••••••
Она тянула время, потому что иного выбора просто не было. Гэндальф понимал страхи Тауриэль, но был готов пойти даже на очень большой риск, чтобы, наконец, узнать, что происходит. Ему казалось, что произошло нечто катастрофическое. Нечто, не входящее в рамки обыденного. Мир содрогался, агонизировал, сминался под накатывающими волнами ужасающего будущего. И даже когда старшие братья вернулись в Эндор, Арда так не трепетала. Серый маг чуял приближение битвы. Он слышал его голос, как слышали все Майар и Валар. Не было больше никаких легенд, воспоминаний и сказок, кончились дни памяти. Теперь слово обращалось в дело, прошлое становилось настоящим и вновь всё возвращалось на круги своя. Ведь в Арду вступил Мелькор, первый из детей Эру, старший из всех Айнур. Сильнейший и благороднейший из них. На секунду Гэндальф позволил себе отвлечься. Он пытался вспомнить, встречался ли лично с Морготом. Кажется, нет. А если и встречался, то мельком, иначе не забыл бы его облик. — Куда мне следует отправиться? — начальница эльфийской стражи смерила чародея долгим взглядом. В Ласгалене последние дни было очень тихо. Эльдар, как первородные жители Арды, чуяли и слышали звон Эа наравне с теми, кто некогда правил Аманом. — В Ривенделл, — Гэндальф не колебался. Он знал, что Вала смогут помочь. Знал он и то, что они сейчас в Имладрисе. — Поспеши. Иначе мы можем опоздать. — Трандуил будет недоволен, — Тауриэль поморщилась. Храбрая, она понимала, что чародей, вероятно, посылает её на верную смерть. — Но я сделаю, как просишь. Лишь предупреди владыку. — Не беспокойся, вскоре твоему Королю будет, чем заняться, — Майа кивнул в сторону леса. В темноте чащобы раздавались хрустящие и посвистывающие звуки. Врата Ласгалена оставались закрытыми, тропу пред городом выстлала белая паутина. — Ты найдёшь в Ривенделле необходимую поддержку. Скажи тем, кого найдёшь в гостях у лорда Элронда, что Тёмный Враг находится в Мордоре. Попроси их не тянуть… — С чем не тянуть? — эльда прищурила глаза. Её востроносое личико вытянулось. Несколько раз проверив снаряжение, бессмертная перекинула через спину лук. Она была готова отправиться в путь. Вполне вероятно, последний в жизни. Гэндальф опустил взор. Позиции не казались равными. Более того, они казались спутанными и едва различимыми. Слишком долго оставался Гэндальф под защитой Трандуила, позволил себе расслабиться, упустить момент, а вместе с ним и контроль. Далёким и глупым казался план нападения на Одинокую Гору теперь — не было больше Смога, не было необходимости искать Саурона. Силы Зла сами выступили вперёд, более не таясь и скрывая лиц. Преумножившие свою мощь, эти силы, вероятно, уже готовились к наступлению, войне и осаде. Тысячи и тысячи орков, троллей, варгов, волколаков и летучих мышей. Смешной угрозой теперь чудились назгулы, небольшой помехой казался и Саурон. Ведь теперь во главе армии стоял не кто-то, но сам Моргот, повелитель Тьмы. Серый странник вытащил из-за пазухи привязанное к нитке кольцо. Нарья кровожадно сверкнула рубином. В кольце более не жила вечная и чистая магия эльфов. Огненным камнем повелевали силы, обуздать которые сам Гэндальф не мог. — Поторопись, Тауриэль, — Митрандир не стал отвечать на вопрос эльфийки. Незачем было знать бессмертной, чем она рискует, отправляясь к перевалу Мглистых Гор. — Боюсь, ты будешь вестником бед и лишений, но на Западе должны знать, что в Средиземье вернулся Моргот. И если возможно ещё предотвратить последнюю битву, стоит постараться. Молю тебя, поторопись. Не всё ещё потеряно.••••••
Не всё ещё потеряно. Во всяком случае, не слабый лучик надежды. Сохраняя молчание, Саурон огляделся. Присутствовавшие безмолвствовали и оглядывали друг друга, вероятно стараясь окончательно уверовать в происходящее. А Майрону было плевать. Он был свободен. От клятв, обязательств, предательств и обид. От прошлого и настоящего, он, наконец, освободился. Рассеялась в груди бездна отчаяния и небо, наконец, перестало плакать огнём. Больше не мучили Майрона ни совесть, ни долг. Он расплатился за всё сполна и чувствовал, как жизнь вновь растекается по обновлённому телу. Кума очистила его сознание, обновила дух. Он смог быть до конца честным со старым другом, хотя сам боялся правды больше, чем смерти. Взор вновь прояснился и теперь Майрон видел свои поступки — правильные и неправильные. И был волен выбирать, как поступить в дальнейшем. Мелькор не простил его. Было бы глупо надеяться на это. Но побратим проявил мудрость и сострадание, выказав банальное понимание. Саурон ожидал другого. Он ожидал ярости, боли, наказания и презрения. Ничего подобного он от друга не получил. Мелькор лишь грустно улыбался, кивал головой, иногда мрачнел, но ни разу не перебивал младшего Майа во время долгого разговора. Тяжесть прошлого так давила на Майрона, что проговаривать вслух некоторые воспоминания было невозможно без злобы и обиды в голосе. Но теперь на сердце полегчало, и свинцовый привкус горечи растаял во рту. И теперь Саурон вновь стоял за спиной Мелькора — надёжная защита и опора. И если правильность выбора подтверждается необходимостью его повторения, то много лет назад Саурон поступил совершенно правильно, избрав изгнание вместе с наставником. Снова он ступал на путь мятежа и не мыслил себя в иной роли. Такова была его судьба, и в этот раз он избирал её совершенно осознанно. Галадриэль проводила своих гостей вглубь леса, туда, где начинался южный склон Карас Галадона. Её супруг ступал рядом, чуть поодаль. Феанор, бросавший пламенные взгляды то на Мелькора, то на самого Саурона, периодически в нетерпении сжимал руки в кулаки. Остальным эльфам Лесная Владычица приказала разойтись по домам. Никто не посмел высказать ей слова неодобрения. Лориэн в утренние часы охватила тишина, сравнимая с немотой далёких северных просторов. Теперь они все стояли в центре мощённой булыжниками поляны. Круглые очертания небольшого постамента высились рядом. На постаменте блестела чаша, рядом с ней сверкал кувшин, доверху наполненный водой. Саурон, оглядев странные предметы, нервно сглотнул. Он не боялся Артанис. Бессмертная не имела власти над его волей, а значит, не могла ему навредить. Волнение, которое вдруг разбушевалось внутри, было вызвано неощутимой, призрачной угрозой. Майрон моргнул, сощуриваясь. Магическим взором отыскал Ниар. Она находилась где-то высоко в горах, окружённая окровавленными скалами. Сидела, обняв колени, и наблюдала за тем, как плавно и безмятежно восходит пламенный диск солнца над белоснежными вершинами. Руки её по локоть накрывал багряный узор. В широко распахнутых пустых глазах мелькали привидения. Он мысленно потянулся к ней, предлагая помощь. Слова были не нужны, было достаточно чувств и эмоций. Он скучал за ней. Тосковал. Даже испытывал голод и нужду, желая услышать её звонкий голос, ощутить тепло её рук. Всё это время, все эти века изо дня в день он проносил с собой уныние, которого не понимал и которое упорно не желал замечать. Благое превращалось в ужасное, любовь оборачивалась ненавистью. Секунды тянулись бесконечно. Майрону хотелось развернуться и ринуться прочь, повинуясь сильнейшему желанию оказаться рядом с Ниар. Соблазн стал чуть слабее тогда, когда осанвэ окрепла. Его ученица ответила на призыв мягкой мыслью об объятии… По телу пробежала волна удушающего жара. Ещё никогда Майрон не был так рад присутствию чуждого разума в своей голове. — И так… ты вернулся, — голос Феанора раздался совсем близко. Бессмертный, сделав шаг вперёд, остановился рядом с магическим зеркалом. Плоть, подготовленная для Короля Нолдор старым колдуном в белых одеждах, здорово отражала его пламенный дух. Желваки Феанора ходили ходуном. — А ты восстал из мёртвых, — Мелькор, коротко поклонившись собеседнику, развёл руки в стороны. — В этом мы квиты, я полагаю? — Отдай мне мои самоцветы, — кузнец, оскалив зубы, сложил руки за спиной. На виске его билась жилка в такт движениям мощной груди. — Меня не волнуют проблемы Средиземья, Моргот. Однако ты стал причиной проклятья, обрушившегося на мою семью. Ты принудил меня совершать преступления. Ты извратил благородные желания и мысли, посеял вражду между братьями, испепелил моё сердце. Я поклялся при смерти, что не упокоюсь, пока не верну Сильмариллы. И не было мне мира, и не ведал я тишины до тех пор, пока Саурон, твой слуга, не призвал меня к себе в услужение. И знаешь, что я узнал от него? — Что я погубил Сильмариллы, — Мелькор нахмурился, с любопытством и искренним непониманием оглядывая собеседника. Галадриэль, стоявшая в стороне, безропотно молчала, боясь вступить в разговор. Правильно делала. Беседа велась для Правителей. — Ты действительно считаешь, что я виновен во всём? Хорошо, старый друг. Ты клялся идти за мной до края Земли, но не дошёл. И вот он я, погибший так много раз, проливший в Пустоте так много слёз, стою пред тобой и спрашиваю, я ли повинен в твоих бедах? Тебе был дан выбор, но выбор этот всегда делал ты сам. Тебе указывали на дороги, но путь избирал именно ты. Много грехов лежит на моих плечах, но не добавляй к ним свои. — Сладкие речи, ты очень умел в искусстве обмана, — Феанор не заговорил, а зашипел. Вновь от него повеяло пламенем и жаром, в глазах полыхнула ярость. — И всегда, говорят, был таким. Ты… Саурон не слушал. Он и так знал произносимую речь наперёд. Вместо того чтобы внимать и погружаться в беседу, Майрон прикрыл веки и вновь обернулся разумом к Ниар. Тут же ощутил приятную щекотку её тёплых мыслей. Однако старшей Миас было одиноко. И страшно. Его маленькая Красная Колдунья испытывала боль и беспомощность. Саурон скрипнул зубами от злобы. Ох, как бы многое он отдал, чтобы вдруг очутиться рядом с ней… На ум пришло старое воспоминание, покрытое пылью и паутиной. Он разделил его с Ниар — их первый поцелуй, мимолётный и чистый, как лучик солнца, щекочущий нос. Они встретились после недолгой разлуки, обменялись дружескими объятиями, искренне радуясь встрече. И он поцеловал её, сам не сознавая до конца собственных действий. Помнил, как подхватил на руки, как закружил, упиваясь ароматом её волос и силой молодого тела. А потом коснулся губами её рта, нежно и аккуратно. Мгновение спустя ученица ответила ему смущённой улыбкой, зарывшись лицом в его изодранный плащ. А грудь в тот момент раздирал неслыханный пожар, и все чувства в мире перемешались — волнение, смущение, вожделение и любовь. Щеки горели, звенело в ушах, и счастье было неколебимым… Долгое время они скрывались от всех, встречаясь изредка и лишь под покровом темноты. Прошли годы прежде, чем они открыли свои чувства миру. И ещё больше времени до того, как Саурон решил отступиться и отречься от идей Ниар и идеалов её отца. Войны, сражения, интриги. Они разрушили то, что казалось неразрушимым. — Я не стану предлагать тебе мира, но могу предложить договор, от которого каждый из нас только выиграет, — фраза Мелькора вырвала Майрона из омута размышлений. Он покосился на друга, пытаясь понять, что тот задумал. — Мне ведомо, что дух твой подчиняется моему побратиму. Сила Майрона удерживает твою сущность в Арде, и ты не смеешь поступить против его воли. Он призвал тебя сюда, чтобы уничтожить моих детей. — А может твой лакей сам решит, как стоит поступить? Или вновь твои приказы ставятся выше желаний и уделов других? — Феанор огрызнулся. Явственно чувствовалась ненависть, льющаяся в его словах. Майрон вздрогнул, поднимая взор к кузнецу. — Приспешник и слуга твой, Моргот, искренне желал смерти тем, кого ты называешь Миас. И я желаю им погибели, ибо их жизни оскорбляют свет, заключённый в Сильмариллах… Все взгляды сошлись на Сауроне. Будто кол проглотив, последний лихорадочно думал. Стараясь как можно реже моргать, Майрон выждал короткую паузу, прежде чем заговорить вновь. Ниар всё ещё была рядом, слушала и лицезрела происходящее глазами Властелина Колец. Её присутствие воодушевляло. — Мы в силе закончить войну здесь и сейчас, Феанор, — придав голосу силы и твёрдости, Саурон поймал взгляд Короля. Спесивый нолдо, фыркнув, поджал губы. — Она началась задолго до твоего рождения, но именно твои умения и таланты подарили нам возможность изменить мир. Сильмариллы, как тебе уже известно, не камни, и не свет, заключённый в них. Они стали основой жизни… моих друзей. Предрекалось, что огонь твоих самоцветов когда-то спасёт Арду от неизбежного падения. Но не обязательно благодаря тебе или через тебя. Ещё не подошло время конца. Никто к нему ещё не готов. — Небеса, ты сам себе веришь, глупец? — и вновь нолдо ощерил клыки, став похожим на дикого зверя. — Все эти сказки, выдуманные Валар для контроля, не значат ровным счётом ничего. Я-то думал, что вы двое как никто другой понимаете глупость подобных шуток-прибауток. — Дело не в предсказаниях, Феаноро. — Мелькор стал серьёзен и перешёл с синдарина на высокую речь. Древний язык, почти позабытый, лился плавной песнью по озябшему воздуху. — Ты подарил мне возможность обрести семью, на которую я не имел права. В тебе говорит желание владеть, как когда-то оно говорило во мне. Ты желаешь обладать вновь своим творением, это твоё право. Но ты должен знать, что я выкрал самоцветы не из жадности, зависти или скупости. Меня не завораживала их красота или твой талант. Меня интересовали капли света, что хранились в оболочке камней. Они помогли нам… Мелькор осёкся. Поморщившись, отвёл взор в сторону. Боль на секунду исказила его лицо. Майрон знал, о чём думает друг. О чём жалеет и что вспоминает. В последний раз Владыка разговаривал с Ариэн сразу после рождения Миас. Он обещал возлюбленной охранять детей и не подпускать к ним бед. Он клялся уберечь их от невзгод и войн. И Ариэн поверила ему, как верила всегда. — Помогли мне создать жизнь там, где её создание не предполагалось, — Мелькор улыбнулся. Они переглянулись с Майроном. Оба вспомнили, как Ариэн, будучи в положении, гоняла их по коридорам Ангбанда в поисках то грелки, то клубники, то маринованных клубней ширских картофелин. Незабываемое время. — Миас не просто отражения света Сильмарилл. И не суть камней, выраженная в материальных телах. Они дети Тайного Пламени, владеющие властью над созиданием и разрушением. Свободные от этого мира, от власти Илуватара, не подчиняющиеся законам бытия. Время научит их творить и когда-нибудь они действительно станут судьями судеб жителей Арды… — Верни мне мои камни, — Феанор был непреклонен. Он процедил свои слова сквозь зубы и было видно, каких усилий ему даётся напускное спокойствие. Мелькор, замолчав, тяжело вздохнул. За сотни миль от Лориэна Ниар сделала глубокий вдох. Тяжесть предназначения сводила её с ума. Она чувствовала себя запутавшейся и уязвлённой, уставшей и отчаявшейся. Она хотела бы вести мирное существование, но снова и снова возвращалась к войне. Отвечала на призыв Майрона, но в сердце лелеяла надежду на встречу с другим. Желала быть покорной рабыней, но вновь и вновь представляла себя в Железной Короне. Саурон с горечью качнул головой. Он осознал вдруг, что больше никогда не посмеет даже прикоснуться к Ниар. Не подумает даже предложить ей союз и будет слепо подчиняться её воле. Она перестала быть его ученицей, соратницей, другом. Отныне и вовек она стала его Владычицей. Мелькор, стоявший по правую руку, опустил подбородок к груди. Постояв так пару секунд, нахмурился. Прошёл к серебряной чаше, махнул над ней рукой, повелевая серебряному сосуду наполниться водой. Жидкость, появившаяся на дне, засветилась молочным светом, отливающим радужными сполохами и сияниями. Волшебство отражало свет Сильмарилл, неподражаемый, неповторимый. — Прежде света меня всегда манила тьма, — Тёмный Владыка прикрыл веки. От его величественной фигуры повеяло мощью. — Но в равной степени я могу управлять и ночью, и днём. Ты хочешь забрать свои Сильмариллы, Феаноро? Король Нолдор в действительности может так поступить. Так будь же добр, старый друг. Приди и возьми их, если хватит духа.••••••
Приди и возьми их, если хватит духа. Забери заслуженные награды. А если не хватит, ступай прочь, ведь не терпит бытие слабых и трусливых. И даже не приключение теперь предлагает мир храбрым сердцам, но целую балладу о Добре и Зле, о Вечной Войне, о первобытных началах. Фили не спал. Он смотрел на догоревший костёр и ждал, когда проснутся друзья. Размышлял о Торине, оставшемся в Эреборе. Наверное, дядя рвал и метал, когда узнал, что бывшие компаньоны и соратники отправились в далёкий путь навстречу неизведанным опасностям. А может, не обратил внимания на исчезновение компаньонов, всячески игнорируя растущую мощь врагов с Юга. Взор скользнул по кучерявой макушке Бильбо. Хоббит громко сопел и причмокивал, вместо подушки используя походной мешок. Чуть поодаль разместились Ори, Дори и Нори. Бифур, Бофур и Бомбур дрыхли рядом: сон застал их прямо за читкой карт и теперь, свалившись с ног от усталости, они пускали слюни на старые пергаменты и пушили бороды, вдыхая прохладный воздух. Глоин и Оин ютились вдали, прикрывшись звериными шкурами. Дед и Двалин заснули в дозоре, прислонившись к стволу многовековой ели. Рядом не было только Балина и то, скорее потому, что старик не хотел ранить сердце Торина своим отходом. В утро, когда Кили и Фили решили покинуть Эребор, к главным вратам цитадели явились они все. Как узнали о планирующемся походе, почему решили присоединиться к сумасшедшему плану, Фили не знал. Но был крайне рад видеть их лица. Молодой гном подозревал, что не обошлось без хитростей со стороны деда: уж очень странно улыбался Траин, оглядывая разномастный отряд гномов. Однако все точно знали, куда и зачем отправляются. И все широко улыбались, вновь ступая по тропе битв и смертей. Кили спал неспокойно. Он долго не мог найти себе места, вертелся, бубнил что-то под нос и часто ругался на соратников. Однако когда дрёма всё же сморила его, сон к молодому гному пришёл мрачный. Утихнув лишь в предрассветный час, Кили теперь тихо лежал, укрытый лишь куском драной мешковины. В руке младший брат сжимал самодельную безделушку, ту самую, что готовился подарить Илийе. Фили, тяжело выдохнув, направил взор на юг. Вдали маячили лишь холмы да поля, и тонкий край едва приметных взгорков. Они все решили, что будет лучше для начала просто добраться до Мордора. Дозорные эльфы, встреченные путниками накануне вечером, говорили о гигантских змеях, бороздящих южные небеса. Эребор был разрушен всего одним драконом. А в услужении у Ниар крылатых змеев было десятки. — Ты не спал совсем? — мягкий шёпот Бильбо вынудил Фили подпрыгнуть на месте. Сердце, ухнув в пятки, заколотилось с бешеной скоростью. Хоббит, сладко зевнув, натянул до подбородка тёплый камзол. — Не переживай заранее. Вполне вероятно, нас убьют раньше, чем мы сможем произнести слово «Мордор». — Радует уже то, что мы снова все вместе, — Фили приятно улыбнулся, стараясь скрыть визжащий внутри страх. — Это как-то воодушевляет, знаешь ли. Как в старые добрые времена, когда Бильбо Бэггинс боялся драконов, а Торин Дубощит был способен на подвиги… Они обменялись понимающими взглядами. Какое-то время молчали, вслушиваясь в дыхание друзей. Утро наступало быстро, теплела земля, покрытая росой трава сверкала в лучах солнца. Начинали петь свои трели ранние птахи. — Не стоит корить Торина за осторожность, Фили, — протирая глаза, полурослик завертел носом. — Он теперь правитель. Да, Эребор постепенно восстанавливается. Во многом благодаря трудолюбию и умению его жителей. Но в большей степени исключительно из-за правильных решений твоего дяди. — Я ни в чём его не виню, Бильбо, — гном поковырял палочкой золу в костре. На душе скребли кошки. — Просто я ожидал от Торина некоторого понимания. Не в его привычках бросать друзей в беде. Даже если речь идёт о личных неприязнях. — Это очень мягко сказано, — хоббит криво ухмыльнулся. Мрачное выражение лица сменилось неприкрытой угрюмостью. — Мы говорим о вражде. Ты ведь понимаешь, что Ниар не предала нас, переметнувшись на сторону врага. Она изначальна не была нам другом. Просто манипулировала нами… — Да, — Фили пробрал мороз. Тело отлично помнило силу чар Красной Колдуньи. — Манипулировала. Считаешь, всё было ложью? Если так, то очень убедительно. Весьма и весьма. — Я не знаю, чему верить, если честно, — Бильбо, состроив удивлённую гримасу, вскинул руку вверх. — Гляди туда! Жуть какая! Фили обернулся в сторону, куда указывал смелый ширец. У линии южного горизонта росла необъятная чёрная туча, стремительно приближающаяся к путникам. Двигалось облако странно, спонтанно, и переливалось из формы в форму, как косяк рыбы. Распахнув глаза, Фили вытянул губы. — Это птицы, — поднявшись с места, он поднял голову к небу. Первые небольшие кучки крылатых странников промелькнули в вышине. Воздух начал наполняться галдежом. — Они летят с юга на север. Что странно. Ещё не сезон перелётов. — А это и не перелёт вовсе, — мистер Бэггинс, вскочив на ноги, обеспокоенно наблюдал за тем, как чернеет над головой небесная твердь. Хлопая крыльями, птицы рассекали облака с криками. — Они бегут с юга. Вопрос только, куда бегут? — Куда понятно, — Фили нервно облизал пересохшие губы. В животе неприятно заурчало. — Вопрос в другом. От кого именно они бегут?••••••
От кого именно они бегут? От судьбы? От воли отца? Или от давно придуманного сюжета жизни, приписанного каждому по праву рождения? Мелькор задумался на секунду, вспоминая себя много лет назад. Раньше он не сомневался в собственных суждениях. Знал, с чего начиналась Арда, и примерно понимал, чем она закончится. Ведь он был первой силой, появившейся в Эа, и должен был стать силой, которая исчезнет последней. Отец многое поведал старшему сыну, в том числе вещи, которые Мелькор успел забыть. Однако созерцая творения сестёр и братьев своих ещё с начала времён, он понимал, насколько ущербно и узко состряпанное Валар бытие. Он был способен на очень многое. Младший брат считал, что Мелькор давно растратил свои силы и просто был не в состоянии созидать. Правда заключалась в том, что первому сыну Илуватара даже в голову не приходило пользоваться дарами своего могущества в полную мощь. Слова и действия должны быть единым целым. В случае Мелькора, слова могли погубить Арду. Или же исцелить её. Он был тих и податлив ровно до тех пор, пока не встретил Ариэн. Да, Мелькор всегда спорил с собратьями, всегда подвергал критике их творения. Он был не согласен с жизнью по шаблону, видел уродство в совершенстве. Ведь, по мнению Мелькора, жизнь, прежде всего, являлась непрерывной цепью развития. А развитие может получить только то, что обладает недостатками. Однако до поры до времени он молчал, всматриваясь в очертания других миров, вслушиваясь в тишину иных вселенных. Смелость пришла позже. Вместе с осознанием собственного бессилия. Очень долго Мелькор мирился с судьбой марионетки, исполняющей приказы верховной воли. Но потом в его жизнь вторглась Ариэн, и его мрачное сердце вспыхнуло надеждой. Он не имел права на любовь, так как в задумке Отца был и оставался одиноким. Однако возникшее чувство не желало подчиняться и росло день ото дня, воспламеняя в Мелькоре ненависть. В итоге он нарушил все правила и заветы Первого Певца. Стал мятежником, изгнанником, врагом. Лишился уважения других Айнур, потерял даже возможность существовать в мире, который помогал создавать. И всё равно плата казалась Мелькору не высокой даже сейчас. Ведь, в конечном счёте, у него одного из всех Валар были дети. Была возлюбленная. И были друзья, способные броситься за ним хоть в Бездну. Мелькор начинал вспоминать, чего добивался когда-то и за какие идеи воевал. Он тонко ухмыльнулся, оглядывая с головы до ног Феанора. Король Нолдор существовал в теле, сотканном грубо и быстро. Смертная плоть красила бессмертную душу. Эльф вытянулся, встречая на себе взор Тёмного Владыки. — И ты познакомишь меня с ними? Со своими детьми? — кузнец говорил неуверенно. Чувствовалось, как мысли тяжёлыми шарами бьются в его голове друг об друга. — А мне-то что? Существование твоих детей порочит свет Сильмарилл. Будь моя воля, я бы убил их. Мелькора слова прославленного умельца покоробили. Сжав губы в ниточку, он постарался утихомирить нетерпение. Стоило немного выждать, прежде чем подходить к главному этапу переговоров. Проблема эльфов всегда заключалась в том, что они были слепы и глухи к мирозданию. Такими уж их сотворили. Люди гораздо более тонко различали добро и зло, боль и отраду, приобретение и потерю. Феанор был одним из немногих представителей великого народа, способных к широкому восприятию действительности. Именно по этой причине все его творения казались такими прекрасными и живыми. Наверное, по той же причине Мелькор верил, что кузнец, в итоге, поймёт его. Если только пожелает выслушать. — Ты сохранил то, что Эру позаимствовал в Бездне, — очень медленно и спокойно Мелькор складывал слова в предложения. Майрон, стоявший поодаль, беспокойно заёрзал на месте. Беседа начинала касаться тонких материй, будоражить которые не стоило вовсе. — Свет Сильмарилл есть искра жизни, дарующая возможность мыслить, творить, выбирать. Кому-то она была дарована при рождении Эа, кому-то чуть позже, а кто-то и вовсе пришёл в этот мир вместе с ней из других вселенных. Валар не могут иметь детей, Феаноро. Но… Я должен был воспользоваться твоим даром. И, пусть меня рассудит отец, я не мог поступить иначе. Мелькор задрожал. Если бы не свет Сильмарилл, Ариэн никогда не смогла бы родить. Вероятно, она бы и сама погибла, в тщетной попытке даровать жизнь. Истлела бы, ссохлась, потухла. — Из Воздуха, Земли и Моря извлечены будут Сильмариллы, и разобьёт Камни Феанор, и с помощью Огня их Йаванна вновь зажжёт два Древа, и тогда загорится Великий Свет. И падут Горы Валинора, так что Свет распространится по всему миру. В том свете Боги вновь станут юными, а эльфы пробудятся, и восстанут все их мёртвые, и замысел Илуватара касательно эльфов будет завершён, — Мелькор слово в слово повторил предсказание, сделанное Мандосом. — Пророчество о судьбе мира. Я могу здесь и сейчас достать тебе твои заветные камни и делай с их светом то, что считаешь нужным. И не будет тогда последней битвы, и не падут на поле брани тысячи воинов, и мир помолодеет. И всё повторится вновь. Мелькор действительно мог призвать к себе материальные оболочки Сильмарилл. И тогда Самоцветы бы, ведомые магией, сами бы покинули места своего приюта, и спустились бы с небес, поднялись бы с моря, и из недр земных. Но их лучи лишь обман, и истинная их сила уже не была заключена в твёрдой безжизненной плоти. — Дети Тайного Пламени, — Феанор, прищурившись, оглядел светящуюся воду в зеркале Галадриэль. Он и сам прекрасно понимал, о чём вёл речь заклятый враг. — Таинство брака и таинство рождения у нас, эльфов, тесно связано с искренними чувствами. Скажи мне, Моргот, как получилось так, что огонь Сильмарилл вдруг ожил? Какой чёрной магией, какими злыми силами ты пробудил его ото сна и даровал ему жизнь? Сознание? Свободную волю и живой ум? Казалось, заданные вопросы Феанор озвучил с действительным интересом. Кузнец, будто за секунду остыв, более внимательно глядел теперь на собеседников. В его лике что-то преобразилось, и погасла злая усмешка, взывающая к бою. Мелькор не стал отвечать. Он не желал ни перед кем держать отчёта, тем более что слишком личными и сокровенными были воспоминания о былом. Важнее была судьба его любимых детей, тесно связанная с судьбой этого спесивого гордеца. Остальные проблемы разом отошли на второй план. Мелькор, приосанившись, чуть вскинул вверх одну бровь. Не стоило забывать о конечных целях ни на секунду больше. В противном случае вся его жизнь и жизни тех, кем он дорожил, могли превратиться в бесполезную жертву. Они были не в равных позициях и Мелькор понимал, что не получит от Феанора никаких обещаний о мире. Однако кое-что Тёмный Владыка всё же мог. Старая истина гласила, что ясный день скрывает лучше, чем тёмная ночь. Нужно было сместить акценты. — Разве так важны их ум и души, Феанор? Разве важен секрет их рождения? — искоса взглянув на Галадриэль, Мелькор задумчиво качнул головой. Эльфийка не поднимала глаз от пола. Но страха в её сердце не чувствовалась более. — Вдумайся, старый друг. Твои прекрасные Сильмариллы стали ещё прекраснее, чем были прежде. И теперь они могут светить не только тебе или мне. Они вольны даровать свою красоту и мудрость тем, кого посчитают достойным. Они есть воплощение нашего будущего и в твоих силах убедить их выбрать иной путь, нежели тот, что предлагаю им я. Не ты ли, мудрый Король Нолдор, пламенный внутри, говорил, что судить не стоит никого, покуда не ознакомлен с деталями судейства? Так поступи же по совести, потомок племени татьяр, и не начинай войны там, где можно обойтись миром. Феанор долгое время не отвечал, заглядывая в омут зеркала. Прекрасный артефакт искрился, ведомый волей Мелькора. Что мог увидеть в воде Король древних эпох? Много чего. Но ожесточённее прочего желало сердце сына Финвэ вернуть утраченное сокровище. — Откуда мне знать, что ты не обманываешь меня, как обманывал всех, кого подпускал близко? Ведь ты отец лжи и смуты, я не могу верить тебе, — бессмертный встал напротив Мелькора, расправив широкие плечи. — Твоё возвращение в Арду само по себе сулит конец мира. Резонные аргументы, не поспоришь даже. Мелькор кивнул, соглашаясь с умельцем. Не в его планах был обман, однако сокрытие некоторых фактов могло помочь выиграть время для раздумий. К тому же, он так хотел встретиться с детьми снова… — Я вернусь туда, откуда пришёл, — обещание сорвалось с языка вполне взвешенным решением. Майрон, до сего момента сохранявший завидное спокойствие, встрепенулся подобно мокрому воробью. Мелькор моргнул, заметив, как поднялись к нему взоры эльдар. — Я клянусь исполнить слово, если моих детей не тронет твоя рука или рука твоих покровителей. Он поднял правую ладонь, оцарапал её мимолётным движением. Волшебство вспороло кожу, и на каменный пол закапала алая кровь, как подтверждение его уязвимости, смертности. Вытянув руку, Мелькор заглянул Феанору в глаза. — Я хочу предложить тебе договор, и мы разойдёмся сегодня. Ты сможешь проводить столько времени рядом с моими детьми, сколько захочешь. Но не посмеешь угрожать им смертью. Если они возжелают вместе с тобой направиться в Аман, пусть так и будет. Мой жест — жест древних сил и тёмных секретов. Не кровь, а яд. Пожмём же друг другу руки. Он едва ли сдержал улыбку торжества, но мудро решил сохранить в тишине тайну задуманного. Он никогда не был тем, кто старается всё предвидеть. Желание контроля порождает потерю бдительности. А заключаемый пакт был лишь красивым жестом, суть которого заключалась в отвлечении внимания. Феанор настороженно потянул руку навстречу. Очередная маленькая победа на долгом пути к свободе.