Тамбурная фея

Электричка набирала ход, партия «зеленых», то бишь адептов грядки и корнеплодов, оккупировала все свободные места, и Тимычу не оставалось ничего, кроме как независимо подпирать спиной стенку в тамбуре. События последних дней разворачивались с такой скоростью, что бедная голова отказывалась принимать участие в вакханалии скачущих мыслей. Он уступил Джанику и сдался без боя. Проиграл, значит. Ушел с поджатым хвостом под сверлящие спину полные ненависти взгляды, посылаемые незнакомым бойфрендом Семена. А был бы знакомый, спросил внутренний голос, ты бы радостно пожал ему руку и спросил, как у него дела? Слова, сказанные «балетным», грызли нутро Тимыча прожорливыми белками. Если разобраться – в них крылась толика правды. Слишком красивым и недоступным был «морок», слишком хотелось заполучить его в свое единоличное пользование, слишком нужно было доказать, что Тимур всегда получает свое. И что у нас в активе? Мама, смотрящая исподтишка, как всегда, когда здоровый лоб, именуемый сыночкой, начинал вести себя неадекватно – иными словами, строил из себя «взрослого». Отец, разглядывающий сына словно диковинного зверя, птеродактиля там, или выхухоль – трогать опасно, но живешь с ним под одной крышей, а линию поведения еще не выработал. Венька, роняющая и смеющаяся – но уже не с ним, что, плохо тебе было, кретин? Джаник… На мыслях о друге все застопорилось. Молча проводив Тимыча до автобусной остановки, Мася остался под прозрачным пластиковым козырьком даже тогда, когда «№ 49» захлопнул двери и увез в сторону Золотого моста находящегося в полном раздрае Заиньку. А как же краля со свиданием? Кстати, я даже не знаю, как ее зовут, со стыдом понял Тимыч. А говорил ли он хоть раз ее имя? Стук колес под металлическим полом вагона странным образом заставил отвлечься от Семена с его увесистым бойфрендом и задуматься о Масе и его девушке. Что он вообще о ней знал? Вспомнилось, как Джаник явился на тренировку – кажется, это был ноябрь, время, напоенное зарождающейся влюбленностью в танцующую гибкую фигуру – с кислой мордой, на все вопросы отвечал односложно, «откусывался» и от Заиньки, и от друзей, и от Адольфыча, зорким глазом определявшего, кто из выкормышей сегодня не в форме. Да, мы все тогда дружно решили, что его продинамили – редкий случай для этого павлина! А он и не отрицал. Кто? Кто эта краля, отказывающая Масе уже который месяц? Почему сегодня он вырядился чуть ли не во фрак, но при этом приволокся в Центральный – забирать никому не нужное барахло? Вспомнив свой, такой же идиотский, набор, Тимыч напряг ссохшиеся в борьбе за «морока» извилины. Думай, голова, думай. Тебе нужен был повод – иначе ты забил бы на толстовку и бинты. Значит, ему тоже нужно было прийти, так? А зачем? Да он тоже влюблен! В Семена! Догадкой прошило насквозь. Жаркая волна затопила тело, тысячи иголок впились в застоявшиеся на месте ступни, Тимыч оторвал себя от стены и забегал по тамбуру, словно ужаленный роем пчел. Как он мог? А еще друг, называется! Ничего, Масечка, ремонт сделают – я тебе еще покажу, где раки зимуют! От обиды – детской и противной на вкус, словно микстура от кашля – горло сжало стальными тисками. Чертов Джахангир! Не мог выбрать себе кого-то еще? Плевать, что они оба положили глаз на парня – кстати, это прекрасно объясняет тот факт, что Джаник не отвернулся от Тимыча после его тупого признания в любви к «балетному», плевать на то, что оба почувствовали тягу к запретному в один момент, но ведь он видел! Он знал! Лелея мысли о мести, заступившие на место плана по завоеванию Семена с такой же легкостью, как солнце сменяет луну, Тимыч доволок до дачного домика в товариществе «Тополек» неподъемную сумку, набитую «геркулесом» и запрещенными чипсами. Добротный дом – в один этаж с маленькой мансардой, давным-давно принадлежащей сперва маленькому Тимуру, потом – взрослому Заиньке, ждал его прогретыми июнем полами, набухшими бутонами шпалерных роз, цветущей махровой сиренью и тишиной на многие километры вокруг. Ни привычно бегающего за забором соседа слева Стасика в полосатых семейных трусах, ни Ростислава Андреевича справа, окучивающего тяпкой законные шесть соток. Даже тетки Марты с ее четырьмя внуками не было. Рабочий день, сообразил Тимыч, выгружая продовольствие на древний стол, сколоченный, должно быть, еще при царе Горохе. В пятницу всех принесут черти, тьфу, электричка. Комната, оборудованная отцом под тренажерную, пахла старой вытертой кожей, на гантелях и «блинах» - слой пыли с мая, когда они приезжали на весенние шашлыки. Тронув ногой гриф штанги, сиротливо лежащий в углу, Тимыч осознал – назад дороги нет. И у него есть две недели для того, чтобы привести себя в порядок. Как снаружи, так и внутри. Мама звонила через день, переживала за сына, требовала отчета о съеденном, требовала вырвать посаженную в мае редиску и сделать «свежий витаминный салат», требовала селфи на фоне холодильника… Отец позвонил всего раз, уточнил, не нужно ли подвезти еще «железа», удостоверился, что все в порядке, макивары не погрызли голодные бурундуки, удостоверился во вменяемости сына, удостоверился, что сын – по прежнему сын. Венька позвонила ночью, навеселе, рассказала, что «тьмутаракань» очень даже ничего, что она поправилась на два килограмма, что в местном ЦПКиО по субботам – танцы, что ей ну нисколечки не скучно. Джаник не позвонил ни разу за все прошедшие семь дней. Тягая штангу, отжимаясь, обрабатывая по очереди макивары, Тимыч в бешенстве прокручивал в голове… Синюю рубашку с острыми узкими лезвиями ворота, сидящую на Масе так, будто по персональным лекалам сшита. Жилет, обтекающий ладную фигуру. Длинные ноги в отутюженных брюках. Эта скотина ни разу так не одевалась ради меня! Яркий всполох в мозгу был настолько ослепительным, что штангу пришлось опустить. Тимыч… Ты головой не перегрелся? С чего бы Джаник вообще одевался – ради ТЕБЯ? Упрямое самолюбие нашло оправдание и этому: ну разве они не друзья? Разве не мог Мася хоть раз в жизни надеть костюм – хотя бы на день рождения своего Заиньки? Не было такого ни разу – а значит, не хотел, не утруждал себя, а здесь расстарался… И ради кого? Ради куклы этой ледяной… Снежного королева! Семен был изящен, красив, был экзотичен, словно негры на Полюсе или катушка Тесла на циновке в захудалой деревушке Конго, был тонок, звонок, вкуснопахнущ, шевеления в паху в его адрес не прекращались, но и простить «балетного» Тимыч не мог. Увел, словно Гамельнский крысолов, и кого? Лучшего друга! Свежий воздух основательно продул Тимычу мозги, и вендетта, намеченная на постремонтный период, обещала стать двусторонней. С чем-чем, а с потерей друга он смириться не мог. Поэтому… И Джанику вломит – за то, что дорогу перейти пытался, и «балетному» - за все остальное. Мама позвонила рано утром в среду,сообщила, что ее сердце не выдерживает, и они с папой выдвигаются на «кормежку» блудного сына буквально через пару дней. Взглянув на календарь, Тимыч отметил – суббота, послал в трубку поцелуй и двинул на кухню. Овсянка, сэр. А, черт! То ли на даче воздух подавали с глютаматом, то ли «кто-то слишком много ест», но полки сиротливо сверкали белым дном. Пересчитав наличность, Тимыч вздохнул и потащился за спортивной сумкой – как ни крути, а до субботы молодой организм загнется от голода. Придется ехать в город. На улочке, ведущей к их дому, вновь стояла тишина – никого, кто задал бы вопрос, почему он на даче один, кто передал бы приветы родителям, кто принюхался бы с подозрением – не употребляет ли здесь, в эти прекрасные летние вечера, алкоголь юный сосед? Мысль о вседозволенности, отсутствии надзора и о потерпевшем любовное разочарование ранимом восемнадцатилетнем сердце засела в Тимыче, как ржавый гвоздь – в новеньком ботинке. Электричка вынесла его аккурат к любимому супермаркету на окраине города. Доложив маме по очередному звонку о контрольной закупке продуктов, Тимыч двинул в алкогольный отдел. Продавец просветила рентгеном шорты цвета хаки и легкомысленную футболку с Бартом Симпсоном, третьим глазом влезла в старенькое портмоне, пересчитала наличность, проверила возраст в паспорте и прекратила визуальный досмотр. Выбор Тимыча пал на неизвестное ему «шардоне» аж за целых пятьсот рублей бутылка. Гулять так гулять, а на овсянке он пару дней протянет, в крайнем случае, нащипает этой самой редиски и ботвы, в изобилии кустящейся на грядках. Гордо отвалив продавцу алкоголя сиреневую бумаженцию, он наскоро накидал в корзину чего-то в разноцветных упаковках, рассчитался на общей кассе и вышел на улицу, довольный собой. Сумка оттягивала руку, солнце светило в глаза, перрон пах горячим асфальтом… Настроение было под стать замечательной летней среде, поэтому первые несколько секунд, прищурено разглядывая возникшего из ниоткуда Джаника, Тимыч счастливо улыбался. Мася вновь вырядился. Вместо синей рубашки – сиреневая, жилет, который он отродясь не носил до последних событий, густым фиолетовым подчеркивает жилистую фигуру, брюки благородно не отсвечивают на публику темно-серым, а всего лишь идеально сидят на чертовых бедрах! Очки. Он напялил очки – простое стекло в черной оправе – сделавшие его еще более донжуанистым, чем раньше! - В гости? – Разлепил пересохшие от увиденного губы Тимыч. - Ну, если позовут – то да. – От Джаника шли волны ментолового холода, морозящего и губы, и язык. Все вымечтанные на даче разборки съежились и превратились в туман под цвет его рубашки. – Как на даче? Все норм? - Стоит. А ваша? – Дача Майсурадзе находилась в элитном обществе «Васильки», расположенном у озера, в пяти минутах ходьбы от станции. Тимыч довольно часто гостил у них – бассейн, никакой редиски и сплошные сортовые розы по периметру. - Стоит. – Джаник ухмыльнулся, поправил завернувшуюся на плече лямку сумки. От этих «стоит-не стоит» и прочих двойных подтекстов, витавших в воздухе, у Тимыча закружилась голова. Электричка с шипением раздвинула двери. Так и есть. Несмотря на рабочий день, места – только в тамбуре. Привычно прислонившись к стене, Тимыч задвинул в ноги сумку, выдохнул – и со свистом втянул в себя воздух: Джаник, благоухающий тонким терпким парфюмом, оказался прямо перед его лицом. - Осторожно, двери закрываются! Следующая стация – «Чайка»! Народу набилось – прилично, тамбур напоминал шпроты, заботливо уложенные рижанами в алюминиевую банку с евро-ключом на золотистой поверхности. Так и стояли до следующей, молча, не замечая человеческий поток с его приливами и отливами – Тимыч теребил карман шорт, Джаник нависал над ним десятисантиметровой разницей в росте, бесившей с того момента, как оба перешагнули шестнадцатилетний рубеж. - Следующая станция – «Седанка»! - Тебе за город нужно? – Задрав подбородок, Тимыч постарался придать взгляду выражение полного пофигизма. Не прокатило. Джаник придвинулся еще ближе – сзади надавили новые пассажиры. За спиной маячила девушка с беспроводными бумбоксами в ушах. С тоской подумав о таких же, ой как пригодившихся бы сейчас, Тимыч принялся разглядывать с детства знакомую надпись «не прислоняться!» на створках вагонных дверей. «Не слон», «не пис..ять..ся», «не пис..я… я», и множество производных. Скорябывавшие промежуточные буквы были изрядными шутниками, но в этом вагоне кто-то стер все, кроме «не соня», и эта соня маячила перед глазами, будто намекая… Не спи, Тимыч. Спроси его. - Джахангир… - Оппана, так официально? – Злобно-весело спросил тот, кто еще полгода назад обматывал эластичным бинтом заинькину вывихнутую лодыжку, а несколькими днями ранее притащивший лечебный кипяток из кулера. - Джаник. – Тимыч собрался с духом и выпалил, как ему показалось, на весь тамбур: - Тебе тоже нравится Семен? На лице Маси появилась радуга эмоций – от алой злости до фиолетового презрения. - Я себя что, на помойке нашел? - Следующая станция – «Санаторная»! На бедную девушку в бумбоксах навалилась очередная волна, она вплотную притерлась к Джанику, отчаянно упираясь рукой в стену. Слабые отзвуки музыки из наушников напоминали «Скиллет», под который Тимыч любил тягать железо. - Я хрен его знает, где ты себя нашел, но, по-моему, ты поступил… не очень. - Что не так? – Джаник подобрался и стал еще выше. Суслик, вспомнилось сказанное несколько дней назад. - А что, скажешь, все в норме? – Тимыч злобно сверкнул глазами. - Тебе на даче так голову напекло, или в супермаркете? - Ну, раз все в порядке – в охрененном таком порядке – что ж ты не позвонил за неделю ни разу, а… Мася? - Я звонил. – Джаник пожал плечами, придвинулся еще на пару сантиметров к вжатому в стену Тимычу, обдав свежестью туалетной воды. – Только не тебе. Сукин сын! Глаз у Тимыча задергался от приступа бешенства. Память бегала по кругу, как розовый карусельный пони, в попытках отыскать смягчающие обстоятельства для того, кто еще недавно был другом, а сейчас превращался во врага – лютого и заклятого. Он-то звонил! Да! Небось, весь телефон «балетному» оборвал! А Семен – тот еще хмырь… Так вероломно! Как те, которые в тихом омуте водятся – черти бы их побрали! Мышь разноцветная! И что, он думает там себе, что Тимыч сдастся, будто последний слюнявый лох, и позволит какому-то балеруну на тощих ножках увести у него друга?! Да щас, разбежался! Вот так безумная полугодовая влюбленность была раздавлена под колесами электрички. Заинька уже и сам не понимал, что притягательного было в этой… Спирохете бледной! Королеву несчастному! - Я звонил каждый день. Твоим родителям. Или ты думаешь, что я оказался на перроне сам по себе, как Мэри Поппинс с зонтиком? Последняя мысль в голове – начистить Семену морду – захлопнула пасть, лязгнув зубами, и теперь настороженно смотрела из глубин зрачков на Джаника, обдумывая… - А собственно говоря, как ты там оказался? - Мама твоя сказала. Мы, знаешь ли, много с ней разговаривали все эти дни. Поэтому она позвонила мне час назад и сообщила, что ее чадо скупает запасы овсянки в «Михайловском», дабы не растерять последние силы в борьбе за всяких танцоров. В их паре Тимыч всегда был ведомым, несмотря на бОльшую мышечную массу и умение гнуть гвозди в ладони. Джаник – движущая сила их тандема – незримо главенствовал, по праву старшего и по негласному правилу: кто умнее, тот и лидер. И сейчас Тимур отчетливо понимал: только что лучший друг затеял известную лишь одному игру, а проигравшим окажется он, Заинька. Как всегда в их спаррингах, когда вымотанный досуха, Мася выжидал… И, подловив торжество в глазах соперника, незаметно загонял Тимыча в клинч. Рубашка, брюки со стрелками, жилет, очки… Что он хотел этим сказать? Эх, еще пару плашек оперативки бы… Чутье маячило красным флажком прямо перед носом, «аларм, Тимыч, аларм!», но мозг упрямо отказывался складывать два плюс два. Даже через плечо Джаника было слышно, что в бумбоксах действительно «Скиллет». Девушка извиняюще повела плечом, заодно оттерев навалившуюся сзади упаренную до свекольного цвета дачницу, прижавшую к пухлому боку увесистый пук рассады. Хорошо тебе, детка. Едешь себе, музыку слушаешь, полная дзена и покоя, а мне тут… Вагон качнуло, Джаник замер, покачиваясь в поисках равновесия. Он улыбался. - Что, Заинька, не дошло еще? Дай мне еще минуту, взмолился про себя Тимыч, ухвативший логику за усы. Итак, Джаник не звонил Семену. Он звонил моим родителям. А что он мог у них узнать? Мама наверняка сказала, что я на даче. Но на связь он не выходил. А сегодня примчался к супермаркету, хотя его дом находится на противоположном конце города. Ну, понятно, что на машине приехал. Но к чему весь этот маскарад? Одет, как в прошлый раз… «Пати» с дресс-кодом, а я не в теме? Я уже думал так, совсем недавно. Когда Семен… Да, пришел в таком же официальном прикиде. Что за фигня творится, а? Видимо, последнюю фразу он произнес вслух. - Знаешь, я никогда не подумал бы, что любовь может зародиться от простой злости. И от того, что я оказался махровым собственником. – Джаник отвел глаза и уставился куда-то вверх, погрузившись в видимые лишь ему воспоминания. – Помню, как прибежал в Центральный, а там эти… Танцоры толпятся. Венька бегает, руками машет. Знаешь, к ней у меня никогда претензий не было. Может, потому что ничего бы у вас не получилось, в любом случае? Тимыч слушал вполуха, все еще сращивая жилет с очками. По всему выходило, что повод вырядиться и у Семена, и у Джаника был одинаковый. - И я думал не о любви, а том, что мне нужно еще два кг веса набрать. – Мася улыбался вагонным стеклам, словно вернувшись в тот самый ноябрьский день. – А потом я увидел тебя. В коридоре, под дверьми студии. И остановился. Сам не знаю, почему. Уж очень у тебя лицо было странным. Как будто ты чашу Грааля увидел, или жар-птицу. И ясен пень, что Граалем не Венька была – ее-то ты и девушкой не особо считал. Последняя фраза достигла дна колодца тимурова сознания, оставив неприятный осадок – он ведь делился с другом всем. В том числе и своими сексуальными поползновениями на венькину территорию. - Козел ты… - Буркнул себе под нос, оставив попытки объединить два костюмированных выхода в одно целое. - Может, и так. – Согласился Джаник. – Только в этот день я первый раз почувствовал, как это хреново. - Что? – Спросил Тимыч, позвонками чуя ответ. Ибо сам находился в той же шкуре. - Хреново, когда твой друг, тот, с которым ты – все пополам, тот, кто врос в тебя ничуть не меньше, чем ты – в него, берет и влюбляется. Знаешь, я сначала думал, что ты на какую-нибудь девку из их группы запал. А потом ты этого…бледного за руку в коридоре поймал и спросил, как ему танцуется в Центральном. Парня! Как будто тебя это на самом деле волновало… Тогда-то я и прозрел. Понятно. Морали читать будет. Ничего, пусть читает, главное – здесь, разговаривает, морду не воротит, наоборот, наклонился для того, чтобы их разговор не слышали другие. Он здесь, и он по-прежнему мой. - Мась… - Тронул за руку, сам удивляясь, с чего вдруг накатило столько счастья? – Ты не думай… Все прошло, как с белых яблонь дым. - Прошло? – Джаник стиснул руку до хруста костяшек. – А у меня – нет. Я не хотел, чтобы какой-то – неважно, кто – забрал у меня друга. Моего собственного друга. И когда я в очередной раз застал тебя в этом триебучем коридоре, я задумался – а с чего бы это? Какого хрена я так бешусь при виде твоей счастливой морды и плывущей лебедем походки? Ну же, Заинька… Ты разве не хочешь тоже узнать – почему? Разрозненные пазлы щелкнули в голове Тимыча – каждый встал на свое место. Бойфренд Семена говорил ему, что приедет в Центральный – оттого тот и вырядился, словно на светский прием. Он хотел понравиться. - Дошло? – Джаник, наконец, уставился своими черными глазами прямо в нутро Тимыча, минуя и зрачки, и подкорку, минуя все пресловутые митральные и прочие клапаны, забрался в самую глубь и теперь не отводил взгляда от сердцевины, в которой горячим сгустком пульсировала правда. Вагон тряхнуло в тысячный раз, девушка в бумбоксах не удержалась и рухнула на Джаника. Доли секунды его лицо маячило непозволительно близко… Расставленные локти оперлись о сотни раз крашенные РЖД серые стены тамбура. Отчетливо слышалась «Comatose» - спору нет, Тимыч и сам любил эту композицию, и выбор девушки поддержал и одобрил бы… Если бы не влажные, прохладные губы, коснувшиеся его собственных. Сердце замерло, совершило кульбит в грудной клетке, плюхнулось на место. Это чертово – легче перышка – касание шваркнуло по нервам и прочим чувствительным точкам в разы крепче, чем поцелуй с Семеном. И с мыслями «а что это сейчас было?» Тимыч потянулся к Джанику за добавочной порцией. Не распробовал, недопонял, недо… Еще. - Я люблю тебя. – Мася покачивался в такт стучащим колесам. – Скажи мне, чем я хуже этого ледяного урода? Мысли скакали без остановки, в отличие от электрички. - «Санаторная». Следующая остановка – «Океанская»! - Ну, что ж… Удачи! – Джаник махнул рукой, его вынесло с остальным потоком людей, двери закрылись, вдали мелькнул сиренево-серый силуэт, а Тимыч все еще стоял столбом, позабыв, на какой остановке выходить ему самому, прижав горячие пальцы к пылающим губам. Два плюс два в сумме давали лишь один результат. Тонкий флер разноцветных волос, слабо витавший в воздухе до этого момента, окончательно развеялся, вытесненный чернотой глаз и ощущением силы в руках, напряженно сжатых еще пару минут назад по бокам от тимычевой головы. Если бы он захотел… Ему не помешал бы и полный людей тамбур. Представив, сколько времени уйдет у Джаника на ожидание новой электрички, которая довезет его до города и до брошенной на парковке машины, с какой скоростью он собирался на эту встречу, Тимыч глупо улыбнулся. Я бы сделал для него то же самое, ведь мы – друзья. Какие, к хуям, друзья, Тимочка? Он тебя поцеловал, у тебя в штанах дымится, а ты все про дружбу лечишь? И кого? Себя? Вспомнив собственные терзания насчет Джаника, который мог подбивать клинья к Семену, Тимыч понял, как называется это жалящее душу чувство. Ревность. И пусть он еще не знает, что делать с этим новым Масей, только что признавшемся ему в любви, но в одном уверен точно: он никому его не отдаст. Девушка в бумбоксах искоса поглядывала то на Тимыча, то по сторонам. А если бы она не упала? Если бы в этот день электричка была бы полупустой? Если бы на ее месте оказалась та самая дачница с ботвой? Решительно шагнув к любительнице «Скиллет», Тимур отодвинул наушник в поролоновой оболочке. В голове вертелись тысячи фраз. - Ммм? – Девушка покрылась румянцем, и при других обстоятельствах он обязательно завел бы с ней разговор «ни о чем», до того красило ее смущение от увиденного. Но сейчас он был переполнен банальной благодарностью. - Хэй, спасибо. - За что? – Она сморщила носик и стала похожей на милую Динь-Динь из мультфильма детства. Помнится, он всегда любил эту проказливую фею. - За то, что ты сегодня оказалась здесь. За то, что я наконец-то все понял. - Да всегда пожалуйста. – Динь-Динь солнечно улыбнулась. – Что ж вы с парнем твоим делать будете, если я больше в электричку не сяду? - Он не мой парень. - Я так и поняла. – Наушник вернулся в прежнее положение, «Скиллет» вжарили «Awake and alive», Тимыч посмотрел окно и подхватил сумку – его станция.