***
Выйдя из Больничного Крыла, Гермиона направилась в Гриффиндорскую башню. По пути она обдумывала этот странный диалог, который только что произошел между ней и Слизеринцами. Что они там забыли? Явно ведь не извиняться пришли. И что такого случилось между ними, что Малфой так очевидно мстил Нотту? Раньше все ограничивалось обычными мальчишескими перебранками, по крайней мере, она не замечала, чтобы дело доходило до драк. Хотя, зная о любви Теодора к колдомедицине, она могла предположить, что тот умело использовал заживляющие чары и без помощи Мадам Помфри. Больше всего Гермиону волновали слова Малфоя о том, что виноват не один он, даже самочувствие Тео беспокоило ее не так сильно. По телу пробежалась ощутимая дрожь, когда в голову пришла мысль о том, что Драко может так наказывать ее за грубые слова в его адрес в тот вечер после бала. Это было вполне в духе Малфоя. Не зря же она считала его лучшей кандидатурой, чтобы помочь с отмщением. Она в очередной раз пожалела, что оказалась настолько права, касательно его способностей к причинению вреда и боли. Осознание того, что Теодор пострадал из-за того, что она не угодила Малфою, было сокрушительным ударом по ее психике. Неожиданно ей захотелось вернуться в Больничное крыло и все рассказать Теодору, извиниться перед ним и пообещать, что больше никогда не причинит ему вреда. По мере размышлений она все же поняла, что ее вина здесь скорее косвенная, а главным мучителем, теперь не ее одной, все также остается Малфой. Еще в полдень она с восхищением следила за его фигурой на поле, совсем позабыв о том, что он готов в любой момент нанести уничтожающий удар по всему, что было ей дорого. И все же было что-то необычайно приятное в этих запретных ощущениях, которые будоражили в ней встречи с ним. Она все чаще ловила себя на том, что действительно вспоминает о прикосновениях Слизеринца. Перед сном она любила прокручивать в голове те дурманящие моменты, когда она в буквальном смысле растекалась под его настойчивыми ласками. Но потом Малфой все портил. Своей агрессией, своими издевками, своим холодом. Она остановилась и зажмурилась, мысленно ругая себя за то, что снова думает не о том, о чем нужно. Не о ком нужно. Теодор, свалившийся с гигантской высоты, повредивший несколько ребер и вывихнувший плечо, вел себя так мужественно и даже нашел в себе силы, чтобы улыбнуться при виде нее. Вот, что действительно было достойно восхищения, вот о чем она должна думать. Гермионе стало стыдно оттого, что она вела себя так эгоистично по отношению к Тео, особенно в тот момент, когда он так нуждался в поддержке. В голове мелькнула мысль, что Малфой и Забини уже должны были покинуть Больничное Крыло и можно вернуться, она даже развернулась и сделала несколько шагов в том направлении, но потом резко одернула себя и вернулась ко входу в общую гостиную Гриффиндора. Она подумала о той книге, которую кто-то заботливо принес Теодору, но так и не испытала ревности достаточной, чтобы вскружить ей голову и заставить сверлить его спину взглядом или колко отвечать на все его попытки поговорить. Тогда под взглядом Малфоя она даже думать не могла о том, чтобы сделать лишнее движение, сейчас не представляла, как бы повела себя, если бы его там не оказалось. Душевный порыв, который заставил ее проведать Теодора, лежащего на больничной койке, был чем-то необъяснимым, это заставляло ее верить в искренность чувств, которые она начинала к нему испытывать. Может, они не были сильными, не были бурными, не заставляли ее трепетать и ловить каждый его взгляд, но какая-то крупица нежности и заботы плескалась в глубине ее души. Она снова пообещала себе, что должна дать Теодору и этим неокрепшим чувствам шанс. Ей казалось, что, влюбись она в Теодора, это спасет ее от всех неправильных и необдуманных поступков, так много которых она совершила, и была уверена, что совершит. Ей хотелось хвататься за тонкую ниточку, которая могла вытащить ее из того омута, в который ее затягивает. Из такого приятного и аморального. Решительно прогоняя образ Малфоя, который все отчетливее рисовался перед глазами, она выдохнула и сделал шаг вперед. Она вошла в полупустую гостиную и тут же наткнулась взглядом на Рона. Он сидел в кресле возле камина и, казалось, дремал, но, услышав, что дверь в гостиную отворилась, тут же открыл глаза и несмело улыбнулся Гермионе. — Привет, — натянуто улыбаясь, произнесла она и поспешила пройти мимо. — Гермиона, посиди со мной, — его голос был немного хриплым, и ему пришлось откашляться. Стоя к нему спиной, она на секунду прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, собираясь с силами. — Конечно, — сказала она и направилась к соседнему креслу. — А где Гарри? — Снова пропадает у Дамблдора, думаю. Тебе не кажется, что мы стали меньше общаться? — пытаясь выдавить из себя улыбку, спросил Рон. — Это неудивительно, — заправляя прядь волос за ухо и стараясь не выдавать сбивающегося дыхания, ответила она. — Тот поцелуй все испортил, — сказал он, и девушка не могла до конца понять его интонации. Эта фраза была и вопросом, и утверждением в равной степени. Но чем бы она ни была, в конечном итоге, слова ранили одинаково. Гермиона несколько секунд сидела, молча смотря на него и не понимая, к чему ведет этот разговор. Она уже было открыла рот, чтобы все же высказаться о том, что ничего не испорчено, но Рон осмелел и не дал ей этого сделать. — Я думал, что между нами что-то появилось летом, — продолжил он. Гермиона неоднозначно кивнула. — Но потом все так закрутилось, мы не должны были… Понимаешь, я с Лавандой, а ты… Вы с Гарри, кажется, довольно близки, и я не хочу мешать… На несколько секунд он замолчал. Гермиона старалась не двигаться, не зная, стоит ли ей убеждать Рона, что между ней и Гарри совсем ничего нет. Посчитав, что лучше избавить его от запутанных и ненужных выяснений, которые обязательно последуют позже, она все же подала голос: — Ты не можешь мешать, Рональд, — она заметила, как парень слегка поморщился от ее нравоучительного тона и полной формы имени, которую она чаще всего использовала, когда злилась на него, поэтому продолжила чуть мягче. — Мы с Гарри просто друзья, ни о чем большем и речи не идет. Рон несколько мгновений вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, не врет ли она. Видимо, удостоверившись, что эти слова — чистая правда, он облегченно выдохнул. — Видишь, ты мог просто спросить меня, а не выдумывать несуществующий роман, — обрадованная тем, что спасла ситуацию, вовремя поговорив с ним, улыбнулась Гермиона. — А что насчет романа с Ноттом? — не сводя с нее глаз, поинтересовался он. — Какого романа? — теперь Гермиона совсем растерялась. — Может, ты и считаешь меня глупым, но я не слепой, — отчетливо проговаривая каждую букву, сказал Рон. Его поза была напряженной, руки сжаты в замок, по лицу сквозило раздражение и неуверенность. — Я не считаю тебя глупым, — поспешила оправдаться она. — Ты же была у него в Больничном Крыле сейчас, — он снова облачил свой вопрос в форму утверждения и не дал ей на него ответить, — ты постоянно пропадаешь по вечерам, танцевала с ним на балу. А как вы воркуете на уроках Зелий! — он повысил голос, выдавая нотки злобы или ревности. В этот раз строить ложных надежд Гермиона не хотела, поэтому не стала придавать этому значения. — Мы неплохо общаемся в последнее время. Он интересный собеседник, — она изо всех сил цеплялась за оставшийся шанс все объяснить и представить в хорошем свете, но, похоже, Рон видел в этом ужасную проблему. — Я видел, как мило вы беседовали на балу. Так, что его язык залез тебе в горло! — он отвернулся от нее, уставившись на свои руки. — Почему я вообще оправдываюсь перед тобой? — она спрашивала больше саму себя и совсем не требовала ответа. — Я все это время ждала от тебя каких-то действий, Рон. Я надеялась, что ты, наконец, понял, что нравишься мне! — она глубоко вдыхала через широко открытый рот, чтобы отогнать пощипывание на глазах, предвещающее слезы. — Просто это не сработает для нас. В общем, — он снова прокашлялся, — я хотел сказать тебе, что это было неважно. На несколько секунд он замолчал. И Гермиона, затаившая дыхание, зажмурившись, ждала продолжения. — Я думал, что ты недолюбливаешь Лаванду, но теперь вижу, как вы подружились. Она правда очень хорошая. Я просто должен попробовать. Должен дать ей шанс. Ты меня понимаешь? Она через силу улыбнулась и кивнула. Затем медленно встала и вышла из комнаты. Слезы покатились из глаз прежде, чем она успела выдохнуть. Гермиона никогда не решилась бы плакать перед людьми, поэтому она со всех ног спешила в то место, где могла бы побыть одна и как следует оправиться после удара.***
— Что ты здесь делаешь? — ее голос звучал жалко от слез. Драко расположился на диване с книгой в одной и с бокалом огневиски в другой руке. Еще несколько секунд после ее вопроса он бегал глазами по строчкам, заставляя ее ждать, пока он дочитает абзац. Девушка поежилась и принялась вытирать слезы, пока еще была надежда на то, что Малфой их не заметил. — Аналогичный вопрос, Грейнджер, — произнес он, пробегая равнодушным взглядом по ее лицу. Его губы презрительно искривились, а в глазах появился неприятный блеск. — Мне нужно место, где я могла бы побыть одна, — с напором сказала девушка, бросая взгляд на парня, а затем на дверь. — Что ж, — он осмотрел ее с ног до головы, — тогда тебе придется поискать другое место для уединения. Потому что я не собираюсь уходить. Девушка молча стояла возле двери, не решаясь сделать шаг ни вперед, ни назад. Драко внимательнее присмотрелся к ее лицу. Красные, опухшие глаза, еле заметные подтеки туши и взгляд. Такой потухший и разочарованный, такой негрейнджеровский взгляд. — Почему ты плакала? — спросил он, откладывая книгу, даже не стараясь запомнить, на какой странице остановился. Она сжала челюсти и подняла глаза вверх, чтобы слезы не могли выкатиться из глаз. — Я не плакала, — еле выговорила она, отворачиваясь к двери. — Грейнджер, стой, — он вскочил с дивана и в мгновение ока оказался рядом с ней. Она уже коснулась ручки двери, когда он сжал ее запястье. — Почему ты плакала? — настойчиво повторил он. — Я… — она обернулась и посмотрела на него не в силах продолжить фразу. В его глазах на секунду она поймала что-то такое особенное, чувственное и родное, что забыла все слова. Беспокойство и забота. Его и о ней. Пусть на секунду. Пусть он опомнился и отпустил ее, но это было. Она это видела, она это чувствовала. Слезы моментально высохли, боль в груди утихла, мысли постепенно возвращались на свои места. В этот момент она особенно ярко ощутила осознание того, что слова Рона принесли ей облегчение. Ведь тех чувств, о которых она думала, которые она себе выдумала, от отчаяния или скуки, просто не стало. Сейчас в ее груди трепетало что-то совсем другое, что-то особенное, несравнимое и не до конца ей понятное. Что-то, что теперь она, наконец, начинала признавать. — В чем дело? — Рон. Она сделала несколько вдохов, собираясь продолжить. Драко выжидающе на нее смотрел. — Он сказал, что между нами ничего не может быть. Этот глупый план никогда не принесет успеха. Он просто не любит меня. Она сбивчиво дышала, стараясь не допустить нового потока слез, сама не понимая, почему плачет. Все было кончено задолго до этого момента, задолго до этого разговора. Даже скорее, ничего не было. — Ты не могла узнать о перспективах прежде, чем втягивать меня в эту затею? — устало выдохнул он. — Я не думала, что это требуется, — состроив гримасу, ответила Гермиона. — А думать иногда не мешает, — изогнув бровь и посмотрев на нее сверху вниз, сказал он. — Не тебе об этом судить, Малфой, — она поджала губы, понимая, что он прав и ей стоило подумать об этом заранее. — Это нечестно, Грейнджер. Всю грязную работу делаю я, пока ты флиртуешь даже не с тем парнем, — он засунул руки в карманы. — Это уже не важно, — она огорченно покачала головой, теряя весь свой боевой запас, — план больше не нужен. — Еще как важно. Я доведу дело до конца, а ты мне за это заплатишь. Все как договаривались, — с напором произнес он. Меньше часа назад он пытался самостоятельно придумать причину отменить всю эту глупую затею и держаться подальше от Грейнджер. Но теперь одна мысль о том, что он потеряет эту тоненькую нить, которая сейчас связывала его с единственным развлечением, на которое он мог рассчитывать, пробуждала в нем необъяснимую ярость. И он все еще не собирался признавать, что это из-за того, что ему хочется иметь предлог, чтобы видеться с Грейнджер. — В этом нет абсолютно никакого смысла, — она подняла глаза и посмотрела на него. — У нас был уговор. И мы закончим весь этот бредовый замысел, каким бы ни был исход. В этом смысл, — его голос был жестким и непреклонным, абсолютно не терпящим возражений. — Подумай, станет ли Уизли вообще общаться с тобой, если узнает правду о том, что ты пыталась разрушить его отношения? Продолжит считать лучшей подружкой? Полюбит тебя? Сомневаюсь, Грейнджер, — он покачал головой и кивком указал ей на кресло, — садись. Будешь делать, что я говорю. — Ты не посмеешь! — она почти подпрыгнула на месте, эти слова словно ошпарили ее кипятком. — Еще как посмею, — недобро ухмыляясь и смиряя ее взглядом, сказал он. — Слишком много на себя берешь, Малфой. Он не поверит тебе, — сложив руки на груди, запротестовала Гермиона. — Думаешь, эта история не объяснит твое странное поведение? Или мой неожиданной интерес к Браун? Против фактов, Грейнджер, даже идиотизм твоего рыжего дружка не устоит, — он выжидающе смотрел, как она пытается просчитать хоть один путь к отступлению. — Ты бессердечная сволочь, Малфой! — понимая, что теперь выбора у нее нет, сдалась девушка. — Главное, чтобы ты помнила, что я здесь главный, — ухмыльнулся он. — И если я захочу трахнуть тебя прямо на Гриффиндорском столе в Большом Зале, ты должна послушно раздвинуть ноги. — Этого не будет, Малфой, — твердо произнесла она, хотя в глубине души ее начинало терзать неприятное чувство неизбежности. — Ты хочешь проверить? — в его глазах она видела бушующее огненное море, которое разверзалось в пропасть, а она летела и летела вниз, не видя дна. Он хотел добавить, что такие как он всегда получают то, чего хотят. Что бы это ни было, и чего бы ни стоило. Но не стал, потому что произнести это вслух — означало окончательно признать, что он ее хочет. — Ты снова мне угрожаешь? — устало спросила она, все же опускаясь в изящное бежевое кресло. — В этом нет никакой необходимости. Я найду способ заставить тебя сделать то, что я хочу, — довольно ухмыльнувшись, сказал он. — Ты столкнул Нотта с метлы из-за меня? — эта мысль так резко ударила ее, что она сама не поняла, что выразила ее вслух. Драко на секунду опешил, ожидая какой-нибудь обычной колкости в ответ, но девушка, в очередной раз проявила колоссальные умственные способности, которые одновременно впечатляли и раздражили Малфоя. Вместо ответа он пожал плечами и равнодушно отвернулся, снова возвращая в руки книгу, усаживаясь обратно на диван и раскрывая ее наугад, лишь бы отвести глаза. — И тебя абсолютно не мучает совесть? — она встала перед ним и положила ладонь на раскрытую страницу, мешая ему читать. Делать вид, что читает. — Все с ним будет в порядке. Два дня полежит в Больничном крыле и выйдет, — его голос был настолько безэмоционален и холоден, что девушка еле заметно поежилась. — Он ведь мог пострадать! — воскликнула она. — Но не пострадал же, — все так же спокойно ответил он, — не за чем об этом говорить. — Так все же? При чем здесь я? Еще одно твое дурацкое наказание? Хочешь причинить боль тому, кто мне нравится? Он не ожидал этого услышать. Что угодно, но не это. Эти слова пробуждали в нем какую-то неистовую ярость и заставляли нутро клокотать от злости. — Нравится, — беззвучно повторил он и отвернулся. — Мне вот не нравится, когда кто-то трогает мои вещи. А Нотт делает это постоянно. — Это я твоя вещь? — возмущенно произнесла Гермиона. Ее ноздри широко раздувались, а рука потянулась к палочке, покоившейся в кармане мантии. — Так ты справляешься со своими маниакальными наклонностями и подавляешь в себе ревность? — Ревность? — он опустил взгляд на ее правую руку и на корню пресек попытку вооружиться. — Зачем мне тебя ревновать? Ты и так принадлежишь мне, — он осмотрел ее с ног до головы своим высокомерным и снисходительным взглядом, словно приценивался, обдумывал, стоит ли покупать такую вещицу себе в коллекцию. Гермиона хотела отступить, но быстро взяла себя в руки, не собираясь показывать своей робости перед ним. — Принадлежу? — с негодованием спросила она. — У меня есть два желания, и лучше тебе меня не злить. Последствия могут быть необратимы, Грейнджер, — он встрепенулся и с большим интересом, чем рассчитывала девушка, повернулся к ней. Он молчал. Молчал и смотрел, прикидывая, стоит ли озвучивать свое желание. Она сжалась под его пронзающим взглядом. Таким тяжелым, словно на нее смотрел полный состав судей Визенгамота, готовый засадить ее в Азкабан на пожизненный срок. Но в следующее мгновение все стало еще хуже, и как приговор к смертной казни прозвучали его слова. — Я хочу стать твоим первым любовником. Гермиона вскочила и тут же замерла, не могла заставить себя даже слегка двинуться. Она моргнула только после того, как глаза начали болеть. Драко также поднялся с дивана и смотрел на ее неменяющееся выражение лица, пытаясь понять, что творится у нее в голове и насколько сильно он перегнул палку. Гермиона подошла к той тонкой грани, после которой начиналась истерика. Она не знала, что ей нужно сделать: расплакаться и молить о пощаде или засмеяться и сделать вид, что восприняла это как глупую шутку. — Нет, не хочешь, — покачав головой, сказала она, наконец. — Этого просто не может быть. Драко посмотрел на нее сверху вниз и с уверенностью заявил: — Хочу, Грейнджер. Хочу, чтобы ты стонала и извивалась подо мной. Чтобы кричала от удовольствия и умоляла продолжить. Чтобы забывалась в поцелуях, но всегда помнила, что именно я — твой первый мужчина, — он обвил ее талию и опустил руку на ягодицу. Девушка дернулась, но Драко лишь погладил ее через ткань юбки, призывая не двигаться. — Признайся, наконец, тогда в библиотеке ты намокла гораздо раньше, чем я к тебе притронулся, — он ухмыльнулся и поднял левую бровь. — Ты ублюдок, Малфой! — она занесла руку, чтобы ударить его, но он остановил ее в нескольких сантиметрах от своей щеки. — Не с твоей грязной кровью называть ублюдком благородного волшебника, — отрезал он, сжимая ее запястье. — А теперь иди, Грейнджер, поплачь о Нотте или Уизли где-нибудь в другом месте, ты мне надоела.