***
«Дорогая Гермиона, Прежде всего мне хотелось бы поздравить тебя с праздником Рождества! Я сам не до конца понимаю, зачем пишу это письмо, но не написать его было бы ошибкой. Между нами слишком много недосказанности, которую я собираюсь ликвидировать раз и навсегда. Начать стоит…» Драко остановился. Ему приходилось писать письма с пожеланиями скорейшего выздоровления, письма-напоминания, письма-угрозы, в деловом и сдержанно-приветливом тоне, но это чистосердечное признание, которое он собирался изложить на бумаге, давалось куда сложнее. Он с силой надавил на перо и несколько раз перечеркнул написанные строки, чтобы различить отдельные слова было невозможно. Нелепая чернильная клякса растеклась по странице. Драко вздохнул и положил перед собой чистый лист пергамента. «Дорогая Грейнджер, Мне тяжело дается это письмо, поэтому не собираюсь долго тянуть и выдерживать правила официальной переписки. Мне давно нужно было рассказать тебе все это. Потому что, так это или нет, но ты всегда казалась мне самым искренним и преданным человеком, которому можно было бы доверить свою тайну. И я абсолютно уверен, что это признание облегчит жизнь нам обоим. Это случилось прошлым летом. Поместье уже тогда превратилось в подобие военного штаба, а большинство жилых комнат Пожиратели превратили в свои частные владения. В то время я старался как можно меньше времени проводить дома, постоянно нанося визиты знакомым с матерью, что раньше так не любил. Но одним вечером отец настоял, чтобы я остался дома. Он велел идти за ним в большой обеденный зал, который Лорд превратил в свой кабинет. За широким столом, за которым раньше сидели самые благородные наследники, теперь восседали убийцы. Было бы нелепо перечислять их имена в этом письме — ты должна меня понять, — да и признаюсь, я не особо озирался по сторонам. Я шел молча и также молча занял место рядом с отцом, все еще не понимая, что я там делаю. Я украдкой взглянул на него. Отец не смотрел на меня, но его взгляд… я никогда не видел его таким опустошенным. Теперь я думаю, что через его непроницаемую маску пробивалась жалость. Когда Лорд появился в комнате, повисло молчание. Насколько можно судить, я был единственным школьником в той комнате, единственным без его клейма. Все понимали, зачем меня привели — казалось, я один еще не осознал этого. И, когда до меня дошел смысл моего присутствия на этом заседании, я, кажется, перестал дышать. Признаюсь честно, я почти не помню, что было дальше. Ко мне обращался Лорд со своими витиеватыми вопросами, я что-то отвечал, но это было и не нужно: он копался в моих мыслях, а я был не в силах противиться. После того, как в меня попало его Круцио, я упал на пол. Я извивался, пытаясь укрыться от невидимых ударов. Я чувствовал, как все кости в моем теле ломаются одновременно, затем срастаются и ломаются вновь, как рвется каждая мышца, и не мог противостоять этой жгучей боли. На несколько минут он остановился, дал мне прийти в себя и продолжил допрос, но я все еще не понимал, чего именно он от меня хотел. После второго заклятия я потерял сознание. Не знаю, сколько времени прошло прежде, чем я очнулся. Заседание было уже давно окончено, зал пустовал и казался темнее, чем когда-либо. Предплечье жгло, но боль была вполне терпимой, особенно после того, что я пережил ранее. Я смог добраться до своей спальни и без сил упал на кровать. С того дня я перестал принадлежать самому себе» Драко остановился, переводя дух. Чернила пачкали пергамент, а его совесть очищалась. Он больше не хранил этот постыдный секрет, он рассказал о том, как получил свое позорное клеймо дорогому для него человеку. Он был не одинок. «Возможно, тебе станет немного легче, если ты узнаешь, что я сделал это не по собственной воле. Это было задумано как наказание для моего отца, но стало моим. И будет им вечно. Пожалуйста, Грейнджер, прости меня за этот ужасный Рождественский подарок. Но мне так нужно было сделать это признание. С праздником! Драко Малфой» Дописав письмо, он еще раз пробежался глазами по тексту. Ему захотелось заскулить от того, какой жалостью к себе были пропитаны эти строки, но отступать было некуда: Драко решился сделать это. Решился отправить это дурацкое оправдывающее письмо. Может, и хорошо, что он предстанет таким жалким: Грейнджер будет проще понять, что он чувствует, понять, почему он так поступает. Драко вышел на террасу и облокотился на каменные перила. Декабрьская ночь пугала спокойствием и тишиной над верхушками деревьев. Высота Астрономической Башни порой казалась ему чуждой, но здесь, дома, он чувствовал себя еще менее защищенным, хоть и был ближе к земле. — Тебе не кажется, что уже поздновато для корреспонденции? — спросила Нарцисса, выходя на террасу и бесшумно прикрывая за собой дверь. Драко обернулся к матери, а затем бросил молчаливый взгляд на письмо. — Оно адресовано девушке? — поинтересовалась Нарцисса, подходя ближе. — Это имеет значение? — он повернулся к ней лицом, пытаясь придать всему своему виду насмешливость, но с матерью этот прием не особо срабатывал. — Конечно, — спокойно отозвалась она, — я бы не позволила тебе нарушать приличия и писать девушкам в такое позднее время, — в голосе Нарциссы было что-то убаюкивающее и задорное одновременно. — Тогда, — протянул Драко, принимая ее правила игры, — оно адресовано Блейзу. — Люциус учил тебя обманывать, милый, но обмануть меня не получается даже у него, — просто улыбнулась она. Драко на секунду показалось, что всей окружающей их тьмы, в буквальном и переносном смысле, не существует. — И что же меня выдало? — по-доброму усмехнулся он. — Мужчина никогда не стал бы стоять и обдумывать, стоит ли ему отправить письмо лучшему другу. Другое дело — девушка. Небезразличная ему девушка, — уточнила Нарцисса, ее тон был все также слегка насмешлив, но в глазах читалось внимание. Драко не ответил, лишь слегка склонил голову, ожидая, что она скажет дальше. — Неудачное ты выбрал время, — грустно улыбнулась она и подняла голову, вглядываясь в низкое облачное небо. — Знаю, — коротко ответил парень. — Говорят, чувствам не прикажешь. — Это как раз мой случай, — Драко закрыл глаза и вспомнил Грейнджер. Ее образ мгновенно воскрес в памяти, тонкий и чувственный, такой беспокойный и мучающий. — Расскажи мне о ней, — попросила Нарцисса. — Не думаю, что в этом есть смысл: отец никогда не одобрит мой выбор, — Драко печально улыбнулся. Второй раз в жизни он рассказывал матери о своих сердечных делах, и в первый раз он по-настоящему что-то чувствовал. Хотел что-то чувствовать: даже это ноющее и саднящее доставляло ему куда больше удовольствия, чем чувство безразличия. — Драко, — Нарцисса, всегда говорящая достаточно тихо, сейчас произнесла его имя почти шепотом, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты был счастлив. Парень почувствовал, как к глазам подступили совсем не мужские, а скорее мальчишеские слезы — он не сдержал порыва и обнял Нарциссу за плечи. — Спасибо, мама, — прошептал он. Нарцисса нежно погладила его спину, стараясь не растерять самообладания. — И все же, — отстранилась она и заглянула ему в глаза, — я советую воздержаться, — она указала на конверт в его руке. Драко недоверчиво на нее посмотрел: она же не могла знать, что в этом письме он признался в самом постыдном факте своей биографии. — Ты знаешь, какое сейчас время, — пояснила она, а Драко чуть не взвыл: так он устал слышать эту фразу и повторять ее у себя в голове. — И если тебе дорога эта девушка, лучше не подвергать ее лишней опасности. Я не могу поверить, что говорю это, но, Драко, — она положила руку ему на плечо, — сейчас тебе нужно выждать время, сделать вид, что ты делаешь все возможное, чтобы выполнить задание. Я просила Северуса помочь, ты говорил с ним? — Тебе не нужно об этом думать, — ответил Драко, голос его стал жестким, а тело напряглось, как случалось каждый раз, когда он чувствовал, что на него давят, — я справлюсь и сам. — Ты не должен этого делать, Драко, есть и другой выход. Мы придумаем что-нибудь, — заверяла она, пытаясь придать словам уверенности, которой почти не было. Драко почему-то подумал, что Грейнджер бы делала тоже самое, если бы знала всю правду. — Я разберусь, — мысли о Гермионе сделали его непреклонным. Возможно, в словах матери был смысл. Если кто-то узнает, что эта девушка — его слабость, то непременно этим воспользуется. — Драко, будь осторожен. Я прошу тебя, не наделай глупостей! — она не успела отвернуться, и Драко все же заметил сверкнувшую слезинку. — Конечно, буду, — ласково произнес он, наблюдая, как мать уходит с террасы. Он снова остался один, снова не знал, что делать дальше, и сколько времени на раздумья у него есть. Судя по тому, как высоко проглядывалась луна сквозь облака, было уже поздно; усталость брала свое, и Драко вернулся в спальню. Бросая конверт с признанием в своих грехах в камин и наблюдая, как пламя уничтожает печать с фамильным гербом, он поклялся, что если выживет в этой войне, он сам все расскажет Грейнджер, даже если они так и останутся по разные стороны.***
Бумага легко выпала из конверта. Это был небольшой листок с вежливыми официальными фразами, поздравлением с праздниками и приглашением в поместье Ноттов. Гермиона фыркнула и отложила письмо. Это было не то, что она ожидала. Теодор хотел познакомить ее с отцом и показать свой дом. Внутри все взбунтовалось: эти слова воспринимались как оскорбление всех ее чувств. Как она мечтала бы получить подобное письмо от другого человека, в другое время. Гермиона поежилась, представляя, какой прием ждал бы ее в Малфой-мэноре. Малфой старший бы точно не обрадовался такой невестке. Другое дело — отец Теодора. Судя по всему, он был вовсе не против: Теодор бы не стал умалчивать о таком важном для благородного рода аспекте. Конечно, она понимала, что речь о свадьбе сейчас и не шла, но все же, как и любая девушка, Гермиона думала о перспективах возможных отношений. Как это несправедливо! Манящие отношения с Драко изобиловали трудностями и невозможностью их разрешения, а прекрасные перспективы и спокойствие с Теодором отталкивали, будто обжигая огнем. С другой стороны, она совсем ничего не знала о семье Ноттов. То, что Теодор учился на Слизерине, наталкивало на определенные мысли, но, как он сам ей доказал, многие из них оказались ложными. Она была уверена, что Люциус Малфой был Пожирателем с первых дней создания этой зловещей секты, но вот был ли замешан в таком же Нотт старший? Все мелкие детали указывали на то, что причастность фамилии Теодора к списку прислужников самой страшной угрозы магического мира, вопрос не такой уж сложный. И предвзятое отношение Гермионы было бы вполне оправдано, ведь Теодор — сын возможного Пожирателя, если бы не ее чувства к Драко, ведь она знала, кем он являлся, и даже не пыталась ничего предпринять. Муки совести и несправедливость, которая преследовала каждую ее мысль, не возобладали над ее чувствами, и она все же отложила письмо, не собираясь принимать приглашения. Второе послание было от Гарри. Он и семейство Уизли в полном составе поздравляли ее и желали всего наилучшего. Тон письма был веселым и добродушным, и сердце невольно сжалось от тоски, что она находилась не в центре празднования. Правда потом закралось подозрение того, что находиться в одной комнате с Роном было бы проблематично из-за натянутости их отношений, но, может, хоть на один праздничный вечер лед между ними смог бы растаять. Гермиона очень хотела верить, что это может случиться в самое ближайшее время.