Молитва у Амон Амарта

      Великие Двери остались позади. Дальше расстилалась сплошная чернота Кумы. Саурон, помня, что давно потерял из виду последний ориентир, сделал опасливый шаг вперед.       «Ты забыл свои беды, странник. Неужели не понимаешь, что нужно свернуть назад? Воспользуйся даром Отца и взору откроется тропинка света, ведущая к Андо Ломэн. Ты сможешь выбраться отсюда целым и невредимым».       Майрон поморщился. Гуртанг, перекованный магией Талриса, никак не желал смолкнуть. Обладающий голосом меч не стеснялся высказывать свое мнение даже в самые неподходящие моменты. Так и сейчас, ощущая неуверенность и страх нового хозяина, клинок больно колол словами.       — Нет, друг мой, я не могу так просто сдаться, — отерев лоб, Саурон криво ухмыльнулся. Усталость буквально сваливала его: тело отказывалось подчиняться духу; дрожащие ноги путались в вязкой почве Внешней Тьмы. Впрочем, под стопами могло и вовсе не быть никакой земли – Авакума имела изменчивый лик. Являясь взорам живых в образах, легко воспринимаемых, Пустота подстраивала свою природу под ограниченные рассудки детей Илуватара. Такой Кума была всегда, и замысел Первого Певца никак не повлиял на ее сущность. — Слишком много дорог пройдено, слишком много смертей допущено. Если судьба привела меня сюда, мой долг исполнить предначертанное.       «Кума звала не тебя, предатель, — Гуртанг вновь подал голос, нашептывая свою язвительную песенку между висков Майрона. — К своему отцу должна была явиться Красная Колдунья, носительница слова Эру. Ты не имел права даже ступать в эти безжизненные области бытия. Удивительно, как ты сумел сохранить себе жизнь, пробираясь через цветущие сады Валинора».       — А ты умеешь воодушевлять, друг, — остановившись, дабы перевести дыхание, Майрон упер ножны Гуртанга во тьму перед собой. Оставаться на одном месте долго, конечно, не стоило. Кума не была совершенно необитаемой. За вуалью беспроглядного мрака крылась жизнь, непостижимая даже для старших Валар. Странная и пугающая, она росла и развивалась вдали от нетленного света Эа. А Саурон, пусть и испытывающий некоторое любопытство, вовсе не горел желанием знакомиться с хозяевами Внешней Тьмы. — Но не тебе рассуждать о том, кому следовало отправиться в опасное путешествие. Я поступил так, как и должно было – оградил Миас от непосредственной угрозы.       Меч промолчал. Затаив дыхание, Саурон моргнул, едва балансируя над пропастью беспредельной паники. Распевая в уме веселую орочью песенку, попытался вызволить из памяти стремительно тускнеющие воспоминания. Безграничная тьма, окутавшая собой прелестную жемчужину Арды, мягко пульсировала в танце страсти. Совершенная в своей дикости и безумии, Мать всего не запоминала пролетающих мимо веков – время не было властно над ее загадочным разумом. Встречающая своих детей ночным бархатом, Темнота обезличивала и сглаживала шрамы искалеченных душ. Саурон же расставаться с прошлым не торопился: каждый миг, проведенный в борьбе, каждый вздох, каждый трепетный взгляд – все было дорого мятежному Майа.       Нащупав рассеянным взглядом теряющийся в тенях огонек своего кольца, Майрон сжал правую кисть в кулак. Быстро затухающие искорки, срывающиеся с золотого обода, рассеивали пронзительную черноту. Магия Ниар, подкрепившая силу кольца, яростно сопротивлялась вездесущему взору вселенской ночи. Голос Миас следовал рядом с Сауроном даже за пределами Стен Мира. Илурамбар оказался не слишком тяжелым испытанием для песни Красной Колдуньи. Далеким посланием воскрешающие чары ангбандки отгоняли от мятежного Майа визгливый хохот сумасшествия.       «Ты учил меня искать сочетания, — улыбка не сходила с ее лица. Мудрые глаза поблескивали из-под ресниц. Ниар, беззлобно протягивая руку, предлагала наставнику помощь. — Ты говорил мне, что не стоит обращать внимания на окружающее ровно до тех пор, пока окружающее не станет последней остановкой пути. Поступи так, как привык – подчини себе реальность. Не ищи следов обратной дороги. Просто иди вперед».       Печально хмыкнув, Майрон рывком переставил ступни. Пошатнувшись, взмахнул руками. С трудом восстановив равновесие, широко шагнул вперед. В одной руке удерживая Гуртанг, мятежник вновь попытался оглядеться. Тщетно напрягая прищуренные глаза, мыслями унесся в далекие дни своей молодости. Отчего-то сердцу захотелось погрузиться в теплые образы забытых дней радости и веселья.       Тогда он ощущал себя истинно юным. Переполненный воодушевлением и окрыленный несбыточными мечтами, Майрон, в те лета уже успевший нажить себе определенную репутацию, позволял себе смотреть на тяготы мира с юмором и любовью. У него был дом, были друзья и талантливые ученики, которых сам Властелин Колец с нежностью называл семьей. Смешливый и дерзкий, он не боялся навлечь на себя немилость судьбы. Напротив, пылая глазами и громко гогоча, Майрон дразнил врагов и потешался, видя, как недруги злятся. Благо, в сих начинаниях его поддерживали наследники Ангбанда. Пелорийская тройка никогда не отказывалась от участия в авантюрах.       Вот и в день, когда детям Мелькора, наконец, было дозволено самостоятельно передвигаться по Средиземью без сопровождения старшего, Майрон предложил друзьям тайком проникнуть в Дориат. Последние, заслышав долгожданный клич наставника, с воплями торжества на устах подхватили идею Саурона. Последний не стал сообщать компаньонам о своей осведомленности – будучи ответственным за проказливых наследников трона Мелькора, он знал, что Миас частенько проникали за пояс Мелиан в поисках приключений. Вместо этого, театрально удивившись смелости юных воинов Дор-Даэделота, Майрон с удовольствием направился в эльфийское царство рука об руку с верными соратниками.       Им удалось проникнуть в Лес Региона без каких-либо проблем: поколдовавшие над внешностью, четыре преданных служителя Моргота ступили на вражеские земли никем незамеченные. Оказавшиеся в окружении веселых квенди, страшнейшие противники детей Илуватара принялись плясать на открытых ярмарках и пить доброе вино. Не было печали в сердцах путников – длинную ночь пронизывали радужные лучи нарастающей луны, воздух огревали факела, а сердца трепетали под натиском беззаботной, неистовой музыки. Майрон помнил, как легко ему дышалось в те заветные минуты редкого, чистого счастья. Правда, помнил он и другое.       Содрогнувшись под давлением вдруг оживших чувств, Саурон тяжело выдохнул. С глубоким осознанием накопившейся в груди боли, мятежник попытался сосредоточить внимание на каком-нибудь одном, особенно дорогом образе. Вначале Майа силился урезонить волнение воспоминаниями о Талрисе. Добрый друг и напарник, он обычно умел упокоить шальной характер своего учителя. Но ноющее сердце ответило протестом и Майрон, поддаваясь внутреннему импульсу, ухватился за другой призрак прошлого – светлый лик Анаэль, лучистый и добродушный. Пожалуй, стало немного легче. Тягостная тоска исчезла, уступив место морозному покою.       «Ты ищешь другое лицо, не так ли? — Гуртанг вновь подал клич, точно зная, какие волнения грызут хозяина. Черный клинок не ошибался, выбирая слова. — Боишься себе в этом признаться, однако понимаешь, что не обойдешься без сторонней поддержки. Ну, так ты все равно можешь отказаться от своей затеи. Сверни назад».       Возвращаться Майрон, конечно, не собирался. Однако он нуждался в надежной опоре из родного мира, способной поддержать его в час ужаса и отчаяния. Покопавшись в голове, мятежник выудил из закромов уставшего, натруженного ума яркий, никогда не истлевающий образ. По сути ненавистный, а в тайне горячо охраняемый самим Властелином Колец, он полыхнул среди сотен других мысленных картин и застыл перед глазами, поддерживаемый бунтарским сердцем черного Майа.       После падения Мелькора Саурон, как и многие другие, присягнул на верность новым, молодым господам. И господа эти оказались умными и дальнозоркими стратегами. Большинство воинов Дор-Даэделота видели в Миас только силу, хватку и твердость характеров. Майрону повезло знать своих учеников не только в роли заступников великого государства Моргота. Он видел терзания друзей и слезы, чувствовал их боль и искренне сострадал им. Наверное, именно поэтому никто другой, кроме Саурона и не понимал, насколько в действительности опасными врагами являлись наследники Железной Короны. Соразмерно безграничной доброте крепла и ширилась ярость в сердцах детей Мелькора.       Однако избранное Майроном воспоминание не имело ничего общего с могуществом его учеников или их кровавыми привычками. Наоборот, оно источало нежность и теплоту. Он отлично помнил тот вечер: было темно, за распахнутыми настежь окнами лил серый, угрюмый дождь. В хибарке, которую Ниар избрала своим тайным убежищем, пахло сыростью и плесенью. Свеча, догорающая на полу, вздымала вверх длинный язычок озорного пламени. Красная Колдунья, сидевшая под подоконником, глядела прямо перед собой, не мигая. Она прижимала согнутые колени к подбородку, силясь хоть как-то согреться. Изношенную сорочку, повисшую на худеньком тельце девушки, покрывали застарелые пятна грязи и жира. Короткий волос принцессы, прославленной в боях и сражениях, свисал неаккуратными прядями вдоль серого, изможденного лица.       «Ты нашел меня?». Она подняла к нему взгляд. Карие глаза недобро блеснули. Саурон, стоящий в двери, боялся лишний раз шевельнуться. Обмерев на месте, он ритмично вдыхал и выдыхал, удерживая за устами возгласы прямого укора. Тело, сильное, выносливое, сотрясала крупная дрожь. Не веря самому себе, Майрон состроил строгую мину. Кровь, будто растопленный металл, разносила по венам едкую горечь скорби. «Не сложно было догадаться, где ты».       Она, не говоря ни слова, уткнулась лицом в раскрытые ладони. Тьма, застывшая на улице, вдувала холодный воздух в затхлую конуру полуразваленной избы. Тучи, дикими силуэтами пробегающие по небу, периодически обретали морозный оттенок свежевыпавшего снега – надсадная музыка грома и молний сотрясала тишину упокоенного в мире Средиземья. Мятежный Майа, верный и честный служитель своего изгнанного побратима, сделал шаг к Красной Колдунье. Последняя, тяжело вздохнув, прижалась к холодной стене. Залетающие в помещение капли небесных слез касались ангбандки непритязательными, ненастойчивыми ласками.       «Он говорил, что видел за Стенами Мира огни иных вселенных, яркие, далекие, манящие. Он говорил, что где-то там скрыт вечный огонь, позаимствованный Илуватаром для Первой Песни. Быть может, он найдет свою дорогу к тем, более счастливым и свободным мирам? Быть может, он не будет страдать?». Ее голос дрожал. Грудь сотрясали горькие, непритворные рыдания. Истинную дочь Владыки Дор-Даэделота разрывало от внезапной, ужасной боли. Как правило неколебимая и сдержанная, Ниар плакала, подобно смертному существу. Майрон хотел бы поддержать ее надежды, но врать своей любимой ученице не хотел: давно привязавшийся к старшей Миас, он не мыслил себя без ее доверия. Вместо слов, излишних и лицемерных, падший подошел к чародейке и присел рядом с ней, опустившись на колени. «Мы справимся. Нет тех дорог, которые бы мы не смогли пройти вместе. Успокойся, дорогая. Придет и наш черед указывать место возвысившимся врагам. И Валинор падет пред нами. Твой отец верил в вас. И мы продолжаем верить».       Он потянулся к ней, руками обхватывая девичьи плечи. Ниар, не сопротивляясь, нырнула в объятия друга, ища с его стороны понимание и поддержку. Майрон, готовый разбиться в лепешку, но ученицу свою успокоить, осторожно прильнул спиной к стене, укладывая чародейку себе на грудь. Старшая Миас, превратившись из могучего воина в кроху-девочку, потерявшую отца, уткнулась носом в складки черного, мокрого плаща Майа. Глотая волнение и щекочущее беспокойство, Саурон принялся поглаживать волшебницу по волосам, иногда произнося невинные слова успокоения. Голос его предательски дрожал, выдавая нарастающий в груди трепет. Ниар, казалось бы, вовсе и не замечала лихорадки, охватившей помощника Мелькора. Разделяя с Майроном жар, кипящий в нем, она пыталась согреться и побороть нахлынувшее на душу смятение.       Они просидели вместе почти до самого рассвета, не проронив ни слова, даже не сменив уютной, доверчивой позы. Саурон, затаив дыхание, наблюдал за тем, как светлеет лицо Красной Колдуньи, как медленно, но верно, разглаживаются неглубокие морщинки на ее переносице. Он утопал в запахе апельсинов и меда, пропитавшем медный волос ангбандки. И, к собственному сожалению, Майрон не желал расставаться со странным моментом единения двух одиноких душ. Раб своих желаний, он впервые четко и ясно осознал, как относится к своей ученице, давно повзрослевшей и превзошедшей учителя. Плененный ненавистным чувством, подчинившийся подобострастно до сих пор отрицаемой любви, он ждал.       «Я в детстве боялась темноты. Помнишь, что ты сказал мне однажды перед сном?». Вконец успокоившись, она приподнялась на руках. Выгнув спину, подалась вперед. Саурон, моргнув, рукой потянулся к тонкой шее Красной Колдуньи. Тогда он испытывал жажду. Голод. Желание, до одури сильное, до боли свирепое. Пальцы легли на нежный бархат ее кожи. «Чтобы не бояться темноты, нужно стать ее частью».       И ангбандка улыбнулась. Снисходительно, нежно, уважительно. Наверное, именно в тот момент Майрон безмерно полюбил Красную Колдунью. За ее острый, резвый ум. За животрепещущую тягу к созиданию и бесконечную любовь к знаниям. В конце концов, за ее буйную, страстную красоту, чуждую всей Арде. Далекую от всего в Эа. А ведь он так много времени потратил на заботу о любимой ученице. Так много сил извёл, дабы быть ближе к старшей дочери Мелькора.       Каков же итог? Избранником наследницы Железной Короны оказался какой-то гном. Пусть и с характером, но грубый и неотесанный. Что обиднее всего, не ведающий истины, совершенно не способный отказаться от некогда выученных идеалов, Торин Дубощит стал для Ниар своеобразным центром мироздания. Жертва, принесенная чародейкой в уплату за жизнь Короля-под-Горой, казалась неоправданно высокой. Саурон, отменно знающий правила торгов на войне, теперь и сам был готов сдувать с дурно прославившегося гнома пылинки. Даже вопреки кипящему в груди желанию стереть последнего в порошок.       «Она свела тебя с ума, Властелин Колец, — пробубнил Гуртанг с иронией в голосе. Сознание клинка, слишком уж резвое и язвительное, не унималось. — Ты грезишь наяву и даже не сознаешь этого. Сон ли твой? Поберегись. Он уже ускользнул от тебя».       Майрон вновь промолчал, удерживая за зубами бранную тираду. Чуть успокоившись, потянулся рукой к карману изгрызенного непогодой плаща. Пальцы, нырнувшие за складки, уткнулись в твердую и холодную плоть Аркенстона. Капелька света, принесенная Сауроном в края вечной тьмы, не могла всецело заменить Сильмариллы – Государев Камень оказался тусклым в сравнении с самоцветами Феанора. Приходилось беречь постепенно истлевающее в нем дыхание света. Тяжело вздохнув, Майрон вскинул голову вверх и уставился, как ему казалось, в небеса.       «Мне повезло видеть и слышать больше, чем моим братьям и сестрам, — прищурившись, мятежник сосредоточенно вслушивался в трепетания окружающей мглы. — Мелькор действительно говорил, что где-то здесь, за Андо Ломэн, кроются огни и силы, превосходящие слово Илуватара и его волю. Ниар верила отцу, и, быть может, только благодаря этой вере и смогла зайти так далеко в своих поисках правды. Неужто мои глаза не смогут различить далекого света? Хватит даже крошечного сполоха, чтобы найти нужную тропу».       Пришлось долго вглядываться в непроницаемую тьму прежде, чем глаза коснулись далекого огонька, голубоватого, похожего на спираль. Магический взор Майрона пролетал над тщедушной пустыней Кумы и мчался вперед, выискивая тепло среди безжизненных далей. Чем дальше и дольше глядел мятежный сын Эру, тем больше и лучше видел он, каким в действительности являлся мир. Волнение заполнило грудь Саурона, и уверенность преисполнила его. Воспаривший над океаном отчаяния и одиночества, Властелин Колец вновь отправился в путь. В голове его вертелись давно позабытые стишки и сказки, иногда в ушах звенела музыка родных земель, но чаще прочего внутри раздавался приятный шепот мироздания, напоминавший мятежнику о простоте и красоте жизни.       Чтобы не бояться темноты, нужно стать ее частью.

••••••

      Чтобы не бояться темноты, нужно стать ее частью. А Эстер в последнее время казалось, что ее жалким существованием правит не столько отчаяние, сколько истинная, первозданная тьма. Гномка, молодая по меркам своего народа, не слишком боялась беспроглядности ночи. Однако стать частью того безумства, что охватило Эребор, у нее никак не удавалось. Видимо, сказывались издержки воспитания – война виделась белокурой красавице делом недостойным и злым. А Король-под-Горой, правящий под сводами своей огромной цитадели, был пленен яростью баталий.       — О чем ты задумалась, Эстер? — Дис, передавая снохе корзину с грязными тряпками, в удивлении приподняла брови. Похожая на своего брата как две капли воды, дочь Траина небрежно смахнула со лба непослушные пряди волос. — Ты бледна, точно призрак.       — Размышляю о том, что стало с Торином за это время, — утаивать от подруги свои мысли Эстер даже не пыталась. Дис была достаточно мудрой и достаточной проницательной женщиной, чтобы мигом почувствовать ложь. — Он не такой, каким был до похода к Эребору. В нем и раньше чувствовалась сила, упрямство, благородство. Но теперь эти черты…       — Ожесточились, — выпрямляясь, Дис уперла руки в бока. Крепко сложенная, широкогрудая и коренастая, статью она пошла в отца. Одетая в простенькое платье, засучив рукава, сестра Торина Дубощита работала вровень с мужчинами, помогая восстанавливать разрушенную гномью крепость. — Будь моя воля, я бы сама взяла в руки меч и отправилась в дальний поход к Мордору. Но нам с тобой полезнее остаться дома. Лишних рук у нас нет, а хлопот хватает.       — Я дивлюсь твоей воле, — прошептала Эстер, ставя тяжелую корзину себе в ноги. Спина после утомительного дня ныла, суставы ломило, да и голова работала неохотно. — Мне кажется, я никогда не смогу отнять у кого-то жизнь, пусть даже у самого заклятого врага нашего рода. Война дело мужей, не жен.       — Так кажется только до тех пор, пока огонь не подкрадывается к дому, а в двери не стучат жаждущие крови орки, — Дис весело хохотнула. — Хотя знаешь, ты в чем-то права. Пожалуй, мир стал бы чуть лучше, если бы каждый из нас был столь же кроток и чист душой, как ты, дорогуша.       Эстер не стала продолжать разговора. Сдержанно пожав плечами, она обернулась в сторону, где стоял Торин в компании отца. Оба правителя мрачно наблюдали за неторопливо двигающейся работой сотен сильных гномьих рук. Рудокопы пели громкие песни, ювелиры под громогласный бас собратьев восстанавливали искусную резьбу на стенах, женщины отмывали малахитовые лестницы. Одинокая Гора постепенно наполнялась жизнью.       — Торин ничего не говорит о том, что происходит, — Эстер робко улыбнулась, надеясь, что Дис поймет ее чувства и неуверенность. — Он нелюдим, молчит, ему снятся кошмарные сны. В них он зовет женщину, с которой отряд скитался на пути к Эребору. Я стараюсь оставаться спокойной, но мне страшно.       — Не мудрено, — Дис мрачно фыркнула. Взгляд ее померк, глаза потемнели. — Ты же знаешь, что случилось с людскими поселениями южнее? Они сгорели дотла, камня на камне не осталось от крепких некогда построек. Что-то движется на север со стороны темных земель, сестрица, что-то древнее и страшное. Иначе, почему дракон покинул свое лежбище? Почему, будь всё трижды проклято, воздух полнится запахом гари, и небо грозит вот-вот обрушиться на наши головы? Будет война, Эстер. И Торин это знает. Он готовится к защите.       Дис смахнула со лба капельки пота и, погрузившись в задумчивость, вернулась к работе. Эстер, следуя примеру старшей, молча вывалила грязное тряпье в огромный чан с водой. Принявшись намыливать грубые полоски ткани, молодая гномка думала о будущем, не замечая боли в истертых до крови руках. Ей не было дела до тяжести в голове, не волновал ее и недостаток отдыха. Помыслы молодой Королевы Эребора занимал лишь Торин Дубощит, ее супруг, друг, защитник. Эстер волновалась за него, как только может волноваться юная дева за мужчину. И понимала с горечью и обидой, что тревога ее излишня. Не нуждался Торин ни в опеке, ни в женской ласке.       Гномка тихо, едва различимо хохотнула, чувствуя, как к груди поднимается стена удушающего плача. Она смела когда-то думать, что сможет разделить с Торином не только покои, но и помыслы о будущем, радость и тяготы жизни. В итоге же получилось, что сердцем Короля-под-Горой всецело владела Война. Эта страшная женщина не терпела соперников, не прощала ошибок, не оставляла пленных. Она не знала жалости или сострадания. Ничто на этом свете не могло остановить ее вечный пляс по углям разрушенных миров, и ни одна душа не могла покинуть ее тугие сети коварства. Разве может любовь что-то противопоставить смерти?       Ничего, кроме меркнущих лучей надежды, теряющихся в вечных сумерках надвигающейся бури.

••••••

      Ничего, кроме меркнущих лучей надежды, теряющихся в вечных сумерках надвигающейся бури. Ничего, кроме истошного воя варгов и редких свиданий с одним из тюремщиков. Иногда заходил Талрис. Нанивиэль потеряла счет времени, а потому не могла сказать, когда чародей навещал ее в последний раз. Давно она видела его лицо? День назад? Неделю? Быть может, год?       — Ваша еда, госпожа, — в темноте мелькнул слепой лучик. Видимо, пришел один из Авари. Илийя моргнула, поднимаясь со своего каменного ложа. Глаза давно привыкли к черноте вокруг, поэтому разглядеть гостя оказалось делом несложным. Тонкое лицо бледноликого эльфа Нанивиэль смогла бы узнать из тысячи.       — Больг, — бессмертная косо глянула на просунутый под прутья решетки поднос. На серебряном блюде красовались тушеные овощи, кусочек умело обжаренной баранины, три свежих яблока. Еда пахла аппетитно. В животе предательски заурчало. — Я не ем мяса, грязнокровый.       Авари понимающе кивнул. Оправив ниспадающий с плеч черный плащ, сел на каменный стул, приставленный к клетке Илийи. Тонкий и красивый, словно эльфийский клинок, Кинн-Лаи терпеливо взглянул на заключенную. Глаза его блистали магическим светом луны – слепящий водоворот звездного блеска спиралью стекал к уголькам зрачков. Россыпь сверкающих веснушек хитрым узором покрывала серую кожу темного эльфа. Полноправный сын ночных просторов, Миниа был прекрасен в своем родстве с тенями. Как шепчущий ветер он двигался во мраке, подобно хищнику искал в нем защиту и приют. Нанивиэль, завороженно оглядывая лицо бессмертного брата, затряслась в неконтролируемом приступе ужаса. Авари был очень похож на солнечных эльфов Имладриса, однако вместе с тем по природе своей являлся полной противоположностью всем квенди Средиземья.       — Я понимаю, — выждав какое-то время, Больг решил все же поговорить. Илийя его желания беседовать не разделяла. Ее начало мутить. — Ты не хочешь вкушать умерщвленную плоть. Но эти края суровы, добыть хорошую пищу сложно. Рано или поздно тебе придется поесть, иначе ты умрешь от истощения.       — Значит, такова моя судьба, — бессмертная завертела головой. От резких движений в висках застучала кровь, на щеках разгорелся румянец. — Подохнуть здесь от голода. Тогда у твоих чернокровых собратьев появится провизия на один полноценный ужин. Что скажешь, мой воинствующий собрат? Как тебе нравится такое будущее?       — Никто не желает тебе зла, кроха, — Миниа не терял самообладания, хотя в голос его проникли нотки обиды. Будто оскорбленный услышанным, он чуть скривил рот. — Мы можем даже отпустить тебя, позволить гулять среди нас, спать и есть с нами. Но ты ведь не захочешь этого, правда?       — Скорее спрыгну в жерло вулкана, — призналась Илийя. И, чуть погодя, добавила: — Оставь меня одну, уродец. Ты и тебе подобные противны моему сердцу. Я поем тогда, когда мне ужин поднесет твоя госпожа. А до тех пор предпочту не питаться вовсе.       Миниа кивнул, удовлетворенный ответом. Медленно поднявшись с места, плавным движением стряхнул с плаща осевшую на него пыль. Демонстративно выпрямив плечи, темный эльф неспешно направился к выходу. Слепящие звездочки его глаз еще какое-то время рассеивали полумрак неприглядного каземата, а потом потухли, скрывшись в черном прямоугольнике дверного проема. Нанивиэль тяжело вздохнула. Отвернувшись от частокола решетки, посмотрела на каменные стены своей тюрьмы.       Какое-то время она еще пыталась уследить за утекающими в прошлое днями, отмечая каждое свое пробуждение выбитой в камне чертой. Правда, толку от стараний эльфийки было мало – сказать точно, когда заканчивался один день и начинался следующий, вряд ли мог даже Талрис. Свет не проникал на земли Мордора, и небо всегда оставалось пепельно-серым. Сумерки бессрочным саваном заволокли царство проклятых, туманом огня стелясь над выжженными полями.       Чеканным шагом Илийя прошла к выбоине в скале, служившей ей кроватью. Осторожно сев на холодный выступ, бессмертная сложила на коленях руки. Взгляд скользнул по некогда аккуратным, ухоженным ладоням. Белую кожу теперь покрывали незаживающие ссадины и язвы. Одного мизинца не хватало. Изодранные ногти струпьями слезали с пальцев. Изящная сеточка запекшейся крови не смывалась водой… Нанивиэль сжала руки в кулаки.       Ниар. Королева Падших, повелительница огня, хозяйка драконов. Больше всего юная квенди хотела встретиться именно с ней. Вот только колдуньи не было в Мордоре. Где сейчас была лукавая волшебница? Чьи поселения сжигала, чьи души забирала себе в подчинение? Наверное, об этом не было известно никому. Да и разве возможно уследить за Вездесущей? Нет, конечно же.       Память о битве при Мории всколыхнула в уме яркие картины. В нос ударил запах хорошо прожаренной плоти. Опалённая почва, лавовые реки, стекающие с гор. Свист и рокот драконьего дыхания. Армии, сошедшиеся в неравном поединке. Смерть. И властвующая над этим хаосом дочь Темного Владыки Моргота.       Нанивиэль еще не приходилось видеть воинов, равных по силе и могуществу Красной Колдунье. Чародейка была восхитительна в тот ужасающий день Падения Звезд. Ведущая за собой многотысячную армию орков, Ниар вышла из Мории, чтобы встретить гостей. В одной руке она удерживала цепь, к которой были прикованы плененные гномы. В другой руке она несла черный клинок, окроплённый кровью невинно павших жертв. По обе стороны от чародейки шли ее верные соратники – брат и сестра. За спиной ступал гигантский медведь. Еще дальше – многоликая армия, во главе которой, изрыгая громогласный рев, шествовал балрог. Над Карадрасом мелькали тени гигантских змеев. Огонь лился с небес, огонь витал в воздухе, он закрывал щитом прислужников Королевы Падших и копьем вонзался в тела ее противников.       Слезы подступили к глазам. Илийя, задрожав от ярости, оскалила зубы, глотая истошный вопль безутешности и нарастающей ненависти. Еще недавно молодое, сердце бессмертной сжалось в тугой комок обугленного мяса, истерзанного видениями жутких смертей. Боль разливалась по венам, палила кости, отравляла страданиями душу. Зарычав, квенди сильнее стиснула изуродованные пальцы. Соленые капельки стекли по щекам, смывая с лица плотный слой копоти.       Всхлипнув, эльфийка заставила себя вспомнить, с чего началось сражение у восточных врат Казад-Дума. Кажется, с коленопреклонения. Да, бесспорно, именно с него. Сама Илийя, опутанная легкими чарами Анаэль, шла следом за белокурой врачевательницей. Лишенная возможности говорить или сражаться, Нанивиэль могла лишь наблюдать со стороны за происходящим. Словно в полудреме бессмертная лицезрела закат старой эпохи и начало эры кровопролитных войн.       Илийя хорошо помнила, как выглядела армада чернокровых выродков, пришедших с юга. Помнила запах разложения и тлена, веющий со стороны бесчисленного воинства Саурона. Пред мысленным взором эльфийки возник и лик самого Властелина Колец, стоящего вдали от своих солдат. Высокий, статный, златовласый, он мало чем напоминал призрака из нравоучительных сказок старших квенди. Далекий от образа злого предателя и душегуба, тот, кого дети Вала Мелько называли не иначе, как Майрон, походил скорее на обычного человека, нежели на жителя благочестивого Амана. Держащий в руке пику, увенчанную гербом Мордора, он дожидался появления дочери Моргота. И, дождавшись, склонился перед ней…       Бессмертная злобно прищурилась. В ту ночь кровавой луны, когда небеса плакали огнем, и почва трепетала под ступнями крупной дрожью, Красная Колдунья отдала державное кольцо Саурону. Легким пассом руки она даровала Властелину Колец не только утерянную силу и власть, но и новую жизнь в совершенно новом, буйствующем мире.

••••••

      В ту ночь кровавой луны, когда небеса плакали огнем, и почва трепетала под ступнями крупной дрожью, Красная Колдунья вернула державное кольцо Саурону. Легким пассом руки она даровала Властелину Мордора не только утерянную силу и власть, но и новую жизнь в совершенно неизвестном, буйствующем мире. Майрон ценил благосклонность Красной Колдуньи. И догадывался в трепете — проявленная Ниар сердечность окажется в итоге дорогостоящей, непозволительной роскошью.       «Неужели она настолько сурова? — Гуртанг говорил спокойным, скучным тоном. Обладай меч привычной телесной оболочкой, лицо бы его исказил чудовищный зевок. — Ты ведь так не думаешь, Саурон. Где-то там, в глубине своей темной и слабой души, ты хранишь крохотный лучик надежды. Ты ведь всегда надеялся искупить свои грехи, правда?».       Мятежный Майа кашлянул. Остановившись, решил немного отдышаться. Увиденный вдали свет был еще очень далек. Казалось, манящие сполохи не приблизились ни на шаг: едва заметное марево легкого сияния все еще виднелось где-то, куда взор бессмертного проникал с трудом. Кромешная тьма с каждым шагом вперед становилась более осязаемой, более подвижной – животрепещущее дыхание Кумы поглощало Саурона, как океан поглощает песчинки с берега.       А ведь все могло сложиться иначе. Тогда, у врат Казад-Дума, он мог погибнуть. Или и того хуже, попасть в услужение старшим братьям, покинувшим Валинор во имя великой цели. Но судьба оказалась милостива к павшему: наследница Железной Короны сыскала компанию Саурона полезной, и, великодушно миловав своего слугу, вернула последнему былые силы, даже преумножив их.       Майрон едва улыбнулся, вспомнив, что дрожал пред Ниар, как ковыль на ураганном ветру. Она стояла над ним, внимательно оглядывая бывшего соратника пронзительным, мучительным взором. В глазах чародейки рдел позабытый свет Валинора, на багряных устах играла дикая, кровожадная ухмылка. От чародейки веяло каленым железом, и запах гари стелился следом за ней. Воспоминание кольнуло Саурона – он поднял твердый взгляд на свою госпожу. Огненные блики играли на ее оголенных, белоснежных плечах. Пламя кружило вокруг черного платья, и медный волос струящейся рекою развевался за спиной чародейки. Она глядела на него и улыбалась, тая за миловидной гримасой холодную ярость. А потом, вонзив в землю Гуртанг, освободившейся рукой выудила прямо из воздуха золотой обод…       «Ты вернешься в Мордор и будешь служить там моим наместником, — рокочущий голос перебил воющий рык стихии. Шепот ангбандки проник в голову, забрался в череп, поглотил разум. Саурон, задыхаясь, еще больше возненавидел Красную Колдунью, одновременно с тем желая ее тело, восхищаясь ее духом. — Возьми свое кольцо и распорядись полученной силой так, как пожелал бы того мой отец. Второго шанса у тебя не будет, Артано».       Он стоял перед своей Королевой, преклонив одно колено, низринув перед ней свою душу. Попроси его Ниар в ту секунду прыгнуть в самое жерло Роковой Горы, он бы так и поступил. Но Красная Колдунья ничего больше не сказала и, бросив на землю цепь, сдерживающую пленников, прошла вперед, оглядывая бушующую армию Мордора. Саурон же остался стоять на колене, удерживая в трясущихся пальцах заветное колечко.       Золото пульсировало, переливалось и искрилось в исступленных лучах алой луны. Переливчатый узор рун пламенел раскаленной вязью на гладком металле, холодном, пышущим магией. Живительная сила лилась из кольца, укрепляя плоть своего хозяина. Мышцы становились сильнее, дыхание – увереннее. Майрон смотрел на маленький обруч и не мог поверить в реальность происходящего. Ветер трепетал, вокруг господствовал дух войны и крови, а в груди барабанил вековечный набат торжества. Он надел кольцо спустя какое-то мгновение и, поднявшись на ноги, оглядел своими молодыми глазами сияющую жемчужину Арды. Вселенная приняла в свои объятия Саурона огненным смерчем и грохотом летающих в небе драконов.       Три армии, встретившиеся у морийских врат, ждали наступления решающего момента. Пурпурные тучи мчались над головами орков, эльфов и гномов. Саурон видел, как горят глаза его подчиненных, слышал, как молотами стучат их сердца. Назгулы, верные рыцари Лугбурза, замерли в благоговении. Магия коснулась и их – чары проклятия спали. Фигуры темных всадников преображались под гнетом пылающих лучей древнего колдовства Миас. Девять гордых правителей людского племени под сенью пылающего Карадраса обретали былой облик.       «Кто для тебя Ниар, друг мой? — Гуртанг заговорщицки зашипел. — Судя по всему, она для тебя больше, чем ученица, больше, чем возлюбленная. Противник? Наверное. Но не враг, не тот, кого ты желаешь уничтожить. Скажи мне, ты действительно склонен наивно верить в ее силу? В непреклонность ее стремлений? Ты и сам способен многое совершить. Так что не стоит восхищаться этой милой девчушкой. Она достойна похвалы, но не более чем».       — А разве ты не помнишь, что произошло дальше? — Саурон громко расхохотался. Его позабавили речи черного меча. — Разве не помнишь, как и почему окончилось сражение? И где же были Валар, когда одно только слово моей Госпожи заставило пылать земли от лесных просторов Фангорна до самого Дорвиниона?       Гуртанг в этот раз предпочел обойтись без долгих речей. В них не было нужды. Победа, одержанная Миас у морийских врат, не имела ничего общего с безнравственной резней. Чтобы прогнать прочь квенди, имевших честь лицезреть возрождение сильных и храбрых защитников Дор-Даэделота, Ниар не потребовалась помощь брата или сестры. Красная Колдунья не обратилась к драконам или своему верному псу — балрогу. Нет, чародейка не захотела осквернять железо кровью своих недругов. Вместо этого клич о помощи наследница Железной Короны бросила самой Арде. И мир, прежде спящий в покое и тишине плывущих мимо столетий, откликнулся глубоким надрывным стоном. Колоссальная цепь Хитаэглира задрожала, со снежных шапок гор поднялся ветер и нарастающей волной понесся вниз, сметая со своего пути деревья. Вал ураганного воздуха подхватил драконий марш, вобрал в себя дыхание крылатых змеев и, будто железная булава, опустился на небольшой отряд старших детей Илуватара, пришедших со стороны Лориэна.       Град из оплавленных камней упал на эльфов. Длинноногие и резвые кони благородных бессмертных тщетно пытались избежать объятий взбесившейся стихии. Испуганно мечась из стороны в сторону, звери кидались в самое пекло, не видя ничего округ себя: длинные гривы их превратились в веера огня, лоснящаяся шкура темнела под неистовым танцем горящей земной тверди. От жара плавились мечи, накалялась броня, в уголь обращались тонкие эльфийские луки. Многие квенди погибли, а те, кто сохранил жизнь, были вынуждены бежать прочь. Никто бы не смог помочь бравым бессмертным – бессильны были владыки Амана перед яростью самой Эа, очнувшейся от долгого забытья.       — Я видел отражение гибнущих эдхил в чудесных глазах Нэрвен, видел, как слезы безумия затмевают ее чистый и пронзительный прежде взор, — Саурон обратился не к Гуртангу, но, скорее, к простирающейся вокруг пустоте. Вновь все внимание обращая к свету вдали, мятежный Майя сжал в свободной руке Аркенстон. Камень сиял, вырывая из черноты неясные силуэты меняющегося окружения. — Видел, как ужас порабощает строптивый норов величайшего из королей славного рода Нолдор. Что мне бесконечные тропы Внешней Тьмы, если я видел в своей жизни все, что уже мог увидеть?       Майа улыбнулся, погружаясь телом, духом и мыслями в Авакуму. Где-то внутри крепла уверенность — избранный путь единственно верный. Любой другой приведет лишь к смерти, а предпочтенная стезя, пусть сложная, пусть болезненная и рискованная, утолит жажду к разрушению. Надеясь на удачу, уповая на милость слепого случая, Майрон продолжил свой путь.       А где-то далеко-далеко, там, где темноту разрезали слепящие лучи медленно истлевающей жизни, терпеливо ждал своего часа Моргот, Черный Враг Средиземья…

••••••

      А где-то далеко-далеко, там, где темноту разрезали слепящие лучи медленно истлевающей жизни, терпеливо ждал своего часа Моргот, Черный Враг Средиземья.… Однако существовали и иные угрозы, гораздо более реальные, намного более близкие. Например, несущийся к вратам темный воин, одетый в легкую броню из серой стали, добытой в недрах Изгарных гор. Феанор, прицелившись, спустил стрелу с тетивы. Кинн-Лаи, сверкнув глазами, увернулся от быстрого снаряда. Махнув рукой, нырнул в тень и исчез.       Осада Карас Галадона продолжалась и кузнец, запертый в эльфийском городе со своими собратьями, начинал думать, что рано или поздно лесная крепость Артанис падет. Галадрим, бесспорно, знали толк в войне и оборонялись умело. Однако даже то небольшое войско, которое Миас прислали к стенам города бессмертных, доставляло множество хлопот.       Лес вокруг горел, вздымая к небесам бело-черные клубы едкого дыма. Спирающий дыхание туман стелился по земле, заползал в дома, отравлял животных. Дождь не мог утихомирить пыл колдовства – языки магического огня сжирали все на своем пути, и только время мешало чародейному пожару обрушить укрепления Лориэна.       — Не ротозейничать! — Феанор прикрикнул на одного из зазевавшихся дозорных. Последний, вздрогнув, молча уставился в ночной мрак. По приказу своей владычицы, несчастный был вынужден подчиниться гостю.       Поджав губы, Феанор вытащил новую стрелу из колчана и принялся вглядываться в серо-черный палантин дымной завесы. Там, где тьма брала верх над светом, где огненные отблески обманывали глаза, и султаны искр оборачивали обуглившиеся останки меллирн в золотой серпантин, скрывались истинные, первородные Авари. Охотники по натуре своей, хищные и умные, они отлично видели ночью. Их не тревожил ни огонь, ни холод – упругая темная кожа защищала от ударов железом, огнем, льдом. Легкие, будто пушинки, бессмертные эльфы с севера передвигались с невероятной стремительностью и завидной ловкостью.       «Каждый из них – носитель магии Миас, — Феанор, прищурившись, разглядел вдали неясное сияние пары глаз. — Сколько орков было в Мордоре? Сколько их было в Казад-Думе? А скольких Ниар уже обратила, минуя страшное проклятие древних времен? Даже чернокровые твари представляли для нас опасность. Но Кинн-Лаи не изувеченные звери, они сродни нам, они бессмертны. Предстоящая война будет братоубийственным месивом, если только мы не сможем убедить этих Авари присоединиться к нам».       Такая вероятность существовала, пусть Феанор и не верил, что вновь рожденные станут слушать кого-то, кроме своей госпожи. И дело было даже не в том, что Ниар вернула оркам их давно потерянное, всеми забытое наследие благородной эльфийской крови. Темные эльдар отличались темпераментом надменным, порывистым, жестким. Служители ночи не терпели лжи, не умели предавать, быстро учились и чаще прочего отлично понимали своих врагов. Свободно мыслящие, Кинн-Лаи Белерианда не ограничивали свои действия рамками морали или этикета – живущие по суровым законам своей страны, они, как истинные духи темного Севера, не боялись смерти или крови.       Вздохнув, Феанор опустил лук, чуть ослабив напряжение приготовленной к выстрелу тетивы. Скоро его пост должен был занять Халдир. Феанор не хотел покидать высокую каменную стену, служившую единственной защитой Карас Галадона, но слабому человеческому телу был необходим крепкий сон и отдых. А после знаменитого кузнеца ждала очередная беседа с хозяевами Лотлориэна. Разговоры ни к чему не приводили, однако для себя нолдо решил: пока будет необходимо, он станет терпеливо рассказывать свою историю всем, кто захочет ее слушать. И хоть нынче каждую секунду можно было легко приравнять к золоту, не стоило жалеть время для союзников. Каменная цепь Мглистых Гор разделила Арду пополам, став границей между пылающим костром настоящего и зыбким спокойствием прошлого. Феанор, застрявший между двух миров, был вынужден искать помощи у тех, кто оказался рядом. К сожалению, сейчас покинуть Лориэн в одиночку не сумел бы даже такой прохвост, как Саруман.       Где-то вблизи раздался громогласный рев, зашелестели горящие ветки деревьев, укрепление задрожало. Стоящие рядом братья подняли гвалт, пытаясь увидеть в огненном мареве источник шума. Верховный же Король Нолдор без промедления вскинул голову к небу – память услужливо подсказала, где именно стоит искать хозяина чудовищного голоса. Затянутую тусклой пеленой небесную гладь рассекло огромное чудище. Оно мелькнуло в облаках, полыхнуло красным и вынырнуло уже за спинами эльфийской стражи. Крылатый дракон, минуя дозор бессмертных, пролетел над лесами Лориэна, видимо торопясь по каким-то своим неотложным делам. Владения леди Галадриэль не заинтересовали огнедышащее порождение тьмы. Куда же направил свой полет крылатый?       Феанор безрадостно покачал головой, с грустью признавая, что ответа на заданный вопрос знать не желает. Давно прошли те времена, когда он, разгоряченный кипящими в груди чувствами, был способен повести за собой армию прямо в лапы врага. Нынче разум брал верх даже над самыми сильными эмоциями. Теперь, когда в овеществленный мир спустились владыки Амана, а на кон ставились не жизни, но бессмертные души, рисковать понапрасну не стоило. И нолдо не желал ввязываться в бой, к которому не был готов. Действовать Король собирался наверняка, методично, целенаправленно. К возвращению легендарных самоцветов стоило отнестись с трепетом и осторожностью. Кузнец, прикрыв веки, довольно улыбнулся.       А ведь какими прекрасными оказались истинные сущности Сильмарилл! Теперь-то Феанор понимал, какое чудо он некогда создал. И признавал, что Мелькор – трижды проклятый небом убийца – сумел раскрыть всю прелесть камней так, как никогда этого не смог бы сделать даже сам Эру!       Миас, эти дивные существа из первородного света, оказались удивительнее, чем ожидал Король. В них была бойкая стать, недоступная эльфам. Они обладали детским, просветленным умом, которым вряд ли мог похвастать даже самый мудрый из Айнур. Они ценили жизнь и несли с собой смерть, вмещая в себя не только плохое, но и хорошее. Их устами пела Арда и через них несла своим детям древнее слово Эа. Ни Майар, ни Валар, ни даже Первый Певец не были властны над дивными защитниками Дор-Даэделота, над их волей и выбором, ибо горело в них Тайное Пламя, и Пламя это освобождало чародеев от оков сущего.       Плавный ток мыслей прервал легкий ропот чьих-то шагов. Феанор, моргнув, опустил взгляд к каменной лестнице. По ней, подобно быстрой лани, взбегал Халдир, явно испуганный появлением в небе дракона.       — Он прилетел с юга-востока, направляется явно на север, — предугадывая вопрос бессмертного собрата, прославленный в легендах кузнец постарался говорить спокойно и четко. — Полагаю, этот урулоки – лишь один из многих лазутчиков. Наши враги, судя по всему, желают знать, что творится по ту сторону от Мглистых Гор.       — Мне казалось, лазутчики должны быть размером поменьше, — задирая голову, Халдир рукой сделал знак одному из своих компаньонов. Последний что-то проговорил полушепотом, после чего лучники начали смену караула. Скоро должен был наступить рассвет, но небо даже не посветлело: грот за стеной наполнял коптящий огонь, чад от которого уплывал вверх тяжелыми смоляными столпами.       — Вовсе не обязательно, друг мой, — убирая оружие прочь, Феанор широко улыбнулся. Он хорошо знал тактику детей Мелькора. Дочь Моргота, принявшая на себя командование армией Саурона, следовала древним военным традициям Северного Белерианда. — Видишь ли, враг, с которым мы теперь имеем дело, не оглядывается назад и не боится быть в чем-то уличенным. Кто-то очень смелый и очень самоуверенный ведет вперед воинство мордорское, вызов бросая не народам Эннората, но покровителям его.       — Неужели правду говорит госпожа, когда речь ведет о возвращении в Эндор Темного Врага? — лицо светлоликого ожесточилось. Не ужас испытывал славный галадрим, но пылкую жажду к уверенным действиям. Феанор решил, что Халдир достоин уважения.       — Не могу изрекать с уверенностью, мой милый друг, — нолдо устало опустил плечи. Измотанный и утомленный тяжелыми думами, он мечтал о мягкой перине. — Однако хозяйка твоя не кривит душой, когда молву держит о нисхождении Валар к просторам Эннората. Владыки Амана покинули свой дом, чтобы помочь Средиземью в борьбе со страшным, коварным врагом, которого не стоит недооценивать. Но кто может знать, что принесет завтрашний день? Не будем загадывать. История сама расставит все на свои места.