***
Том Трюмпер поселился в том же самом доме, который его семья оставила, уехав в Испанию. На время отсутствия жилище арендовал прибывший в городок невесть откуда ученый-астроном с дочерью. Феликс Менцель, так он представился горожанам, часами просиживал на крыше со своим телескопом, а потом ночи напролёт что-то строчил в толстых журналах. Если же любопытные интересовались его исследованиями, мужчина, размахивая руками и тараща глаза, начинал нести всякую ерунду о неизведанных планетах и иных мирах, и лицо его светилось от гордости и воодушевления. Вскоре он прослыл в Креммене за чудака, как, впрочем, и его дочь. Венера была прехорошенькой и с милым характером, но со странностями. В свои двадцать три года она одевалась так, словно каждый раз собиралась на маскарад, неоднократно меняла цвет волос и любила укладывать их в потешные причёски, а иногда дополняла созданный образ неумелым ярким макияжем, становясь похожей на куклу. При этом она принимала ужасно торжественный вид, будто только что сошла с обложки модного глянца. Венера лихо разъезжала по улицам на роликах, вечно что-то напевала и улыбалась. Несмотря на это, она действительно обладала прелестной наружностью и добротой, не обижалась на шутки в её адрес, но сильно уж обнаглевшим иногда могла и ответить подходящим словом. Дети дразнили её "инопланетянкой". У Венеры имелась одна черта характера, которая нравилась мужчинам и не нравилась женщинам - она была очень наивна. Покорить ее не стоило практически никакого труда, она молниеносно влюблялась и всему верила, а когда очередной ухажёр вдруг терял интерес к ней, девушка, словно бы и не переживая вовсе, легко расставалась с ним. К моменту возвращения Тома Феликс Менцель сумел приобрести небольшую квартиру, но его дочь продолжала поддерживать в доме Трюмперов порядок. Венера работала одновременно продавцом в продуктовом магазинчике и официанткой в придорожном кафе, а её отец преподавал в школе. Том и Венера быстро сдружились, и их нередко можно было встретить вдвоём. Ходили слухи, что у них наклевывается роман, однако никаких прямых доказательств этому не было. К тому же, приятель Венеры был ещё более странным, чем она. Двое ненормальных - это уже слишком.***
Шли годы, а Трюмпер всё так же жил уединенно. В общественных развлечениях и бесцельных гуляниях он не участвовал, гостей у него не бывало, за исключением Венеры, да и сам он никуда не ходил, разве что наведывался к какому-нибудь нуждающемуся человеку, чтобы починить покосившийся забор, убрать пожухлые листья или помочь еще чем-нибудь. Денег за свою помощь он никогда не брал, только улыбался и учтиво спрашивал, не нужно ли еще чем подсобить. Он вообще постоянно улыбался. Те, кто знал этого парня и его семью давно, помнили, что он всегда был таким, но всё равно удивлялись, перешептывались со своими знакомыми, да посмеивались. Работники молочного завода, куда он устроился работать, каждый день делились свежими сплетнями о новом сослуживце. Они утверждали, что Том на полном серьезе беседует с коровами, и каждую наделил именем, а с телятами возится, как с малыми детьми. Если же кто-то из его подопечных предназначался на убой, Том, окончив смену, задерживался и горько плакал, прощаясь и поглаживая обреченное животное. Трюмпер и сам обзавелся питомцами - взял из местного приюта одну собаку, самую убогую, потом ещё одну, и ещё... Несмотря на изуродованные руки, многие девушки находили Тома красивым, и его необычность тоже их притягивала. Однажды, кокетничая, одна из них спросила, почему он не женится? Том лишь покачал головой, мягко и словно бы виновато улыбнувшись, и ретировался прочь. К слову, о руках его также часто спрашивали, но он неизменно отделывался от всех добродушной улыбкой. Если бы не это улыбка, люди могли бы подумать, что он очень несчастен.***
Как и было заведено, для такого странного и смешного человека нужно было сочинить подходящую кличку. Как-то раз местные ребята собрались в кружок, чтобы это обсудить. Инициатором был Артур Фишер, главный нахал и любитель поглумиться, но не обладающий даром фантазировать. - У него же куча собак? - предложил Тилл, кудрявый парень в мешковатой одежде. - Пусть будет "собачником"! - Очень смешно! - ответил рыжий юморист Альберт Портен. - Вернее, совсем не смешно. Он телят любит, мне дядя рассказывал, они работают вместе. Получается, "телятник"! Компания расхохоталась. Всем стало весело. - Да ладно вам, - промямлил Густав, расправляясь с жареным пирожком. - Он моему дедушке отремонтировал тележку и кота с дерева снял. У него цветов полный сад. Давайте назовем хотя бы "цветочником"... Билл Каулитц, нахмурившись, перекатывался с носков на пятки и обратно. - Обрубок, - сказал он спокойным голосом. Лицо его побледнело и ожесточилось. - Видели его искореженные руки? Не руки, а обрубки какие-то... Он покосился на толпу: в ней тут же пронеслись одобрительные возгласы. Только Густав осуждающе помотал головой. Его-то не впечатлило прозвище, которое он уже знал, ведь на самом деле Билл придумал его с первого дня возвращения Тома в Креммен, но шанс "блеснуть" ему выпал только что. Так Том Трюмпер превратился для всех в Обрубка. Осталось донести это до него самого. Благоприятный случай подвернулся в тот же вечер. Ребята уже собирались расходиться по домам, как появился сам Том. Он неспешно шагал, держа на поводке забавную лохматую собаку неопознанной породы. Псина важно семенила рядом с хозяином, слегка прихрамывая. Как по команде, толпа подростков бросилась в разные стороны. Они молча условились спрятаться за деревьями, чтобы позже неожиданно выпрыгнуть и обозвать этого "господина" с собачкой. Но что-то пошло не так. Все затаились, никто не проявлял активности, хотя мужчина уже отошел на приличное расстояние. Билл от волнения весь вспотел, его неудержимо трясло, во рту противно пересохло. Но кто-то же должен был это сделать... Он помедлил ещё чуть-чуть, глубоко вдохнул, высунулся из-за дерева и крикнул: - Эй, Обрубок! Том притормозил и обернулся. Его взгляд сразу же остановился на подростке и мгновенно смягчился. Он улыбнулся и спросил: - Здравствуй, маленький! Ты что-то сказал? Прости, я не расслышал. Билл оторопел. Кроме Густава, никто из компании не знал, что знаменитый шут Том Трюмпер был его няней! И до их ушей, естественно, донеслось это ненавистное слово - "маленький"... Это же может его разоблачить! Его же опозорят на всю школу, на весь Креммен! В нем закипела неистовая ярость. - Ты еще и глухой, Обрубок! - закричал он громче. Кажется, теперь Том наконец-то услышал. Счастливая улыбка исчезла с его лица, он по-детски непонимающе уставился на Билла. Но уже через несколько секунд он снова заулыбался, правда, как-то жалко. - Чего вылупился, Обрубок? - не унимался Каулитц. - Катись отсюда со своей шавкой! Внезапно дворняга залаяла во всё горло, будто разобидевшись на то, что её хозяина оскорбляют. Том что-то ласково шепнул собаке и, развернувшись, поплелся дальше. Буря миновала и ребята выползли из своих убежищ. Они резвились, празднуя победу, и наперебой хвалили приятеля за смелость. Густав жевал жевательную резинку. А вот сам Билл чувствовал себя скверно, насупился и весь словно оцепенел, не реагируя на восторженные вопли друзей. - Каулитц! - дернул его за футболку Артур. - А чего это Обрубок тебя так называл? Как будто ты какая-то мелюзга. - Откуда мне знать, что на уме у этого дебила? - запнулся Билл. - А что в этом такого? - некстати встрял Густав. - Том ведь раньше был няней Билла. - Няней? - округлил глаза Артур и разразился смехом. - Обрубок менял тебе подгузники и совал соску в ротик? - Трюмпера когда-то давно нанимал мой отец, - заявил Билл, попутно одарив Шефера злым взглядом. - Он выполнял у нас всякую грязную работу, и пару раз помог матери со мной, вот и всё. Ссора грозила перерасти в драку с секунды на секунду. Но Артур Фишер был далеко не глуп, чтобы портить отношения с "золотым мальчиком", у которого частенько брал деньги в долг, и тут же погасил назревающий конфликт. - Эй, Каулитц, остынь! - миролюбиво обронил он, похлопав друга по плечу. - Мало ли что там в голове у этого безмозглого? Ты здорово придумал для него кличку, молодец! И чего мы так долго с ней тянули... Ребята обменялись крепким рукопожатием. Все ещё немного посмеялись, перебирая произошедшее событие, посовещались насчёт завтрашних планов и разошлись по домам.***
А дома Билл никак не мог успокоиться. Симона, конечно же, заметила, что с её сыном что-то не так, и сказала: "Ты ходишь, словно неприкаянный!" Он и правда не находил себе места. А ещё сегодня, вероятно, ощущая себя виноватым, Густав открыл ему сокровенную тайну - он влюбился. Он, которого Билл всегда считал абсолютно равнодушным ко всему, кроме еды, влюбился в ботаничку Венди Нейман, белобрысую дочку заведующей городской библиотеки! Раскрасневшись, точно сам был девчонкой, Шефер говорил, что Венди, оказывается, любит белый шоколад, ландыши и классическую музыку. Густав давно приготовил для неё подарок, купил какую-то уникальную книжку, да вот беда - он до смерти боится подойти к своей возлюбленной... Ночью, лежа в смятой постели, Билл напряженно думал. Перед глазами снова и снова мелькал Обрубок с собакой, Обрубок радостный, улыбающийся, грустный, медленно уходящий от него... Чёртов Обрубок! С момента появления Трюмпера Билл не мог забыть о нём ни на миг. Для чего он вернулся? Что собрался ловить в этом городишке? Что он сейчас делает, о чем размышляет? Зачем он улыбается ему, как идиот? Зачем он вообще всем и всегда улыбается? Почему его руки изуродованы... Том никогда не заходил к ним, не звонил, да Билл и сам вроде бы не жаждал этого... Когда они случайно сталкивались на улице или ещё где-нибудь, Билл, если это было возможно, уносился от Трюмпера так стремительно, будто за ним гналась стая волков. Ему было ужасно стыдно за самого себя, он люто ненавидел мужчину за то, что по его вине с ним творится что-то совсем непонятное. Да, Билл ненавидел в нём всё: его робкую и радостную улыбку, добрые глаза и тихий, мягкий голос, его бескорыстную отзывчивость, простодушие и совершенную безобидность. Но больше всего Билл ненавидел его руки... Каждый раз, прогуливаясь в одиночку, Каулитц сворачивал к дому Трюмпера. Не нарочно, так уж получалось само собой... Лишь однажды он невольно рассекретился перед Густавом, когда тот заморочил ему голову о "романтическом свидании" Обрубка. Порою как какой-нибудь шпион, Билл прятался за забором и кустами, и часами подсматривал. Как-то, сидя в своём укрытии, он застал Тома с какой-то девушкой. Как назло, ее не было видно, точно она лежала где-то в траве, торчал лишь клок волос соломенного цвета. Том, склонившись над нею, что-то нежно ворковал. "Невидимка", подобно рыбе, не издавала ни звука, а Билл, как ни вытягивал шею, не мог ничего рассмотреть из-за пышных зеленых насаждений. Вдруг Том выпрямился, отбросил в сторону какой-то садовый инструмент, и снова сгорбился над девушкой. Билл отчего-то испугался, ему захотелось убежать прочь, но вместо этого он выбрался из укрытия и, как завороженный, двинулся к цели. Весь дрожа, он приближался к влюбленной парочке. Собаки приветливо залаяли, заметив гостя, и хозяин дома обернулся. Его глаза широко распахнулись и засияли, словно два солнышка. - Билл! - воскликнул он изумленно и сделал шаг навстречу. - Здравствуй, маленький! Ты пришёл ко мне? - Нет, к твоим хвостатым собратьям, - буркнул Каулитц. Том продолжал улыбаться, разглядывая его, и молчал. А Билл, сам того не замечая, расплылся в ответной слабой улыбке. Так они и стояли, молча улыбаясь друг другу. - Ты с кем-то разговаривал, - очнулся наконец Билл, потупившись. - Я? С кем? Биллу захотелось растаять в воздухе от неловкости, но тут мужчина звонко рассмеялся: - Ах, вот оно что! Иди сюда, я вас познакомлю. Он положил ладонь на плечо не успевшему взбунтоваться Биллу и осторожно подтолкнул его к кустам, где, как тот полагал, пряталась "немая" красавица. Перед взором опешившего подростка возникли... чудесные распустившиеся розы оранжевого цвета. Девушки нигде не было. Зато в траве валялась игрушка - лошадка с длинной гривой. - Настоящая принцесса, правда? - тихо произнёс Том ему на ухо. Теперь он стоял позади него, очень близко. Билл хорошо чувствовал спиной его вздымающуюся грудь. - Это роза Капри. Она пахнет мёдом и абрикосами, представляешь? Ох и повозился я с ней. - А лошадь чья? - проворчал Билл, отодвигаясь в сторону. - В парке нашёл, на скамейке. Ей надо копыта подлатать, помыть, а потом и владельца отыщем. - Делать тебе нечего... Ладно, мне пора. - Уже? - печально вымолвил Том, искренне огорчившись. - Так быстро... - Мать ждёт, - соврал Билл. - Тогда, конечно, нужно идти. Симоне нельзя волноваться. Как ее здоровье? - Она вечно сама себя накручивает. - Постарайся не расстраивать её, пожалуйста, - попросил Том и как-то смущённо добавил : - Билл, ты всё ещё сердишься на меня? Прости. Я... - А мне всё равно, понятно? Я от тебя ничего не жду! - прохрипел Билл, ощущая гулкие учащенные удары сердца. Не дав Трюмперу произнести в ответ ни слова, он резко развернулся и убежал... Каулитц протяжно простонал и, перевернувшись, зарылся лицом в подушку. Зачем Обрубок опять бесцеремонно и навязчиво лезет в его голову? Лучше бы думать сейчас о какой-нибудь симпатичной особе, как Шефер. Действительно, почему бы и ему не влюбиться? В свои четырнадцать он всё ещё не познал этой загадки. Любовь... Что это вообще такое? Глупость, сопливая розовая чушь, от которой тупеют и превращаются в рабов. Ну уж нет, это не для него. Билл наспех перебрал всех своих знакомых девчонок, и сделал вывод: влюбляться ему пока что не в кого. Если кто-то сохнет по нему - пожалуйста, но его в эту аферу им не впутать. Но странно, несмотря на свои убеждения, ему всё же было обидно и одиноко. Чем он хуже увальня Густава? Разве он какой-то неполноценный? А может, ненормальный, как Трюмпер, например? Ведь тот тоже всё один, да один... Билл в отчаянии треснул себя по лбу и взъерошил волосы. Он неизменно вернулся к мыслям о чертовом Обрубке, упрямо не желающим покидать его. Вот уж точно, он, Билл, сейчас будто влюблённый. Подросток беззвучно хихикнул, приказал себе не думать вообще ни о чем и стал пристально глядеть в потолок, по которому плясали причудливые тени от деревьев. Сегодня выдался удачный денёк, и кажется, ему следует гордиться своим остроумием. Но почему же так нестерпимо плохо, так тоскливо и тошно, что хочется врезать себе самому? На грудь точно наклали кучу камней, он не мог свободно дышать, внутри что-то болело, царапалось, как дикий раненый зверёк, загнанный в тесную клетку. Вот до чего довели его напрасные рассуждения об этом таинственном и недоступном пока ему чувстве. Поскорее бы уснуть. "А что, если попробовать произнести эти заветные три слова? - осенило Билла. - Пусть даже просто так, ни к кому не обращаясь. Ведь никто не услышит". Но он неосознанно боялся, сам не зная чего. - Я тебя люблю, - шепотом сказал он кому-то, постепенно смелея. Внезапно сердце так болезненно и сладко-нежно сжалось, что из глаз полились слёзы, а он и не пытался их сдерживать. Невыносимая тяжесть, давившая на него весь день, вдруг отпустила. - Я люблю тебя... - повторил он ещё раз, перед тем, как сон незаметно подкрался к нему.