••••••
Важна не хитрость, а её результат. И Эстер надеялась, что всё у неё в итоге получится. Гарантий никаких не было, и, однако… гномка решила скрыть послание, оставленное Торину. Она нашла стрелу рано утром. Снаряд, увенчанный стальным наконечником с одной стороны и совиными перьями с другой, лежал на столе у камина. Покоились в тишине серебряные бубенцы, привязанные к древку. У основания, туго притянутый к стреле бичевой, желтел пергамент. Записка. «Я верну тебе Государев Камень, Король-под-Горой. От твой по праву». Ни слова больше. Не было даже подписи, хотя она и не требовалась. От бумаги пахло теплом и мёдом. А ещё пеплом, жаром и каким-то иным запахом далёких неизведанных земель. Эстер знала, от кого записка. И не собиралась сообщать супругу о послании Красной Колдуньи. Она сожгла пергамент и выкинула стрелу, разломав древко в мелкие сучья. Она бросила бубенцы в недра Одинокой Горы и была теперь упокоена лживой мыслью о погребённой угрозе. Эстер стояла поодаль и наблюдала за тем, как горячо спорят между собой мужчины — Торин и Балин битый час препирались друг с другом, пытаясь решить, стоит ли отсылать отряд следом за компанией Кили и Фили. Впервые, Эстер не заинтересовал их разговор. Её руки горели, а нутро дрожало от холода — разум, погребённый под пластами страха, терял бдительность. «Это она, эта Красная Колдунья, — мысли разбежались меж висков туманной рябью. — Да, это она оставила записку Торину. Вернулась вновь, чтобы сокрушить его, втоптать в грязь, измолотить в пыль и крошку останки его сердца. Не позволю приблизиться. Не позволю!». Её веселила мысль о том, что так просто сгинула весть чародейки в огне. Эстер ощутила свою маленькую власть над лживым чудовищем, которым была Ниар. Она испытывала превосходство над наследницей Железной Короны и знала, что никогда больше в жизни не побоится этой страшной твари. Здесь, под сводами Одинокой Горы, гномка обладала мощью куда большей, чем обманувшая Торина волшебница. В руках своих Эстер держала душу Короля-под-Горой и никакая магия, никакая сила в этой вселенной не могла отнять у неё этой простой власти. Эстер улыбалась. Убирая кубки со стола, тихонечко напевала себе под нос песню о гномьих походах. Ни Торин, ни Балин не заметили её приподнятого настроения, не придали значения её пылающему взгляду, не обратили внимания на раскрасневшиеся щёки. Обеспокоенные вещами иного толка, далёкими и кровавыми, они упустили из вида обман. В их доме побывал враг. Оставил записку и ушёл… Защищённый ложью во имя общего блага.••••••
Защищённый ложью во имя общего блага. Оберегаемый усилиями сотен могущественных духов, Эннорат продолжал своё странное существование в сладостной неге. Манвэ оглядывал величественные пейзажи вокруг Ривенделла и искренне восхищался устройством мироздания — тонкое, хрупкое, оно всё же владычествовало над судьбами и временем, как незыблемый монумент воли Илуватара. — Всё изменилось, — Аулэ стоял рядом, и также задумчиво вглядывался в зелёную ширь долины Имладриса. — Что думаешь? — Я думаю, что всё стало таким, каким и должно было стать, — Манвэ изрёк мысль неохотно, едва ли сдержав в груди вздох усталости. — Очень долго мы стояли поодаль от созданного нами Мира. И теперь почему-то удивляемся, что его законы вдруг обернулись против нас. — Что произошло там, на Совете? — кузнец поднял вопросительный взор к старшему собрату. — Что мы будем делать? Все растерянны, Манвэ. Никто не решается высказать опасения вслух, но скажу тебе честно — нам страшно. Никогда раньше, даже в бытность первых войн, угроза смерти не нависала над нашими головами. Но теперь будущее представляется нам невесомым и изменчивым. И если когда-то оно было предопределено, то теперь… — Она милая, правда? Похожа на Мелькора, — Манвэ задумчиво провёл рукой по резным перилам балкона. Тепло шлифованного камня грело руки. — Я никогда никому этого не говорил, но мне не хватает старшего брата. Да, он был спесивым гордецом, но никогда не был глуп. И часто давал дельные советы, когда иные боялись делиться мнением. Аулэ промолчал, лишь понимающе кивнув в ответ. Один из немногих, он понимал суть отношений между Манвэ и Мелькором. — Никогда бы не подумал, что мы окажемся в таком странном, чудном положении, — Король Арды, выждав некоторое время, развернулся к собеседнику. — С одной стороны, мы вырваны из привычного окружения и лишены сил, ставших нам опорой и защитой. С другой же стороны я вижу и ощущаю много больше, чем видел и ощущал в Амане. Когда-то давно, когда мы все трудились над сотворением мира, Мелькор глумливо посмеялся надо мной, сказав, что моя магия — несколько простовата. Я, конечно, не придал его словам никакого значения. — Все мы считали его лишь дебоширом, — Аулэ мрачно хохотнул. — В легендах мы предстаём героями, но мало кто понимает, насколько мы… человечны? — Дочь похожа на отца, и этого у неё не отнимешь, — скрестив руки на груди, Манвэ опустил взгляд к полу. — И рассуждения о войне в данный настоящий момент не стоит считать пустой угрозой. Однако Ниар предложила нам условия мира. Как мне кажется, сделала она это искренне. — Никто на подобное не согласится, — умелец качнул головой, задумчиво провёл рукой по подбородку. — Добровольно отдать половину Средиземья Тёмным Силам — всё равно, что признать поражение. Столько лет мы держали в узде тьму и хаос, рассеянные по Арде. А сейчас вдруг побежим прочь от противника, поджав хвосты? Сдавать позиции отнюдь не лучшая стратегия. К тому же, мы всё ещё Валар — нам верят. В нас верят. — Разве мы сдерживали хаос, друг мой? — Манвэ окинул рукой лежащий внизу дол, погружённый в какофонию естественных звуков. — Не сеяли его? Вспомни, как проходил суд над моим братом и скажи, почему сам ты призывал к милости, забыв о тех страшных вещах, которые допустил Мелькор? Почему ни разу не исказил его имя, сравняв с низменным и грешным? И сейчас, Аулэ, скажи, почему со всеми вместе ты не обсуждаешь возвращение в Аман и месть, что необходимо свершить над детьми брата моего? Махтан поморщился, как от сильной пощёчины. Его живые глаза свирепо блеснули, и лицо вдруг преобразилось, перестав быть спокойным и тихим. Фигура умельца, и без того внушительная, налилась силой и будто ширилась дальше. — Ты задаёшь неуместные вопросы, повелитель, — Аулэ хитро улыбнулся, щурясь. — Не задавай их больше никому, потому что никто не поймёт, отчего в твоём сердце они возникают. Но мы друзья и всегда были близки, потому скажу прямо: не верил и не верю я во зло, приписанное одному. Живее и смелее других был Мелькор, оттого раздражал нас, оттого казался другим. Но слишком многое мы брали на себя, обвиняя старшего брата в искажении Мира. — Иногда мне кажется, что если бы не я, а он занял престол Короля Арды, всё стало бы много лучше, — прошептал Манвэ. Они переглянулись с Аулэ, воровато огляделись по сторонам. — Ведь могло быть и так. Действительно могло. — Могло, но не стало, Манвэ, — Аулэ подошёл ближе, перейдя на шёпот. Некоторые разговоры не следовало слышать никому. — В одном я уверен — теперь возвращение Мелькора не возможность, а, вероятно, уже свершившийся факт. И, если на то будет воля всевышнего, встреча с ним не будет началом катастрофы. Никто не готов к Дагор Дагорату. Мы всё ещё слишком молоды, чтобы покидать вселенную, нам ещё стольким вещам следует научиться. — Я не стану нападать первым, — Манвэ поморщился. — Если речь ты ведёшь именно об этом. Из нас всех Мелькор всегда был сильнейшим. С трудом верю, что всю свою великую силу он растерял, выстраивая государство. Ему предначертано стать последним смерчем, что пройдёт над землями свободных существ. Значит ли это, что он всё ещё способен победить нас в открытом бою? Не знаю, но проверять не хочется. — К тому же, не стоит забывать о Ниар, — Аулэ отчего-то улыбнулся, и взгляд его затуманила поволока отчуждения. — Талрис и Анаэль. В ней я увидел огонь. Животрепещущую искру надежды. Ярчайшие алмазы рождаются в самых тёмных недрах земли, под великим давлением и гнётом пламени преисподней. Эта девочка… — Она просто обозлившийся ребёнок, не знающий, как поступить с выбранной стезёй, — Манвэ задрожал в нетерпении, осознав вдруг, что очень скоро действительно встретится с братом. — Но она сумела перевернуть устои бытия. Мир меняется и, кажется, мы не поспеваем за этими изменениями. В одном уверен — наши славные противники не нападут исподтишка. Не в этот раз. — Время рассудит, — Аулэ, дружелюбно потрепав по плечу старого приятеля, глубоко вздохнул. — Меня беспокоит судьба Валинора. По-моему, твоя племянница дала недвусмысленно понять, что ждёт наш дом в обозримом будущем. Манвэ кивнул, разделяя тревогу умельца. И, однако, светлое сердце говорило великому Вала, что даже если Ниар решится осуществить озвученную угрозу, то сделает это так, как сделал бы воистину великий полководец — минимизируя всякие потери. Хмурясь, Король Арды вздохнул. Пред глазами предстало пышущее яростью лицо Тулкаса. Бледный лик Варды. Убитый горем образ Гвир. — Меня же, брат мой, страшит иное, — он качнул головой, прогоняя прочь мрачные мысли. — Пока во вселенной сохраняется равновесие, и баланс сил не нарушен ещё, мы действительно можем сохранить мир таким, каков он есть сейчас. И, согласись… С врагом всё понятно. Но что делать с другом?••••••
С врагом всё понятно. Но что делать с другом? Что делать с тем, кто стоит за спиной, слышит твои мысли и предугадывает твои действия? Варда, оскалившись, одним рывком свалила наземь предметы, покоящиеся на столе. Быстро и порывисто вздымалась вверх её грудь. Валиэ переполнили эмоции. Их шквал на какое-то время затмил рассудок, ослепил храброе сердце, вскипятил бурую кровь. Она, изнемогая от ненависти, рвала и метала. — Будь он проклят… — голос Великой звоном прокатился по покоям, отразился от бездонного неба, впился в плоть мироздания. — Будь они все прокляты… Она яро желала убить Мелькора. Это он был изначально повинен во всех бедах. Он навлёк гнев отца на сущий мир. Он исказил красоту и гармонию. Именно он, этот самодовольный глупец, возомнил поставить свободу превыше благополучия. И что теперь? С рыком на устах Варда подняла к глазам руки — эти бесформенные, розовые куски мяса, крови и костей, обременяющие её прекрасный дух. По воле Мелькора она была приговорена к смерти — кончине низкой, плотской, омерзительной. Кем она была раньше? Владычицей небесной, зажигающей и гасящей факелы звёзд на твёрдом теле обсидианового неба. И кем она стала теперь? Плюхнувшись в кресло, Варда тяжело выдохнула, пытаясь собрать остатки воли в кулак. После окончания совета, уже много после того, как Ниар покинула земли Ривенделла и перепуганные Валар разбрелись по своим палатам, Валиэ позволила себе расслабиться. Как и друзья, она уединилась в выделенных ей покоях. Закрылась в комнате, задёрнула занавески, и даже свечи потушила, надеясь сокрыть в тенях свою прискорбную слабость. Какое-то время Варда молча глядела в пустоту. Усталость, отчаяние и страх грызли её изнутри, толкая рассудок к горячим мыслям, безрассудным идеям. Сердце, то и дело срывающееся в галоп, трепетало. Она до конца не верила в существование Ниар. Просто не могла поверить, хотя видела её собственными глазами, и слышала её речи собственным ушами. Яркий свет — первоисточник всего живого — покоился в хрупком сосуде человеческого тела. Цвёл, полыхал, рос, этот вечный, незыблемый огонь. Была ли Ниар дочерью Мелькора? Однозначно. Свободная от оков вселенной, пылкая, как искра разума, Ниар — наравне с братом и сестрой — была плодом запретной любви. Торжествующим словом мятежной воли. Носителем Тайного Пламени. — Она должна умереть, — Варда произнесла эти слова спокойно и сильно, будто бы отдавала приказ легионам повинующихся воинов. Нутро Валиэ заполнил едкий холодок. Арда была гармонична. Она была совершенна — по воле Илуватара, даровавшего эту прекрасную вселенную своим детям. Ровно до тех пор оставался мир таковым, покуда не вмешался Мелькор, вложив в каждую душу, в каждую крупинку материи часть собственного эгоцентричного «Я». Через Мелькора все младшие дети Эру познали вкус сомнений, порока, лжи. Именно благодаря тёмным мыслям Моргота светлые разумы жителей Арды помутились неблагопристойной мзгой. Варда преисполнилась уверенности в своём предназначении. Всю её суть охватило огнём знания, сосредоточенного на мысли об убийстве тех, кого посыльная-гномка звала Миас. Великая Валиэ, безусловно справедливая для старших детей Эру, ощутила себя мечом правосудия. Это чувство, полное в своей силе, пришло из самых глубин сознания и наводнило собой голову, сердце, душу. Манвэ был прекрасным супругом и действительно благородным правителем. Он достойно нёс венец Короля, нарочито спокойно исполняя волю Всевышнего. Его судьба лежала в долине компромиссов, равновесия, правильных решений — он просто не был способен принимать на себя риски. Таким уж был создан и с этим ничего нельзя было поделать. Варда знала, что даже сейчас, чувствуя на затылке леденящее дыхание смерти, Манвэ попытается найти точку баланса для предотвращения каких-либо конфликтов в Средиземье. Но разве можно было вести переговоры с предателями? Разве стоило прощать тех, кто некогда отрёкся от общепринятых идеалов? Нельзя допустить в совершенном мире диссонанса — в противном случае, мир более никогда не будет совершенен. Вздохнув, Варда тонко улыбнулась. Внезапное спокойствие и леность одолели её. Зная теперь, как будет поступать в дальнейшем, Всемогущая прикрыла в неге веки, представляя себе свершение задуманной мести. Тени ползут в разные стороны тогда, когда пляшет огонь. Люди и эльфы поклоняются стихиям, веруя, что их сила и первоестественность защитят от бед и несчастий. Однако никто не принимает всерьёз посредственные связи между тьмой и светом — те монументальные столпы мироздания, что движут стихиями и направляют их в нужные русла. Варда хмыкнула, найдя забавным этот факт. Ей нужен был союзник. В немой войне, когда нельзя действовать открыто, и каждый шаг приходится подвергать переосмыслению, необходим партнёр, приверженный общим целям. Задумавшись, Варда сложила руки на груди. Отчаянные времена. Союзы в них заключаются тоже отчаянные.••••••
Отчаянные времена. Союзы в них заключаются тоже отчаянные. Иногда именно эти союзы предрекают будущее целых поколений. Так было во времена Мелькора. И в расцвет власти Саурона. И будет всегда, до заката времён. Элронд обернулся, разглядывая лицо Арвен. Дочь выглядела утомлённой, но в её лице полыхал огонь, и уста подёргивались в нетерпении. Нежный лик не мог обмануть мудрый взор эльфийского владыки: за открытой мягкостью Арвен скрывала смелость, позавидовать которой могли самые бравые Короли и Властители. Нет, не напугалась Ундомиэль при появлении в Имладрисе господ Амана, не задрожала она при встрече с Аратар. Лишь более мрачным стал взор молодой эльфийки, рябью сомнений покрылся открытый взгляд синих глаз. — Зачем ты призвал нас к себе, Владыка? — Алиора, осунувшаяся от нескончаемых переживаний, прижалась к мужу. Последний, сжав руку супруги, опустил взгляд к полу. — Мы будем рады любым новостям… так или иначе. Родители Нанивиэль. Элронд знал их очень давно. Исполнительные, умелые, они любили искусства и оба были прекрасны в науке врачевания. Такие далёкие от войны, не приемлющие насилие ни под каким предлогом, они вверили в руки своего господина единственную дочь, так на них непохожую… Элронд тяжело, надрывно вздохнул. Потеря Нанивиэль стала для всех горькой утратой. Тем страшнее становилось за её судьбу, чем больше становилось понимание затаившейся в Мордоре угрозы. — Я собрал Вас здесь, — бессмертный обратился к присутствующим тихо, силясь не нарушить уютную защиту уединения, — чтобы рассказать о произошедшем в круге Валар. Но прежде… Он выждал минуту, прислушиваясь к собственному чутью. Интуиция трубила тревогу, предупреждая об опасности. Однако в этот раз эльф не был уверен, от кого стоило ожидать удара. Поджав губы, Элронд перевёл взор к мрачной, полусонной гномке. — Мне нужно знать, говорил ли кто-нибудь из вас с той, кого величают Красной Колдуньей? Осаа дёрнулась, услышав о мордорской чародейке. Задрожала, будто попала под шквал морозящего ветра. Гордая и величавая, гномка в секунду растеряла весь свой пыл и маска надменности слетела с её лица растерзанной в клочья мозаикой. — Она явилась сюда, в Ривенделл, будто всеми ожидаемая гостья, — не пытаясь придать словам никаких эмоций, Элронд коротко кивнул дочери. — Пришла к Валар и села с ними за стол, будто равная им по силе и духу. Интересного провожатого вы выбрали для себя, Арвен. Сложно противостоять тому, кто ничего не боится. — Ниар была здесь? — лицо Арвен не то просияло удивлением, не то вспыхнуло яростью. — Зачем она приходила? — Предлагала мир, — Элронд развернулся на месте, сложив руки за спиной. Теперь он мог спокойно следить за приглашёнными. Ему хотелось оставить этот разговор втайне от всех, в том числе и Валар. — Проявила силу, показав свои истинные возможности. Говорят, что реальной властью обладает тот, кто может уничтожать. Моё мнение: Ниар способна не только на уничтожение. Если она нам враг, как подумал бы я всего луну назад, то враг очень хитрый и мудрый. — Она говорила о нашей дочери? — смуглый эльф, отец Илийи, взволнованно встал с места. — Она упоминала о Нанивиэль? — Нет, — Элронд покачал головой, — К сожалению, нет. Однако нет оснований полагать, что она… — Бессмертная жива, — молчавшая до сей поры Осаа резко перебила владыку Имладриса. В голос её проникли пронзительные нотки отчуждения. Аккуратно поднявшись со своего места, гномка встала напротив мужчин и мягко улыбнулась им. — Она находится под защитой магов Дор-Даэделота, её жизни ничего не угрожает. Более чем, она сама пожелала остаться в Мордоре. Никто не держит силой маленькую Нанивиэль. Волна холода прокатилась по телу и Элронд, сглотнув, коротко кивнул гномке. Он смотрел на неё и видел, как жёсткость проступает в её шагах, как неизмеримая мощь иной раз проскальзывает в речах. Он ожидал подобного, а потому не был удивлён. Чего нельзя было сказать об остальных. Не понимающие, что происходит, родители Илийи в страхе переглянулись. Арвен, распрямив плечи, подошла ближе. — Как давно? — Элронд заглянул гномке в глаза, пытаясь отыскать за ледяной стеной взора уже знакомые пламенные огоньки магии. — С самого начала, господин, — Осаа и не думала отводить взгляда. Приосанившаяся, она будто бы даже стала выше. — Я проклята, а потому могу слышать и чувствовать то, что слышит и чувствует Красная Колдунья. — Ты знала, что она явится на Совет? — вопрос был озвучен не для того, чтобы услышать ответ, а для того, чтобы убедиться, что гномка не лжёт. Впрочем, даже правда могла оказаться инструментом обмана. Элронд с любопытством оглядел свою собеседницу. — Знала, что она где-то поблизости? — Да, знала, — подтвердила гномка. — И она хочет поговорить с вами. Со всеми вами. Через меня. — Интересно, зачем? — владыка Имладриса отчаянно пытался уцепиться за какую-нибудь идею, объясняющую то, что открылось его взору. Предвидение говорило, что предстоящий разговор может стать основой для шаткого мира между Тьмой и Светом. А вот разум сопротивлялся, неспособный оценить нависшую над Долиной опасность. Осаа, будто предвосхищая его мысли, улыбнулась. Тонко, ядовито, остро. Элронд вдруг понял, что уже говорит не с матерью Торина Дубощита, но с наследницей Железной Короны. Прочистив горло, маленькая подгорная женщина деловито и как бы невзначай бросила резкий, правдивый ответ: — Затем, господин, что воистину управляет народом не тот, кто может подчинить, а тот, кто может убедить.••••••
— Затем, господин, что воистину управляет народом не тот, кто может подчинить, а тот, кто может убедить. — И отчего же я должен пытаться быть более приветливым, чем я есть на самом деле? Неужели мало простого милосердия в подтверждение моей воли? Знаешь, Майрон, по-моему, вы все немного забыли, кем являетесь. Раньше верили слову, как гаранту. — Всё меняется, господин. Народ из толпы делает лидер. И чтобы создать крепкий народ, нужно уметь делать лучшее — лучшие дома, лучшие сады, лучшие библиотеки. Остальное приложится само собой. — Хватит. Хватит называть меня господином. Ты клялся в верности не хозяину, а побратиму. Может, прекратишь ёрничать и попытаешься донести свою мысль проще? Диалог прервала неловкая пауза, повисшая между друзьями. Феанор, ставший невольным свидетелем странной беседы двух тёмных владык, замер на месте, не зная, как поступить. Казалось, ни Мелькор, ни Саурон не ведали о его присутствии. — Я к тому веду, что, пожалуй, не стоит так наседать… на людей. Все сбиты с толку происходящим. Право, я и сам не знаю, что творится. Не верю до конца в твоё возвращение. Пожалуй, не могу осознать разом всё то, что пришлось пережить. Мелькор рассмеялся и ответил что-то. Феанор, колеблясь, огляделся. Кинн-лаи, державшие Лотлориэн в осаде, не обращали на нолдо никакого внимания: поглощённые ритмичной работой, они складывали свой небогатый скарб в наспех связанные сумки. Умело и деловито сортируя вещи, эльфы Белерианда шушукались между собой, лишь иногда бросая долгие взоры на своих повелителей. Судя по всему, они не испытывали страха или трепета пред возникшим из пустоты Морготом. Выражение их хищных лиц более всего походило на радость. Феанор поморщился. Ему не нравился придуманный план, он сам не одобрял затеянного. И при этом чутьё требовало поступить опрометчиво, так, как он никогда бы не поступил в прошлой своей жизни. Буркнув себе под нос ругательство, кузнец вышел из тени ветвистого куста в неясный свет костров. — Эй, проклятые! — он постарался вести себя храбро, придав собственному виду напускной бравады. Люди привыкли видеть его горячим и жёстким. Не стоило разочаровывать публику. — Я думал отчего-то, что вы не ходите пешком по земле! Иначе на кой вам ящеры с крыльями? К нему обернулась пара удивлённых авари. Саурон и Моргот, стоявшие чуть поодаль, спокойными взорами окинули гостя. Чувствуя себя дураком, Феанор выдавил из себя злобную улыбку. Они ждали его. — Мы живы, мы никуда не торопимся, так почему бы не пройтись? — Мелькор, добродушно хохотнув, подмигнул товарищу. — Я же говорил тебе, что он явится. Вот и явился. Ты должен мне очень много вина. Майрон, возмущённо морщась, громко выругался. Закончив гневную тираду, буркнул что-то и ушёл восвояси. Феанор из его слов разобрал лишь невнятное «припёрся, увалень…». Очевидно, он не был рад видеть рядом лицо злейшего врага. Впрочем, тут их с Феанором чувства совпадали. Бессмертный, как ни старался, не мог, да и не желал, погасить пыл ненависти к Морготу и всей его шайке. Пождав губы, Король обернулся к мятежному Вала. Последний, терпеливо дожидаясь в стороне, улыбался краешками губ. — Я согласен, — не было смысла ходить вокруг да около, поэтому Феанор перешёл сразу к делу. — Согласен на твоё предложение. Я ничего не теряю в итоге. Быть может, ты только сумеешь вконец растоптать мою гордость. — Очень мудрое решение, Феаноро, — Мелькор использовал очень плавный квенья, и речь его была грамотна и мелодична. Как никто другой мятежник ценил древнее слово и понимал его суть, а потому был прекрасен в своём умении говорить. И каждый звук срывался с его уст преисполненный смысла, тайного и тёмного, как прошлое всея Эа. — Я с удовольствием окажу тебе честь и познакомлю со своими детьми. Однако прежде ответь, почему ты решил присоединиться ко мне? — Я не… — Феанор попытался поправить Мелькора. Однако последний поднял руку вверх, перебивая кузнеца. Чёрные глаза Вала полыхнули недобро. — Хорошо. Почему ты решил воспользоваться моим предложением? Я не верю, что ты вдруг воспылал ко мне уважением, и забыл прегрешения, и уверился в моей правоте. Я всё ещё вижу и слышу твою ненависть, ощущаю в тебе желание крови. Однако позади ты оставил родню, и свой народ, и свой дом. Ты сейчас в стане врага. Не боишься? — Ты дал мне слово, — Феанор осклабился. Ему и самому было тошно. Однако Галадриэль никогда бы не одобрила его желания увидеть воочию носителей света Сильмарилл. А Феанор никогда и ни у кого не спрашивал разрешения. Своё он привык брать силой. — Верно, — Мелькор задумчиво оглядывал бессмертного, всматривался в его лицо, будто впервые видя. — Ты точно не тот буйный мальчик, каким был на заре эпох. — Да и ты далеко не всемогущий Моргот, которым глупые женщины пугали детей, — он не стал сдерживать пыл, и раздражение просочилось в его голос. Вконец теряя терпение, Феанор злобно бросил взгляд в сторону Саурона. Последний помогал навьючивать тюки поклажи на спину дракона. — Он хотел убить твоих детей. Он предатель. Почему ты не покараешь его? — Кто из нас не ошибается, правда? — пристальный взгляд мятежника буравил затылок. Мелькор всё ещё изучал случайного гостя в своём лагере. Феанор невольно поёжился, не зная, чем мог так заинтересовать Вала. — Майрон по сути своей также горяч и опрометчив, как ты. Им руководят чувства, а не разум. И иногда эти чувства выходят из-под контроля, проходят через метаморфозы, обугливаются в доменных печах невзгод. Вы похожи больше, чем тебе может показаться. — Он подлый лжец, предатель, искуситель, — Феанор содрогнулся, пытаясь представить в себе эти черты. Нет, даже для него это было слишком. — К чему бы он ни прикасался, что бы ни пытался сотворить, выходит зло. Тиран, чуть менее кровожадный в сравнении с тобой. Я же никогда не был сторонником кровопролития. — Избавь меня от своей спеси, эльф, — Мелькор добродушно рассмеялся и жестом пригласил Феанора ступить вперёд. Авари разбегались пред своим хозяином, но не оглядывались на него и не пытались лебезить. Они чувствовали себя в безопасности рядом с Тёмным Владыкой, и, казалось, ступали с ним вровень по бренной земле. — Я знаю Майрона очень давно. Когда мир ещё был колыбелью, а не столпом, Саурон служил не мне, а Аулэ. Однако дружбе нашей столько же лет, сколько миру. Мы спорили с ним часто, и часто мой добрый друг не соглашался с моим видением вселенной. Он очень умён, ловок и честен с теми, кого любит и кого истинно ценит. Не делай поспешных выводов. Попытайся… понять нас. — Именно так, да? — Феанор, шагая по правую руку от Мелькора, покачал головой. — Именно так ты переманивал к себе светлых слуг Валинора? С этих слов ты начинал беседу, желая втравить Майар и Валар в паутину своей лжи? — Ты только что предал свой народ, Феанор, — Мелькор замедлил шаг и посмотрел на нолдо сверху вниз, как обыкновенно смотрят отцы на своих неразумных детей. — Ты повторил свой выбор, сделанный тысячу лет назад, желая вернуть сокровище, которое, по сути, уже никому не принадлежит. Из-за тебя был проклят весь твой род, и навеки крови нолдо оказались запятнаны бесчестием и алчностью. Я бы с радостью подискутировал с тобой на эту тему, и, однако… стоит ли? Ты здесь. И я рад этому. Есть ли тебе что сказать, мой старый враг? Феанор вспомнил лицо Галадриэль. Красивое умиротворённое лицо лесной Владычицы, считающей себя достаточно мудрой и достаточно осторожной. Она приютила его, отогрела, напоила и накормила. И при этом ни разу не поверила его словам и его предупреждениям. Феанор платил ей тем же — учтивостью и недоверием в одном флаконе. Прав был Мелькор в своих суждениях о природе вещей. Не он — этот странный Тёмный Владыка — был причиной падения мира. Мир сам прогнил давно. Поэтому, вздохнув, Феанор покачал головой. Говорить было не о чем.••••••
Говорить было не о чем. Все линии сходились к одной единственной точке, к апогею истории, к концу всех концов. Ниар провела ладонью по воде, и стало гладким зеркало мелкого озера, и утонули в нём отражения. Она видела время и предвосхищала возможности и вероятности. От этого становилось только хуже, ибо какой бы путь она не избрала, суть итога не менялась никак. И чем больше Ниар сопротивлялась судьбе, тем тоньше и чётче становился избранный ею путь. И каждое произнесённое слово отрезало возможности к отступлению, и снова и снова определённость смыкалась у неё на шее подобно петле. Она оставила записку Торину, надеясь заполучить его прощение до того, как станет слишком поздно. Нет, Ниар прекрасно знала, что уже никогда не сможет быть рядом с Королём-под-Горой: чересчур благородным оказался для неё этот смелый синеглазый сын гор; его храбрость и доблесть сжигали сердце Красной Колдуньи. Она была его не достойна и признавала этот факт. С горечью, злобой и слезами. Она слушала Майрона. Он изменился в Куме. Будто бы Бездна пожрала его и исторгла из себя уже перекованным в нечто более цельное, сильное, смелое. Хотела бы Ниар знать, с какими демонами Майрону удалось сразиться там, за стенами сущего мира. Но эти мысли Саурон прятал, и не давал взглянуть на них даже мельком. Зато его душа пела и цвела и, преображённый, он полыхал чувствами и молодостью. А вот Ниар не была способна ощущать… Она хорошо притворялась, но ничего не чувствовала к нему — вообще ничего. О чём искренне жалела. Она поговорила с Элрондом и сделала ему предложение, от которого эльф просто не смог отказаться. Бессмертный принял верное решение. В отличие от многих других, он не побоялся бури, но пропустил её сквозь себя. В итоге буря ушла, а он остался. Более Ниар не желала разрушать Ривенделл. Она слышала брата и сестру — они занимались государством. На них сейчас держался весь Мордор, ставший вдруг центром зарождающейся Империи. Или возрождающейся Империи? Как посмотреть. Ниар нежно улыбнулась, вспоминая их лица. Без поддержки Талриса и Анаэль она бы не справилась. Грусть издалека тронула её сердце. Сверкающий взгляд скользнул по зеркалу озера и остановился на отражении. Впервые за долгое время Ниар глядела на саму себя, измождённую, истощённую, болезненную. Сила и слабость соединились в ней, слились в единое целое, став частью умирающей, агонизирующей души. Бледное лицо на фоне грязных, засаленных волос; взор лихорадочно блестящих глаз; кривоватая улыбка обветренных губ — её истинный облик, без магии, без обмана. Она чувствовала, как растёт внутри давление силы, и как сила эта пожирает плоть, и растворяется в Тайном Пламене её сущность, и Вечность заполняет собой полые вены. Она видела тень за своей спиной, как напоминание о том, что ничего в этом мире не вечно. Дар, Балитрафалемир-мун-Белерианд, показал ей сокрытое — и она впервые познакомилась со своим провожатым туда, откуда нет возврата. Зловонное дыхание смерти щекотало… Ниар ударила по воде, всколыхнув рябь. Очень много дел оставались незавершёнными. Сосредоточившись, она попыталась вспомнить его лицо. Сквозь тело пробежала волна магии, и проскользнула она сквозь пальцы, впиваясь в материю. Красная Колдунья отыскала во тьме тот голос, который хотела услышать так давно. — Отец?...