о помощи, далёкий, умирающий, потерянный. Властелин Колец решил самолично отправиться за Андо Ломэн в безнадёжной попытке освободить старого друга. Поняв же, что душа наставника уже находится по ту сторону Илурамбара, принцесса Ангбанда сменила гнев на милость. Обстоятельства диктовали стратегию сотрудничества, а не прямой конфронтации. Поразмыслив, Красная Колдунья решила помочь Саурону. Её силы за пределами Дверей Ночи были весьма ограничены. По сути, Ниар и Майрона разделяли не земные материальные мили, но беспредельное пространство диких пустошей и мглы. Овеществлённая тьма, господствовавшая за гротескной махиной Андо Ломэн, жила своей независимой от власти Эру жизнью. Воля вековечной Пустоты не поддавалась укрощению и именно поэтому путешествия за Стены Мира считались крайне опасными, а чаще — просто безумными. Самостоятельно найти Саурона у Ниар не вышло. Крепкий остов Илурамбара останавливал взор старшей Миас, не позволяя пробиться за дозволенные Илуватаром пределы. Чародейке приходилось прилагать огромные усилия, чтобы просто поддерживать духовную связь с Вратами Ночи. Разумом пребывая сразу в нескольких местах одновременно, старшая дочь Мелькора могла лишь надеяться на прозорливость Майрона. И, как следует догадаться, Властелин Колец не заставил усомниться в собственных умениях. Он коснулся разума Ниар осторожными и очень ослабшими мыслями. Майа пребывал в отчаянии, его душой и сердцем повелевали страхи. Зная, насколько хрупкой и тонкой является установленная связь, старшая из Миас очень бережно и нежно ответила на призыв наставника. Майрон, почти порабощённый внешней тьмой, даже не осознал всего произошедшего. Для него голос Ниар стал целительным видением, её чувства — источником света. Красная Колдунья редко практиковала осанвэ с Сауроном, но возникшая Кента крепла: Властелин Колец всеми правдами и неправдами цеплялся за старые воспоминания, пытаясь отогнать прочь сжирающую всё на своём пути Куму. Разве могла Ниар рисковать в такой ситуации понапрасну? Да, она считала, что Саурон поступил опрометчиво, отправившись к Андо Ломэн без помощи и поддержки старых друзей. Да, вероятность его возвращения в Эндор с каждой секундой становилась всё менее осуществимой. Но пока Майрон справлялся. И Ниар, подпитывая осанвэ через державное кольцо, пыталась уберечь наставника от смерти. Прищурив взгляд, Красная Колдунья вновь обратила внимание на Манвэ. Последний всё ещё любовался ночным пейзажем Имладриса. Не подозревая о присутствии рядом врага, великий Вала думал о сущем, всецело погрузившись в собственные рассуждения. Ход его мыслей казался Ниар скучным и предсказуемым, а потому не стоящим изучения. Важен был сам факт присутствия Манвэ в Арде. Аман остался незащищённым. Памятуя о том, что в скором времени Майрону понадобится помощь в возвращении домой, Ниар собиралась увеличить шансы наставника на благополучный переход из Пустоты в реальный мир. Повелительница всех Проклятых, Красная Колдунья собиралась опрокинуть Аман к низинам сущего — в самое сердце спящей Арды.••••••
Повелительница всех Проклятых, Красная Колдунья собиралась опрокинуть Аман к низинам сущего — в самое сердце спящей Арды. Палландо, чувствуя витающее в воздухе напряжение, пытался сдержать в груди возгласы волнения. Он знал, что когда-нибудь этот чарующий миг настанет. Верил в силу Миас до последнего мгновения. Тешил себя долгими ночами под сводами Мандоса, вспоминая лицо Красной Колдуньи. Теперь его терпение вознаграждалось сторицей. В Чертогах Безвременья царил хаос и мрак. Впервые за тысячелетия обитатели Амана ощутили вкус и запах надвигающейся на них угрозы. Свет померк в прекрасных холлах, затихли песни эльдар, насторожились беспечные эрухини. Близился час расплаты. Час отмщения и кровавой бойни. Палландо знал, на что способна Ниар. Он впервые встретил её в безводных землях далёкого востока. Чародейка путешествовала по пустыне на огромном вороном коне, улыбалась палящему солнцу и наслаждалась убийственным зноем, будто вовсе не чувствуя жары или жажды. Она показалась ему наивной и юной, но вскоре Майа с горечью и страхом признал, что за весёлой внешностью Ниар скрывается мудрый и жестокий полководец. Когда-то искренне верующий в светлые идеалы Валинора, Палландо после знакомства с ангбандской принцессой изменил свой взгляд на жизнь. Он научился рассуждать непредвзято. Он увидел ошибки в словах старших Валар. И усомнился в их правде. Ему повезло вместе с Красной Колдуньей скитаться по трактам и странам восточного и южного Кханда. Вместе они пережили не одно сражение, прошли через множество передряг и приключений. В лице наследницы Железной Короны Палландо, к собственному изумлению и страху, нашёл вовсе не исчадие тьмы, не монстра и не лгуна — чародейка стала для Майа верным другом и соратником, наставником и ученицей. Именно поэтому Палландо поведал Ниар о своём постыдном умысле. Он желал вернуться в Чертоги Безвременья и старшая дочь Мелькора, уважив его желание, исполнила волю Синего Мага. Быстро и безболезненно. Много лет минуло с тех пор, как Палландо вернулся в Аман. Он, будучи воином Майа, мог и не соблюдать общепринятых порядков развоплощённых. Свободный поступать, как вздумается, Синий Маг всё же решил остаться в залах Чёрной Твердыни. Намо не был властен над решением младшего собрата, поэтому, смирившись, позволил Роместамо блуждать по залам ожидания. Палландо так и поступал. Он ходил от чертога к чертогу, наблюдая за полуживыми призраками погибших эльфов, людей, гномов. Они, лишённые жажды к жизни, лишь угрюмо поглядывали на чародея да иногда безрадостно пели, складывая слова скорби в песню тоски и печали. За столетия жизни бок о бок с Намо и Вайрэ, Палландо уяснил для себя одно — Чертоги Мандоса не являются убежищем для уставших от жизни душ. Нет в них ничего покойного, умиротворяющего, тихого. Горестное место, насквозь пропитанное слезами и запахами утраты, залы ожидания были тюрьмой для всякой фэа. Местом очищения перед великим судом. Увешанные гобеленами Гвир, широкие холлы и атриумы поглощали всякое счастье и радость. Здесь не было места для жизни и, в каком-то смысле, Чертоги Мандоса были мрачнее даже Кумы. Наверное, именно поэтому Палландо сразу по прибытии в Валинор начал раздумывать о возможности сбежать от кары Намо. Много лет Синий Маг потратил на изучение длинных коридоров и безграничных залов в доме мёртвых. Бесчисленное множество минут Майа проводил в безрезультатных попытках разговорить полусонных эрухини под сводами Чертог. В меру осторожный и достаточно терпеливый, он прислуживал Намо и помогал ему в разных начинаниях, но никогда — именно так! — не усомнился в своих выводах о природе злополучного места. Залы ожидания должны были быть уничтожены. Когда-нибудь, в один прекрасный погожий день, стены тюрьмы должны были рухнуть. Палландо ждал. Слушал. Внимал словам старших Валар. И дождался-таки весточки от Ниар. Её слово, пронзительное и смертоносное, впилось в сердце грохочущим ураганом. Майа понял, что пришло время перемен. И сам начал действовать согласно своей интуиции и измышлениям. Так, Палландо помог сбежать из Чертогов Мандоса Королеве Эребора. Гномка не знала, что творится в реальном мире, зато знал Синий Маг. Он поведал Осаа историю о благородной Красной Колдунье, о её брате и сестре, об отце, осуждённом за поиски истинной свободы. Он рассказал гномке о Торине и его прискорбной участи. Осаа, оживившись, зажглась идей вернуться в Средиземье на помощь Королю Эребора. И они оба, сговорившиеся мятежники в тени Великих Валар, претворили в жизнь свой страшный, ужасный план. Не без помощи Палландо покинул Чертоги Мандоса и Феанор. Строже других охраняемый, пламенный и как никогда живой, Верховный и Вечный Король Нолдор услышал тайный зов Саурона. В своё время избравший участь повстанцев, Майрон обращался к мастеру за помощью, тщась вернуть фэа мятежника к истокам, к Эа, к Арде. Палландо не знал, почему брат Майа желал воскресить предводителя гордого племени Нолдор, но надеялся, что поступает верно, высвобождая дух старшего сына Финвэ из заточения. Феанор заслуживал лучшего удела, чем смирение. В отличие от многих своих собратьев, кузнец дышал резво и яро. Он хотел жить, а не существовать. Он мог преодолеть магические завесы и преграды на пути к Арде. И пусть он не ведал, с чьей помощью отправляется в овеществлённый бренный мир, Феанор с рвением и желанием воспользовался возможностью убежать из-под опеки Намо. Валар были слепы. Они спали в ожидании чудесного мгновения перерождения мира. И теперь, когда заря новой эпохи окрашивала их дома в карминовые оттенки, они тряслись от страха и непонимания. Никто не заметил исчезновения Феаноро. Никто не обратил внимания на отсутствующий под сводами Мандоса незначительный дух гномки. Намо занимался рутинными делами, коротая вечность в любовании собственной персоной. Вайрэ молча ткала ковры, тешась тайным знанием о судьбе Арды. Палландо презирал своих старших собратьев. За их гордыню. За беспечность. За их искреннюю веру в нерушимость собственных идеалов. Когда Аман сотрясла магия Миас, Майа не удивился. Он лишь с мудростью и пониманием в глазах наблюдал за попытками Аратар объяснить происходящее. Безмолвно помогал Намо собираться в путь к Арде. Также тихо и смиренно провожал могучих Валар у границ Чертогов Безвременья. Теперь же, одиноко бродящий по центральному коридору палат мёртвых, Палландо размышлял о дальнейшем. Он знал, что какое-то время назад через стражей Амана на пути к Илурамбару прошмыгнул Саурон. Палландо также знал, что Валар, низошедшие к Арде, теперь не могли вернуться назад. Покровители священных земель оказались заперты в мире, который когда-то создали. Цветущий Валинор застыл в предвкушении беды. Палландо улыбнулся, остановился, воровато огляделся вокруг. Давным-давно, ещё во времена скитаний в компании Сарумана и Алатара, Майа осознал себя как сильную, независимую личность. Он с трудом признал в себе греховные чаяния и с горечью осмыслил важность ответственности за принимаемые решения. Он познал в себе волю к свободе. И теперь, защищённый первым Аксани Эру, готов был воспользоваться властью, чтобы нарушить слово Первого Певца. Палландо вытянул перед собой правую руку и щёлкнул пальцами. Над ладонью сверкнуло чёрное пламя. Майа улыбнулся и, сдув магический огонь на один из гобеленов Вайрэ, расхохотался. Зарево быстро охватило нарядные ковры, сотканные Гвир. Рокочущее, голодное, оно скользило с одного гобелена на другой, пожирая труды Ткачихи. Вскоре пожар охватил весь центральный зал Чертогов Мандоса. Царство Намо сгорало, утопая в пепле и дыме. Больше не существовало ни прошлого, ни будущего. Никто не был властен над сущим. Потому что и его не существовало.••••••
Больше не существовало ни прошлого, ни будущего. Никто не был властен над сущим. Потому что и его не существовало. Вселенная сыпалась на куски, рвалась под гнётом воспоминаний. Прогибались под тяжестью бумажные небеса, и земля струями воды обтекала ноги. Майрону казалось, что он сходит с ума. «Ты сможешь, ты справишься, — голос Ниар в голове стал громче. Кольцо на пальце больно обжигало кожу, сжималось вокруг сустава, сдавливало сосуды. — Слушай меня, иди за моей песней, ты выйдешь на свет. Не позволяй своим слабостям возобладать над рассудком». Легче не становилось. С трудом разбирая дорогу в кромешном мраке, Майрон слепо шёл вперёд. Гуртанг молчал и лишь тихое хихиканье Смерти, шагающей следом, нарушало тишину Кумы. — Как считаешь, твоя Королева ждёт тебя? — мрачная спутница мятежного Майа схватила путника за руку. Прикосновение оказалось омерзительно холодным. Властелина Колец передёрнуло. — Я тоже слышу её голос. И знаю, кем она является на самом деле. Всего лишь сосуд для хранения Негасимого Пламени. Грозное оружие в руках отчаявшихся. А насколько отчаялся ты? Нечто заворковало над ухом, засмеялось и улизнуло прочь. Теряясь в догадках, куда следует направить путь, Майрон опустил руки вдоль тела и закрыл глаза. Ему нужно было отвлечься. Страхи пожирали душу, разбивали последние оплоты воли, нагнетали волнение. «Я заблудился и не вижу дороги, — мысленно Майа обратился к Ниар. Потянулся к Красной Колдунье всем своим естеством, надеясь ощутить её тепло рядом. — Ты уже бывала в Куме, ты познала Ночь в её первобытном виде. Куда мне идти? Как поступить?». Осанвэ. Нерушимая связь между детьми Илуватара. Нет, Майрона с ангбандской принцессой объединяла связь гораздо более крепкая и тесная. Её не ограничивали расстояния, заслоны магии или естественные барьеры времени. Узы эти основывались на мельмэ, кенте любви гораздо более древней, чем все эрухини. «Ты говорил мне, что в такие моменты стоит выровнять дыхание и мыслить медленно, — Ниар словно стояла напротив, настолько живым и сильным казался её голос. — Подумай. Ты украл из-под моего носа Гуртанг и Аркенстон, сумел незамеченным пройти мимо надзирателей Валинора, преодолел безграничную даль Бездны, сыграл с Авакумой в игру, правил которой не знал. Тебе осталось последнее испытание. Неужели смалодушничаешь? Майрон, которого я знала, был гордецом, но не глупцом. А ещё у него было храброе, сильное сердце». Он ощутил обжигающее касание горячих рук на груди. Почувствовал знакомый аромат апельсинов и мёда. Забытым за годы движением Майа потянулся к призраку Красной Колдуньи, робея. Не смея раскрыть глаз, не решаясь даже дышать, недвижимый, замер в ожидании чуда. Его Королева была близко. По ту сторону мироздания, но рядом. Она защищала его, исцеляла, поддерживала. Этого знания Майрону хватило, чтобы уверовать в собственные силы. Чуть приосанившись, Майа перевёл дух. И, немного погодя, раскрыл глаза. Отступник. Он стоял на коленях поодаль, окованный толстой цепью. Раны на теле зажили, но оставили после себя глубокие шрамы. Держащий спину прямо, гордо и величаво вёл себя Мелькор — пред лицом Ночи, погружённый в плотный туман аспидно-чёрной пыли, не позволял выказывать слабости даже спустя тысячи лет. Ровным и тихим было дыхание мятежного Вала, спокойствие витало вокруг него. Низвергнутый своими братьями и сёстрами, но не сломленный несправедливым судом, Мелькор остался верен себе. — Друг мой, — Саурон, тяжело выдохнув, бросился навстречу побратиму. Хозяйка Кумы, появившись из мрака, молча наблюдала за сценой воссоединения давних союзников. — Мелькор… Он никак не отреагировал на призыв. Глаза Тёмного Властелина оставались прикрытыми, лицо не омрачала тоска, не озаряла улыбка. Величайший из Айнур вслушивался в далёкую музыку чужих миров. Не изменившийся за годы пленения, а может, даже помолодевший, старший сын Эру, подобно мраморной статуе, застыл в глубоком трансе. Помнил ли он своего старого друга? Не свела ли его с ума Кума? Приникнув к владыке, Майрон отложил в сторону Гуртанг. Лёгким движением коснулся выкованной Аулэ цепи — Ангаино отозвалась дрожью на прикосновение. Двадцать девять петель узлами вились округ тела Моргота. Тридцатый оборот в своё время сорвала Ниар — чародейка не смогла освободить отца, но сумела побороть крепость тилкала. — Проклятье, — Майрон ругнулся. Переведя дыхание, заглянул в умиротворённое лицо собрата. — Мелькор! Упрямый осёл, очнись же… — Он не слышит тебя, — повелительница Пустоты подала голос. Мрачная, осунувшаяся, она оскалила зубы в ехидной гримасе. — А может, слышит. Твоё последнее испытание, странник. Испытание настоящим. Покой это единственная тюрьма, из которой никому не хочется выбираться добровольно. С этими словами Чёрная Дама ушла, растворившись в живом мраке беспредельной пустоты. Майрон, задыхаясь, проводил её долгим, усталым взглядом. Казалось колдуну, что она больше не вернётся. Смерть отпустила Властелина Колец, но не оказала никакой помощи в поисках выхода. Как и Мелькор, Майрон оказался заперт наедине с собственными страхами в единственном месте во вселенной, где неволя и свобода в принципе равнялись друг другу. Талрис, Анаэль и Ниар были уверены в том, что Гуртанг мог без труда разрезать Ангаинор. Железо смерти яро поблёскивало заточенным лезвием. Оружие жаждало крови, неважно чьей. Майрон нервно сглотнул. Этому клинку Намо предрёк особую роль в судьбе Владык Дор-Даэделота. Наверное, не стоило Красной Колдунье столь поспешно перековывать меч из галворна. Гуртанг мог попасть в недобрые руки и стать погибелью не только для Мелькора, но и для самих Миас. Впрочем, иные рассуждения уже не имели значения. Взмыв с колен, Майрон поднял обронённый клинок и осторожно пропустил широкое лезвие через самую свободную петлю тилкала. Под небольшим давлением звенья Ангаино начали рваться. Зазвучало бряцанье металла, посыпались вниз путы Мелькора, ослабла вязь тысячелетних оков. Майрон облегчённо вздохнул. Ещё двадцать восемь крепких узлов стягивали тело Владыки, но теперь их прочность не составляла проблемы. Гуртанг разрезал тилкал, как раскалённая спица — кусок масла. Ещё чуть-чуть, и Мелькор окажется свободен. — Слишком рано, — до боли знакомый, уже почти позабытый голос разрушил мёртвую тишину Кумы. Мощь и власть, дремлющие в приятном тембре величайшего из Валар, всколыхнули в памяти Майрона сотни воспоминаний. — Я приказал тебе даже не пытаться освободить меня раньше срока. Я прогонял от себя детей, прогоню и тебя, брат. Уйди. Не время для больших битв. Майрона окатило ледяной волной. Задрожавший в неожиданном испуге, рыцарь Майа подпрыгнул. Округлив глаза, метнулся в сторону, преклоняя колено пред старым другом и наставником. Не находил Майрон слов для описания чувств, которые испытывал. Трепет, боль, благоговение, страх и смятение — все смешалось в единый шар безумствующих эмоций. Саурон, улыбнувшись краями губ, с трудом подавил в себе желание кинуться Мелькору на шею. Он должен был так многое рассказать побратиму, покаяться в стольких ошибках… Но не время, и не место. — Точно, не время, — еле ворочая языком, Майрон встретил на себе суровый, пронизывающий до костей взгляд Мелькора. Взор последнего полыхал негодованием. — Однако срок твоего добровольного изгнания подходит к концу. Можешь считать меня предателем, нарушившим заветы своего господина. Плевать. — Оставь меня здесь и уходи, — Мелькор не изменился. Он требовал, а не просил. Не растерял ни капли былой силы. Непреклонный и твёрдый в своих убеждениях, он медленно, полусонно нахмурился. — Ты ведь знаешь, мне нельзя возвращаться домой. Я не хочу, чтобы солнце Арды потухло навеки. Я больше не желаю войн. Возвращайся назад и береги то, что было для нас с тобой дороже прочих чудес жизни. Майрон молчал. Он знал, какие слова заставят друга пробудиться от долгого сна в темноте. При этом произносить их вслух не торопился. Суровую правду следует преподносить с осторожностью и деликатностью. Подавшись назад, Саурон облизал губы. Впереди его ждал очень сложный, очень долгий разговор по душам. — Я долгие годы защищал то, что ты просил меня защищать, — голос Майрона сорвался на хрип. Фразы едва ли складывались в удобоваримые предложения, во рту пересохло. — Я верой и правдой служил Ниар, помогал Талрису, опекал Анаэль. Многое успело измениться в наших отношениях, мы враждовали, мирились, снова враждовали. Но сейчас, брат мой, никто из нас не сможет обойтись без твоей помощи. Валар, они низошли к Арде. Великие Предтечи собираются идти на войну против твоей старшей дочери, а Ниар, она… В груди разверзлась пропасть. Его родная, милая, нежная Ниар, ставшая за годы бесчисленных войн и потерь жёсткой, уставшей, не терпящей компромиссов убийцей. Майрон сжал руки в кулаки. Сию секунду он ненавидел Торина Дубощита, пожалуй, сильнее, чем даже Манвэ. — Она спела Илуватару. Между говорившими повисла вязкая тишина. Мелькор, побледневший, остекленевшим взглядом мерил даль. Его угольно-чёрные волосы развевал едва ощутимый ветерок. Величавый в своём могуществе, благородный и смелый, он обдумывал услышанное. Каждая утекающая секунда распаляла в нём гнев и непонимание. Мгновенно оживший, он сжал губы в ниточку и, потянувшись, сухо отчеканил: — Сними с меня уже этот ошейник, Майрон. И, пока избавляешь меня от пут, можешь начать рассказывать о случившимся. При этом учти, дорогой побратим, если мне покажется, что ты лукавишь, клянусь всем святым, что осталось в моей жизни, гнев Валар станет для тебя благословенным избавлением от проклятия по имени Моргот.