Мелодия во мраке. В погоне за ускользающим

      Надежда на иное, не сбывшись, не угасла до конца. Конечно, эльфы были врагами Твердыни, врагами орков, и Чёрный знал, что без колебаний будет убивать их в новом бою или набеге. Но всё, созданное эльфами, будь то песни или крепости, его зачаровывало, и каким безумным ни было это желание - он хотел снова попасть во власть эльфийских чар. Нормальным он был жалким и несчастным орком, который сам себе противен, как ни старался забыть об этом; околдованным - нет. А вдруг он не так уж обманулся с тем мечом? Нужно отыскать хоть одну эльфийскую вещь, которой он сможет пользоваться так же, как сами эльфы. Нолдорский клинок с девизом "Победа и мир" - это не его. А если отыскать - своё, жизнь в самом деле переменится.              Орк понимал, что это просто мечта, фантазия. Ничто не подтверждало, что так оно и есть, только хотелось, чтобы - было. К тому же проверить эту фантазию было почти невозможно - не на глазах же у других орков проверять! Требовалось столь же невероятное стечение обстоятельств, как при занятии Химринга. И всё же тоска его перестала быть безнадёжно-чёрной. Убегать он стал реже, и уже не разбивал руки-ноги в кровь, только выматывал себя. А потом лежал, смотрел и слушал, пока не возвращались силы.              Он вновь вернулся в гонцы. Его старшинство никто больше не оспаривал - то ли после успешной встречи с Ульфангом, то ли после написания доклада для Гортхаура прошёл слух об особой близости Чёрного к высшему командованию и даже к Самому.              Весть о падении Нарготронда стала для Чёрного поистине счастливой. Он попытался разузнать, не требуется ли Гортхауру или кому другому из командования описания и этой эльфийской обители. Описания не требовалось, требовалось узнать, не затаился ли кто из уцелевших врагов в окрестностях скального города.              Затаиться на выжженной дочиста равнине, по мнению Чёрного, было мудрено - разве что эльфы научились дышать водой и прячутся на дне Нарога. Всё же он с отрядом гонцов тщательно обходил всё вокруг; у каждого с собой был рог, чтобы в случае столкновения немедля позвать своих.              Небо сплошь обложили тучи. Около полуночи пошёл снег и шёл с перерывами до утра, когда расчистился восточный край неба. Восходящее солнце слепило глаза и понемногу начинало жечь, и Чёрный отвернулся к реке.              Противоположный берег был пустынен. Снег золотился в рассветных лучах и вспыхивал радужными искорками. Можно было вообразить, что над рекой там и тут распустились цветы. У Чёрного перехватило дыхание: он узнал место. Менестрель бывал здесь! Только кустов и деревьев уже не было, и птицам негде было вить гнёзда - так, как в песне, и весной не станет...              Пробираясь вдоль реки, он жадно смотрел на берег, и так заметил чернеющий среди снега вход в Нарготронд. От его ворот остались лишь обломки. Моста же Чёрный не обнаружил вовсе, сколько ни осматривался. Хотя рек он не боялся со времени бегства с Тол-ин-Гаурхот, прыгать в ущелье, в ледяную воду быстрого Нарога, было бы самоубийством. Но даже в волнах его слышался отзвук той мелодии - или, напротив, Менестрель вплёл в неё голос реки? - а Нарготронд обещал так много! Его разрушенные ворота казались почти что вратами в недоступный светлый край.              Взяв себя в руки, он сказал младшим гонцам:              - Мало осмотреть один берег. Вдруг эльфы укрылись на другом? Ну - пошевеливайтесь!              Обход был неблизок: мимо рек, вдоль гор, по мёрзлой грязи и вновь по равнине, где из-под снега виднелась зола. Чёрный думал лишь о заветной цели и всё ускорял шаг, совсем позабыв о своих спутниках.              Наверх он карабкался один. Тишь и нетронутый пушистый снег давали понять, что орков здесь нет. Увы - не ещё, как тогда на Химринге, а уже. Его окружила не эльфийская гармония и даже не мрачный порядок, наведённый Гортхауром в крепости Тол-ин-Гаурхот, а лишь грязь, смрад, опустошение и хаос.Чёрный тоскливо взвыл, закинув голову, и уткнулся взглядом в прихотливую резьбу свода.              Разочарование и тоска спрятались глубже. Он занялся поиском сокровищ Нарготронда. Сокровищ, которыми можно было наполнить не мешок, а память, зато их никому и не отнять. Покрытые выбоинами, но устоявшие колонны, остатки мозаики на полу... Более всего сохранилось резьбы, да и форму залов нельзя было испортить - если зал был овальным, с чашей-углублением в центре, то таким и остался. Обломки, осколки и обрывки он тоже рассматривал, пытаясь представить себе целое, но крупные и чистые встречались редко. Пол библиотеки - как он с волнением понял, прежде сходной с библиотекой Минас-Тирита - сплошь усыпал пепел: орки не разорвали, но сожгли книги. В следующем зале, однако, нашёлся обрывок письма. Текст был перечёркнут волнистой чертой - определённо не орками.              "...не сочтёшь за обиду, тем более отвержение твоего Союза. Это поистине великое дело. Я собрался бы в путь на другой день после того, как получил твоё письмо, если бы мог вернуться лишь к тебе. Но я не знаю, что скажет мой отец, когда мы встретимся на Химринге, и не знаю, что скажу ему. Ты напрасно думаешь, что я осуждаю его за ту речь. Я понимаю, каким тяжким был для него выбор между дружбой и Клятвой, и не эта речь погубила Государя Нарготронда - в походе на Ангбанд тысяча сгинула бы ещё скорее десяти. Но из темницы на Тол-ин-Гаурхот его можно было спасти! Не знаю и не хочу гадать, сумело бы войско Нарготронда победить Гортхаура или нет, но Лютиэн с Хуаном - сумели. Приди они хоть немного раньше, и для спасения Берена от зубов волколака не потребовалась бы такая жертва. Тебе же известно..."              Зубы волколака, беззвучно прошептал Чёрный. Побеждённый Гортхаур. Темница на Тол-ин-Гаурхот. Поход десяти - не считая Берена, которого спасли, и Государя Нарготронда, которого могли бы спасти.              Его Менестреля.              Он перечитывал письмо, пока не заучил наизусть, повторял про себя, спускаясь вниз, и пытался забыть о представавшем его глазам. Временами почти удавалось увидеть на месте обломков трон и восседающего на троне Государя Нарготронда в драгоценном венце; и его же в блестящих доспехах, впереди тысячной конницы, и знаменосца рядом...              Король, пожелавший идти незаметно, для большей безопасности... это легко было понять. То, что Менестрель на самом деле - Король, он принял сразу как неоспоримую истину. Если уж он, орк, пожелал верно служить этому нолдо - как могло не найтись многих и многих верных ему эльфов?              Даже то, что Менестрель вступил в поединок, которого не мог выиграть, теперь нашло объяснение и встало на своё место. Не потому ли Гортхаур с собакой не справился, что был ослаблен чарами песни? Король Нарготронда знал, что так будет, знал, что помощь придёт - и она пришла. Только поздно. Из-за какого-то мерзкого эльфа, не названного в письме по имени. Орк злорадно оскалился, уверенный, что этот нарготрондец уже заплатил за гибель своего короля мучительной смертью или, того лучше, пленом. Пусть теперь испытает на своей шкуре то, на что его обрёк!              Одного он не мог понять - слов о жертве, и думал о них снова и снова, хотя воспоминания причиняли ему боль. Орки жертвоприношений не совершали, но Смуглолицые порой приносили жертвы Самому и тёмным духам, чтобы избежать их гнева или получить желаемое - скажем, власть. О Смуглолицых Чёрный знал многое. С той памятной встречи с Ульфангом он заинтересовался этим народом. До Великой Победы чутко прислушивался ко всем упоминаниям о нём, а после - расспрашивал при встречах самих Смуглолицых. Выучил и восточный язык. Но как жертвоприношения могли быть связаны с гибелью Короля Нарготронда?              Если бы мысли Чёрного не метались от Тол-ин-Гаурхот к письму и назад, он давно догадался бы, что внизу лежит дракон - по тяжёлому запаху, тем более сильному, чем глубже он спускался. А так - орк увидел его неожиданно, зажигая новый факел от гаснущего.              Глаурунг, возлежавший на тускло мерцающей груде золота, серебра и драгоценностей, поднял голову.              - Я не так безумен, чтобы красть у тебя твои сокровища, Великий Змей, - Чёрный низко поклонился и попятился назад по лестнице.              - Нет, - согласился дракон, обыкновенно говоривший с орками лишь на языке приказов, - ты безумен иначе.              Струйка холодного пота пробежала по спине орка. Разоблачённый, он ждал немедленной казни, но Глаурунг, удовлетворившись одним пристальным взглядом, опустил голову.              Чёрный с облегчением выбежал наверх. Письмо он швырнул рядом с другими обрывками, как только заметил, что зачем-то сжимает его в руке.              Орк не вспоминал и не желал вспоминать о нём годы - как и о пережитом на Тол-ин-Гаурхот, и об эльфийских песнях и обителях. Никакая тоска Чёрного более не беспокоила, и одни воспоминания о ней приводили его в ярость. Он был безумен, и это - дело рук ненавистных эльфов! Орк жалел, что нечасто удаётся отомстить этим проклятым тварям - гонцов-то мало. Конечно, после Великой Победы мстить было не так опасно - встречались отбившиеся от своих, раненые, беглые рабы.              Это притупляло страх, но не более. Как-то летней ночью, следя за костром, орк думал, как бы лучше обойти Курган Мертвецов - назавтра ему предстояло пройти поблизости. Там лежали враги, убитые в последней великой битве. Мёртвых эльфов Чёрный боялся ещё больше живых - о Кургане рассказывали всякое. Что коснувшихся травы разрубали на куски незримые мечи или затягивали под землю руки мертвецов. Что Курган днём и ночью стерегут призраки эльфов - нестерпимо сияющие, уверяли одни, неотличимые от живых, но неуязвимые для стрел и мечей, твердили другие.              Дыма без огня не бывает, но Чёрный догадывался, что всё это не могло быть правдой одновременно. Он пытался разобраться, какие из слухов верны и как близко от Кургана можно пройти без опаски, когда перед его глазами встало непрошеное воспоминание - дракон, Нарготронд, письмо - и мысли потекли по заросшему было руслу, словно и не было последних лет.              Приносить жертвы Самому эльфы никак не могли. Но, может быть, Великим Заморским Врагам? Так хоть что-то становилось понятным. Если Государь Нарготронда желал не бежать, а принести волколака в жертву, чтобы Заморские Враги спасли этого Берена, он никак не мог ждать, пока зверь бросится на добычу. Но зачем вообще было его спасать, рискуя погибнуть самому?! Что он может значить, человек этот, рядом с Королём нолдор Нарготронда!              Берен... А не тот ли это Берен с Нагорья, за голову которого объявляли великую награду? И не Береном ли звали того, кто, как говорили, вместе с эльфийской колдуньей перехитрил, ограбил и порезал Самого? Тогда все действия Государя Нарготронда оказывались не только разумны, но мудры - выходит, нолдо видел и то, чему лишь предстояло случиться. Всё, что прежде казалось слабостью или глупостью, имело смысл как часть войны.              Только Менестрель умер, и не услышать его никогда.              А, может, и с призраком можно бы побеседовать? И узнать, наконец, имя. И попросить допеть до конца. Но погибший Государь Нарготронда не может бродить призраком ни у своего города, ни у своей крепости, ни, тем более, у Кургана Мертвецов. Он сам сказал, что его душа уйдёт за Море...              ...А спустя многие века его вновь увидят среди нолдор. Чёрный удивился собственной недогадливости - хотя слишком странны эти эльфы и слишком непонятные речи они ведут - Менестрель говорил о своём возвращении! За Морем он отдохнёт, а потом, когда станет тосковать по оставшимся здесь родичам, навестит их. Не незримым духом, а приняв прежний облик, иначе не сказал бы "увидят". А разве Заморские Враги не могут отпустить его дух не через века, а раньше, хоть на время? Хоть на один лишь разговор?              Чёрный решился добиваться этого от Заморских Врагов, тоже принеся им жертву. Может быть, он слишком напряжённо думал о жертве Менестреля, может быть, слишком долго ни на что не надеялся и не вырывался из обычного круга жалкой орочьей жизни - но он был готов на самые дикие поступки, чтобы хоть что-то изменить. Казалось, если не попытается, вся эта жизнь обратится в нескончаемую пытку, и это пересиливало ужас перед теми пытками и казнями, что ждут Чёрного, если всё откроется.              А, скорей всего, не откроется, если намеренно действовать как можно безумней. Любители доносить следят за тем, не ругает ли кто командиров, но не за тем, не сдружился ли кто с пленником - такого просто не бывает.              День выдался ясным и на редкость ветреным. Над Анфауглитом ярко сияло Солнце - дым и мглу Твердыни несло к северу. Все орки, кто мог, укрылись под её пеленой или жались к краям равнины, в тень гор. Позволив спрятаться младшим гонцам, Чёрный в самом разгаре дня вышел под злые солнечные лучи и направился прямо к Кургану Мертвецов. Невдалеке с проклятьями проходил отряд. Последний всё отставал, ища, куда бы улепетнуть - его-то и выбрал Чёрный. Внезапность нападения позволила ему скрутить отставшего и заткнуть ему рот. Вскрикнуть выбранная жертва успела, но передние лишь заорали: "Призраки!" - и валко побежали, как могли, не оглядываясь.              Щуря глаза от несомой ветром пыли, Чёрный подтащил жертву почти к подножию Кургана, с восточной стороны, но так, чтобы связанный не касался травы. Там лежали лишь эльфы и те, кто бился за эльфов, а не против них. Перед самым Курганом Чёрный снял шлем и пал ниц, головой на запад - туда, где и обитали Заморские Враги. Конечно, при обращении нельзя было называть их "врагами". Эльфы звали Чёрным Врагом Повелителя Твердыни. Значит, главные враги Самого были их повелителями.              Протяжно, как принято у Смуглолицых, орк воззвал к Великим Заморским Повелителям с мольбой - вызвать сюда дух Государя Нарготронда и дозволить поговорить, а взамен пообещал жертву из числа их врагов. Заколов связанного, Чёрный сжёг тело, очистил в огне клинок, а кости сложил одна к другой и закопал поодаль: так тоже водилось у людей. Он ждал и ждал. Ветер стих, Солнце жгло всё нестерпимей, а дух не появлялся. Вновь простёршись перед Курганом, он повторил мольбу, и прибавил:              - Забудьте сейчас, что я орк, что я сражался против ваших воинов и убивал их. Пусть дух Государя Нарготронда явится здесь - я прошу не для того, чтобы вредить или издеваться! Услышьте меня сейчас! Простите меня!              Последние слова он тоже знал от людей, и знал, что такими словами они порой чего-то добиваются от соплеменников, даже разозлённых. Всё было напрасно.              Чёрный поднялся и, шатаясь, побрёл назад. Перед глазами плыли круги, затылок, плечи и спина почти невыносимо горели, ноги едва слушались, пыль на лице спеклась в сплошную корку.              Обернувшись на зелёное пятнышко Кургана, Чёрный на миг увидел за ним не пыльную равнину и горы, а гладь Моря. Оно отличалось от однажды увиденного в свете песни и вместе было тем же: тихим и мирным, бескрайним и неодолимо могучим. Пусть Сам хоть всю землю разрушит и захватит, Моря ему не победить. Ещё оно было прохладным - он ощутил это на расстоянии, и идти стало легче.              Он всё-таки получил ответ, хотя дух и не явился. Наверное, потому, что духов всегда вызывают по имени, а имени он как раз не знал. И жертву принёс неправильно. Он всё делал, как Смуглолицые, когда приносили жертвы Самому, а у эльфийского жертвоприношения наверняка другой ритуал.              Он был орком, и звал Повелителей Заморья Врагами до самого жертвоприношения, и всё сказал и сделал не так - и всё-таки получил ответ.