••••••
И лишь тишина окружающего ублажала мятежный дух. Вино было богатым, еда вкусной, но ничего не приносило большей радости, чем тишина. Феанор отпил из кубка, задумчиво осмотрел резные колонны увитой плющом аркады. Лориэн вновь цвёл и благоухал, и лишь благодаря слову восставшего Вала. Мелькор сидел рядом, сохраняя молчание. Его утомлённый взор скользил куда-то вдаль леса, в равнодушную пустоту мрака. На чело морщинистым узором легла печать глубоких дум. О чём помышлял древний демон, прародитель убийств и предательств? Феанор не знал, да и знать не желал. Они распивали вино в полном одиночестве, вдали от центра Лотлориэна. Стражи-галадрим не беспокоили их, не пытались следить или контролировать. Галадриэль, ведомая под руку супругом, удалилась в свои покои. Саурон вернулся к вратам города, желая проведать отряд авари снаружи. Настал час смирения, задушевных бесед, упокоенных в прошлом тайн. — Всё не так, как я представлял себе, — изрёк вдруг Феанор, сам удивляясь себе. Прочистив горло, хмыкнул иронично. — Я должен был убить тебя и выдрать из хладных рук Сильмариллы, и вернуться домой прославленным героем, искоренившим зло в Эа. Сидящий поодаль собеседник лишь лениво пожал плечами. Игривый ночной свет мягко ложился на лицо Мелькора, очерчивая его величественный абрис серебром. — Не всё потеряно для тебя, Король Нолдор. Возьми меч и пронзи мою грудь, я не стану сопротивляться более. Я очень устал, Феанор, — Мелькор, вздохнув, отставил прочь свой хрустальный кубок. — И скучаю по тем временам, когда на меня не смотрели как на спесивого безумца. Правда, это было так давно, ещё до твоего рождения. Тогда Аман был домом и мне… пусть даже собратья чурались меня, иногда даже моё сердце способно испытывать боль от потерь и разлуки. Феанор хотел было сострить, поинтересовавшись, с каких пор камни проливают слёзы, но вовремя одёрнул себя. Не для глупых споров он сейчас вёл беседу с тем, кого хотел лишить жизни. В груди упрямо кольнуло. Кузнец, желая погасить ярость хмелем, допил остаток красного. — Ты убил моего отца. За что, скажи мне? — он вдруг вспомнил ту ярость, отчаяние и муку, которую испытал, узнав о смерти Финвэ. Чувства со временем не угасли, не стали тише, и не зажили кровоточащие на сердце раны. — Он лишь исполнял своё предназначение, был храбр и смел. Неужели нельзя было… иначе? — Я надеялся, что ты просто постараешься меня убить, а не начнёшь сопливую беседу, — Мелькор чуть оживился. Ухмыльнулся, с любопытством оглядывая Феанора. — Что произошло между мной и твоим отцом останется между нами навсегда, и тебе не следует знать, о чём был наш разговор перед боем. Разве не встречал ты его в чертогах брата моего, Мандоса? Феанор покачал головой. Конечно, он искал своего отца в бесконечных лабиринтах последнего убежища мёртвых душ, но не нашёл. И раньше не задумывался над тем, почему все эти годы не видел знакомых лиц среди отошедших в мир иной. После же того, как Мелькор задал вопрос, Феанор и сам вдруг понял, как странно было его одиночество в замке Намо. Как подчёркнуто ядовито. — Я могу вернуть тебя в Аман, знаешь? Быть может, даже сумею пронести твоё тело сквозь магические заслоны Валинора, — Мелькор поджал губы. Взмахнул рукой, как бы прикидывая про себя подобную возможность. — Если желаешь, конечно. Забудешь о том, что произошло. Найдёшь покой. — Да ты издеваешься надо мной, — Феанор выпрямился в кресле. Поморщился, признавая, что выпил лишнего. — Я восстал из мёртвых, чтобы узнать, что происходит с Сильмариллами, во имя сохранности которых погибли мой отец, мои дети и братья мои. Возвращаюсь к жизни и узнаю, что сила и красота некогда чистого искусства были обращены во тьму, для создания порочных тварей, которых ты отчего-то зовёшь своими детьми. И теперь с твоих уст срывается это предложение? Право, Моргот. Даже ты не можешь пасть так низко. — Мелькор, — величайший из Валар сверкнул глазами, и буквально на мгновение сквозь его лик проступила сокрытая мощь. — Меня зовут Мелькор, кузнец. У этого имени есть значение и оно дано мне не просто так. Уважь мою просьбу и больше никогда не смей порочить его. Король Нолдор промолчал, стиснув губы. Велик был соблазн вскочить и действительно искалечить наглеца, что восседал рядом в позе философствующего мудреца. И не имело значение его происхождение — хоть бы сам Эру явился в облике Мелькора, Феанор готов был и ему выбить все зубы голыми руками. — Согласно Аксани, первейшим законам моего творца, никто не имеет право на создание жизни против воли Илуватара и без его ведома, и без благословения с его стороны, — Мелькор подался вперёд, загадочно улыбаясь. В уголках его глаз появились смешливые морщинки. Феанор, наблюдая за ним, скептически выгнул одну бровь. — Подобные же попытки не увенчаются успехом. Гномы тому прекрасный пример. К тому же Валар не способны иметь детей. Таков уж их удел, быть просто частью стихийного мира. — Я знаю всё это, любой из нас знает, — Феанор терял терпение. И вновь знакомое чувство любопытства защекотало сердце. — При чём тут Сильмариллы? Они были сотворены мной лишь ради красоты и ублажения глаза. — Никогда не задумывался, отчего я появился первым на этот свет и стал первым певцом после Эру? И отчего меня винят в бедах мира, и почему я так неоспоримо зол в глазах детей его? — Мелькор продолжал улыбаться, вероятно, ожидая от Феанора прозрения. Однако истина ускользала от Короля Нолдор. — И если я есмь совершенное зло, то зло это было заложено в мир пред добром и имеет начала куда более глубокие, чем все благие побуждения и мудрость этого зла лежит глубже, чем все благородные начала. Я часть той силы, что совершая зло, извечно совершает благо. Крупная дрожь пробрала Феанора, и морозный холод коснулся его сердца. Он был уверен, что ранее тех слов от Мелькора не слышал никто, и, вероятно, уже никогда не услышит. — От меня мало что зависело, друг мой, — Мелькор, побледнев, покачал головой. Он уставился в небо с обидой и скорбью. — Моя роль для Арды была начертана задолго до восхода звёзд. И как бы ни старался я проявить иные намерения, каждое действие моё и каждое слово в итоге оказывались искажёнными. Не мной даже. А вами, младшими созданиями, чей разум определяет сущность настоящего. Когда я понял, кем являюсь и для чего был создан, мой дух возмутился. И я отрёкся от Аксани отца. И стал тем, кем стал. Он помолчал минуту, размышляя. И откровение вновь полилось из уст его спустя мгновенье. А Феанор, забывшись на чуть-чуть, вдруг вздрогнул, навеки оглушённый чуждым пеньем. — Мне было велено молчать в моменты мира созиданья. Я, как покорный сын, молчал, вникая в сущность мирозданья. Тянулись дни сквозь темноту, и стало скорбно… Раздались мощные слова, на свет явились братья, сёстры. Но лишь моя душа была нема к вселенной. Я видел свет во тьме ночи. Его не видели иные. Мне все кричали — «помолчи». Я и молчал. Сердца скупые. Мелькор фыркнул, брезгливо отряхнулся. — Я говорил своим друзьям, что их свобода иллюзорна. Думаешь, кто-нибудь выслушал меня? Нет, конечно же. Обвинили в святотатстве, безумии, эгоизме. Не суть. Для тебя некоторые вещи настолько естественны и правильны, что ты даже не замечаешь их уникальности. Ты умеешь создавать, видишь прекрасное, можешь влиять на чужую волю непосредственно своими деяниями и словами. Все эти вещи запрещены для Валар. Это Аксани. Представь же на секунду, что твой мир пошатнулся и появились иные правила и нормы. Они будут дикими для тебя и неправильными. Но это не значит, что они неправильны вовсе. — Ты хочешь сказать, что изуродованные эльфы это правильно? Что убийство невинных это верно? Или ложь может быть оправдана во имя великой цели? — Феанор грубо хохотнул. — Нет, Мелькор. Зло это зло. — Уничтожение зла во имя добра является добром или злом? Ведь это тоже убийство, — Мелькор поморщился. — А если через добро приходит зло? Оно всё равно добро? Иногда, выказывая милосердие, мы вредим, но через боль закаляем то, что любим. Не суть. Я мог бы и дальше терпеть большую часть издевательств, привык бы к нападкам и смешкам. Но я… нашёл ради чего бороться. Ради чего готов был убивать. — Их мать, — Феанор улыбнулся, ему стало жутковато. Мелькор переставал быть душегубом в его глазах. Нельзя было позволить разуму потерять бдительность, а горнилу ненависти потухнуть. В противном случае прошлое переставало иметь значение, и любая борьба сводилась к глупости. — Ведь у них есть мать, не так ли? Они родились так же, как рождаются любые дети. Ты не создавал их. Ты просто… наделил их искрой. По одному Сильмариллу на каждого. Феанор попытался припомнить, что происходило в Валиноре в дни, когда Унголиант уничтожила Великие Древа. Смута и тьма пала на великие земли. Множество Валар и Майар в те дни суетились над созданием Солнца и Луны. Магия, тайные знания и прочая ерунда, которой любили кичиться эти смешные колдуны. Брови Феанора поползли вверх, глаза сами собой расширились в удивлении. Солнце!!! — Эру Великий, их мать Ариэн, — он промямлил эти слова, едва ли представляя себе собственную правоту. — Именно тогда, когда я собирался покинуть Аман, она обвинила тебя в постыдном… Все ей поверили, потому что тебя легко было представить в подобной роли. И она добровольно покинула Валинор и отправилась странствовать по миру. Как мне потом поведали в Чертогах Мандоса, она вернулась лишь тогда, когда её призвали к управлению ладьёй Анар. Но уже тогда вы были вместе и знали, что вам понадобятся Сильмариллы! Святые небеса… как давно? Мелькор просветлел, став будто бы моложе. Казалось, что даже речь об Ариэн доставляет ему удовольствие. — С самого начала, — мятежник заалел. Феанор, поперхнувшись, откашлялся. — С тех пор, как Варда и Манвэ стали единым целым. Ариэн никогда не одобряла моих мыслей и чаяний, но она уравновешивала мою ярость. Когда я покинул Валинор вместе с Сильмариллами, а в Альквалондэ завязалась резня, Майрон помог Ариэн разыграть всем известную сцену. Он же помог ей покинуть Валинор, пока я, как мог, отвлекал внимание Валар. Наш план несколько испортила Унголиант. Никто не должен был пострадать. Но вышло то, что вышло. И если бы понадобилось пролить всю кровь Амана чтобы выкрасть Сильмариллы, я бы так и поступил. Некоторые вещи прояснялись, становились на места кусочки головоломки. Феанор неожиданно для себя понял, что, в отличие от Мелькора, продал семью за собственную честь и гордость. Мятежник же, судя по всему, ради семьи покрыл себя позором и обрёк на вечное изгнание. И так началась война, ценности которой были попраны, правда которой затерялась в веках. — Но почему ты не использовал свет Лаурелина и Телпериона? Мне привиделось будущее однажды, и я узрел, что ты погубишь Древа, — Феанор озадаченно наклонился вперёд. — И так мне пришла в голову мысль создания чего-то, что могло бы сохранить их красоту и силу. Но ведь ты мог просто попросить Варду собрать их свет… Мелькор оглядел умельца взглядом, которым мудрейшие обыкновенно оглядывают умственно покалеченных или отсталых. Феанору пришлось кивнуть в знак согласия. Вопрос был глуп. Ведь Аксани запрещали кому-либо использовать Тайное Пламя для создания жизни. — Ариэн погибла бы при родах, либо незадолго до них, если бы не твои самоцветы, Феанор, — Мелькор вновь откинулся на спинку кресла, отпил вина. — Сильмариллы дали ей силы выносить тройню и дать жизнь, заимствованную у Тайного Пламени. Сила и тайна Сильмарилл перешли к нашим с Ариэн детям и, по праву, я считаю их рождение истинным чудом. Ведь они не должны были родиться. Их появление на свет никто не мог предсказать. И хоть они зависят теперь от многого, в том числе и от твоей воли, они способны дать миру гораздо больше, чем холодные и бесполезные камни. — Зачем ты предложил мне познакомиться с ними? — Феанор всё ещё не понимал. Рассказ Мелькора походил на правду. Однако по опыту кузнец знал, что доверять этому проходимцу не стоило. — Считаешь, я не понимаю, что ты пытаешься заманить меня в ловушку? — Тебя-то? А зачем? — Мелькор непонятливо покачал головой. — Мне было бы гораздо проще придушить тебя прямо сейчас и гарантировать своим детям спокойное существование на землях Арды. Более того, я могу уничтожить не только тело, но и твой дух. Но, как и прежде, я наивно полагаю, что кто-то сумеет понять меня, выслушать, простить. После того, как на свет появились Ниар, Талрис и Анаэль, мы с Ариэн решили, что лучше будет нам разделиться. Навсегда. Я обещал ей опекать детей, научив их всему, что знаю сам. Клялся, что сумею объяснить им причину отчаянной вражды между мной и Аманом. Дал слово, что они не узнают о том, что их мать решила бежать прочь из мира, лишь бы защитить их. Они до сих пор не знают до конца всей истины своего рождения. Я готов стать чудовищем для всех, кто угрожает им. Или моему секрету. — Тебя послушать, так ты ни в чём не виноват, — Феанор вновь качнул головой. Где-то внутри него зрели семена сомнений. Он и сам не признавал права Валар на господство. Однако и Мелькора не был готов оправдать. — Сколько жестоких вещей ты допустил! — Будь я проклят, я допущу ещё больше, если будет необходимо, — и в голос Первого из Валар проникла серьёзность, и вновь от него повеяло холодом, и незыблемой силой, гораздо более свирепой, чем любая из стихий. — Но вины своей не отрицаю. Лишь одно хочу тебе сказать. Я никому не навязывал борьбы, никого не принуждал к пути убийств, пленений и войн. Каждый выбирал его сам. Я лишь стал критерием этого самого выбора, его основоположником и гарантом. Твой отец погиб, потому что встал на моём пути. Я бы ушёл из дома Нолдор тихо и спокойно. Но выбор сделал Финвэ сам. — И погиб, потому что ты убил его, — Феанор обозлённо зарычал. Горечь грызла изнутри. — А не потому, что был храбр. — Он набросился на меня с мечом! — Мелькор, не выдержав, хлопнул рукой по рукояти кресла. — И ты ответил! Ты, тот, кто восстаёт в могуществе! — Феанор вскочил со своего места. — Ты был тем единственным искусителем в Амане, что склонял чистые души к грешным деяниям! Именно ты научил нас лжи, лицемерию, скряжничеству! — Я говорил тебе уже, не нужно перекладывать свои грехи на меня, нолдо! — Мелькор тоже поднялся на ноги и встал пред кузнецом, возвысившись над ним на целую голову. — Все мы смертны, и имена наши забудут, и затеряется смысл жизней в пустоте! Но Сильмариллы останутся. И будут жить в свободных душах, и, наконец, появятся те, кто может противостоять воле судьбы, обходить запреты Аксани, созидать без разрешения! И это твоя заслуга, Феанор! Не моя! На их ругань прибежали галадрим. Светловолосые эльфы-лучники, испуганно озираясь по сторонам, пытались понять, что происходит. Тяжело дыша, Феанор провёл рукой по затёкшей шее, пытаясь буквально утрамбовать всё услышанное в голове. — Что-то случилось, господин? — один из стражей, видимо, что посмелее, обратился к Феанору. Со страхом и омерзением бросив дикий взор на Мелькора, ожесточённо вытащил из ножен короткий меч. — Скажите только, и мы прогоним его прочь. — Только попытайтесь, — бросил им Мелькор на валарине. Феанор, с упрёком глянув на Моргота, отмахнулся от собратьев, жестом дав понять, что ничего страшного не происходит. — С чего ты взял, что все твои действия не продиктованы задумкой Эру? — забыв о короткой перепалке, Феанор упёр руки в бока. Он был растерян, утомлён и зол. Ему хотелось поскорее лечь спать, забывшись в дрёме. И проснуться отдохнувшим. Или не проснуться вовсе. — Быть может, вся твоя глупая борьба и есть тот самый мотив, что должен изменить мир? И может быть, что всё это действительно лишено всякого смысла? Мелькор, попятившись, развернулся всем телом к подошедшим вплотную бессмертным. Квенди не торопились прогонять Чёрного Врага Мира прочь. Им не хватало смелости даже заглянуть в его бездонные глаза. — Может быть, и так, Феаноро, — и снова высокая речь полилась из уст Моргота. Красивая и певучая, с наплывом старых слов, с мелодией внутри. — Быть может, так и есть. И тогда все жертвы, что были принесены мною на алтарь свободы, лишь банальная шутка жизни, жестокая и суровая. Но допусти на секунду, что я говорю тебе правду. Знаю, ты мне не веришь, как я ни на секунду не верю тебе. Однако дозволим себе вольность и представим, что Ниар, Талрис и Анаэль явились в этот свет незапланированно, внезапно, как посланники Тайного Пламени. И тогда можно представить, что в их судьбе сокрыто будущее Арды. И в их возможности освободить не только меня от вечных оков предназначения, но всех нас, опутанных паутиной чужой воли. И если это так… Ни одна смерть не была напрасной.••••••
Ни одна смерть не была напрасной. Каждая битва и каждое сражение оказались, на взгляд Майрона, оправданными. И пусть до сего дня он самолично успел понаделать кучу ошибок, оказавшись в Лориэне уверился — Ниар могла завоевать Арду. Действительно могла. «Твой отец говорит с Феанором. И говорит долго. Считаешь, мне следует беспокоиться или нет? — он мысленно воззвал к Красной Колдунье. Осанвэ была крепка, как никогда ранее. — И Ниар…». В голове полыхнул образ Кольца. Яркий сполох огня окутал золото, разросся до невиданных размеров, поглощая всё вокруг. И потух, оставив после себя искорки. Майрона пробрала дрожь. Он дал ученице ощутить свой страх и смятение. А ещё замешательство и неуверенность. Его интересовал ответ на один единственный вопрос. «Ты простила меня?». Она промолчала, но в глубине её сознания Майрон ощутил тягостную пустоту. Тишина стала красноречивым ответом. Улыбнувшись вопреки рези в груди, Властелин Колец тихо кивнул. Что ж, по крайней мере, между ними не осталось никаких недомолвок. Вероятно, Ниар приоткрыла свой разум лишь на время. Помогла ему тогда, когда он нуждался в её силе и поддержке. А теперь вновь отдалялась прочь, холодная и чужая. «Ты любишь его, этого маленького Короля-под-Горой?». И снова гнетущее безмолвие вместо ответа. Майрон, оглядывая собирающихся в дорогу авари, понуро опустил плечи. Пожалуй, каждый в итоге получал исключительно то, что заслуживал. Вероятно, старшая из пелорийской тройки не находила в себе великодушия. Или просто не желала забывать предательства. В Ангбанде ничего не прощалось. Когда она спала, то часто складывала ладони под щекой. А ещё втайне от всех иногда читала романы, что писали человеческие поэты. Забавно морщила нос и чихала, когда яркие солнечные лучи щекотали глаза. Ниар всегда старалась быть сильной и отчуждённой от мира, хладнокровной, верной своему делу. И, однако, сердце её было мягким и робким, и нуждалось в опеке, в защите и ласке. Майрон захлёбывался тоской. Он едва ли дышал теперь, вспоминая о Ниар. Крепкими и сильными были чувства к старой ученице, слишком ярыми, слишком живыми. Он отказался от них однажды, страшась в итоге сгореть в этом странном водовороте любви. Забыл о прошлом, погрузившись в мысли о славе и власти. А теперь Ниар была снова рядом. И между тем не принадлежала ему. «Ты как-то на спор выпил целую бочку пива, помнишь? — её смешливый голос внезапно раздался меж висков, наполненный ароматом мёда и снега. — Ох, как же тебе было плохо после. Целый день ходил как привидение. И запретил открывать окна, потому что от шума и яркого света у тебя болела голова. Талрис под вечер намеренно притащил в замок шайку гогочущих гоблинов. Мы играли в карты на деньги, а ты всё время бубнил, что не дозволишь из цитадели сотворить публичный дом». Образы её мыслей и воспоминаний вторглись в рассудок, подобно смерчу. Вместе с собой они принесли запахи свеч, сандала, ночного воздуха и поцелуев. Он помнил, как красиво смотрелись локоны её медных волос на плотном льне подушки. Какими мягкими и податливыми были уста, каким послушным тело. Жар рук Ниар будто бы вновь грел шею Майрона, и он почти ощутил физически её близость. Прикрыв веки, Саурон выдохнул. Остановился рядом с небольшим валуном, облокотившись на него. Меж висков раздался весёлый хохот. Ниар играла с ним, как кошка с мышкой. Намеренно дразнила, наслаждаясь его мукой. — Выглядишь много лучше с момента нашей последней встречи, брат мой, — появившийся из ниоткуда Саруман, опираясь на посох, подошёл вплотную. Бледный и озябший, Курунир неуверенно оглядывал неприветливые лица кинн-лаи. — Рад, что ты смог вернуться из Кумы живым. Однако, ты что-то бледен. Хвораешь? — Курумо, — Майрон, резко выпрямившись, встретил на себе взор старшего из Истари. — Благодарю за заботу, я в порядке. Просто разыгрались в уме воспоминания о былом. Ты, как вижу, тоже неплохо себя ощущаешь. Была ли гостеприимна к тебе Галадриэль? Смог ли предложить Феанор достойную плату за твою верность? Или, быть может, ты всё ещё тешишь себя надеждой на обладание Единым Кольцом? — Что ты, Майрон, — лицо чародея озарила гаденькая усмешка. Тёмные глазки рыцаря Майа сузились, став похожими на угольки. — Полно жить прошлым. Кольцо твоё и никто более не претендует на него. А был ли добр к тебе хозяин? Отблагодарил ли тебя за самоотверженность и смелость, проявленные в Пустоте Пустот? Майрон поджал губы. Все отчего-то считали, что Мелькор владычествует над ним, как рабовладелец. Мало кто догадывался об истинной природе братских взаимоотношений меж двух защитников Дор-Даэделота. Да, Вала Мелько был старшим, силой обладал большей, и мудростью владел глубочайшей. И Майрон этого не отрицал, а потому никогда и не претендовал на верховенство. До определённого момента. — Зачем явился ко мне, Курумо? — сложив руки на груди, Саурон оглядел собрата. Облачённый в светлые одежды, осенённый благой волей Валинора, Белый Маг держался отстранённо, и в сердце своём крыл мрачное. — Наш договор более не имеет силы. — Пришло время выбора, не так ли? — Шарку улыбнулся, демонстрируя ряд кривоватых зубов. Чистое некогда обличье духа исказилось со временем, и не было более красоты в хроа Сарумана, но отражало оно тёмные мысли колдуна, сокрытые добытой властью и заработанным именем. — Дело всегда было в выборе. Не стану отрицать, я желал добыть твоё кольцо, и сам яро вожделел править Средиземьем. И видел уже себя в анналах как правителя, великолепного и справедливого. В этом мы с тобой похожи. Майрон поморщился во внезапном приступе тошноты и отвращения. Саруман был прав. Их тайные желания действительно совпадали, ведь оба они претендовали на титул Владыки Мира. Только вот и разница между ними имелась. Майрон пал так низко и так быстро потому, что отчаялся найти свет в обозримом будущем. Им руководили страхи и сомнения. Курумо же рвался править из личных побуждений. Ему льстила сама мысль о себе, как о творце. И лишь потому он гнался к силе, ослеплённая и глупая марионетка в руках кукловода. — Когда разум и дух тонут во тьме, любой источник света становится диким пламенем, лучезарным и одухотворяющим, — задумчиво осматривая траву у себя под ногами, Властелин Колец вслушался в биение собственного сердца. Оно отстукивало ровный уверенный марш. — Знаешь, я рад, что побывал в Авакуме. Там, за границами всех мыслимых и немыслимых пределов, можно остаться наедине с собой. И, что намного лучше, понять, какие решения являлись верными, а какие — ошибочными. — И тут еретик заговорил о вечном, — Курумо отмахнулся от услышанных слов, и злобно оскалил клыки. — Ты тоже пешка, отчего-то возомнившая себя ферзём. Мы-то с тобой точно знаем, кто и чего хочет. И всё было понятно, пока ты не притащил в Эннорат своего беглого хозяина. — Чего ты хочешь, Саруман? — Майрон чуял подвох, как хорошая ищейка чует кровяной след раненой жертвы. — Желаешь примкнуть к нашему небольшому восстанию? — В твоих руках сохранность духа Феанора, — Курумо, вздёрнув голову вверх, хмыкнул. Обвёл взглядом стоящих поодаль авари, внимательно всматриваясь в очертания их тел. — В моих руках сохранность его тела. Мне пришла в голову мысль, что мы можем вместе повлиять на исход последующих битв. Ведь мы оба косвенно контролируем Феанора. А значит, и твоего Господина. Так ведь? — Ты предлагаешь мне место среди вашей братии? — Майрон улыбнулся, в этот раз искренне. Догадка показалась ему смешной и нелепой. — Это чья идея — твоя или Галадриэль? Они обменялись кривыми усмешками. Саруман глядел на приспешника Моргота с неприкрытой злобой, завистью и раздражением. Майрон изучал Курунира в надежде найти за обезумевшим взглядом крупицы благоразумия. — Ты всегда был глупцом, им и умрёшь, Майрон, — глава ордена Истари, помолчав, развернулся на месте, вероятно желая поскорее ретироваться. — Никто тебя никогда не воспринимал всерьёз и даже как угроза ты пугал не больше, чем стадо вурдалаков. Учти, что на земли Средиземья вернулись хозяева Валинора, покровители Амана, наши наставники и защитники. Вы проиграете битву, снова, и будете проигрывать, пока не отступитесь. А что до моего предложения… я не стану отказываться от произнесённых слов. Если же ты не одумаешься и откажешься от возможности воспользоваться столь великодушным подарком судьбы, знай: мы сотрём вас в порошок, одного за другим. — Смотрите не надорвитесь, — голос Властелина Колец похолодел. Сдерживая ярость, он сжал ладони в кулаки, да так, что ногти впились глубоко в кожу. Курумо, многозначительно качнув головой, неспешно поплёлся в сторону врат Лотлориэна. Его высокий силуэт ещё долго маячил впереди. Вздохнув, Саурон нахмурился. Война должна начинаться тихо, в обмане о поиске мира. Только при таких условиях первый удар может оказаться быстрым и смертоносным. Своё преимущество незаметности они уже разыграли. Открытое нападение при равных силах привело бы только к истощению ресурсов. Однако если у армии сильный лидер, достаточно сломить лидера, чтобы пала армия. Саруман именно так и делал. Он давил на чувства и был способен угадывать хитрости противника. Убеждая себя в том, что для паники нет никаких оснований, Майрон обеспокоенно огляделся. Лучше делать вид, что ничего не знаешь и не хочешь ничего делать, чем делать вид, что владеешь знанием, и действовать безрассудно. Тот, кто пребывает в покое, не раскрывает своих планов.