Бесконечное лето: Не чужие

— Идиот! Чертов олух! Конченный дебил! — Не то, чтобы я собиралась спорить, — Алиса выглядит невозмутимой, но в глазах подрагивают чертенята, золотые в свете капитанской палубы, — но в чем причина этого глубокого и беспощадно правдивого самоанализа? — Знаешь, что плохого в нашем скомканном на коленке плане, Аля? — я умудряюсь успокоиться и даже наскоро обучаюсь членораздельной речи. — Практически все! И тем не менее, благодаря нелепой случайности и адскому везению, все прошло как по маслу. Пустые коридоры, дубина-капитан, твои навыки прицельного махания энергостеком, все в лучшем виде. Но — сюрприз! — ничто не длится вечно. Кто из нас сейчас рванет вниз, на причальную палубу, как считаешь? — Все, конечно, — удивляется Алиса и тут же соображает, где затаилась подстава. — Ах ты ж чертова хрень! Шестнадцать. — Вот, ты начинаешь понимать, — одобряю я и окидываю взглядом недоумевающих девчонок. — Как быть с капитаном? Как быть со всеми этими… парнями в белых пижамах? Вот мы сейчас сыпанем вниз, так? И что помешает им мгновенно объявить тревогу, заблокировать лифты и двери, и вообще максимально осложнить нам жизнь? — Черт… — скрипит Мику. — Слишком быстро все идет, — поясняет Ульянка. — Как-то не пришло в голову. — Наверное, потому что я никогда не оценивала наши шансы добраться так далеко как высокие, — задумчиво произносит Славя. — Ваши предложения, девочки и… девочки? Пятнадцать. — Прорываемся, конечно, — пожимает плечами Алиса. — Раз уж начали рисковать, глупо останавливаться. А каждая секунда простоя снижает и так невеликие шансы. Она права — единственной альтернативой этому решению была бы казнь наших пленников. Но только на это не готов ни я, ни, судя по их лицам, никто из девчонок. Может, мы и наловчились когда-то сбивать штурмовики «тряпок» с клонированными уродцами внутри, но это не сделало нас палачами. Прорываться вниз — наш лучший, хотя и чертовски рискованный вариант. И я уже собираюсь громко согласиться с Алисой, но меня останавливают. Полумрак палубы, шипение и скрип вычислительных машин, гаснущие искорки от голограмм, ровный тяжелый гул силовых установок. Руки касается тонкая ладонь. — Я останусь, — тихо говорит Лена. — И прослежу, чтобы вы благополучно добрались вниз. До меня доходит не сразу. — Но ведь тогда… ты же не… мы же… — Верно, — говорит она. — Я не успею. Но если подумать, бояться здесь нечего. Уйти из жизни, плывя над Землей в бесконечном космосе, сделав это ради своих единственных в мире друзей, тех, кто оказался рядом, когда мне было тяжелее всего — разве это так уж плохо? — Нет, — автоматически отвечаю я. — Нет! Постой! Не нужно! Мы придумаем… Я придумаю… Я не хочу так! Четырнадцать. — Вы успеете, — говорит она. — Я уверена. Тихонько, слабо улыбается. И открывает дверь в коридор. Следующее, что я четко помню, это бег. Мы бежим. Молча. Я не хочу ничего говорить. А вот чью-нибудь инопланетную голову сейчас снес бы, не задумываясь В коридорах опять никого. Спят они все круглосуточно, что ли? Вот и лифт — огромный и прозрачный. Пиктограммы, указывающие направление движения, просты и понятны, одноглазый был прав. Мы легко помещаемся, эта махина без проблем вместила бы еще столько же. Какие же у них должны быть грузовые лифты? Я забиваю голову ненужной информацией, лишними вопросами и никчемными эмоциями. Все, что угодно, лишь бы не думать. Лена. Она осталась, чтобы умереть. Умереть ради нас. Тринадцать. Мы проезжаем этаж за этажом, не быстро, но и не мешкая. В большинстве своем они пусты, некоторые затемнены и горят тусклым янтарным освещением. Один или два раза мы видим людей, техников или другой обслуживающий персонал. Они не обращают на проезжающую мимо бадью, набитую подростками, ни малейшего внимания. Черт, не хочется, конечно, загадывать и испытывать ложные надежды, но пока что она тысячу раз могла умереть там внизу на земле от передоза медикаментов или очередного приступа чертовой шизофазии а вместо этого погибнет в бою как солдат пославший к черту трусливые приказы командиров и оставшийся на боевом посту и мы ведь мы позволили ей мы бросили ее там как последние сволочи все идет, можно сказать, довольно неплохо. Вот если бы… Лифт резко тормозит. Свет мигает, блекнет, снова набирает мощность. Открываются прозрачные двери. — Wersern do Peon! — гремит через динамики голос капитана. — O geng de keuern tentad pleuken se skepp da. Wapenreue es unlokkad da. Pente i cuelle! — Что говорят, чего требуют? — интересуется Алиса, пока мы выбираемся из застрявшего на половине этажа лифта и оказываемся в длинном серебристом помещении, похожем то ли на барак, то ли на очень большой гараж. Свет помаргивает, у стен стоят здоровенные металлические коробы — может, просто ящики, а может, кожухи для каких-то механизмов. Все очень понятно, функционально и невыразительно. Но самое главное — пусто. — Точно не могу сказать, — выдыхаю я. — Языками не владею. Но там было что-то про призыв к солдатам, которые где-то здесь есть. Что-то там на корабле для кого-то разблокировали. И еще последнее слово — я думаю, это значит «убивать». Про то, что означает вполне живой и злой капитан Хайпаэр по громкой связи, я не говорю. Лена, Ленка, как же они тебя так… — Куда дальше? — прекращает наши лингвистические беседы практичная Ульяна. — Понятно, что этим козлам приказали нас порешить. Тут можно вообще ничем не владеть, все и так ясно. — Что за разговорчики в строю тогда? Вперед и вниз, до упора — пассивных граждан пропускать, сопротивление подавлять, — решаю я. — Отличный план, я считаю, или у кого-то есть дополнения и жалобы? Одиннадцать. — Неплохо было бы разжиться оружием, — роняет Славя, задумчиво глядя на ближайший кожух, он же ящик. — Тогда и с подавлением все было бы веселее. — Было бы. Только где его взять? — Мне кажется, прямо здесь, — блондинка кивает на нарисованные как по трафарету пиктограммы, украшающие ближние и дальние металлические поверхности. — Бейте меня, режьте, но это дьявольски похоже на изображение автоматической винтовки. Она касается стенки ящика — и та, издав мелодичную трель, уходит в пол. Загорается мягкий зеленый свет, голос из ящика начинает какую-то сопроводительную речь, но разобраться в ней с моими языковыми навыками невозможно. — Чертовщина… — выдавливает из себя Мику. Я с ней согласен. Ящик забит оружием и амуницией. В основном, стрелковка, плюс миниатюрные гранаты в сетчатой обертке, но еще имеется с полдюжины бронежилетов, два тяжелых экзоскелета, что-то вроде крупнокалиберного пулемета, и еще какое-то вооружение. — Эге-гей! — Ульяна оправляется от неожиданности быстрее всех, залезает в контейнер-оружейную целиком и принимается рыться в залежах. — Да здесь нам приготовили много подарочков. Как вам такое? Или нет — вот такая вот диковина? Она резвится среди обойм и взрывчатки, словно ребенок в магазине игрушек. — Надо бы сперва выяснить, как обращаться со всей этой бодягой… — неуверенно начинает Алиса, но с противоположного конца в помещение врывается целая орава черных фигур, и ее предложение теряет актуальность. Между нами метров тридцать, физкультурники затянуты в темный блестящий пластик, выглядят подтянутыми и коренастыми, это не тощий и вялый Тибальд. На тренажерах, наверное, занимаются. — Halde! Ne mewe! — каким-то электрическим голосом рявкает кто-то из черных, и это немного снимает напряжение. Не двигаться? Еще чего удумали! Рассыпаемся за контейнерами, Ульяна торопливо раздает всем желающим богатства вскрытого арсенала. Эй, кто бы обо мне порадел! Алиска перебрасывает что-то темное, блестящее и даже с виду смертельное — оружие всегда оружие, кто бы его ни создавал; главное, чтобы у создателя было две руки и два глаза. Мое выглядит похожим на польский АПВ — длинный вертикальный магазин, короткий ребристый ствол с рядами отверстий, непривычно гладкие изгибы казенной части. У Алисы и вовсе длинный карабин с вычурным прикладом и толстенным стволом. Чем он стреляет-то, интересно? Оружие теплеет в руках: там, где у нормального автомата была бы крышка ствольной коробки, загорается оранжевый огонек. Есть реакция! Зорким глазом выглядываю из-за своего ящика-убежища, беру на мушку — здесь не мушка, а коллиматорный прицел, но к дьяволу терминологию! — одного из хлопчиков в черном и медленно выдыхаю. Остается надеяться, что неведомые конструкторы не питали иллюзий насчет стрелковых умений солдат. Девять. Указательным пальцем я нажимаю то, что здесь заменяет спусковой крючок — и помещение озаряет яркая вспышка. Нет, рождение сверхновой! Мой «пистолет-пулемет» плюет в противника шаром раскаленного огня, который одновременно рассыпает яростные голубые молнии — и минимум один из противников отлетает к стене, пораженный смешанным электротепловым ударом. Стена издает задумчивый глубокий звук — «ВУОМММ!» Одинокий выстрел с готовностью поддерживает наша пехота — и позиции «черных» становятся похожими на новогоднюю елку, только вместо сугробов и гирлянд там цветут оранжевые, белые и голубые разрывы. Еще минимум двое уродцев сгибаются и падают. Минус три, осталось полторы дюжины. Погнали наши городских! Но очень скоро перспективы перестают быть радужными. «Городские» не желают быть поясными мишенями и, уяснив, что в плен мы сдаваться не собираемся, рассыпаются среди ящиков, тросов и проволочных лестниц, свисающих с неожиданного второго этажа. Они быстры, решительны, умело обращаются с оружием, и уже через пару минут нас эффективно и неумолимо оттесняют к заблокированному лифту. Мой автомат вспыхивает красным огоньком и перестает плеваться перегретой плазмой. Закончилась обойма. Откуда взять новую и куда ее, собственно, пихать, у меня нет ни малейшего понятия. Мы еще можем драться, мы оказываем сопротивление, но это сопротивление загнанной в угол крысы, а не слаженного подразделения. Товарищи инструктора из специнта! Почему не предусмотрели в программе подготовки зенитных операторов возможность суборбитальных боевых действий? — А не очень мы результаты показываем, а? — хрипит мне оказавшаяся рядом Алиса. Воздух насыщен металлической пылью и имеет резкий заводской запах. Она разряжает свой «карабин» в некстати мелькнувший совсем рядом темный силуэт — мимо, конечно, нас не учили работе с энергетическим оружием — и отбрасывает пустую железку. — Не знаю, лично я стреляю в пространство между ублюдками, — нахожусь я с ответом. У меня еще есть энергетический стек, но это для ближнего боя, а до ближнего боя нас, есть ощущение, не допустят, погасят раньше. — Пацифист я, видишь ли. Пока ни единого промаха! Шесть. — Нужно прорываться, — Славя сплевывает кровью, ее чуть не накрыло близким разрывом гранаты. — Теряем время, а еще на их стороне численное и тактическое преимущество. Никаких шансов, счет уже на секунды. — Задача понятна, — рядом откуда-то нарисовалась Ульянка. На щеке у нее красуется свежая царапина, коленки сбиты в кровь, но на мордашке цветет широченная ухмылка. — Если гранаты есть у кого, или, еще лучше, дымовые шашки — поделитесь. Есть мысля! — Расскажи, жадина! — Времени нет! Кто меня прикроет? Оружейные ящики представляют собой бестолково гремящий хлам, даже принимая во внимание все эти плазмометы и бронежилеты. Но у них есть и одно заметное достоинство. Они большие и отлично загромождают обзор, причем не только в оптическом диапазоне. В общем, когда с полдесятка инопланетных десантников, ободренных прекращением стрельбы, смыкают кольцо там, где еще минуту назад лез во все стороны сероватый густой дым, их ждет там маленький, но болезненный сюрприз. Три гранаты, наш последний резерв, грохают с небольшим интервалом, секунд в пять, внося диссонанс в черные фигуры, разбрасывая их по стенам. Хлещут сверху, с ящиков, огненные хлысты стеков. Дым, пальба, неразбериха; я добавляю еще одну дымовую гранату и рву к противоположным дверям, откуда заявились «черные», и есть выход. Девчонки несутся следом. Четыре. У входа — пустой, замечательно! — я соображаю обернуться. Так, погони нет, у противоположной стены все еще клубится дым, что-то гудит и потрескивает. Рядом со мной торопливо переводят дыхание Славя, Ульяна и Мику… Где Алиса? Черт! Я вижу ее сквозь медленно рассеивающийся серый морок, она скачет по ящикам, словно Тарзан из старых фильмов, рубашка разорвана на груди, в глазах — азарт и мрачная целеустремленность. Девушка уже миновала полпути до нас, еще несколько секунд, и она будет в безопасности. Ха, смешное слово — «безопасность», особенно когда ты пытаешься угнать инопланетный корабль, вися в космосе и отбиваясь от вражеских солдат лазерным оружием. Из дыма выскакивает черный силуэт и четким, выверенным движением вскидывает оружие, находя несущуюся по контейнерам девчонку. Нет! Она прыгает. Гибко и сильно, как отчаявшийся котенок, как оттесненная к обрыву лисица. Голубой энергетический разряд испаряет часть оружейного контейнера, но Алиска прорывается. Приземлившись и погасив скорость мягким перекатом, она неловко вскакивает, мы хватаем ее под руки и убираемся прочь до того, как эту часть помещения испарят очередные плазменные залпы. Натыкаемся на обыкновеннейшую лестницу — ступени чуть скошены под углом, наверное, для быстроты спуска, а так один в один как у нас в специнте. Нам вниз, на нижнюю палубу, и время уже истекает. Быстрее, быстрее… Очередной этаж — там пусто и темно, во мраке угадываются хищные вытянутые силуэты штурмовых кораблей. Нам не сюда, но, похоже, уже совсем близко. Еще ниже. Сверху слышен непонятный рев и скрежет. Они там бронемашины запустили, что ли? Два. Вот она! Металлическая шлюзовая дверь огромна и раскрывается в три стороны, но в ней есть небольшие прозрачные окошки, и вот через эти окошки мы и наблюдаем заходящий на посадку и медленно вплывающий в шлюз корабль. Не корабль, конечно, маловат он для корабля. Катер. А может, шхуна или барк — не знаю, не успели мы развить номенклатуру для космических судов. В нем метров семьдесят длины и пятнадцать высоты, он черного, как беззвездная южная ночь, цвета, у него короткие изогнутые кверху крылья и синий огонь, длинными языками вырывающийся из трех вытянутых сопел. Он красив и горд, как и положено кораблю. А еще он очень-очень стар. Слои обшивки проржавели и колеблются в жестком мареве двигателей. Стекла кабины мутны и пестрят трещинами. Один из двигателей неожиданно гаснет, чтобы через секунду стартовать снова. Шлюзовая дверь не открывается. Сверху слышен топот и какое-то нехорошее, настойчивое повизгивание, словно от электромотора, работающего с ускорением. В полумраке видны только отблески от пламени двигателей по стенам и слышно наше тяжелое дыхание. Один. Отблески пропадают. Дверь щелкает и начинает медленно раздвигаться, начиная с центра. Вот оно, вот оно! С лестницы вниз падает, становится на попа и крутится волчком граната, но поздно, слишком поздно, мы, слово фарш в мясорубке, ужами пролезаем сквозь расширяющееся отверстие в двери и оказываемся… Ну, не в вакууме, конечно, но воздух после шлюзования еще очень разрежен, как на вершине горы, не успел восстановиться. Помещение высокое, на стенах золотыми иероглифами мерцают какие-то экраны и схемы, под потолком дымятся облаками ватные плюмажи поступающего внутрь воздуха. И здесь очень, очень холодно. — Ох! — реагирует Алиса. Ее никто не поддерживает, все разевают рты, как рыбы, пытаясь восполнить недостаток кислорода. Уши словно ватой забиты, все звуки сливаются в гулкое ворчание где-то вдалеке. Двери, чуть помедлив, начинают сходиться обратно, но снаружи бухает взрыв, и их заклинивает, оставляя отверстие размером с кулак. Ноль. Время встречи, точно по графику. — Ребят… мы же все это сделали, — сипит Ульянка, и плевать ей на то, что никто не может говорить. — Мы же справились, а? Ну, разве не здорово? — Ага, — подтверждаю я. — Справились, любо посмотреть. Катер безмолвен, двигатели пощелкивают, медленно остывая. За дверью шлюза кто-то возится, просовывая металлические пальцы в отверстие и тужится раздвинуть створки. Дверь кряхтит и скрипит скверным болезненным звуком, но не поддается. Со стороны катера доносится лязг, фонарь кабины съезжает чуть вверх и назад, от кабины до пола протягивается короткий трап. И по нему быстрой походкой спускается тот, кто столько времени появлялся только в бреднях моих нездорового сознания и отрывистых телепередачах. Уолтар! Он в простом черном комбинезоне, прочном и целом, хотя видно, что не новом. Темные волосы с проседью зачесаны назад, повязка на глазу делает его похожим на старого мудрого ворона. В руках у контрабандиста что-то длинное, вытянутое, с темным металлическим блеском, но гибкое, будто змея. Оружие, никакого сомнения. — Ну, здравствуйте… дети мои, — иронично говорит последний бог нашей Земли. Он заметно возбужден, взгляд острых черных глаз постоянно бегает по нашей компании, отмечая каждого, голос подрагивает. — Рад, что смогли выкроить минутку для быстрой встречи. Еще больше рад, что вы выполнили условия нашего соглашения — и даже перевыполнили, я бы сказал, опустили «Пеон» ниже оговоренной отметки… Это лишнее, так его может достать ваша артиллерия, но, к счастью, ситуация выправляется — в данный момент корабль медленно набирает высоту. Я бросаю взгляд на Славу, у нее непроницаемое, мертвое лицо. — Поэтому, детки, следует поторопиться — у меня еще масса дел на этом замечательном кораблике, нужно взять его под контроль, проредить команду, задушевно пообщаться с капитаном… — Уолтар молотит языком без остановки, он что, под своим спайсом? — Правда, не думаю, что это будет такой уж проблемой — с моими-то возможностями. Либо они склонятся передо мной, либо умрут — я не бросаю слов на ветер. Откуда-то из задней части катера доносится электронный рев и непонятные удары чего-то тяжелого. — Разгружается спайс, — нехорошо улыбается Уолтар. — Сто двадцать одна тонна, как одна копейка! Хорошее подспорье в любых делах. Предлагаю прощаться, мои юные помощники, полезайте в кабину, там расконсервировано четыре сиденья, двигатели работают, в автопилот заложена соответствующая программа. Ткнете пальцем в экран там, где захотите приземлиться. Рекомендую северную Данию — местные пейзажи великолепны. — Нас пятеро, — размыкает губы Славя. — Не четверо. Пятеро. Полузакрытые двери начинают раскрываться — видимо все-таки нашли подход к механизму, умники. Одноглазый не глядя протягивает руку в черной перчатке, и с протяжным звуком гибнущей гидравлики створки мгновенно и резко сходятся, отрубая чью-то не вовремя вытянутую ладонь с гранатой. В следующий миг граната взлетает ввысь и глухо разрывается под потолком, рассыпая маленькие клубочки белого дыма и ветвистые сиреневые молнии. — О! — Уолтар невозмутимо прислушивается к звукам, которые раздаются в районе кормы. — По-видимому, я забыл сообщить вам, девочки… и юноша. Моя внучка… Ульяна… и эта дева с железной рукой пойдет с нами. Бесплатный сюрприз и безграничные возможности вдобавок ко всему. Алиса и Ульянка застывают. Я тоже замираю, но по другой причине. Черт! До чего же нужно быть непроходимо тупым, чтобы… «Я помогаю не тебе, а ей. Моему сыну она приглянулась». Уолтар не последний оставшийся в живых из контрабандистов. Их по меньшей мере двое. Лязг прекращается, из-под крыла катера выныривает второй силуэт. Этот парень высок, словно баскетболист, и сложен как атлет. Волосы длинные, светлые — натуральная белокурая бестия. За поясом такого же черного комбинезона, как и отца — что-то вроде американского «Ингрэма» с магазином, длинным, как рукоятка кувалды. — Мой сын, Доннар, — одноглазый лучится гордостью. — Наследник, надежда и опора. — Миледи, — светловолосый изображает неглубокий поклон. — Счастлив познакомиться. Лицо у Алисы делается обалдевшее. Но только на секунду. — Тамбовский волк тебе миледи, понял, кудрявый? — выпаливает она. — Черта лысого я с вами куда-то пойду. Не для того моя роза цвела, чтобы с вами, ублюдками, нежиться! Выкусите, придурки! Из оружия у нее только энергостек, но я не сомневаюсь, что если инопланетяне сообразят решить вопрос по-плохому, с Алисой им придется повозиться. — Что ж, — Уолтар возвышает голос, — никто не говорил, что насилие для меня — неприемлемый метод. Ты пойдешь с нами, хочешь того или нет. Внучка, подойди ближе. — Да пошел ты, дедуля! — Ульянка категорична, ей единственной не досталось энергостека, но это компенсируется боевым духом. — Чтобы добраться до меня, тебе придется сначала меня вырубить! — Мне это подходит, — соглашается Уолтар и делает финт рукой. Ульяна обмякает и вяло опускается на пол. — Как вы говорите: «на раз-два». Тут я кое-что вспоминаю. — На самом деле, — говорю я и зарабатываю мимолетный взгляд от белобрысого, — вы нас сейчас отпустите. Всех пятерых. — Мальчик, поди в кабину, — говорит Уолтар, приближаясь к бесчувственной Ульянке. На его пути стоит сжимающая кулаки Мику, но он, кажется, это даже не замечает. — Там много блестящих тумблеров и кнопочек. Поиграй пока. — Мне кажется, я как-то слышал от Уолтара, что его слово нерушимо, — замечаю я. Это на секунду его притормаживает. — Так и есть, юноша. И что с того? Внезапно он замирает, уже протянув руку за Ульяной. — Третье желание, — говорю я. — Я так его и не использовал. Что ж, исправляю эту оплошность прямо сейчас. Вы отпустите всех нас и дадите покинуть корабль на вашем катере. Пауза. Блондин недоуменно смотрит то на отца, то на девчонок — в основном Алису — то на меня. Одноглазый морщится, будто съел таз лимонов без сахара. — Чтоб я себя побрал, парень, — говорит он наконец. — Уел ты меня, уел… Ладно. Слово есть слово. — Отец, но… — Молчать! — единственный глаз вспыхивает мертвенно-зеленым светом. — Я сказал. Они отправятся домой. Если захотят. А тем временем я хотел бы представить свой последний аргумент. Для уважаемой леди Алисы и ее друга с хорошей памятью. Если, разумеется, рекомая леди даст свое разрешение. Это не насилие. Не гипноз. Даю слово. Просто аргумент. — Нет, — говорю я. Алиса переступает с ноги на ногу. Любопытство! Женщины! — Да, — говорит она. Нас окутывает зеленое пламя. *** Деревья? Никогда не видел таких высоких, огромных, гигантских просто деревьев. Может, это секвойи? Черта с два, эти гораздо выше и ровнее, с продольными симметричными ложбинками в коре. Что за черт? Они же каменные! Так и есть, натуральные каменные деревья — да и не стволы это вовсе, а колонны. Верно, колонны, значит, я в помещении. Огромном, циклопических размеров, я не вижу ни потолка, ни стен, они теряются в светящейся янтарной дымке. Где Алиса? Куда она подевалась? — Я здесь, — звучит знакомый голос рядом. Алиса здесь, она тоже поражена и оглядывается. Но она здесь, со мной. Все хорошо. Мы стоим посреди бесконечного колонного зала, сработанного лучшими мастерами, которых только можно представить. В воздухе горят тысячи круглых светильников и разлит запах благовоний. Светильники распространяют ласковое теплое сияние, а откуда-то доносится тихая музыка. Скрипка? Наверняка. — Так может быть, — говорит голос у нас из-за спин, и мы оборачиваемся. Уолтар стоит на возвышении, в руках у него… не скипетр, нет, но что-то в этой духе. Маршальский жезл, быть может? Скромный темный комбинезон заменила богатая одежда — камзол, дублет, плащ. На руках перстни и кольца, на шее тяжелая золотая цепь. — Стоит вам согласиться — да, парень, условия меняются, я готов терпеть даже тебя — и все это может стать вашим. Долгая, счастливая жизнь в одном из красивейших уголков Вселенной. Абсолютное здоровье, нечеловеческие возможности, полное счастье — весь комплект. Хотите — живите в замке отшельниками, хотите — творите великие подвиги и свершения. Устраивайте королевские приемы, правьте или путешествуйте — все зависит от вас. Вас одних. Навсегда. Пока не закончится время этого космоса. Мы словно оказываемся у широкого окна — и там расстилается великолепная широкая равнина, пересеченная рекой невозможного бирюзового цвета, и стоят вдали высокие горы, покрытые лесом, и реют в воздухе неведомые птицы с пышными хвостами, и налетает порывами ветер, донося плеск воды и шум деревьев. — Никакой ответственности, никаких преследований, — шепчет на ухо голос Уолтара. — За все уплачено. Божественная перспектива. Колонный зал заполняется людьми. Безупречная выправка кавалеров и бьющая в глаза красота дам. Они кружатся в медленном вальсе под едва слышную музыку, и висящие в воздухе светильники взрываются фейерверком ярких радужных огней, бросающих дивные тени на каменные стены. Это может продолжаться бесконечно. Это будет продолжаться бесконечно. Стоит только сказать да. — Нет, — говорит Алиса. Видение замирает, словно кто-то нажал кнопку паузы. — Нет? — спрашивает Уолтар. — Как ты и говорил, это жизнь для богов, — поясняет Алиса. — Добрых или злых, благодетелей или сумасшедших кровожадных маньяков, неважно. Но мы не боги, понимаешь? И сколько бы твоего дорогого спайса ни оказалось в нашей крови, мы останемся теми, кто мы есть. Мы — люди, Уолтар. Всего лишь люди. Иначе никогда не было и никогда не будет, верно? — Верно, — отвечаю я, потому что она обращалась ко мне. — Да и потом, ты говорил, кажется, что это будет «навсегда, для нас одних». Ты был один очень долго и потому сам не понял, что предложил. На что нам рай, если в него нельзя будет взять друзей? Друзья — не кукла, которую можно отбросить, попользовавшись. Друзья — это те, кто рядом, кто остаются с тобой навсегда. До самой смерти. В противном случае, это и не друзья вовсе, а кто-то другой, совсем не заслуживающий этого звания. И потому наш ответ — нет. Уолтар молчит. Всего несколько секунд — он бог и привык принимать быстрые решения. — Вы свободны, ребята, — произносит он глухо. Морок развеивается, мы снова в грузовом шлюзе. — Я действительно был один слишком долго, и я никогда не был вашим другом, и… вы свободны. Мы и так слишком задержались на этой чертовой планете. Девчонки, включая бесчувственную Ульянку, уже в кабине, наш забег по трапу занимает несколько коротких секунд. Уолтар и Доннар смотрят нам вслед. О чем они думают? А о чем могут думать боги? Как еще можно напакостить людям, понятное дело. Корабль вздрагивает. Сначала я думаю, что дело в катере, но потом понимаю — эта легкость в мышцах, это чувство невесомости, оно везде. Оно означает, что «Пеон» перестал набирать высоту. — Скепп! — сквозь свист и грохот звучит высокий, звенящий от боли голос. — Леге навис, скепп! Капутес проба! Скепп! Леге навис! Леге на… Передача рвется и прекращается. — Это же… — Мику почти кричит, чего не может быть, не может быть в принципе. — Это Лена! Это наша Ленка! Она… Меня начинает подташнивать, закладывает уши. — Отдала свою последнюю команду, — обрывает ее Алиса. На экране катера быстро меняются показания альтиметра. Пятьдесят пять километров. Пятьдесят три. Пятьдесят один. — Черт… я никогда не думала… не думала, что буду… что мне будет… — Что за дьявольщина? — ревет Уолтар. Из его оружия вырывается черная молния, прожигая дыру в стене. Начинает открываться внешний шлюз, ветер старается побыстрее покинуть осточертевшую палубу. Колпак фонаря задвигается. — И если мы не взлетим прямо сейчас, то превратимся в радиоактивный пар менее, чем через три минуты, — добавляет Славя, уже лежа в своем кресле. Я нажимаю кнопку, над которой от руки, как курица лапой, написано «Убраться к черту отсюда». Мне кресла не досталось, но расконсервировать еще одно мы никак не успеем. Включается рабочее синеватое освещение, превращая и без того бледные лица девчонок в маски покойников. Впрочем, я и сам, вероятно, выгляжу не лучше. — К черту, — говорю я. Перед глазами медленно отдаляющаяся стенка причальной палубы. Там уже идет бой, черные молнии полосуют пространство, гася красно-оранжевые взрывы. Тяжело приходится сегодня местным солдатикам — сначала беглецы-подростки, а теперь еще и парочка заскучавших земных богов. Что сказать? Хороший день понедельником не назовут. Мысли снова и снова возвращаются к Ленке. О чем она думала, на что надеялась в свои последние страшные минуты? Как умудрилась, повиснув на грани смерти и безвременья, наплевав на себя, помочь нам выполнить первоначальный план? Чего это ей стоило — это решение? И на все это, на свою самоубийственную акцию она ведь решилась по одной-единственной причине. Ради нас. Тех, кто был рядом. Задом наперед катер вылетает из раскрытого зева причальной палубы, на секунду включает двигатели, изящно разворачиваясь в пространстве, и камнем рушится вниз. Сорок шесть. Сорок четыре. Сорок два. Меньше и меньше. Невесомость не приносит облегчения. Из вентиляционных отверстий вырывается ледяной воздух, он сушит слезы. Душу режет полет. — Я не успела рассмотреть «Пеон» снаружи, — глотая слова, произносит внезапно Мику. — Тюрьмы не заслуживают осмотра, — отрезает Славя. — А тюрьмы, где остались наши — тем более. — Смотрите! — Алиса вытягивает шею, но ей из кресла видно хуже. — Это же… Мне видно хорошо. Словно толстые шерстяные нити, из такой далекой, похожей на вытянутую чашу Земли, вверх несутся столбы белого дыма, увенчанные стальными наконечниками ядерных ракет. Они еще совсем низкие, эти столбы, но они уже захватили цель, она достаточно низко для них, и они не свернут с пути. Снарядов ствольной артиллерии не видно, но я знаю, что они тоже есть. «Пеон» будет уничтожен. На корабле, похоже, замечают непорядок — нижние дюзы начинают светиться слабым фиолетовым светом, и его снижение замедляется. Но поздно, слишком поздно. Есть в физике такое понятие — инерция. Тридцать семь. Тридцать пять. Тридцать один. — Хрена себе! — вопит Алиса, когда один из столбов дыма проносится совсем рядом, а катер ощутимо трясет. «Противоракетный маневр?» — услужливо уточняет навигационная система. — Да! «Выполняется». Девчонок вдавливает в кресла, а меня сбивает с ног и прижимает к полу, когда катер резко забирает в сторону. Впрочем, плевать на неудобства. Было бы очень обидно, если бы хоть одна ракета, предназначенная «тряпкам», пропала впустую. Ну, и погибнуть от рук своих же ребят тоже совсем не входит в мои планы. Двадцать семь. Двадцать пять. ОМММММММММММ — Ребятки? — хрипит очнувшаяся Ульянка. — Только я это слышу? Что за хрень происходит? ММММММММММММ Это даже не похоже на звук. Звук — это колебания воздуха. А здесь полное ощущение, что колеблется весь мир. ММММММММММММ Я задираю голову в прозрачный потолок фонаря. МММММААААААФФФФ!!! В темном равнодушном небе над нами полыхает взрывами вражеский корабль. — Ага! — торжествующе вопит Алиска. В ее глазах отражается огонь и смерть, черное небо и далекие звезды. — Чтобы знали! Чтобы навсегда узнали, сволочи! Первые ракеты с ядерной начинкой благополучно наводятся и поражают выхлопные дюзы — самые горячие фрагменты «Пеона». Полностью уничтожить их им не удается — что можно сделать с устройством, закаленным в атомном огне? — но свою работоспособность дюзы утрачивают. А это значит, что корабль начинает терять ход. Вторая волна ракет поражает причальные и оружейные палубы. Небо расцветает огненным дождем, но моторные отсеки все еще работают, корабль продолжает полет — как и должно быть, иначе он рухнул бы в окрестностях города, а этого допустить нельзя. Но о плавном снижении больше речи не идет. «Пеон» падает в нижние слои атмосферы в облаке осколков, будто окруженный стаей рыбок-прилипал океанский кит, падает медленно и величественно, словно рушащийся горный склон. Двадцать километров. Семнадцать километров. Его туша огромна. Его экипаж велик, и он продолжает бороться. Он пытается запустить вышедшие из строя маршевые двигатели, создавая тягу основного объема, хотя кораблю следовало бы двигаться по инерции, отрабатывая лишь корректирующими импульсами. Тогда у «Пеона» был бы шанс подняться в верхние слои атмосферы и оттолкнуться от нее, как летящему камешку от поверхности пруда, уйдя в безвоздушное пространство. Был бы шанс провести стыковку с другими кораблями-матками и осуществить ремонт повреждений. Но экипаж не делает этого. Похоже, он все еще занят разборками с Уолтаром и его беловолосым сыном. Шестнадцать. Пятнадцать. Все вокруг темнеет. «Светофильтры. Защита от излучения». Я вспоминаю об ударной волне и радиации. «Пеон» еще может нас достать. — Максимальное ускорение! Максимально возможное удаление от корабля, затем посадка на ближайшем подходящем участке! «Прошу подтверждения на отмену предыдущих…» — Отменяй! «Принято». Перегрузка вдавливает в кресла. «Росток пустоты» больше не планирует в воздухе. Он режет его своим корпусом. Пикирует, словно хищная птица в погоне за прячущемся в траве грызуном. И я вдруг до боли четко понимаю, что сейчас произойдет. Ближайшее подходящее место для посадки аппарата таких габаритов — военный аэродром за городом, который охраняется отдельным зенитным укрепрайоном. А своей командой я только что запретил навигатору проводить маневры уклонения. Вокруг катера начинают рваться снаряды. Каждый из них выглядит, словно зернышко кукурузы, помещенное в микроволновую печь — маленькое черно-желтое ядро, которое внезапно распухает, превращаясь в серое облако, хлещущее вокруг поражающими элементами. «Средства противовоздушной обороны активны. Захожу на посадку» — Отмена предыдущей команды! Маневры уклонения! «Выполня…» Катер сотрясает удар. Плазменное орудие под аэропортом включилось в уничтожение неопознанного летательного аппарата. Он примерно в четыре раза превосходит обычные штурмовики и приблизительно в два — тяжелые бомбардировщики тряпок. Зенитчики вполне могут принять его за вражеский ракетоносец. Или даже брандер. — Чертова электронная дура! Инициировать катапультирование! Разрывы следуют один за другим. Корпус корабля скрипит, но еще держится. «Займите места в спасательных капсулах по левому и правому борту корабля. Капсулы отстреливаются с интервалом в пять секунд». — Алиса! Ты первая! Славя! Вторая… — Черта с два, парень, — Алиска качает головой. — Ты идешь первым. — Что? С чего… — Я так хочу! — ее глаза мечут молнии. — Ты же знаешь… ты… что я… Очередное попадание. Катер скрипит — протяжно и отчаянно. В растрескавшемся стекле фонаря видно приближающуюся землю — и серую бетонную ленту аэродрома. Слишком быстро приближающуюся. Километр семьсот. Километр шестьсот. «Нарушена целостность корпуса. Рекомендована эвакуация». — Я все знаю, — она проводит ладонью по моим волосам, ерошит их. — Эх, надо было соглашаться тогда на кафе, да? Меня будто что-то толкает изнутри, и я целую горячие сухие губы. — Мы все-таки сбежали от этих чертовых тряпок, Алиска. — Не знаю, Сашка, — она улыбается, грустно и искренне. — Эти сволочи не хотят отпускать просто так. — Ты сразу после меня, поняла? Сразу же! Вторым номером! Потому что если ты… если без тебя… тогда зачем вообще это все? Алиска кивает и подмигивает. Отстрел капсулы проходит быстро и плавно — в укрепрайон нас, бывало, на носилках с меньшим удобством доставляли. Подброшенная пиропатронами, она парит в стылом зимнем воздухе. Высота — вряд ли больше километра, даже маска не нужна. А уж вид… «Пеон» медленно валится кормой вниз с изрезанного дымами неба, оставляя после себя обширную пелену и яркие фонтаны вулканического пламени; к его корпусу, словно паутина, липнут толстые электрические разряды. Чудовищные мертвенно-черные сопла корабля, в которых уже не горит атомное пламя, кажется, становятся все больше и больше, заставляя все вокруг казаться маленьким, микроскопическим. Я перевожу взгляд на пикирующий все стремительнее «Росток пустоты». Неужели еще не прошло пяти секунд? В катер попадает очередной плазменный заряд, и он превращается в ослепительный падающий шар. Сверхъяркое синеватое пламя за секунду расползается по всей конструкции, прожигает ее насквозь, ничего спасательные капсулы не так-то легко уничтожить и пусть не все но хотя бы Алиса хотя бы и катер взрывается в воздухе.

***