***
Гермиона старалась утихомирить противоречивые и взъерошенные мысли, чтобы склеить из них пригодный план помощи. Не один день она потратила на то, чтобы уговорить себя выслушать Драко, и уже приняла тот факт, что сделать это необходимо, чтобы соблюсти презумпцию невиновности и отнестись к нему честно. Теперь ее пугал совсем другой аспект, теперь она думала о последствиях. Ведь если окажется, что Драко вовсе не так виновен, как ей показалось на первый взгляд, что ей подсказывали самые искренние уверения Забини, ей будет слишком просто его простить, слишком желанно. Она сильнее всего боялась, что из-за ослепивших ее чувств и надежды на совместное счастье, она безоговорочно примет любую, даже самую незначительную причину, за нечто глубокое и веское. Но как она сможет позволить себе состоять в отношениях с Пожирателем и предать все свои принципы, отказаться от всех взращённых в себе с таким упоением принципов и идеалов, пусть и ради любимого человека? Такое решение было бы банальным предательством друзей, а это Гермиона Грейнджер считала одним из самых серьезных грехов человечества. Очередной предпосылкой к этому разговору стал один поразивший ее взгляд. Однажды вечером она засиделась в библиотеке и когда спустилась в Большой зал к ужину, увидела, что ее привычное место занято Лавандой, поэтому ей пришлось занять единственное свободное, обращенное лицом к Слизеринскому столу. В тот вечер она не чувствовала на себе его взгляда, во всем теле была необычная легкость, и она осмелилась поднять глаза. Эта встреча длилась не больше секунды, но затмила целый месяц обоюдного молчания. В его взгляде не было того холеного самодовольства, вечного его презрительного спутника, он просил понимания, шанса. Резко, решительно. Он пронизывал, источал уверенность, он видел каждое ее воспоминание, знал каждую мысль, проживал каждое чувство, которое она когда-либо испытывала. На долю секунды ей даже показалось, что он залез к ней в голову с помощью легилименции. В один момент, после одного взгляда все происходящее перестало казаться им таким потерянным. И надежда, погребенная под тоннами темной сырой земли неожиданно воскресла, вытянулась ярким зеленым ростком на фоне привычно серого английского тумана. Именно той ночью, пролежав в необычайно холодной постели больше часа, даже не пытаясь сомкнуть глаз, она окончательно решила, что даст ему этот шанс, позволит себя убедить. И даже сделает к этому первый шаг.***
Гермиона до боли сжала широкие перила, за которые держалась, чтобы не упасть. Лестница меняла свое направление, и так не кстати. Голова гудела, потому что ей в очередной раз пришлось выслушивать бездоказательные обвинения Малфоя в проклятии Кэти, Гарри стал как заезженная пластинка, Гермиону это начинало раздражать. Она еще больше злилась на себя за это скребущее чувство, за то, что раздражалась на друзей, которые, правда, пытались ей помочь, не понимая, что она по самое горло влезла в перипетии, из которых выбраться смогла бы только при собственном желании. Лестница остановилась, и Гермиона поспешила добраться до первого устойчивого пролета, пока снова не стало поздно. Она осмотрела представшую перед ней картину: до гостиной приходилось добираться в обход, длинным путем. Гермиона вспомнила, как на первом курсе рисовала подробные схемы лестниц, чтобы быстрее запомнить расположение нужных кабинетов. Воспоминание о том, как такой же неожиданной поворот лестницы положил начало незабываемым приключениям, отозвалось в сердце приятной ностальгической болью, как будто она надавила на почти заживший, но все еще яркий синяк. Гермиона поудобнее перехватила книги и продолжила путь, но лестница снова пришла в движение, открывая взору тот самый лестничный пролет, с которого можно было подняться на восьмой этаж напрямую. Секунду поколебавшись и понимая, что не в силах противиться судьбе, раз та сама указывает ей дорогу, она глубоко и решительно вдохнула, на ходу составляя текст записки, которую оставит для Малфоя. Ей так не хотелось ограничиваться сухим «нам надо поговорить»: эта фраза в ее голове звучала слишком официальной, скованной и даже злобной, будто она намеревается причинить ему дискомфорт. Так оно и было: она знала, что этот разговор не станет приятным ни для одного из них, но также знала, что он должен состояться. Так им будет проще в будущем, так они смогут смотреть друг на друга без содрогания, без жалости об опущенных возможностях и не сказанных словах. Она шла медленно, даже нарочно замедляя шаг, хоть и не хотела себе в этом признаваться. И совсем остановилась, когда увидела в другом конце коридора знакомую фигуру. Он шел уверенно, прямо, целенаправленно, спрятав левую руку в карман брюк, а в правой что-то сжимая, ей так и не удалось это разглядеть. Гермиона почувствовала, как сердце затрепетало от волнения, оно грозилось буквально выскочить из груди. Ни разу она не чувствовала такого, смотря на Рона: дело было в Драко, в нем одном, и расстояние коридора казалось ей в тот момент таким несущественным, как и все преграды, которые могли когда-либо встать у них на пути. Чувство небывалой уверенности в них встрепенуло ее существо, не давая сделать новый вдох. Она остановилась. Драко не заметил ее на другом конце коридора, он не смотрел по сторонам, слепо шагая к заветным дверям, проклиная каждую каменную плиту на полу. Он знал этот путь наизусть, и, если раньше он заставлял его уверовать в светлое будущее, то теперь топил его, как надменный хозяин пинал своего нерасторопного эльфа. Малфой скрылся за дверью, и Гермиона опомнилась. Шаг почти перешел на бег, она уже не контролировала себя. Двери перед ней не появилось. Она прошлась мимо стены еще раз, потом еще, провела по стене ладонью, зажмурилась — ничего не менялось. Голову кольнула неприятная мысль о том, что их бежевой гостиной больше нет, что ее никогда не существовало, и все это страшный сон, а она вот-вот проснется в своей постели в Лондоне, даже не отправляясь в школу на шестой год обучения. Нет, она была там, ей это не снилось, просто Малфой загадал у Выручай-комнаты совсем другую обстановку. И эта мысль, без сомнения, была еще неприятнее.***
— Гермиона, все в порядке? — спросил Гарри. Она даже не заметила, как он оказался рядом с ней. Смутно помнила, что кто-то поздоровался с ней и сел рядом, но она не придала этому значения, полностью поглощенная своими мыслями. Глаза рефлекторно бегали по строчкам, но вот содержимое книги до сих пор оставалось для нее загадкой. Видимо, Гарри принял ее отстраненность за привычное увлечение чтением и решил не отвлекать, а Гермиона, уже привыкшая к тому, что большую часть времени проводит в одиночестве, не смогла совладать с лицом и сдержать эмоций. Мысленно она постоянно возвращалась к тому пустому коридору, в котором в тот день несколько раз останавливалась и оборачивалась, не зная, что ей стоит предпринять. Выручай-комната была еще в зоне видимости, а решительность ослабевала с каждым шагом, сдаваясь под гнетом дрожащего волнения и неясного страха. Она никак не могла понять, что за ощущения бурлили тогда в ее организме. Ей было до чертиков обидно. Обидно, что она, превозмогая гордость, сделала первый шаг к примирению, хотя в тайне надеялась, что Драко сделает его сам, доказывая этим свое неравнодушие. Обидно, что этот роковой шаг ни к чему не привел, и вместо ответов появились тысячи новых вопросов. Что представлял Драко, останавливаясь перед той стеной? Банальная ревность рисовала картины его уединения с любой из старшекурсниц, но Грейнджер старалась держать себя в рамках рассудка и не поддаваться на провокации, вызванные ее же обиженным самолюбием. Ей так хотелось, чтобы он сидел и ждал, одну ее, чтобы обернулся и посмотрел на нее с надеждой, будто от каждого ее слова зависела его жизнь. Гермиона отругала себя за эгоизм и начала строить новую логическую цепочку. Драко прекрасно знал о существовании Выручай-комнаты, он сам привел ее туда в начале года, предлагая в качестве альтернативы пыльному заброшенному кабинету, так почему мысль о том, что он мог использовать ее в своих интересах, посетила ее одаренную голову лишь сейчас? Ведь он вполне мог все это время проводить там часы, строя коварные планы в угоду Темному Лорду. Она незаметно для себя задержала дыхание. И неизвестно чем именно он там занимался, может, прикармливал еще одну зверушку, вроде Василиска, готовую убивать всех грязнокровок. Обида сменилась осязаемым страхом. А страх перешел в сожаление. Как она могла позволить себе забыть обо всем и пожелать этих отношений, очертя голову броситься в объятия к врагу? Она не могла больше так его называть, каждая клеточка ее тела противилась этому слову. Они больше не враги и никогда вновь ими не станут. Она не знала, что им уготовано, но верила, что сможет ему помочь. Сделает все, чтобы спасти его, пока не стало слишком поздно. Она обернулась к Гарри, возвращаясь в библиотеку Хогвартса от своих раздумий и не успев взять себя в руки. Он разглядел мокрые покрасневшие глаза и поджатые трясущиеся губы. — Гермиона! — негромко воскликнул он и бросился с объятием. — Ничего, извини, — бегло проговорила она. — Все в порядке. — Ты плачешь — это непорядок! В чем дело? — Гарри не собирался сдаваться так быстро. — Думаю, мне что-то попало в глаз, — стараясь выдавить улыбку, ответила девушка. Она прекрасно понимала, что эта попытка выглядела жалкой, но отступать было некуда. — Меня очень беспокоит то, что творится с тобой в этом году, — назидательным тоном начал Гарри. — Ты точно не хочешь мне ничего рассказать? — он выразительно посмотрел на нее. — Может, ты боишься, что я буду осуждать тебя, но это не так. Сейчас нелегкое время, но мы должны сплотиться и преодолеть все это вместе. — Ты говоришь в точности как Распределяющая Шляпа на приветственном ужине в начале года, — засмеялась Гермиона. Рядом с другом ей стало немного легче: негативные эмоции временно отошли на второй план. Гарри обрадовался, что его слова возымели нужный эффект. — Это правда. Нет ничего, через что бы мы не смогли пройти втроем, — сказал он уже серьезно. — Ты можешь обо всем мне рассказать, Гермиона. Мы всегда проходили через все вместе. Именно поэтому я оставался жив, — Гарри неловко улыбнулся, — без вас с Роном я бы и до Хогвартса не доехал. В этом сила нашей дружбы. Мы всегда помогаем друг-другу. — Я знаю, Гарри, знаю, — утирая следы слез тыльной стороной ладони, сказала она. — Но есть такие вещи, через которые каждый должен пройти сам. Понимаешь, просто справиться сам. Она чувствовала, что никому не должна ни о чем рассказывать. Этот гигантский секрет, что она собственноручно произвела на свет из маленькой шалости и интриги, теперь был для нее своеобразным мерилом собственных моральных качеств и душевных сил. Ей самой было интересно, сколько еще времени она сможет это выносить, сколько еще бессонных ночей ей потребуется, чтобы решить эту головоломку. — Гарри, прости меня, — она уткнулась носом в его плечо. — Я все-все тебе расскажу, обещаю, но не сейчас. — Ты не обязана держать все в себе. Я твой друг, ты можешь мне доверять, — гладя ее по волосам, сказал он. — Я не могу сказать. Не сейчас, — она покачала головой. — Но я справлюсь, Гарри, верь мне, я должна ему помочь. — Кому, Гермиона? — почти умоляюще спросил Гарри. Она отстранилась и посмотрела ему в глаза, будто взвешивая, стоит рассказывать ему секрет или нет. — Я понял, не сейчас, — по-доброму усмехнулся парень. — Узнаю старую добрую Гермиону, как всегда спасает всех окружающих. — Это ведь ты у нас избранный! — шутливо ответила Грейнджер, вставая со своего места. — Подожди, я хотел кое-что обсудить. Рождественский бал Слизнорта, — тут же выпалил он, — раз мы не можем пойти с теми, с кем хотим, стоит пойти вместе, как друзья. — Почему я об этом не подумала? — волна сожаления мгновенно накрыла Гермиону, и она сжала ладони в кулаки, демонстрируя это Гарри. — С кем ты идешь? — слегка поражаясь ее реакции, спросил он. — Ну, это сюрприз, — протянула она, но уже стараясь скрыть сожаление. — Надо и тебе кого-нибудь поискать, нельзя же идти с кем попало! — Я знаю, кого позвать! Она классная, — он закивал головой для убедительности. Гермиона облегченно выдохнула.***
Надо было признать, что Рождественский прием был устроен с куда большим размахом, чем обычный ужин Клуба Слизней. Зал был украшен золотыми занавесками и китайскими фонариками, в каминах горел огонь, добавляя уюта, а гости не поленились потратить время на подготовку роскошных туалетов. И Гермиона ничуть не пожалела, что заранее попросила маму прислать ей выходное персиковое платье с открытыми плечами, хоть ей и было немного зябко. Рождественской атрибутики в зале почти не было, но праздничное настроение заметно кружило голову присутствующим. Правда, Гермиона с присущей ей сдержанностью отказывалась от шампанского, зная, что это не поможет ей расслабиться в компании Теодора. Она очень нервничала, ведь ей предстояло посмотреть в глаза Гарри, когда он узнает, что Нотт стал ее официальной парой на этот вечер. И не только. Она уже несколько раз нервно заправила волосы за ухо, представляя, как Гарри решит, что это про него она говорила в библиотеке, что это в него она до беспамятства влюблена. Мерлин, какую ошибку она допустила! Лучше бы она по-дружески привела с собой Невилла, и бедному не пришлось бы разносить напитки, пока его сокурсники веселятся и танцуют. Но дороги назад, как обычно, не было. Гарри нашел ее, когда она спряталась за одну из занавесок, чтобы отдышаться. Половину вечера она ежилась то ли от холода, то ли от пристального взгляда Забини, который, как она могла догадаться, следил за тем, чтобы Нотт не позволил себе лишнего. Их обоих как раз позвали, чтобы сделать колдографию с профессором на память, и Гермиона улизнула, воспользовавшись ситуацией. — Гермиона, что ты здесь делаешь? Что с тобой? — обеспокоенно спросил Гарри. — Отдыхаю, — стараясь звучать спокойно, ответила она. — Теодор постоянно о чем-то расспрашивает, это меня утомляет. — Теодор? Это его ты пригласила? — с удивлением отозвался Гарри. — Я думала Др… Рона это взбесит, — чуть не оговорилась Гермиона, но Поттер не обратил на это внимания, списав на ее взволнованное состояние. — Пойдем, — улыбнулся он, — я попробую переключить часть его внимания на себя. Гермиона уставилась на него непонимающим взглядом. — Я должен официально познакомиться с твоим парнем, — хихикнул Гарри и выскочил из-за занавесок прежде, чем Гермиона успела ткнуть его кулаком в плечо. Разговоры в присутствии Гарри действительно давались ей куда легче, можно было просто стоять и улыбаться, кивая головой. Но только вечер наладился ненадолго. Непонятно откуда появился профессор Снейп и увел Гарри «на пару слов». Гермионе стало совсем не по себе, эта туманность, напущенная Снейпом, забрала у нее последнюю уверенность. Гермиона почувствовала, как руки Теодора легли к ней на плечи, а сам он наклонился и приблизил свое лицо к ее. Она итак избегала поцелуев весь вечер, слишком неуверенно озиралась по сторонам и рассеянно отвечала на все его попытки завести разговор. Даже Гарри, казалось, понравилось общаться с Теодором в тот вечер больше, чем ей. Гермиона успела только раскрыть глаза и испуганно втянуть воздух ртом, когда губы Слизеринца оказались в непозволительной близости. Она выставила вперед ладони, но было слишком поздно, и Теодору показалось, что они просто мягко и совсем не отталкивающе легли ему на грудную клетку чуть ниже плеч. В этот раз поцелуй был уверенней, чем на балу, в этот раз он не боялся ее смутить, в этот раз он хотел заявить свое право на нее. И Гермионе это совсем не нравилось. Единственный парень, который до этого заявлял на нее свое право, целовал ее с куда большим рвением, укрепляя его каждым касанием, каждым толчком внутри нее и каждым взглядом после того рокового вечера, когда она перестала, наконец, верить в светлое будущее для них всех. Чужой язык, проникший в ее рот, вызывал неконтролируемое отвращение, но деликатность не позволяла ей с силой оттолкнуть парня. Она попыталась разорвать поцелуй, чмокнув его в губы и отстранившись, но Теодор сильнее сжал руку на ее талии, притягивая к себе и почти силой увлекая в новый. В другом случае ей бы понравилась эта настойчивость, свойственная уверенным парням. Понравилась бы, если бы исходила от другого, вполне определенного, человека. И словно в ответ на ее молитвы прозвучал голос, который она никогда не подумала бы назвать приятным, слегка хриплый и скрипучий, сейчас она была рада ему как никогда, потому что он заставил Теодора, наконец, отпустить ее и развернуться к его источнику. Как только это произошло, она машинально сделала шаг в сторону. — Профессор Слизнорт, я поймал этого мальчишку, когда он шнырял по коридорам верхнего этажа. Он утверждает, что приглашен на вашу вечеринку, — с неприятным самодовольством произнес Филч, не выпуская из рук пиджака Драко Малфоя. — Ладно, ладно, не приглашали меня. Доволен? — огрызнулся он. Смятение, отразившееся на его лице, когда сквиб заталкивал его в комнату полную гостей, сменилось холодным презрением, когда он встретился глазами с несколькими присутствующими в ней людьми. И эмоции стали совсем бесцветными, когда он увидел последнюю сцену из жизни Гермионы Грейнджер. Даже то, как показно она отстранилась от Нотта, не поднимало его настроения. Только сжатая челюсть и проступающие желваки выдавали его внутреннее сокрушение. — Драко, мальчик мой, — нарушил неловкую тишину Слизнорт, — прошу оставайтесь! Я действительно собирался пригласить вас, но это совсем вылетело у меня из головы, — добродушно рассмеялся преподаватель. — Благодарю, профессор, но, боюсь, что разрушу установившуюся гармонию, — выдавил он, не сводя глаз с лица Гермионы. — Я провожу вас в вашу комнату, — сообщил Снейп, делая шаг к Драко. — Разумеется, профессор, — кинул Драко и, скользнув взглядом по его лицу, развернулся к выходу, оставив недоумевающего Филча одного стоять посреди комнаты.***
Драко знал, что вечер приема Слизнорта не слишком удачен для очередной прогулки в Выручай-комнату, но успокаивал себя тем, что его труды наконец начали приносить какой-то результат: ему удалось настроить шкаф для перемещения предметов. Выходит, он хоть немного продвинулся в выполнении задания. Эта мысль подарила крупицу спокойствия на фоне упрямых мыслей о том, как пережить праздники в родном доме, вдали от пока безопасного Хогвартса и, главное, Грейнджер. Душу царапали неприятные надежды на то, что время, проведенное без ее назойливого присутствия, пойдет ему на пользу, позволит окончательно выкинуть ее из головы, раз уж она сделала это так быстро и безболезненно. Ожесточение появилось так стремительно. Тоска и сожаление уже не терзали его. Чувства сменились быстрее, чем спортивный автомобиль разгоняется до ста км/ч, а он не знал, куда выплеснуть всю боль и горечь. Он шел впереди профессора, совершенно не стараясь сохранять уважение, ему хотелось, как можно скорее отвязаться от него и достать бутылку огневиски, чтобы успокоиться. А вот говорить с кем бы то ни было не хотелось вовсе. А Снейп как назло приставал со своими расспросами о несчастной проклятой девочке. — Может, я проклял эту Белл, а может и не я. Вам-то что? — с ехидной насмешкой бросил Драко, но тут же об этом пожалел, поскольку профессор, абсолютно не церемонясь, припечатал его к каменной стене замка. — Я поклялся защищать тебя. Я дал Непреложный Обет, — ответил Северус. Казалось, каждая буква в произнесенных им словах пропитана сожалением о том, что он это сделал. Наконец, в памяти Драко всплыла строчка из письма матери. Это она просила Снейпа помочь. Но зачем? Неужели она настолько в него не верила? Неужели она тоже его предала? Похоже, ни одна из окружающих его женщин не стремилась его поддержать. — Мне не нужна ваша помощь, — отчетливо проговорил Малфой. — Он выбрал меня. Из всех остальных — меня. И я не подведу его. — Ты боишься, Драко. Пытаешься скрыть страх, но это очевидно. Позволь помочь тебе, — тон профессора перестал быть угрожающим, теперь он уговаривал, пытался склонить к сотрудничеству, и Драко в самой глубине своего сердца хотел согласиться на эту помощь. Но желание доказать окружающим и самому себе, что он способен хоть на что-то, что он может все сделать сам, возобладало. — Нет! — крикнул он. — Он меня выбрал. Это мое задание. Снейп отступил, пронзительно посмотрел Драко в глаза, и тот приложил все оставшиеся силы, чтобы выдержать этот взгляд. Наконец, он остался в пустом коридоре и направился в подземелья. Этот вечер так выбил его из колеи, что он и сам не понимал, что говорил. Отвечал на вопросы скорее из вредности, чем из веры в идеалы Темного Лорда или свои силы. Малфой опустился на кровать и устало потер виски. Интересно, что предпринял бы Снейп, если бы Драко согласился на его помощь, стало бы ему проще, удалось бы уберечь себя, свою семью, Грейнджер, Хогвартс? Почему в тот момент он считал это место куда более родным, чем стены отчего дома? Из-за Грейнджер, которая поселила в его душе светлое чувство, а теперь, даже не объяснившись, целовалась с другим? Он снова воскрешал в памяти эту сверлящую сердце картину: как Теодор прижимает ее за талию, не давая отстраниться. Не может быть, чтобы ей это нравилось. Он должен был обо всем с ней поговорить, прояснить все, раз и навсегда. И обязательно выкинуть ее из головы до окончания каникул.***
— Продолжаем! Веселимся! Веселимся! — размахивая руками, приободрил собравшихся Гораций. На Гермиону напала мелкая дрожь, она никак не могла успокоиться и отдышаться. Послав Теодора за пуншем, она сделала несколько шагов навстречу Блейзу. — Что это было? — произнесли они в один голос. — Надо идти за ним, — уверенно сказал Забини, — неизвестно, что он успел заметить и как на это отреагирует. — Думаешь, он видел, — сокрушенно спросила Гермиона, не веря, что снова обсуждает свою личную жизнь с Забини, — как меня целовал Теодор? — Грейнджер, он вытащил тебя в центр комнаты! — воскликнул Блейз. — Если кто-то из присутствующих этого не видел, я очень удивлюсь. — Тогда он должен был видеть, что я этого не хотела! — поспешила оправдаться Гермиона. — Может, тогда поспешишь и сама ему это скажешь? Или это сделать мне? — выжидающе и с упреком глядя на девушку, спросил Забини. Гермиона опустила глаза и шумно выдохнула, не решаясь сделать шаг. — Мерлин! Да поговорите вы уже, — он закатил глаза. — Оба же места себе не находите! Гермиона только согласно кивнула. Даже не думая о том, как отреагирует Теодор, когда вернется с пуншем и не обнаружит своей спутницы на том месте, где он ее оставил, она поспешила в том направлении, в котором ушли Малфой и Снейп. Но не успела она пройти и одного коридора, как до нее донеслись отрывки их разговора, она легко различила голоса и поняла, кому они принадлежат. Она неспешно шла к источнику звука, пытаясь остаться при этом незаметной, только этого не получилось. В нескольких метрах от нее на полу сидел Гарри, его лицо застыло в задумчивом выражении, он весь был обращен в слух. Увидев подругу, он приложил палец к губам, призывая не выдавать ни его, ни себя. Гермиона лишь кивнула, мысленно сотрясаясь от болезненных конвульсий. — Нет! Он меня выбрал, это мое задание, — эхом отдалось от стен и многократно повторилось в сознании. Голоса смолкли, шаги удалялись. Гермиона села на пол рядом с Гарри и, не в силах сдержаться, заплакала. Потому что не знала, что еще ей оставалось сделать. Это был идеальный момент, чтобы решиться и все ему рассказать, но она молчала. Она взвешивала в голове, что будет хуже: сказать и предать любимого или не сказать и предать друга. Она поклялась, что никто никогда об этом не узнает, но в тот момент Гермиона Грейнджер сделала свой выбор.