***
Казалось бы, его жажда обладания должна была быть утолена в полной, даже сверх меры. Но он не только не притупил чувство голода, а даже наоборот проголодался еще сильнее. Он хотел обладать ей бесконечно долго, не ограничиваясь школьными коридорами или подростковыми годами. И он не мог оценить того, что она была в его руках, потому что слишком боялся потерять. Именно это ощущение возможного, близкого, но такого несбыточного счастья в будущем не позволяло ему испытать его в настоящем. Целуя ее и видя, как она закрывает глаза от удовольствия, он сам не мог насладиться ею до конца, боясь даже подумать о том, что может в любую секунду ее потерять, узнай она правду. И он ругал себя. За то, что так быстро сдался, за то, что был не в состоянии растянуть это счастье, сделав его более осязаемым. Но кто он такой, чтобы противостоять Грейнджер, с ее очаровательной невинностью и одновременно с той сокрушительной напористостью. Он корил себя за то, что не смог продержаться, что не смог сохранить того хрупкого, предвещающего нечто прекрасное, лишь зарождающегося между ними, но уже серьезного чувства. За то, что даже оставаясь в трезвом уме он не смог действовать здраво. И все же мысли о том, что он совершил были ничем по сравнению с мыслями о том, что ему предстояло делать дальше. За это короткое время он уже сумел изучить характер Гермионы, чтобы, руководствуясь своими стратегическими талантами, предугадать, как она поступит. И самым вероятным и логичным был вариант, в котором она попробует вернуть его на «светлую» сторону, к которой принадлежит сама. Если он был ей небезразличен, то так бы она и поступила. А подтверждений ее симпатии было предостаточно за последний час. Он не мог точно предугадать как, лишь надеялся, что она не вмешает в это дело Поттера или кого-то из преподавателей. В этом году даже декан вызывал у Драко опасения. Мать писала, что он обязан помочь, но как именно все еще оставалось для него загадкой. Драко наполнил стакан почти до краев, клятвенно пообещав себе, что уже через двадцать минуть эта бутылка будет пуста, и он забудет обо всем, что произошло сегодня, начиная с утреннего душа. Позже, когда он на негнущихся ногах дошел до ближайшего коридора и присел отдохнуть прямо на каменный пол, где его и нашел Блейз, повсюду разыскивающий друга перед ужином, Драко радостно сообщил, что в состоянии выполнить хотя бы одну поставленную перед ним задачу и довести до конца хотя бы одно начатое дело. Даже если бы Блейз смог разобрать отдельные слова в пьяном шипении Драко и составить их в более-менее целостное предложение, вряд ли бы до него дошел глубинный смысл, а тем более горечь, этих слов. Он аккуратно, насколько это было возможным в такой ситуации, повалил Драко на кровать и наконец различил среди невнятного, уже полусонного бормотания: «Она ушла, я потерял ее». Когда он проснулся на следующее утро, Блейз уже надевал школьную форму и собирался на завтрак. — Доброе утро, — сказал он, заметив, что глаза Драко уже не закрыты. — Это вряд ли, — протянул парень хриплым голосом. Он потер глаза и попытался принять вертикальное положение. Голова ужасно болела — сказывалось количество выпитого предыдущим вечером. Одежда, которая служила ему пижамой той ночью, была прилично измята: во сне он сильно ворочался. Но это его мало волновало, потому что впервые за долгое время ему удалось пережить ночь без жутких сновидений, по крайней мере без тех, что он помнил. После того, как наскоро скинул одежду и принял душ, он почувствовал себя лучше. Блейз по-прежнему ждал его в комнате, а вот Теодора уже не было, что не могло не радовать. — Я уже привык, что не знаю ни о чем, что происходит с тобой в этом семестре, — начал Забини слегка обиженным тоном, — и строить предположения мне тоже нравится, но хотелось бы слышать благодарность чаще, чем раз в месяц. — За что? — коротко спросил Драко. — Как минимум, за то, что нашел тебя, валяющегося пьяным на полу, в одном из коридоров школы раньше, чем это сделали преподаватели! — он не был раздраженным, но и ничего веселого в этой ситуации не находил, о чем свидетельствовал его грубый, серьезный тон. Драко на секунду показалось, что если бы он закрыл глаза, то легко бы смог представить, как такую же нотацию ему читает Люциус. Он невольно ухмыльнулся при мысли о том, что разговоры о вреде алкоголизма стоило бы вести кому угодно, только не отцу в его нынешнем положении. — Находишь это смешным? — все также серьезно переспросил Блейз. — Нисколько, — ответил Драко, застегивая верхнюю пуговицу пиджака и стараясь не столкнуться со взглядом друга в отражении зеркала, в которое он глянул перед выходом. — Драко, стой! Расскажи, что вчера случилось, — почти потребовал Забини. — Ты так напился после разговора с Грейнджер? События всего минувшего уик-энда промелькнули перед глазами, как один короткий болезненный миг. Проклятие, свидание, разговор, обед, секс. — Мы почти не говорили, — сглотнув, ответил он. Словно слайд-шоу перед глазами пробегали кадры, а затем резко остановились на ошарашенном лице полуголой Гермионы, которая увидела темное пятно под рукавом его рубашки и уже догадывалась, чем оно может быть. — Вчера мы переспали, Блейз, — сказал Драко. — Разве ты не должен быть этому рад? — воинственное настроение вмиг улетучилось, ему хотелось радоваться за друга, но он уже начал понимать, что, если бы все было так просто, ситуация была бы совсем иной, поэтому заданный вопрос прозвучал с нотками выверенной осторожности. — Я рад, — сухо констатировал Драко. — Поэтому ты был так пьян вчера? От радости? — все также медленно подбираясь к правде, продолжал Блейз. Драко опустил голову и сделал рваный вдох. — Она видела метку, — сказал он и замолчал. Блейз тоже молчал. Он не знал, чего можно ожидать от Драко. Он был прилично расстроен, и попасться ему под горячую руку Забини не посоветовал бы и врагу. — Она ненавидит меня. Она знает и ненавидит меня. «Ненавидит,» — повторил он одними губами. — Она так сказала? — Блейз впервые за все время разговора отвернулся от друга, чтобы не выдать удивления. Он дал обещание, что будет поддерживать его во всем и всегда, а вот такой растерянный вид мог сыграть с ним злую шутку. — Нет, — Драко мотнул головой. — Она просто ушла, сказав, что мы поговорим позже. Но, Блейз, я видел ее глаза. Она Гриффиндорка до мозга костей, подруга Поттера и противница Волдеморта до последней капли крови. Как она может быть, — он сделал совсем небольшую паузу, чтобы вдохнуть воздуха, — как она может просто общаться с таким как я? Блейз молчал. Он подбирал аккуратные слова. Слова, которые могли помочь и подарить немного уверенности. — Она ненавидит меня, Блейз. Она больше и не посмотрит в мою сторону. А, может, отряд авроров уже стоит за нашей дверью и терпеливо дожидается, пока я закончу свою последнюю беседу с другом, прежде чем отправить в Азкабан? — голос Драко постепенно нарастал к концу фразы и в конце сорвался почти на крик. Блейз невольно подумал, что такое заявление могли без труда расслышать их однокурсники, все еще собирающиеся на завтрак в своих спальнях. — Она не сдаст тебя аврорам, Драко, в этом я уверен, — стараясь казаться как можно спокойнее, произнес Блейз. — Скорее, она попробует завербовать тебя в двойные агенты или расскажет все своим дружкам, но не сделает ничего, чтобы навредить тебе. Драко посмотрел на друга. — Думаешь, она сможет смириться с этим? Правда, Блейз? — он грустно ухмыльнулся безвыходности своего положения. — Ты же тоже не сразу принял ее кровь. Просто дай ей немного времени. А потом спокойно объясни все, она поймет тебя. Драко покачал головой, раздумывая над словами друга. — Если мы не спустимся на завтрак сейчас, опоздаем на первый урок, — сказал он и толкнул дверь, ведущую из спальни. Он не представлял, как покажется на сдвоенном Зельеварении. Лучше бы он не трезвел этим утром.***
Их шеи были будто зафиксированы в одном положении, всегда оставляя для глаз слепую зону, чтобы не видеть друг друга. Их лица были напряжены, и глаза всегда смотрели прямо, губы были сжаты в тонкие полоски. Их дыхание было нарочито ровным и глубоким. И если бы они посмотрели друг на друга хоть на несколько секунд, непременно прыснули бы со смеха от того, насколько одинаково избегают друг друга. Насколько одинаково скучают. Всю неделю Драко чувствовал вину перед Гермионой. Смог бы он сказать ей сам? Смог бы признаться? Он уже прочно заклеймил себя слабаком, и в очередной раз тянулся к бутылке, чтобы немного заглушить нестерпимую тоску. Огневиски горько обжигал горло, позволяя горечи душевной отойти на второй план. И с каждой новой откупоренной пробкой перед Драко все отчетливее представал образ, который он утратил, возможно, навечно. Он видел Гермиону с лучезарной улыбкой, прикрывающую оголенную кожу клочком тонкой простыни, за несколько секунд до того, как правда всплывала наружу. Он помнил милую маленькую родинку под ее левой грудью, помнил запах ее волос, помнил, как она вздыхает. Стоило ему выпить достаточно, и улыбка уже не казалось такой призрачной, кожа не отливала прозрачной белизной. И он пил, пока были силы, чтобы продлить время, проведенное наедине с надеждой. Пил, пока не понимал, что уже слишком поздно, и он должен рухнуть в ближайшем коридоре, где его и найдет Блейз. Он даже перестал появляться на тренировках, отмахиваясь от своего места в команде, хотя прекрасно знал, что в скором времени должны возобновить тот злосчастный матч, прерванный из-за травмы Нотта. При очередном упоминании этой фамилии Драко еле сдерживал рвотные позывы. То, как он крутился вокруг Гермионы, заставляло его трястись от злости и строить коварные планы, которым, впрочем, было не суждено воплотиться в жизнь. А самым ужасным было то, что Драко абсолютно точно знал теперь, что он чувствует, но абсолютно точно не знал, что с этим делать. Хватит ли у него сил, чтобы бороться за Гермиону Грейнджер не только с Ноттом, социальными условностями, но и всем миром? Хватит ли у него эгоизма, чтобы подвергнуть ее опасности, втянув в эту неперспективную партию, лишь бы побыть счастливым рядом с ней пару жалких месяцев? Он не знал ответа ни на один вопрос. И подобно своему отцу, вновь тянулся за ответом к тьме, сокрытой на дне бутылки огневиски.***
Время неумолимо утекало, приближаясь к зиме. Погода тоже не отставала: снегопады обрушивались все чаще, аккуратные каменные дорожки и подстриженные зеленые лужайки с каждым днем превращались во внушительные сугробы. Гермиона старательно избегала любого общения, все больше отстраняясь от друзей, предпочитая занять себя домашней работой или общественными делами школы. Ледяное молчание и укоризненные взгляды со стороны Рона больше не казались такими пугающими, она почти не обращала на них внимание, полностью погрузившись в задумчивый анабиоз. Все попытки Гарри примирить Рона с Гермионой не оборачивались ничем хорошим. Уизли упрямо утверждал, что проблемы итак нет, хотя неоднократно жаловался Гарри перед сном, что скучает по их прежнему совместному времяпрепровождению. Гермиона даже написала несколько писем Виктору, чтобы найти утешение в обновившейся переписке, но его ответы больше не доставляли никакого, даже самого низкого горделивого удовольствия. Также, как и те две попытки Теодора повторить неудавшееся свидание и искоренить устанавливающуюся между ними стену. Нотт не понимал резкой смены ее поведения, но замечал все малейшие признаки: то, что она отсаживалась подальше от Слизерина на сдвоенных занятиях, то, что сидела спиной к их столу в Большом Зале, то, как поспешно уходила из библиотеки, стоило ей завидеть кого-то из его сокурсников. Гермиона противилась как могла и на все расспросы парня отвечала, что ничего страшного не произошло, просто она слишком занята и устала. В это он поверил. Он видел, как круги под ее глазами принимают все более темный цвет, как бездумно она смотрит перед собой во время лекций, даже не прикасаясь пером к бумаге и о чем-то размышляя, как иногда блестят слезинки в ее глазах, когда она думает, что этого никто не замечает. Он видел, как безучастны остаются ее друзья, и не понимал, почему она не может сказать ему, что ее беспокоит. Ведь он бы сделал все, чтобы ей помочь, преодолел бы все, воспользовался всеми доступными средствами, чтобы снова видеть, как она ему улыбается. Но Гермиона лишь отрицательно качала головой и повторяла, что ничего не произошло. И если Рон изо всех сил изображал смертельную обиду, корни которой росли непонятно из чего, и не собирался замечать, что в жизни подруги произошло что-то, отчего она стала сама не своя, то Гарри оставался лишь заложником обстоятельств и еще пытался наладить с ней нормальные отношения. Поэтому он с радостью схватился за возможность расспросить Гермиону на ужине Клуба Слизней, в который они оба входили. Атмосфера за столом была гнетущей и не располагала к приветливой беседе. Гермиона сдержанно и невпопад отвечала на вопросы Гарри о том, что за последние недели ничего не произошло, и она на них с Роном вовсе не злится. Стараясь затушить этот разговор еще в самом начале, она вставила несколько реплик в общую беседу, чем привлекла к себе внимание профессора. — Мисс Грейнджер, а чем Ваши родители занимаются в мире магглов? Она неловко рассказывала о профессии дантистов, не зная, стоит ли говорить правду или лучше придать некой загадочности и опасности. С другого конца стола на нее смотрел Теодор, напряженно, выжидающе, а она изо всех сил старалась от этого взгляда скрыться, чувство дискомфорта и так снедало сильнее, чем обычно. Гарри решил остаться и поговорить с профессором, и она уже успела обрадоваться, что возвращаться в гостиную ей придется в одиночестве, но ее окликнул смутно знакомый голос. — Грейнджер, мне нужно с тобой поговорить, — от неожиданности она повернулась. — Не думаю, что у вас могут быть общие темы, — воинственно сообщил Теодор, который намеревался проводить девушку, несмотря на то, что она бы в любом случае отвергла это предложение. — Это по поводу библиотечной книги, которую ты недавно взяла и оставила в потрепанном состоянии, — не стушевался Блейз. — Мне казалось, с ней все в порядке, — ответила Гермиона, но от Слизеринца не скрылось то, как она нервно сглотнула. — Все в порядке, Теодор, прогуляемся в другой раз. Нотт кивнул и нехотя развернулся. Гермиона какое-то время смотрела ему вслед, а потом повернулась к Блейзу: — Что не так с книгой? — слегка насмешливо спросила она. — Ты правда собираешься с ним гулять? — недоверчиво спросил Блейз. — Это не твое дело, Забини, — девушка сложила руки на груди и выжидающе посмотрела на парня, прося переходить к делу. — Не мое, — кивнул он, — но кое-кому это может не понравиться. — Если это все, о чем ты хотел поговорить, то спасибо за предупреждение, я сама разберусь. — Я не совсем в курсе, что там у вас произошло, но Драко не в себе, — сказал Блейз, когда она уже почти развернулась, чтобы уйти. — Конечно, — Гермиона закатила глаза. — Я здесь при чем, Забини? — Он пьет, — серьезно произнес Блейз. — Я это заметила, — абсолютно не стесняясь того, что знает то, как ведет себя Малфой в кругу близких людей, кивнула Гермиона. — Ты не понимаешь: он не просто пьет, он напивается. Каждый вечер. Я каждый вечер подбираю его пьяное тело на восьмом этаже, Грейнджер. — По-твоему, это я его спаиваю? — она ухмыльнулась. Совсем Малфоевской ухмылкой. — Он пьет из-за тебя. Из-за того, что ты ушла тогда и теперь избегаешь его, — благосклонно пояснил Забини. — И вовсе я не избегаю, — покачала головой Гермиона, придавая словам уверенности. — Правда? Ты смотреть на него боишься, иначе бы видела, как отвратительно он выглядит. Гермионе стало не по себе. Она действительно прилагала все усилия, чтобы не смотреть в сторону Малфоя, поэтому не могла заметить каких-либо перемен в его поведении или внешнем виде. Раз уж Забини пришел к ней, чтобы просить о помощи, дело было серьезным. Отворачиваться от происходящего, как она делала последнее время, было больше нельзя. — Что ты хочешь, чтобы я сделала? — она посмотрела на него с мольбой. — Ты же у нас самая умная ведьма столетия, — пожал плечами Блейз. — Это не так просто. Если бы… Знаешь… Я… — она не могла обратить мысли в слова. — Я понимаю, что это не просто, — он постарался ободряюще улыбнуться. — Дай ему шанс хотя бы все объяснить, может, ты изменишь свое мнение, если посмотришь на ситуацию с его стороны. Просто поговорите. Она кивнула, хотя в глазах стояли слезы. Поговорить с Драко Малфоем, который перевернул всю ее жизнь, который стал самой реальной угрозой и самым нужным человеком одновременно. Если бы это было так просто. Если бы. — Я сейчас иду искать его. Грейнджер, если ты знаешь, где он может быть… — Ты сказал, что каждый вечер находишь его на восьмом этаже? Должно быть, он в Выручай-комнате. — До этого я тоже догадался, но я не могу войти. Я не знаю, о чем он просит комнату. — Я помогу, но, Блейз, я еще не готова с ним говорить. Время от времени они почти срывались на бег, потому что им казалось, что за ними кто-то идет. Пару раз Гермиона даже слышала кошачье мяуканье, но успокаивала себя тем, что в таком состоянии ей могло и показаться. Уже стоя перед большой дверью, которую она видела несчетное количество раз за этот семестр, она старалась успокоить взбушевавшееся сердцебиение. Руки предательски тряслись, пока она тянула их к дверной ручке. Блейз не смог сдержать улыбки, видя ее стрессовое состояние перед встречей с Драко. Малфой сидел на полу, облокотившись спиной об изножье кровати. Он выглядел измученным и потрепанным, будто пережил нападение гиппогрифа: волосы были взъерошены, галстук и пиджак безобразным комом покоились на полу возле кресла, рукава рубашки были подвернуты до локтя, а на левом предплечье помимо метки виднелось несколько царапин, будто кто-то с силой скреб по коже ногтями, пытаясь содрать кожу, и в итоге оставил на ней красные отметины, другой рукой Драко перекатывал по полу все еще закупоренную бутылку. Пока Гермиона осматривала его фигуру от порога, ей удалось заметить неподалеку пару уже пустых бутылок. Она застыла на месте, не зная, что следует предпринять. Самым простым ответом было бы развернуться и оставить Блейза разбираться самому, ведь она обещала просто привести его сюда, но какая-то неведомая сила, пригвоздившая ее к полу и сжимающая ее сердце, утверждала, что она должна оставаться там и должна все это видеть. Она шумно выдохнула, еще раз пробегаясь взглядом по сонному, почти отключившемуся телу, распластавшемуся возле кровати. — Что у него с рукой? — спросила она у Блейза, когда тот вышел из оцепенения и поднес руки к лицу. — Я не видел этого раньше, — ответил он, наклоняясь над другом, — наверно, пытался содрать метку. Идиот, — он покачал головой. — Думаешь, ему больно? — голос Гермионы осмелел, как и она сама. Девушка сделала пару шагов по направлению к Драко и достала палочку, чтобы залечить царапины. Он поднял голову, резко очнувшись, протянул к ней руку и почти коснулся ее лица. — Я знал, — он улыбался пьяной и безумной улыбкой. — Знал, что если выпью достаточно, ты придешь. Моя Грейнджер, — он смотрел на нее, не скрывая ничего, не пряча и малейшего оттенка чувств. Вся эта бездна эмоций, вырвавшаяся из его глаз так внезапно, обрушилась на Гермиону, и слезы потекли без ее разрешения. Она упала на колени рядом с ним и схватила его за плечи, тряхнув со всей силы, но этого оказалось недостаточно. — Пусть всего лишь галлюцинация, хотя бы так побудь со мной, — он гладил ее руки своими ладонями, пока она сотрясалась от беззвучных рыданий. Теперь она ясно видела, о чем говорил Блейз. Под его глазами залегли точно такие же мешки, как и у нее, он стал бледнее, чем прежде, и будто еще более тощим. — Драко, — прошептала она, прижимаясь к его груди, — пожалуйста, Драко, — просила она, сама не зная, о чем. А он продолжал гладить ее плечи. Она зарылась лицом ему в грудь и пыталась остановить слезы. Когда ей наконец удалось хоть немного совладать с голосом, она повернулась к стоявшему рядом Блейзу. — Мы должны отвести его к мадам Помфри, — сказала Гермиона, наконец, разрывая его теплые объятия. — Нет, Грейнджер, я сам обо всем позабочусь, — спокойно ответил Блейз. Всю неделю ему удавалось приводить Драко в чувства и заставлять появляться на занятиях, справиться с этим в пятничный вечер, когда впереди двое суток на возвращение в норму, не представляло абсолютно никакого труда. И он какой-то частью своей души верил в то, что появление Грейнджер отрезвит его лучше холодного душа или Антипохмельных Зелий. — Ему нужна помощь! — почти кричала Гермиона. — Он всего лишь пьян, ему нужно выспаться. Когда он протрезвеет, я скажу, что ты заходила. Она поднялась на ноги, сбрасывая руки Драко со своих запястий и несколько секунд стояла совсем без движений, раздумывая, как противостоять Забини. — Давай поднимем его на кровать. Пусть спит здесь. Я не позволю тащить его в таком состоянии через весь замок. — Как высокомерно, понимаю, почему вы подружились, — сказал Блейз, но все же подхватил Драко под плечи. — Мы, — она замялась, — не друзья. И никогда ими не были, — она помогла Блейзу, придерживая ноги Малфоя. — Вы любовники, — он усмехнулся тому, что произнес это вслух, тому, что речь шла о Малфое и Грейнджер. Она промолчала, с беспокойством проводя пальцами по волосам задремавшего парня. — Я не знаю, — в ее глазах снова стояли слезы собственного бессилия. Блейз заметно стушевался, причина ее слез была ему прекрасно ясна, но слова утешения упорно не приходили на ум. — Вам просто нужно все обсудить, Гермиона, — он нерешительно назвал ее по имени. И также нерешительно коснулся ее плеча, указывая, что им пора расходиться. — Ты должна узнать, как именно он получил метку прежде, чем судить. Она посмотрела на Забини, а потом снова перевела взгляд на Драко. Он уже ровно дышал и, должно быть, видел во сне что-то приятное, потому что его лицо было абсолютно безмятежным, даже почти счастливым. Она уже видела такое выражение его лица, оно было обращено к ней. И в тот момент она тоже была счастлива. Счастлива рядом с ним.***
Проснувшись утром не в своей кровати, Драко раздосадовано потер шею. Спал он вполне удобно, но, как перебирался на кровать, он не помнил в принципе. Помнил только голос Гермионы, ее руки гладящие его лицо. Помнил сон, будто он был явью. — Доброе утро, солнышко! — провел необычайно звонким для своего привычного тембра голоском Блейз. — Отвали, — буркнул Драко, прикрывая голову подушкой. — Я принес тебе завтрак, — он поставил на прикроватную тумбочку тарелку с двумя кусками яблочной шарлотки, яичницей и нарезанной дыней, а также стакан сока. — Как. Ты. Сюда. Вошел? — отчетливо произнес Драко, поднимаясь на локтях и фокусируясь на окружающих предметах. Он выглядел угрожающим для того, кто не привык видеть такой взгляд по несколько раз в день. — Меня привела Грейнджер вчера вечером, — спокойно ответил Блейз, отходя на пару шагов назад для подстраховки. — Грейнджер была здесь вчера? — он на секунду застыл, осмысливая полученную информацию. — Да, пришлось расстроить планы Нотта, чтобы вытащить ее, но иначе бы я тебя не нашел, — его тон был игривым, возможно, даже слишком для такой ситуации. — Я… Я думал, что это галлюцинации. Она была здесь? Она… Меня видела? Драко не мог поверить в слова друга, но другого объяснения не было. Никак иначе он не мог попасть в Выручай-комнату. — О да, она очень переживала за тебя. Помогла переложить тебя на кровать, — с насмешливой улыбкой ответил Блейз. Он нетерпеливо осматривал комнату. — Хочу обрадовать, она не ненавидит тебя. — Она видела меня в таком состоянии, Мерлин, теперь она презирает меня. Это еще хуже, — он неодобрительно посмотрел на друга, а затем откинулся обратно на подушки и закрыл глаза. Блейз сочувственно на него посмотрел. — Я ведь почти смирился с ее отсутствием, — промычал он. — Ты пил всю неделю, Драко! — воскликнул Забини. Малфой лишь фыркнул. Конечно, он понимал, что сам довел себя до такого плачевного и жалкого состояния, но человек готов пойти на многое, лишь бы облегчить душевную боль. — Это все сон, — прошептал он. Ему как никогда раньше хотелось проснуться в самом начале этого учебного года, в начале календарного года, в начале своей жизни. И вести себя совсем по-другому. Спустя несколько часов он кое-как привел себя в порядок. И вошел в Большой Зал, поймав на себе внимательный взгляд Гермионы Грейнджер. Лучше бы она действительно больше никогда на него не смотрела. Под ее взглядом он казался самому себе жалким и неполноценным, больным и изувеченным. Только этого ему не хватало сейчас. Жалости к себе. Но она продолжала оборачиваться на него. За каждым завтраком в Большом Зале, на каждом уроке Зельеварения и Трансфигурации. И это одновременно раздражало и успокаивало его, потому что он видел, он знал наверняка, он ей не безразличен. Даже после того, как она узнала всю его гнилую подноготную, он не стал ей противен, не стал ей чужд. Если бы не эта крепнущая с каждым взглядом надежда, он бы давно сбросился с Астрономической Башни.