Обрубок

Билла разбудил заливистый смех матери. Он протер глаза - часы показывали почти полночь. Кажется, он так и уснул перед камином, не добравшись до своей комнаты. - О, Билл, ты почему не в постели? Ты не заболел? - Симона склонилась над ним, обдавая шлейфом дорогих духов. Она потрогала его лоб и озабоченно нахмурилась, когда подросток, не терпящий родительских нежностей, резко дернул головой. - Просто устал. Где вы были? Женщина уселась рядом с ним, скидывая с ног туфли на высоких каблуках, и блаженно откинулась на спинку кожаного дивана. - Да что с тобой, Билл? Я ведь тебя ещё вчера предупреждала, что сегодня в отеле состоится торжество, администрация награждала лучших работников города. Ты словно в розовых облаках витаешь. Билл приготовился буркнуть в ответ, что ничего такого он не помнит, и что не могла бы она перестать делать эти прозрачные намёки... Его оборвал шумный топот отца, который явился чуть позже жены, прихватив бутылку минеральной воды. Он тяжело опустился в кресло, отвинтил крышку и, глотнув пару раз, перевел взгляд на насупившегося сына. - Как дела, Билли? Хорошо провел день? - Как обычно, - отмахнулся тот, не желая вступать в длинные разъяснения. - А как ваше мероприятие? Много пришло народу? - Конечно, кто же откажется отведать задаром лучшие блюда нашего шеф-повара, всё сразу и в одно время? - с гордостью похвалил своего труженика Гордон. - Кроме того, был организован великолепный бал. - Знаешь, дорогой, утиная грудка и тыквенный суп с голубым сыром были великолепны, - решительно вставила слово Симона. - А вот десерт мне совершенно не понравился: торт слишком жирный и сладкий до приторности! Что входит в его рецепт - ума не приложу, но он и правда неудачный. А это разноцветное печенье - откуда в природе взялся ядовито-бирюзовый цвет? Сплошная химия! Я побоялась есть их... - И поэтому ты единолично завладела тарелкой со стряпней Трюмпера? - съязвил обиженный владелец ресторана-отеля. - Так-то ты поддерживаешь своего супруга? Билл почувствовал, как предательски покраснел. Встрепенувшись, учащенно забилось сердце, это вызвало в нём злую досаду. Когда же он научится справляться со своими эмоциями? - Том был там? А его разве награждали? - вмешался он в диалог родителей, уже готовый перерасти в спор. - Ну да, - ответила ему мать. - Коллектив молочного комбината тоже принимал участие. Наградили Тома, и ещё главного зоотехника, Герхарда Ульриха. - А Том был один? - Не помню... - озадачилась на секунду Симона. - Кажется, с Венерой Менцель. Ей выдали какую-то грамоту, но вот за что именно? Гордон, ты не помнишь? - Я не отслеживал всех подряд! - рассердился тот. - И мы говорили о чертовых блинах Трюмпера, а не о его подружках! - А они танцевали? - не успевая осмыслить, что он несёт, продолжал допытываться Билл. - Вы не думаете, что Венера его девушка? Хозяйка дома нервно схватилась за голову, растрепав идеально подкрученные локоны. - Да что с вами происходит? Билл, какое тебе дело до Венеры? Уж не влюблён ли ты в неё? - Симона не позволила сыну, захлебнувшемуся воздухом от возмущения, её прервать. - А ты, Гордон? Почему никак не оставишь в покое Тома? Что странного в его поступке? - А ты сама не считаешь нелепым, глупым и неприличным заявиться на столь значимую церемонию не в классическом костюме, как все нормальные люди, а в старой футболке и полинявших джинсах? - не сдавался её супруг. - Да ещё и принести в качестве угощения собственную выпечку, в то время, как там столы ломились от изобилия! Это же не благотворительный ужин для нищих! Билл, находящийся сейчас словно меж двух огней, предпочел занять нейтральную позицию и усиленно делал вид, что ему абсолютно безразличен предмет родительской перепалки. Они же продолжали, позабыв о позднем времени суток и усталости. - Том всего лишь хотел сделать доброе дело! - отчаянно запротестовала Симона. - С каких это пор делать добро - глупость? Если бы ты был более внимательным, то заметил бы, что на тарелке не осталось ни одного черничного блинчика, а вот к твоему хваленому торту гости почти не притронулись! - Забудь про эти дурацкие блины! Трюмпер - чудаковатый, вызывающий лишь насмешки и жалость человек! Да, он добрый парень, но при этом выставляет себя полным дураком! Зачем вообще его пригласили? Могли бы вручить ему премию на предприятии, - иронично вымолвил Гордон. - В окружении коров да телят ему разрешено одеваться во что угодно! Симона взвинчено ударила по подлокотнику дивана. - Высокомерный сноб! Откуда в тебе столько жестокости? С чего ты утверждаешь, что этот юноша не может никому понравиться, что его никто не любит, не испытывает благодарности к нему? То, что у него изуродованы руки, не значит, что он не способен обнять! Вот, например, та рыженькая секретарша, Хенни. Ты заметил, как она увивалась возле Тома весь вечер, как смотрела на него? - Хенни? И ты поверила в её игру, наивная женщина? Когда мы все вышли покурить, они с подругой там до упаду хохотали! Хенни сказала, что сегодня будет словно та Красавица из мультфильма, а этот идиот станет её Чудовищем! Вертихвостке всего лишь наскучили её важные ухажёры, вот и всё! Что же касается Венеры, то и она покинула отель в компании какого-то юриста! - А Том? - воскликнул, не выдержав, Билл. - Он с кем ушёл? - Трюмпер ушёл один, и раньше всех! - ответил отец. - Извинился и сказал, что ему нужно покормить и выгулять собак! Так что нашей Белль пришлось искать другого попутчика. Хотя, когда мы курили во второй раз, я снова подслушал их с подругой разговор. После исчезновения парня девчонка клялась, что ни за что бы не стала позориться, гуляя с таким шутом, который и одеться-то нормально не умеет. Симона вдруг качнулась и надрывно, протяжно всхлипнула, заставив своих родных мгновенно умолкнуть. - Опять один! - простонала она, прижав ладонь к груди. - Бедный, за что же судьба с ним так жестока... - Прекрасно! - гневно проворчал Гордон, вскакивая с кресла. - Посвятим остаток вечера перечислению достоинств Трюмпера! Мне это не интересно, спокойной всем ночи... - А ведь когда-то вы с Томом были так дружны, Билл, - сказала Симона, как только супруг удалился. - Почему же ты не защищаешь его? - Это было давно, мама! - глухо пробормотал подросток, кутаясь в толстовку. Ему внезапно стало очень холодно. - Неужели ты помнишь так мало? Я не верю... А того мишку, которого он тебе подарил, помнишь? Как жаль, что ты его потерял... - Не помню! А этого убогого медведя мы выбросили вместе с другим хламом! Женщина глубоко вздохнула. В комнате повисла напряженная тишина, прерываемая лишь тиканьем антикварных каминных часов. Каждый думал о чём-то личном. Наконец Симона поднялась на ноги. - Нам всем следует отдохнуть, - сказала она, подцепив ремешки туфель. - Ложись спать, дорогой...

***

Билл последовал совету матери и поплелся в свою комнату. Заперев за собой дверь, он первым делом отворил настежь окно, впуская прохладный ночной ветер. Озноб уже прошёл, теперь ему стало невыносимо душно. Покопавшись в ворохе диванных подушек, он выбрал одну, в виде забавного жука с рожками, и расстегнул замочек-молнию. Внутри подушки было спрятано то, что не предназначалось для посторонних глаз. Каулитц извлёк пачку сигарет и зажигалку, а после вытащил за тоненькую лапку маленькую игрушку. Это был смешной медвежонок, сшитый из пары коричневых шерстяных перчаток. Глазками послужили крохотные пуговки, а носиком - розовая заплатка. Медведь был мягким, теплым, и уютно лежал в ладони. - Эй, приятель, ты как? - шепнул ему Билл. - Скучал по мне? Взобравшись с ногами на подоконник, он подогнул к животу колени и откинул голову назад. Щелкнул зажигалкой и прикурил, не затягиваясь, просто стараясь удержать во рту горький дым, но всё равно закашлялся. Он и не намеревался никогда научиться делать это по-настоящему, только баловался, красуясь перед самим собой, да другими. Может быть, он надеялся таким образом привести свои мысли в порядок, однако ему это плохо удавалось. Он чувствовал неизъяснимое, будоражащее волнение, похожее на опьянение. Полный сумбур творился в его душе. Ему мучительно хотелось чего-то, но он сам не мог понять - чего? Его как магнитом тянуло куда-то. Это причиняло почти физическую боль... Он затушил сигарету в керамическом цветочном горшке и спрыгнул с подоконника в комнату. Водворив надорванную пачку и зажигалку обратно в тайник, он разделся, побросав одежду прямо на пол, и юркнул под одеяло. Медвежонок оставался при нём. Это и был тот самый подарок, о котором упомянула Симона. Когда-то давно Том Трюмпер, семнадцатилетний юноша, подарил его Биллу - малышу, которому едва исполнилось два с половиной года. Симона, как и любая мать, испытывала нескрываемое наслаждение, вспоминая и пересказывая всем подряд разные милые и потешные моменты из далекого детства сына. Нередко сам Билл поневоле становился объектом ее излияний, что жутко раздражало его, но он стойко терпел, зная, что она всё равно не отстанет, или того хуже, обидится, и будет ходить по дому, поникшая и грустная, вызывая у всех чувство вины. Но особенно бесили Билла кусочки из прошлого, касающиеся его отношений с Обрубком, о которых мать, как правило, говорила в отсутствие Гордона... "Я была такой неопытной, такой пугливой! - не раз делилась с ним Симона. - Я считала себя самой никчемной матерью на свете. Может быть, я излишне баловала тебя, слишком уж сильно оберегала от любой царапинки, но как же иначе? Ведь ты - мой единственный ребёнок. Весь мой мир заключен в тебе! К тому же, ты постоянно болел, и так неохотно ел, всё капризничал, плакал, закатывал истерики. Везде мне мерещились опасности... Ах, я извела в итоге и тебя, и себя, и Гордона. Но что я могла поделать? Я не справлялась сама, советы подруг и дальних родственников не приносили пользы. А с твоими дедушкой и бабушкой мы, по сути, не общаемся, я расскажу тебе о них, когда ты станешь взрослым; они были категорически против моего замужества. О, Билл, мне всегда недоставало доброй и мудрой помощницы. Я мечтала найти для тебя образованную, ответственную и любящую няню. Но это было не так-то просто. Ни одна из претенденток так и не сумела найти к тебе подход и, едва на пороге появлялась новая, ты опять горестно плакал, а сердце моё разрывалось. У меня началась депрессия... Но однажды на улице ко мне подошла соседка, фрау Рюккер, ты вряд ли помнишь её, она вскоре переехала во Францию. Так вот, она посмотрела на меня, измотанную и бледную..." Затем следовало подробное повествование о том, как поначалу мать пришла в ужас от совета женщины. Да как это вообще могло прийти ей в голову? Как доверить их сокровище какому-то юнцу, которого отец растил и воспитывал практически в одиночку из-за горе-матери, вечно пропадающей где-то? Доверить парню, абсолютно несведущему в "детских" делах, не имеющему ни педагогического, ни медицинского образования? Только лишь потому, что этот Том - "очень добрый юноша, и его любят и дети, и животные?" Симона долго сомневалась, но всё же поведала о предложении соседки Гордону. Тот же был вечно занят и позволил супруге самой принимать решение. В итоге она рискнула: они дадут этому Трюмперу-младшему один шанс. Пусть придёт, покажет свои хвалёные способности... "На следующий день, точно в назначенный час, к особняку явился скромно, но опрятно одетый темноволосый молодой человек, - продолжала далее Симона. - Я увидела его, сидя у окна детской. Юноша был крепким, явно привычным к нелегкому труду. Он держал в руках небольшой бумажный кулёк и остановился, чтобы поздороваться с нашим пожилым работником, который подвязывал кусты во дворе. Он что-то спросил у него, после чего оба закивали и заулыбались, а я отметила, как невероятно украсила усталое лицо юноши эта добрая, открытая улыбка. Я убедилась, что ты погружен в сладкий сон, и чуть-чуть волнуясь, поспешила вниз, чтобы принять новую няню. Он поклонился, аккуратно пожал мою руку и представился: "Том. Том Трюмпер. Мне очень приятно познакомиться с вами..." Я перебила его, несмотря на правила этикета, и назвала своё имя, попросив так впредь ко мне и обращаться. Он кивнул, улыбаясь, и я вдруг сразу успокоилась. Его глаза были по-детски чистыми и такими глубокими, словно он заглянул мне прямо в душу, но это не вызывало чувства дискомфорта, а совсем наоборот. Потом он протянул мне букет цветов и застенчиво извинился: "Это вам. Простите... Я не знал, какие цветы вы любите..." Он подарил мне колокольчики. Боже, я ахнула, принимая его подарок, и весело, как девчонка, рассмеялась! Я не могла наглядеться на синие цветки, похожие то ли на шапочки гномов, то ли на кукольные юбочки. Мне показалось, что я слышу их слабый звон, а пахли они будто бы мёдом... Выпить чая он не пожелал, снова извинившись, и я предложила ему подняться наверх, в детскую, чтобы вместе проверить, не проснулся ли его будущий воспитанник. Ты всё ещё безмятежно спал, но, словно почувствовав что-то, распахнул глазёнки и с любопытством уставился на незнакомца. А он опустился перед твоей кроваткой на одно колено, совсем как сказочный рыцарь перед принцем, и ласково сказал: "Здравствуй, маленький!" И ты улыбнулся в ответ..." Мать восторгалась тем, как легко и быстро они поладили, и рисовала Биллу яркие картины минувшего времени. Она удивлялась, с какой охотой ее ребёнок уплетал приготовленные Томом блюда: совершенно обычные, но при этом почему-то поразительно вкусные супы и запеканки, и кое-что оригинальное - зверят из творога и фруктов, грибочки из яиц. Игры, в которые они играли, так крепко увлекали их обоих, что часто создавалось ощущение, что в доме появился ещё один ребёнок. Они были на равных, отлично понимали друг друга, и казалось, воспринимали окружающий мир одинаково. Они вместе смеялись до упаду, просматривая мультфильмы, и могли одновременно расплакаться над нечаянно раздавленной кем-то букашкой. Если же между ними возникали разногласия, Том не потакал слепо капризам Билла, но также и не проявлял непреклонную твердость характера. Каким-то внутренним чутьем он определял, как нужно поступить: позволить ли мальчику проявить самостоятельность, терпеливо ожидая, и находясь при этом рядом "на всякий случай", или же отвлечь его чем-то, переключая внимание. Он мог взять и сгрести расшалившегося воспитанника в охапку, чтобы унести домой, несмотря на брыкания, рёв и крики, а иногда просто обнимал малыша и укачивал, говоря, как сильно все его любят, и он любит тоже... Тот радостный период раннего детства Билл почти не помнил... Лишь смутные, расплывчатые фрагменты, отдельные эпизоды. Но он хорошо помнил руки Тома. Эти заботливые руки помогали ему одеваться и причесываться, купали и укутывали в одеяло. За эти надежные руки он держался на прогулке; они ловко подбрасывали его вверх и ловили, ни разу не уронив. Эти умелые руки Том складывал так, что на белой простыне, на которую падал свет, появлялись загадочные фигурки-тени, превращающиеся в животных. Эти добрые руки ласково гладили его по голове, перебирая пушистые волосы, нежно массировали, успокаивая и снимая дневную усталость и изнуряющую лихорадочную боль. Тогда эти волшебные руки казались ему необыкновенно красивыми...