Мелодия во мраке. В погоне за ускользающим

      Совершённое Чёрным на просматриваемом во все стороны Анфауглите заметили многие - но, на его счастье, не понял никто. Пошли новые слухи об ужасах, творящихся у Кургана Мертвецов, о мести убитых, которые оставляют от злополучных орков один шлем.              Чёрный поддерживал эти слухи, но его охватил ужас перед худшим, чем возможный донос. Он слишком далеко зашёл. Сам не мог не узнать, что один из его рабов на его же земле отрёкся от него, обратившись к его главным врагам. Орк потерял сон, почти перестал есть, срывался на всех, на ком мог позволить себе сорваться, а временами был готов сам во всём признаться какому-нибудь злобному командиру, который зарубит сразу. У него хватало здравого смысла бороться с подобными желаниями, но силы воли, при бессоннице и недоедании, хватило бы ненадолго. Единственное, что помогало - воспоминание о песне, о свете, обо всём прекрасном, что довелось повидать, и особенно о Море. Чёрный представлял себе, будто в нём тонут все страхи, все беды, вся мощь Твердыни, что грозила его раздавить, и ужас отступал. Чтобы вскоре вернуться.              Дни сменялись днями, а Чёрного никто не хватал и не обвинял. Невообразимый ужас понемногу вылинял, став одним из многих привычных страхов, а там и уступив им. Припомнился рассказ, как Сам, околдованный, свалился с трона и корону свою потерял. Его власти и проницательности не хватило, чтобы защититься от чар и ограбления в собственном тронном зале! Конечно, если б он, Чёрный, предстал перед Повелителем Твердыни лично, как перед Глаурунгом, его бы размазали по стенам тонким слоем. Или такое сотворили, чтобы до смерти ещё сто раз пожалел, что на свет появился. Но Сам давно не выходил на поверхность. А кто потащит в тронный зал орка, никогда не залетавшего высоко, одного из орды?              Когда случившееся у Кургана Мертвецов и обсуждать перестали, Чёрный осознал, что жизнь продолжается и тогда же с удивлением заметил, что стал гораздо лучше переносить солнечный свет. Ночью он был бодрей, меньше уставал и меньше хотел пить, но дневные переходы перестали быть мучительными. С мыслью когда-нибудь снова стать нормальным орком, не желать странного и не рисковать понапрасну, он простился окончательно. На несколько лет ему это удалось, и эти годы можно было считать вычеркнутыми из жизни.              Как-то Чёрному пришлось проходить через Нан Дунгортеб, Долину Ужасной Смерти. Гонцов не впервые посылали этой дорогой, и всякий раз они недосчитывались половины, несмотря на опытность вожака. Водой Чёрный запасся заранее, то же велел сделать и остальным. Выступили днём, чтобы идти не вовсе вслепую. Одного из младших гонцов он выслал вперёд, чтобы предупреждал о паутине, следом шёл второй. Это могло бы сберечь отряд, если бы ненасытные твари довольствовались ожиданием в ущельях и не выбегали оттуда, хватая зазевавшихся орков. Что хуже, гонцы из новичков после нападения на другого впадали в панику и бегали туда-сюда во мраке, пока не оказывались в паучьих лапах. В этот раз, казалось, сложилось удачней: глаза чудовищного паука заметил сам Чёрный и крикнул:              - За мной! Живей!              Отряд дружно побежал за вожаком - теперь он водил перед собой мечом, проверяя, нет ли паутины. Но впереди послышались бульканье и клёкот - второй паук преградил путь. Оставалось метнуться к югу.              Орки, которых посылали через Долину Ужасной Смерти, старались держаться самой середины. Туда протягивались лишь немногие нити с севера, где были логовища пауков и где они сами чаще дожидались добычи. Воздух был пропитан густым смрадом, но не ядовит, и во мгле можно было хоть что-то разглядеть. Отклонившийся к северу терял и своих, и направление и, думая, что спасается, нёсся прямиком к ущельям. Дальше к югу, напротив, становилось светлей и легче дышать, а южной эльфийской тропы паутина не касалась вовсе. Но с юга тропу ограждали смертоносные чары Завесы.              Многие в Твердыне говорили, что Завеса ослабела или пала. Самые смелые и алчные из поверивших этим словам решались проверить, и более их никто не видел. Некоторые, правда, утверждали, что они просто не хотят возвращаться, захватив богатую добычу. Чёрный не придавал особого значения всем этим толкам: действуют ли ещё чары, важно для командования в случае войны с Дориатом, а не для его отряда. Эльфийские луки всё равно бьют куда дальше тропы, и с этой стороны густая мгла Долины Ужасной Смерти оказывалась спасительной.              Сейчас не было иного выхода, как бежать к югу. Чудовищная тварь двигалась следом едва не до самой эльфийской тропы. Туда же за вожаком вбежали едва соображающие от страха младшие гонцы. Чудовище замерло неподалёку, поджидая, когда орки вновь повернут на север. Смерть от стрелы всё-таки легче, подумал Чёрный и, как мог скоро, бросился вперёд по тропе. Устав, он замедлил бег и, наконец, остановился в недоумении. Пограничники не стреляли.              Он повернулся направо. Похоже, Завеса и впрямь истончилась, если не исчезла. Ему случалось видеть её с другой стороны, из-за реки: белый туман, столь же непроглядный, как мрак вблизи ущелий, и столь же страшный, хоть и по-другому. Сейчас его глазам открывалась стена леса. Эльфийского леса. Вовсе несхожий с Морем, он отчего-то вызвал в памяти это видение, мимолётное, но чудесное. От взгляда на него дыхание выравнивалось, и пережитый страх уходил. И снова, не то в ушах, не то в уме, чуть слышалась та мелодия, и рождалась неясная надежда. Чёрный шагнул вперёд, меж стволов, едва слыша крики за спиной:              - Чёрный, ты чего?! Назад!              - Это ты назад, полудурок! Не видишь - околдован, всё...              В лесу было светлей, чем снаружи. Ни пятнышка мглы, ни следа дурного запаха туда не проникало. Верхушки стройных буков терялись в небе. Такими должны быть эльфийские дворцы, подумал он, и сам этот лес - величайший из них. Ряды живых колонн. Между ними открывается круглый светлый зал, выложенный мозаикой из зелёных, жёлтых и охристых кусочков с яркими искрами поздних цветов. Ветви сплетаются в высокие арки и стрельчатые окна, сквозь которые мягко струится золотисто-зелёный свет. Свод чуть тронут позолотой.              Нет, не дворец, сон - самый прекрасный из снов. Сделал шаг, и всё переменилось, повернулся, и вновь иная картина. Журчат невидимые в траве ручьи, издали доносится пение одинокой птицы. Иное, чем звеневшее над Нарготрондом в те дни, когда им правил Государь. У Дориата - своя мелодия. Почти неуловимая, но прекрасная. Он затаил дыхание, вслушался - не одними ушами, а всем существом - и наконец услышал.              Льётся она из необозримой светлой дали, рассыпается щебетом, шелестом листвы, шёпотом ветров, в каждом голосе лесного хора приоткрывая таинственное. И кружением падающего листа уносит в прошлое, в долгую чреду беспечных вёсен и щедрых лет. И тихо тает, обращаясь в неясную дымку не то яви, не то сна, не то видения, и растворяется в плеске волн. И исчезает в неведомой дали, чтобы после молчания из неё же вернуться.              С каждым разом она звучала чуть иначе, и так же чуть менялся лес, и вид его, и даже запахи - или это он улавливал всё больше.              В первый раз он просто наслаждался гармонией, светом, радостью и покоем, и желал, чтобы это длилось вечно.              Во второй - прикоснулся к величию и древности, тайне и мудрости леса, и размышлял о деревьях, куда лучше него помнящих подзвёздный мир, об истоке ветров и музыке тишины.              В третий - удивился одиночеству тайны, которой некому высказать себя, хрупкости гармонии, беззащитности покоя. Величавая сила Дориата была обманчива - отчасти остатки былого, отчасти воспоминание, отчасти мираж. Зачарованный лесом, он позабыл об опасности, но теперь вспомнил о ней вновь, и недоумение разрешилось. Пограничники Дориата не стреляли потому, что их здесь не было. Эльфы оставили свой лесной чертог.              В четвёртый - ясно расслышал прощание с покинувшими Дориат навсегда, печальную, полусонную грёзу о былом счастье, предвиденье неотвратимого конца и тихое, без жалоб и сопротивления, его принятие. В самом этом принятии была гармония - Дориат готовился уйти в небытие так же красиво, как жил.              Сначала его поразила сама мысль, что такое возможно - в чём-в чём, а в смерти ничего красивого нет, одно безобразие. А осень и зима, спросил он себя, разве для листьев и травы это не подобие смерти? А если бы он сумел, как желал однажды, раствориться в свете и красоте?              Но он не хотел, чтобы лес увял, исчез, растворился - как бы то ни было! Он, наконец, нашёл то, что искал так долго! Он хотел, чтобы Дориат остался таким навсегда, он хотел сам навеки остаться здесь и вечно слушать песнь леса - а песнь оказалась прощальной. Но кто знает, может быть, и прощание будет очень долгим?              Он опустился на траву, осторожно коснулся гладкого ствола, вслушался внимательней и вздрогнул от новых - слишком знакомых и понятных - ноток. Смятение. Тревога. Страх. Боль. Ярость. Звон стали. Запах крови. Холод смерти.              Они были едва слышны, словно бы прокрались в песню невзначай - Дориат жил миром, а не войной. Он не был готов даже защищать свою красоту, ожидая, что её защитит кто-то другой. Песня его была о мире - утраченном мире. Война уже приходила сюда. Лес отодвигал от себя эту правду, заслонял счастливыми воспоминаниями, заплетал травами и мхами.              Чёрный силился, подражая ему, вновь наслаждаться радостью и светом или хоть памятью о них, но уже не мог. Он-то, как все орки, жил войной, и его память охотно представила картины того, что на войне бывает, а воображение перенесло их в Дориат. Начавшаяся было новая жизнь утекала сквозь пальцы. Кто-то отнял её. Кто-то, пришедший в Дориат прежде него. В бессильной ярости орк закричал и выхватил меч.              Утомившись и остыв, он последний раз воткнул клинок в землю, поднял голову, озираясь, и задрожал всем телом. Вокруг валялись искромсанные ветки и листья, оборванный папоротник, на обнажившейся, развороченной земле - неровные куски мха и обрезки травы, из ямы торчали обрывки корней. Музыки Чёрный больше не слышал - у хаоса и разрушения никаких прекрасных мелодий нет.              Он взвыл, сцепил руки так, что когти глубоко впились в кожу, уткнулся головой в измятую траву. Что, если тут никто и не воевал?! Ведь если бы и впрямь война - до него всё уже было бы истреблено, изуродовано, изрублено, сожжено, пожрано. К тому же о захвате Дориата трубили бы не меньше, чем о падении Нарготронда. Это ему, не знающему мира, в благоухании цветов почудился запах крови, и в стуке ветки о ветку - звон мечей. Он сам нарушил гармонию и покой Дориата. Эльфийской стражи нет, орки считают его сгинувшим под чарами Завесы, и никто не помешал бы ему поселиться в лесу и одиноко жить среди всей этой красоты. Никто, кроме собственного безумия!              Такой ход мыслей удивил его настолько, что отчаяние отступило. Что же было безумием? Никакой другой орк, он был уверен, не мечтал бы поселиться в эльфийском лесу, не смог бы уловить его мелодию, а если бы и сумел - только след войны ему бы и пришёлся по нраву. Напротив, сорвать злость на чём попало, когда нет возможности отомстить врагу, было самым обычным делом. Так любой поступил бы на его месте. Тем более, что та злость не привела его ни к особой кровожадности, ни к ненужному риску. Правда, не было и настоящих причин для ярости, всё только почудилось... Или нет? Быть может, Дориат и впрямь запомнил нападение, только эльфы отбили его и ушли, не дожидаясь нового.              Всё равно было безумием своими руками разрушать то, чего так искал и жаждал! Другие, ничего такого не искавшие, были бы только рады возможно скорей изуродовать и изничтожить всё эльфийское. Кто же был безумней - он или все остальные?!              А вдруг кто ещё из орков поймёт, что Дориат больше не защищает ни Завеса, ни стража? Поймёт - и разнесёт весть. Где один орк, там и тысяча.              Чёрный расцепил руки, поднялся с земли, облокотился на ствол бука, кожей ощутив чуть уловимую дрожь под корой. Да, поселиться в Дориате он не сможет. Это лучшее место для жизни, какое он только мог вообразить, но жить здесь могли одни эльфы. Зато он может прийти в лес снова - лучше не со стороны Нан Дунгортеб - если будет куда приходить. Ему ещё не удавалось так приблизиться к желанному, так надолго обрести счастье, так глубоко отдаться созерцанию - он почти ощутил себя частью леса. Быть может, можно всё повторить. Пусть его опять не хватит надолго; теперь у него есть опыт, он поймёт, когда пора уходить. Если лес уцелеет и останется самим собой. Командованию он ни к чему, здесь некого побеждать и порабощать, но другие орки... орки непременно сделают с Дориатом то же, что с Нарготрондом, как только поймут, что опасности нет.              Последних пропавших "за Завесой", должно быть, убили пограничники. Следующих останавливать некому.              Не может же он сам заменить стражей Дориата, тем более вернуть их! Да возвращать - и не хотел бы: его же первого и пристрелят. Но, сообразил Чёрный, можно добиться того, чтобы желающих проверить надёжность Завесы больше не появлялось. Слухи среди орков распространяются скоро, особенно слухи о всяческих ужасах и опасностях. Вот он и распространит.              Возвращался он не точно туда, откуда и вошёл в лес, а восточней, чтобы миновать Долину Ужасной Смерти. Брёл медленно - во-первых, и впрямь устал, во-вторых, хотелось подольше не покидать лес. То необычайное ушло, но идти в одиночестве среди едва начавших желтеть буков, по временам ложась отдохнуть в мягкие травы, было куда лучше всего, что могло его ждать у своих. На кромку леса орк повернул у реки. Обычно через неё перебирались вблизи истока, как ни опасно это было. Сейчас Чёрный предпочёл эльфийский брод. Напоследок, не удержавшись, обернулся, отломил плавно изогнутую, пахнувшую осенью веточку жимолости и засунул за пазуху.              Слушателей он нашёл в Химладе, бывших землях феанорингов; собственно, туда он и вёл отряд, и, передавая бумаги, нос к носу столкнулся со своими гонцами. Тем уже досталось за невыполнение срочного приказа. Командир из местных раздумывал, хватит им или ещё прибавить, лениво перебирая вслух варианты наказаний, а они пытались всё валить на старшего гонца. Если б Чёрный слетел с неба, гонцы и то не смотрелись бы более ошарашенными. Он старался не подать виду, как это его забавляет.              - Вырвался, - выдохнул он. - Правду говорят, ослабела Завеса.              - Ослабела, но есть? Или уже нет? - глаза командира жадно заблестели.              - Куда ж она денется! Я слишком близко подошёл - от восьминогих тварей бегали - меня туда и затянуло. Орут "Назад!", а я и остановиться не могу. Не веришь, их вот спроси.              Младшие гонцы дружно закивали в знак согласия. Возвращение Чёрного с нужными бумагами изрядно их ободрило.              - А что было-то? Пока не вырвался? - полюбопытствовал командир, любитель и поговорить, и послушать о пытках, казнях, отравах и чарах. - Гляжу, тебя не так уж потрепало. Руки-ноги целенькие, башка тоже, не онемел, с выпученными глазами не бегаешь...              - Там не то, - Чёрный знал заранее, что сам его вид лишь докажет, что ничего опасного в Дориате больше нет. Подумаешь, весь в земле и траве, да на руках отметины от когтей! По пути он несколько раз сочинял жуткие байки про действие колдовства, а потом понял: страшней и убедительней будет вовсе ничего не сочинять, просто всё бывшее с ним приписать чарам Завесы.              - Завеса не калечит и не мучит, она с ума сводит. Сначала я разные картины видел, в голове. Море - огромное, без конца, и мощь в нём такая, сказать невозможно. Потом как будто эльфийский дворец - тоже огромный, и солнце сквозь окна светит.              - Жуть, - сознался один из гонцов. - А чего, эта, сразу не сбежал?              - Услышал музыку.              - Да, колдовские песни такой жути нагоняют, ноги к земле прирастут, - понимающе кивнул командир.              - Мне страшно не было, - задумчиво произнёс Чёрный. - Я хотел остаться там. Навсегда. Смотреть на деревья, на траву, на цветы, слушать птиц и музыку - без конца. Лес - живой, и так просто не отпустит.              Он искоса глянул на слушателей. Похоже, последнее из счастливейших его воспоминаний для них и впрямь страшней, чем была бы попытка представить Завесу точным отражением ущелий Нан Дунгортеб. Он ещё тревожился, поверят ли, сложится ли, как задумал, но вместе ощущал странную лёгкость, делясь с другими тем, что лежало на сердце - почти без вымысла.              - И не разберёшь - явь это или сон, сейчас или когда-то давно было, или только будет. И не нужно ничего больше - никаких наград, никакой добычи, никакой выпивки, никакой власти, никаких побед, никакой мести. Только музыка и лес. А про эльфийские стрелы, про приказ, про то, что наказать могут за невыполнение, я просто забыл. О своём отряде, о том, что только что от паука сбежал - и то не вспоминал.              Командир содрогнулся.              - Вот, значит, как. Гады какие. Если б, эта, заманивали фальшивым золотом или плутать заставляли, куда ни шло, а так... Всё перепутать, всё, эта, наизнанку выворотить - это что надо с башкой сотворить, чтобы орк захотел в эльфийском лесу остаться! Всё отобрать, и память, и страх, и месть, эта, всю жизнь отобрать... Только и остаётся - лечь и лежать, пока помрёшь.              - Я и лёг. Мордой в землю, - подтвердил Чёрный, конечно, не объясняя настоящей причины. - Если бы о войне случайно не вспомнил - с вами бы уже не разговаривал.              - Небось, когда Завеса крепче была, никто, эта, ничего и вспомнить не мог.              - Ну не знаю, так ли она ослабела, - засомневался один из гонцов, по прозванию Проныра. - Старшего нашего, эта, ничего не берёт. Раз на нас в полдень эльфийские прихвостни напали - меня подхватил и такого дёру дал, словно ночью!              - Ослабела, - не согласился Чёрный: так было правдоподобней. - Раньше видна была, как густой туман, а теперь совсем прозрачная.              - А может, эта, эльфы раньше отпугивали наших, а теперь заманивают?              В Твердыне уже самому Чёрному рассказывали, что вдоль границы Дориата сплошь валяются кости орков, которые вздумали туда сунуться и померли в полном беспамятстве. Рассказчик, конечно, и близко к лесу не подходил, но ему совершенно точно сказал тот, кто говорил с командиром приятеля орка, который как-то оказался всего в тысяче шагов от Завесы.              Чёрный молча кивнул. Он надеялся при случае вновь войти в пределы Дориата. Если повезёт, не однажды.              А ещё надеялся: когда придёт срок, жизнь леса завершится красиво, как отзвучавшая песня.