••••••
Потому что невозможно погасить Негасимое Пламя. Ведь оно — Негасимое. Яростное и живое, сочащееся кровью, болью, потом и мочой. Оно в теле, в духе, в воздухе, в грязи, даже в пыли — суть бытия, держащая в едином кулаке крупинки мироздания. А Талрис… Он был частью того странного и дикого механизма, что был способен перекроить вселенную. Теперь Илийя ясно видела это. —Помощь? — он протянул эльфийке руку. Оскалившись, бессмертная раздражённо спрыгнула с седла. — Не нуждаюсь, — подчёркнуто надменно бросила Нанивиэль. Она бы с радостью сменила тон на мягкий, на податливый и раболепный, но Талрис был врагом. Восхитительным и мудрым, однако — врагом. Он взял её с собой в путешествие. Зачем-то. Илийе казалось, что просто забавы ради. Большую часть пути колдун молчал, хладнокровно выслушивая бурчание и стоны своей попутчицы. Иногда бросал ей те или иные фразы, скорее обще-примирительные, нежели конкретные. Илийя старалась всё чаще вывести его из себя, однако Талрис проявлял воистину неисчерпаемое терпение. Они направлялись в Гондор. Как объяснил ей Миас, чтобы начать этап «активных переговоров». Что под этим понятием подразумевал чародей, Нанивиэль не знала, однако надеялась, что не резню. Впрочем, всякое могло быть. С момента возвращения Тёмного Владыки прошёл ровно месяц: молодая луна обернулась старой, сменилась погода, подули иные ветра. Мордор всё это время жил своей странной, отстранённой от всего мира жизнью. Медленно, но верно, росли небольшие постройки в столице мрачного царства, ширились дороги, появлялись маленькие рынки и первые ярмарки. Илийя, которой Талрис позволил спокойно путешествовать по стране в сопровождении Патао, за этот короткий промежуток времени успела многое узнать о тех, кого её бессмертные собратья именовали «дикими варварами». Право, она действительно часто находилась в компании тёмных эльфов. Вначале она отважилась заговорить с ними в Лугбурзе. Потом вышла на улицы, чтобы наблюдать за их работой. И спустя какие-то считаные дни присоединилась к их трудам, вслушиваясь в разговоры ночных эльдар, перенимая их пение, обучаясь к их традициям. Они были воистину удивительными существами. И не только потому, что в их жилах текло дыхание ночи, а в глазах плескалось бескрайнее море звёзд. Гораздо занятнее внешнего лика оказался их внутренний мир — полу-орочий, полу-эльфский. К своему удивлению Илийя узнала, что все они — безоговорочно — помнили былые жизни в проклятых телах уруков. Их память хранила в себе постыдные кровавые мысли и жестокие желания, сродни животным инстинктам, таящимся в глубинах сознания. Они признавали свою прошлую жизнь и не отказывались от неё, без стыда и колебаний подтверждая своё истинное происхождение. Их невероятная смелость и мудрость удивляли. И заставляли восхищаться. Авари слышали голос предков — ту самую песнь времён, что давным-давно утратили светлые эльдар. Их наследие веками передавалась от отца сыну, от матери дочери, по узам и линиям, которые никто не может ни развеять, ни разрушить. Эта странная память, сокрытая в крови, позволяла кинн-лаи быстро учиться, приспосабливаться к новому, воспринимать мир именно таким, каков он есть. Возвращая в Арду авари Белерианда, Ниар раскрыла для них потенциал их предков. Как объяснил Илийе Миниа, каждый орк, обращённый Красной Колдуньей, при преображении получал не только новое тело, но и миллионы томов памяти своих древних родственников. Таким образом кинн-лаи обрели колоссальный мнимый опыт, включающий в себя знание языка, истории, искусств врачевания, градостроительства, охоты и убийства. Именно по этой причине детям Мелькора не пришлось столкнуться с определёнными культурными трудностями в процессе воссоздания своей Империи. Авари просто не нуждались в опеке или попечительстве: осознание собственного места в мире пришло к ним вместе с новой жизнью. Орки были сильным народом — вечно голодным, свирепым, грубым. Кинн-лаи были очень на них похожи, однако при этом не страсти властвовали над разумами новоиспечённых бессмертных; авари сами управляли своими эмоциями. Они не боялись будущего, не страшились битв, не беспокоились о неудобствах. Эти эльфы были ближе к природе, и при этом сохраняли в себе то качество, которым могут похвастать далеко не все светлые эльдар — кинн-лаи умели создавать. В этом был их великий дар миру, губительный, но прекрасный. Илийя, моргнув, огляделась. Вокруг простиралась приятная глазу речная долина, ничем непримечательная и, казалось бы, весьма заурядная. Талрис, стоявший рядом, оглядывал с улыбкой скучный пейзаж. — Мы что-то конкретное ищем или тут под кустом башни Итилиэна, да я и не приметила? — квенди подошла ближе к чародею, пытаясь проследить за его взглядом. Талрис лишь хохотнул, заметив любопытство попутчицы. Чуть прищурившись, мотнул головой в сторону. — Что ты видишь, Илийя? — сын Мелькора, сложив руки на груди, развернулся к эльфийке. Молодое лицо лучилось искренним любопытством. — Что-то, что может привлечь внимание? — Вижу воду и сопки, сопки и воду, почти всю дорогу от Лугбурза только эти картины и лицезрею, — Нанивиэль поджала губы. — Я думала мы едем в Гондор. В какой-нибудь большой город, покорять сердца людей. А мы только и делаем, что таскаемся по полям и равнинам. Ах да… ещё мы частенько заглядываем в посёлки местных жителей, чтобы перекусить в какой-нибудь харчевне жирной и противной едой. Талрис звонко расхохотался, да так, что слёзы из глаз брызнули. Чуть же утихомирив смех, покачал головой, вглядываясь в возмущённое и обиженное лицо Илийи. Последняя хмуро ершилась, как мокрый воробей. — Ладно, ладно! Я больше не буду потешаться над глупостями, что срываются с твоего остренького язычка, — Миас, приобняв эльфийку за плечи, рукой указал на речку. Илийя податливо повернулась. — Я сказал тебе, что мы едем на переговоры. Так и есть. Моя страна нуждается в поддержке, союзниках, новых торговых путях, деньгах и армии. Чтобы преумножить имеющееся не обязательно идти войной на всех соседей, не обязательно даже вынимать из ножен меч. В отличие от тебя я понимаю, что постоянство сил во вселенной определяются двумя вечными и нерушимыми законами — глупостью и случаем. Когда две эти сферы пересекаются, для таких, как я, возникают новые возможности. Посмотри внимательнее на берег, Илийя. Нанивиэль, не зная, чего от неё ожидает колдун, вздохнула. Вновь окинула беглым взглядом поросший камышом берег Андуин. Над тихой запрудой, где течение почти исчезало, гулко щёлкали крыльями многочисленные стрекозы. Иногда из глубин зарослей доносились смачные жабьи рулады. У самой кромки воды лежал труп крупной серны, уже вздувшийся и воняющий. Над останками животинки кружилась стая жирных мух. — Обычно нас убивают не враги, а собственное невежество и леность, — Талрис, хмыкнув, указал рукой в западном направлении. — Там дальше, вырезанная из цельного камня, покоится великая крепость Минас Тирит. Воистину, она непреступна, красива и крепка. Настоящий гений зодческого дела. Для врагов людского рода эта страж-крепость — непробиваемая стена, а для людей в городе — настоящий щит. Однако даже она, эта чудесная постройка из белого камня, может превратиться в клетку. Я палец о палец не ударю, чтобы взять Минас Тирит. Он сам падёт ниц предо мной. — Что ты такое говоришь? — Илийя, чуть отстранившись от Талриса, непонимающе оглядела его лицо. Вновь хищные черты проступили в улыбке колдуна и бессмертная, нервно сглотнув, поёжилась. — Этот олень пал не от стрелы охотника и не от клыка лютого зверя, Нанивиэль, — Талрис стал серьёзен. — Его сгубила болезнь, некогда покорившая Осгилиат. — Ради всех святых, ты занесёшь в город чуму? — кровь отхлынула от лица и Илийя, задыхаясь, отшатнулась прочь. Широко распахнутыми глазами она уставилась в сторону разлагающегося трупа серны. — Разве… разве так можно? Ведь в городе живут ни в чём не повинные люди! И как ты вообще собираешься проникнуть в город? Знаешь что… я не стану помогать тебе в этом! Талрис снова расхохотался, подхватил Илийю на руки и смачно чмокнул её в губы. Раскрасневшаяся эльфийка тут же замолчала, давясь воздухом, смущением и клокочущим в груди огнём. Колдун точно знал, что делает. Илийя была в этом уверена. И за каждым его словом, действием или добрым поступком стояли вполне конкретные цели. Однако ей так хотелось, чтобы сын Мелькора не останавливался — и чтобы продолжались скучные споры в пути, и мимолётные прикосновения, и жаркие взгляды, под которыми могли растаять вечно холодные шапки Мглистых Гор. — На войне покоряют не города, а сердца, моя милая маленькая квенди, — Талрис тепло улыбнулся. Коснулся рукой лица Нанивиэль, приподнимая вверх подбородок. В его тёплых чёрных глазах отражались солнечные лучики. — Мне не нужны смерти этих людей, мне нужно лишь их смирение. Пусть они поклонятся мне, и я гарантирую им покой, богатство, долгую жизнь и порядок. Если нет, то я уничтожу города Гондора один за другим, не разбив при этом ни камня. Ведь никто не может управлять руинами. А ради честности спора, давай поступим так. Ты сама попытаешься пронести в город чуму. Сама решишь, стоит ли Минас Тирит моего снисхождения, или же нет. — Ты сдурел, чародей, — Илийя говорила грубо, однако прижималась всем телом к колдуну, не смея оспорить его верховенство над собой. — Как я сделаю это? Да и зачем мне это нужно? Я против войны. — Я тоже, — Талрис одной рукой потянулся к карману изодранной в походе накидки. — Если всё пойдёт не по моему плану, обещаю убраться из Гондора и в ближайшие годы на его территории не появляться. Ты можешь помочь мне, а можешь и не помогать. В ответ на вопрос «зачем?», я, пожалуй, скажу так — из интереса. На вопрос как… Миас ловко вытащил из-под ткани маленький золотой кругляш. Монета засияла под солнцем. Сердце Илийи ухнуло в пятки. Стоило ожидать такого поворота событий. — Искушение, не правда ли? — Талрис покрутил золотой в руке. — Насколько чисты людские сердца? Будет тебе урок, Илийя. Знай — королевство пало из-за незабитого гвоздя.••••••
Знай — королевство пало из-за незабитого гвоздя. Помни эту истину, не забывай о ней и всегда будь начеку, ведь мелочи в итоге могут повлиять на исход воистину грандиозных сражений. А что такое мелочь? Это слово, брошенное вскользь; это перерезанная пуповина младенца, сбитый фонарь или остывший чай. Всё имеет значение и у всего есть смысл. Мелькор задумчиво наблюдал за языками пламени, вздымающимися в вечернее небо. Костёр полыхал жарко и громко, привлекая к себе стайки мотыльков. Где-то вдали урчал водопад — во всей своей красе Раурос издавал звуки, подобные гортанному рёву диких зверей. Шум воды успокаивал сердце, а сладкий вечерний воздух нагонял дрёму. Вокруг на ночлег устраивались Авари. Без суеты и лишних движений они готовили еду, расстилали по траве одеяла, беседовали тихо и непринуждённо. Мелькор успел познакомиться с каждым из них. За месяц путешествия от врат Лориэна к Мораннону он сыскал со стороны кинн-лаи уважение и заслужил их доверие. Они без страха говорили с ним, честно делясь мыслями и идеями. За долгие годы общения с орками сам Мелькор успел забыть, каким прекрасным народом были авари Белерианда. И вот он снова видел их, восставших из пепла сгоревшего времени. Ночные эльфы поведали вновь обретённому Владыке историю своего возрождения. Они рассказали Мелькору как Красная Колдунья, великая и справедливая в своей силе, вернула их проклятым орочьим телам былой облик и силу. Как она, обращаясь к самым истокам магии, обратила их чёрную кровь в алый цвет. И вновь они услышали пение собственных сердец, и более не были пленниками страстей и желаний. К оркам вернулась память их предков, и бессмертие, и мудрость. И не было больше на землях Мордора искажённых в муках и агонии серокожих уродов; на их место пришли те, кто некогда властвовал над ледяными просторами Дор Даэделота — славные воины авари, павшие жертвами злого рока. Мелькор помнил, как менялись их лица. Как стремительно охватывала болезнь целые поселения тёмных эльфов. Как они кричали в голос, когда плавились кости, и огнём горела кожа, сереющая на свету. Тела преданных ему кинн-лаи сжирала чума, неподвластная лечению. Они превращались в чудовищ, потому что так захотела Вселенная. И ничего не мог поделать Мелькор, ведь его слово не властвовало над словом Создателя. Со временем его скорбь утихла, и привычным стал новый лик авари, и стёрлись из памяти мелодичные песни свободного племени тёмных эльфов… Моргнув, Мелькор вздохнул. Сел чуть поближе к костру, спиной уткнувшись в покатый валун. Над головой шелестела крона раскидистой осины. Как же вышло так, что Ниар сумела обратить вспять проклятие Эру? Как получилось, что её магия возобладала над древней жестокостью? Почему она вообще решила попробовать осуществить столь дерзкую идею? Какую цену она озвучила Эру при спасении того гнома, о котором так долго и злобно повествовал Майрон? — Я всё ещё не могу понять, почему мы идём пешком, — что-то плюхнулось Мелькору на грудь и он, вздрогнув, поднял взгляд вверх. Над ним, подбоченившись, стоял Феанор. Широкая улыбка уже пару дней не сходила с его лица. Состроив миловидную гримасу, Мелькор стащил с рубашки оброненную эльфом флягу. — Что это? — он вопросительно покачал небольшой бутылью в воздухе. — Лучшее пойло из того, что мне когда-либо доводилось пробовать, — смело признался Феанор. Пылая глазами и не слишком-то заботясь о соблюдении приличий, нолдо уселся рядом с Мелькором. — Хороший крепкий самогон. Ребята обменяли его на пару фазаньих тушек в последнем людском селе. Считаю, эта сделка была полностью оправдана. Мелькор с интересом отвинтил крышку и принюхался. В нос ударил очень резкий запах алкоголя. Не задумываясь о последствиях, Вала пригубил предложенный напиток. Тут же обжигающая волна едкой жидкости полоснула язык и горло. Мелькор поморщился. — Бодряще, это правда, — он облизал губы, возвращая флягу хозяину. С любопытством воззрился на собеседника, пытаясь угадать его мысли. — Откуда столько веселья, позволь поинтересоваться? Вопрос казался Мелькору резонным. Он не был рад присутствию Феанора рядом, но, надо отдать должное бессмертному — эльф очень быстро обжился в новой компании. Не чурался работы, не говорил громких слов, не порицал своих тёмных собратьев. И, что самое интересное, ни разу не нарвался на конфликт. Верховный Король Нолдор, запертый в смертном людском теле, вёл себя именно так, как подобает вести себя владыке державы. Раньше подобного благоразумия умелец не проявлял. — Скольких ты убил, Мелькор? Может я просто рад тому, что жив ещё, — Феанор, хмыкнув, сам приложился к фляге. — А если честно, скажу так. Я предвкушаю встречу. Понятия не имею, что ощущаю — злость, радость, гордость, ненависть. Понимаю, что мы уже подходим к земле, которую твой… хм, собрат?... называет Мордором. И представляю, как увижу свет Сильмарилл в глазах твоих детей. Я с трудом осознаю этот факт. И не понимаю, отчего становится смешно. Почему жизнь так иронична? Они обменялись уставшими взглядами. Некоторое время молчали, наблюдая за тем, как трое авари играют в карты. — Ты мог уничтожить Лориэн. Почему не уничтожил? — спросил Феанор, не отрывая взора от игры. — Почему вообще все считают, что целью моего существования является уничтожение? Это пошло, — Мелькор с отвращением фыркнул. — Зачем мне было уничтожать этот город? Он красив. — А почему ты отправил дракона домой? Ты так и не ответил, отчего мы все вынуждены идти пешком, когда ты много веков назад сотворил крылатых чудищ, — в голос Феанора проникла странная, пронзительная горечь. — Потому что хорошая погода и я слишком долго сидел на коленях, чтобы пренебрегать возможностью двигать ногами, — Мелькора передёрнуло. В Куме он никогда не был одинок. Тьма разделила с ним целую вечность, предоставив возможность познакомиться с собственными страхами и слабостями. — К чему эти вопросы, нолдо? Феанор нервно хохотнул. Подал Мелькору выпивку, улыбаясь. — Ты допускал столько жертв, но решил пощадить Галадриэль. Ты убил моего отца, но сохраняешь мне жизнь сейчас. Ты уничтожал города, но говоришь о мире. Ты был для меня воплощением зла, но теперь я вижу, насколько ты слаб. Как чудовище может быть таким человечным, Мелькор? Как оно может любить? Как оно может рассуждать о справедливости? Я иду вместе с вами в проклятую страну, чтобы увидеть детей своего главного врага. Схожу ли я с ума? Вероятно, да. Терзания. Мелькору хорошо был известен путь, на который Феанор только ступил. Когда душа больше не знает, где сокрыта правда, и подвергает сомнению существование самого мироздания, разум начинает искать ответы в логике, которой просто нет. Он грустно улыбнулся, чувствуя, как внутри приятно растекается тепло самогона. — Раньше я думал, что имею право предоставлять людям выбор, Феанор, — Мелькор, облизав губы, сосредоточил взгляд на костре. Стремительно темнело, и прохлада опускалась на засыпающие земли. — Я считал себя эдаким праведником в толпе глупцов, идущих на поводке у Первого Певца. Я видел себя воином свободы. Однако теперь я понимаю, что это не моя война, а свобода — лишь кинжал, который каждый вправе вонзить себе в сердце. Хочешь знать, почему я решил отправиться в путь пешком, хотя каждый шаг доставляет мне неимоверную боль? Феанор коротко кивнул. Напряжённое лицо его расслабилось, и улыбка померкла, уступив место меланхоличной грусти. Мелькор вздохнул. — Потому что я не тороплюсь встречаться с ними. Боюсь, что стал им чужим. Боюсь не узнать в них своих детей, ведь они, вероятно, изменились за время моего отсутствия. Я боюсь, Феанор. Неужели в это так сложно поверить?••••••
Неужели в это так сложно поверить? Сложно принять изменения? Когда солнце сменяется луной, когда зима приходит в черёд лету, и мир, движимый ритмами, меняет лицо. — Выпьем же за нового вождя, и пусть правление его будет долгим, мудрым и справедливым! — Анаэль с силой ударила по кубку Януша, проливая вино. Горели огни, гудели барабаны, и степь, окутанная запахами разжигаемых костров, тонула в ночных танцах истерлингов. — Выпьем! Януш, не став спорить, отсалютовал волшебнице. Приложился к кубку, осушив его до дна. Тонкие ручейки кроваво-красного напитка растекались по его небритым щекам и скатывались по шее. — И пусть всегда наш путь освещает Ваша благодатная защита и опека! — новоиспечённый Мичкон, схватив со стола кувшин, наполнил до краёв кубок колдуньи. Грохнул шквал криков, застучали бурно серебром собравшиеся гости, и полились реки вина в честь избранного вождя племени. Истерлинги праздновали от души. Старый Мичкон погиб всего неделю назад, при обстоятельствах весьма отвратительных, но уже память о нём стёрлась и вольный народ, привыкший стойко переносить беды, веселился и танцевал под светом костров. Пир, устроенный в честь Януша, воистину был хорош — полнились яствами переносные столы, рекой лились медовуха и вино, один за другим приходили главы кланов, дабы поклониться в ноги новому Мичкону и преподнести ему дары в знак покорности. Анаэль тонко улыбнулась, отпила из кубка и уселась на стул. Януш решил, что ей следует занять место по правую руку от него — традиционно, там должен был восседать советник или верховный шаман. Анаэль ничего не имела против оказанной ей чести. Кочевники должны были запомнить её лицо и её силу. — Все идёт своим чередом, ведьма, — молодой глава племени, широко улыбаясь, плюхнулся в своё кресло. По его раскрасневшемуся лицу плясали оранжевые отблески огня. Чёрные хитрые глаза сверкали от возбуждения. — Даже Ламхин, этот сердобольный старый дурак, явился сегодня и принял с моих рук знамя моего клана. — Не стоит расслабляться, Януш, — Анаэль старалась говорить спокойно, хотя тон пришлось повысить; звуки музыки больно били по барабанным перепонкам, заглушая слетавшие с губ слова. — Мы избавили тебя от прежнего Мичкона, но остались ещё те, кто не верен. Тебе придётся постараться склонить их на свою сторону. — Мои люди уже готовят повозки с золотом и драгоценными камнями, госпожа, — Януш кивнул куда-то в сторону. Там, вдали от кибиток, ждал готовый отправиться в путь караван. — Кого-то подкупим, кого-то умаслим. А если не выйдет иначе, прольём кровь. Мы не боимся вырывать языки своих врагов. — Я знаю, Януш, — стоявший за спиной Лерос напрягся. Анаэль почти почувствовала, как вздуваются вены на руках назгула, как ходят от раздражения его желваки. — Но тебе нужно будет утвердиться в своём положении. Я помогла тебе разжечь войну; я же казнила твоего бывшего хозяина. Ещё долго будут пировать стервятники, растаскивая его останки по пустыням. И, однако, его тень ещё нависает над тобой. Не расслабляйся! Януш помрачнел, улыбка сползла с лица. Молодой и горячий, он с трудом сдерживал свой пыл. И уже он готов был провозгласить себя владыкой мира, имея при этом лишь малую власть над малым народом. — Здорово, конечно, у вас вышло поднять бунт, — вастак задумчиво уставился на танцующих вдали девиц. Полуобнажённые, они широко улыбались, купаясь в искрах и шелках. Кричали раззадоренные вином мужчины, хохотали женщины. — Самому мне такое было бы не под силу. И, однако, могу ли я и дальше рассчитывать на вашу поддержку? — Ты мой ставленник на этих землях, Януш, — Анаэль отодвинула прочь кубок. Голова болела, но разум оставался ясным. Последние дни ей и Леросу пришлось провести в кибитках местных. Выспаться хорошо не удавалось. — Твоя преданность будет щедро вознаграждена. Ты и твой народ не будете голодать или испытывать нужду в чём-либо. Это я могу обещать. Однако некоторые проблемы тебе придётся решать самому. — Вы говорили, что отдадите мне земли восточнее Лихолесья, госпожа, — в тон Януша проникла язвительность. — Именно эти земли я обещал племени. Они плодородны, широки, на них много рек. Власть, дарованная вами, останется при мне, можете не беспокоиться. И, однако, будет ли Ваше слово твёрдым? — Как обсидиан, Януш, — Анаэль растянула губы в сладкой улыбке. Ей нравилось играть с этим маленьким мальчиком, который не понимал, какую позицию занимает в игре. Наивный юноша верил, что сам всего добивался. Сам строил планы. Сам решал свою судьбу. — Торговые пути тоже будут открыты. Мои люди защитят ваши караваны там, где дорога окажется действительно опасной. Вы сможете торговать на землях Мордора, границы будут открыты. Остальные условия мы подтвердим договором. — Мой народ не ценит бумаги, ведьма, — истерлинг расхохотался, явно приняв слова волшебницы за шутку. — Мой тоже, — сообщила Анаэль своему собеседнику. Она перестала улыбаться. — Мой народ ценит кровь. Не став разъяснять своей реплики, она вышла из-за стола, осторожно отодвинув от себя тарелку. Отряхнула платье от несуществующих крошек, окинула долгим взором опьянённую толпу. Люди… — Я посмею удалиться, оставив Вас, господин, праздновать день своего возвеличивания, — Миас коротко кивнула Янушу. Истерлинг, не отрывая от неё взгляда, скривился. — У меня много дел. Буду ждать вестей, молодой Мичкон. Одним взмахом руки Анаэль приказала Леросу следовать за ней. Развернувшись, бессмертная зашагала в сторону от гудящей толпы. Народ не обращал на неё внимания, целиком и полностью охваченный праздничным настроением. Не удивительно. Для племени Януша началась золотая пора. — Отправляемся домой? — Лерос, нагнав волшебницу, вопросительно заглянул ей в лицо. — Или есть ещё нюансы, которым стоит уделить внимание? — Нужно будет избавиться от этого молодца так скоро, как только возможно, — не став вдаваться в подробности, эльфийка свернула на тропу, ведущую вон со стоянки истерлингов. — Хотя пока Януш может быть полезен. Не стоит, наверное, торопить события. А в остальном… — Разве нам не нужно назад, в Мордор? Ведь Ваш отец… — Лерос непонимающе пожал плечами. — Наверное, он уже там. И, вероятно, он хочет скорее с вами встретиться. — Вначале безопасность, затем всё остальное, — Анаэль остановилась, внимательно оглядывая своего спутника. Лерос с каждым днём становился всё более мужественным и степенным. Этот человек быстро учился. Редкое качество, тем более для существ, чей век столь короток. — Но ты прав, здесь мы свои дела закончили. Было бы неплохо заглянуть в Рохан, но, считаю, это путешествие может и потерпеть. Тем более, нам с тобой оставлено послание… Она склонилась над чахлым кустом, покопалась среди веток, выуживая из них стройную стрелу. У навершия сверкнуло серебро, забренчали бубенцы, разрывая мелодичной трелью грубые напевы степного народа. Анаэль, повертев в руках снаряд, огладила дланью древко. Тонкими пальцами ловко сняла привязанную к стреле записку. Вытянувшись в струнку, Лерос почти обратился в слух. Он знал уже, кто оставляет таким образом сообщения. — Сестра желает, чтобы мы как можно скорее отправились к Мораннону, — взор бессмертной скоро бежал от строчки к строчке, выуживая из неизвестных назгулу букв смысл. — Говорит, что держит путь в Мордор. Уверяет, что сама сумеет решить проблемы в Рохане. Желает нам удачного пути. — Как она узнала, что нам предстоит наведаться в Рохан? — Лерос нахмурился, вспоминая. — Её ведь не было в Барад-Дуре, когда Талрис отдавал распоряжения. Клянусь тьмой, Ниар не появлялась в крепости с тех пор, как мой хозяин покинул нас, прихватив с собой ваши сокровища. — Потому что это было бы логично, — Анаэль выбросила стрелу и записку. Щёлкнув пальцами, сожгла оба предмета, обратив их в пепел. — Не важно, насколько серьёзным является предложение мира. При ведении любой войны существует всего три главные цели: уничтожение военной силы неприятеля; захват ресурсов; переманивание на свою сторону ключевых союзников. При осуществлении двух последних задач первая уже не может считаться сложной. Лерос, хмыкнув, кивнул в знак одобрения. Анаэль показалось, что назгул отчего-то повеселел. Быть может, его просто радовала мысль скорого возвращения в родные края. Казалось бессмертной, что партнёру не нравятся обычаи истерлингов. Будучи вынужден оставаться среди кочевого племени достаточно долго, Лерос то и дело ворчал на диковатых владык степных краёв. Впрочем, Анаэль тоже была рада вновь отправиться в путь. Ей пришлось изрядно замарать руки, чтобы привести Януша к власти. Будь у Миас чуть больше времени, она сумела бы обойтись без рукоприкладства. Но топорные методы в итоге всегда оказывались наиболее эффективными. Что с того, что походу пришлось истребить один из сильнейших кланов вастаков? В контексте произошедшего малое зло следовало считать благом. — Когда отправляемся? — поинтересовался назгул спустя несколько минут напряжённой тишины. Отошедшие достаточно далеко от стойбища Януша, они теперь издали наблюдали за тем, как горят огромные костры истерлингов. Тёмное степное небо отражало огненное зарево в своих недрах. — Прямо сейчас, — прищурившись, Анаэль грустно вздохнула. — С трудом представляю семейную встречу. Никогда не думала, что Ниар добьётся своего. Мы все через многое прошли, но только она до конца верила в возвращение отца. И теперь, спустя столько лет… Я взволнована. Уже и забыть успела, каким сильным может быть это чувство. — Всё будет нормально, — Лерос отмахнулся, явно находя беседы о семейных ценностях чересчур елейными. Анаэль вдруг задумалась, а была ли в прошлом у ангмарца семья? Жена? Быть может, дети? — Пожалуй, сейчас стоит разъяснить мне один пунктик повестки дня. Мы будем тушить пожары или оставим всё, как есть? Анаэль рассмеялась. Действительно, пожары ещё полыхали на широких просторах Рованиона. На мили растянулись огненные полосы, оставляющие за собой безжизненные тропы золы и облака чада в небе. Степной народ вынужден был голодать всё то время, что стихия буйствовала по прихоти Миас. — А зачем? — волшебница задумчиво уставилась в небо, угольное, плотное, неприветливое. Звёзд не было видно — их свет разогнал агрессивный танец костров. Стояла сухая и знойная погода, и воздух драл глотку на вдохе. Анаэль поманила рукой магию, призывая к себе древние силы в услужение. — Кажется, дождь собирается…••••••
Кажется, дождь собирается… Саурон не был в этом уверен, но стало прохладнее, и ветер потянул свежестью. В лагере царила нерушимая тишина, прерываемая лишь свистящим дыханием отдыхающих авари. Несколько караульных стояли в отдалении, ожидая окончания своей смены. Ночь была в самом разгаре, а Майрону до сих пор не шёл сон. Он несколько раз обошёл лагерь, внимательно оглядывая округу. Проверил всё ли в порядке на подступах к стану, убедился в том, что костры горят и не собираются тухнуть. Навестил Мелькора, найдя друга в изнеженной позе под одеялом. Отыскал неподалёку Феанора, спящего в обнимку с флягой. Бесцельно походил взад-вперёд прежде, чем уединиться в стороне от стоянки, на выступе скалы у водопада. Шелест воды успокаивал. Оглушающий рёв давил, и мощь воды звенела в воздухе. Казалось, что бурный поток может снести со своего пути всё, что только попадётся — будь то камень, город или страна. Рокот взбивал тишину и заставлял трепетать плоть; очень маленьким и хрупким чувствовал себя Саурон под гнётом Рауроса. Мысли уносились прочь вместе с потоком, а вместе с ними и переживания. Он не видел её и не слышал. Она скрылась от его взора и не желала больше вести бесед. Поступала так же, как когда-то давно, после его битвы с Исильдуром. Снова и снова Ниар убегала прочь, движимая лишь желанием отомстить обидчикам своего отца. Майрон вдруг понял, что думает о своей бывшей ученице слишком много. Ведь он уже решил, что не станет жить прошлым. Утерянного не вернуть, как ни старайся. А сердце Ниар больше не принадлежало ему: право на её любовь он потерял тогда, когда поддался соблазну править Эа в одиночку. — Гном, — он уставился перед собой в пустоту, вслушиваясь в тембр собственного голоса. В груди возникло непреодолимое желание лично встретиться с Торином Дубощитом. Быть может, этот Король-изгнанник был невероятно хорош собой? Нет, Ниар видела на своём веку много красивых мужчин. Или он был настолько благороден и смел, что сумел покорить её душу? Майрон громко фыркнул, отгоняя тяжёлые мысли прочь. У него были заботы и поважнее рассуждений о потерянном счастье. Например, ему стоило подумать о выборе подходящей дороги для дальнейшего путешествия. Впереди их ждали тракты и топи, в которых запросто мог сгинуть даже очень опытный следопыт. Ему стоило озаботиться и о том, чтобы их бессмертный компаньон из рода-племени Нолдор не учудил чего опасного. Ему очень нужно было подумать о том, что сказать при встрече тем, кого он предал. Взгляд сам собой пополз вверх, к небу. Высоко над головой стягивались тучки, то тут, то там скрадывая звёздный блеск. Лоскуты старых созвездий складывались в уме в заученные картины и Майрон, благоговея перед вечной красотой далёких светил, улыбнулся. Когда-то давно, быть может целую тысячу лет назад, он учил трёх маленьких детишек ориентироваться по звёздам. Раскрыв рты, они внимали ему, вникая в каждую мелочь нехитрой науки. И Саурон был доволен тем, как Миас с жадностью поглощают знания, как бойко они справляются с новым и странным. Уже после того, как Мелькора пленили, Ниар иногда звала своего наставника в ночные походы. Они вместе бродили по лесам, долам и горам, наблюдая звенящую тишину мироздания. Чародейка с трепетом глазела на звёзды, гадая, какими могут быть иные миры. А Майрон, теряя дыхание и покой, глазел на ученицу, мучаясь лишь одним вопросом — каковы губы Ниар на вкус? В итоге он узнал, что её поцелуй горяч и нежен, а губы на вкус медовые. Прошли годы, и он познал её тело, и ласки, и страсть, и сгорел в ней дотла. Без остатка. — Я люблю тебя, — он произнёс признание вслух, потянулся к Ниар мыслями, но вновь упёрся лбом в стену. Красная Колдунья не слышала его. Что ж… Не так уж и важно. Вероятно, ему не стоило разбрасываться такими заявлениями. Слова же утонули в рокоте водопада. По небу чиркнула звёздочка. Вспомнилась странная примета следопытов Севера. Эти люди, славные потомки нуменорцев, говорили, что на своём хвосте падающая звезда может унести заветное желание туда, где оно исполнится. Глупое поверье, детское и наивное, и всё же Майрон загадал желание. Грустно покачав головой, отругал себя за беспечность. Пора было возвращаться в лагерь. Оказавшись в безопасности, Майрон бессловесно прошёл к одному из костров и уселся напротив пламени. Его разум был обращён к тишине, а в груди истошно болело разбитое вдребезги сердце.