Тамбурная фея

Пара-тройка бутонов роз, еще вчера сжатых в тугие кулачки, успела развернуть нежную сердцевину и наполнила воздух сладковатым ароматом, неизвестно почему будоражащим ноздри. То ли розы, то ли чертов поцелуй, то ли так и не расставленные точки над всеми буквами русского алфавита…. Тимыч уставился на сотовый, гипнотизируя полустертые кнопки. Позвонить ему? А сказать-то что? После признаний в любви странно делать шаг назад, к прежним отношениям, странно выглядеть собой полугодовой давности, имитировать дружбу и представлять, как он … еще раз… склоняется и накрывает своими губами. «Шардоне» за пятьсот покоилось в холодильнике, охлаждаясь до положенной этикеткой температуры. До ужаса «взрослый», Тимыч бегал по открытой веранде, вдыхая аромат распустившихся цветов. Июньские сумерки сменялись чернильной темнотой с россыпью звезд над головой. На трехсотом витке Тимыч решился. Нажал кнопку. - Знаешь, мне кажется, мы не договорили. – Вместо «привет, как дела». - Не тебе одному это кажется. - Мась… - Сглотнул, чувствуя, как в горле колотится, дрожит и наполняет гортань сухими пустынными ветрами, теми, за которым нет возврата. – Приезжай. - Хорошо. За воротами моргнуло, раздался писк сигнализации, моргнувшие фары осветили логотип "БМВ". Хруст гравия на тропинке к дому. Он выплыл из темноты. Ночные тени легли на скулы, заострив и подчеркнув худобу. Можно было бы спросить – как, почему, откуда? – но он был здесь, и уже не первый час. С момента, когда Тимыч вволок сумку в дом, прошло немало времени. Он приехал, зная, что Заинька не выдержит и позвонит. Рука обхватила затылок, с силой притянув к себе. Он потерялся в поцелуе. Он никогда не думал, каково это – когда целуют тебя? Он целовал – в ответ, неловко клюя носом в горбинку, неумело трогая губами бархат щек, вытягивая шею и стараясь не думать о том, что может быть после. Джаник, не сбавляя скорости, пер напролом, заставляя Тимыча отступать и отступать – до тех пор пока позвонки не почувствовали тепло прогретого за день дерева крыльца. Оторвавшись на мгновение от горячечно ищущих губ, весело спросил: - Пригласишь? - Пожалуй, да. Скрип ступеней, ведущих на второй этаж. Ладони, вползшие под Барта Симпсона так же, как когда-то, тысячу лет назад, тимычевы – под футболку "балетного", ощупывающие, оглаживающие, цепляющие шероховатой кожей больших пальцев затвердевшие от возбуждения и панического страха соски. От тревожных, нежных, перешедшие к настойчивым, грубым, покусывающим, поцелуи, распространившиеся по шее, ключицам, везде, куда могли достать жадные губы. Джаник окутывал сознание Тимыча, силящееся бороться и доказывать – он здесь мужчина! В трусах хлюпало текущими реками, больше всего на свете хотелось, чтобы он спустил чертовы шорты и коснулся. Тронул. Сжал в кулаке сочащееся влагой. Летучие мыши, порхавшие в колокольне головы, заняли выжидательную позицию на насесте, требуя лишь одного. Еще. Неторопливо раздвинувший губы язык соединился с не менее медленными пальцами, расстегивающими три несчастных пуговицы на хлопчатобумажной материи. Шорты перешли свой Рубикон, усмехнулся Тимыч, податливо выгнувшийся в жилистых руках. Время остановилось. - Заинька… - Хриплый голос так же похож на Джаника, как голос Дарта Вейдера – на ведущую «Спокойной ночи, малыши!». – Что же ты решил? Растягивающие нежную кожу ануса пальцы проникают внутрь, Тимыча колбасит – то от боли, то от неожиданного возбуждения, словно качели, вшшух, вверх-вниз, горячо-холодно, перед глазами искрит, а он, распластавшись на кровати, никак не может решить – что ответить тому, кто сейчас вот-вот… Обжигающей лавой Джаник скользит внутрь, больше не спрашивая. Склоняясь над выгнутой спиной, целуя ямки на пояснице, целуя лопатки, двигаясь медленно, изучая, не торопясь, выискивая ту самую заветную комбинацию, в которой Тимыч улетит в заоблачный рай. Находит. Подхватывает рукой под живот – комок напряженных мышц, ведет на себя, выйдя наполовину из сжавшегося колечка, насаживает, заставив Тимыча рухнуть на полусогнутые колени, а анус – раскрыться сильнее, движется внутри, наполняя собой, и Тимыч чувствует, что горячая волна накатывает, накрывая с головой. Скользит бедрами назад, вперед, подаваясь все чаще, тяжело дыша. Колени разъезжаются, меняется угол наклона, и в голове хрустальные нити рвутся на части, наполняя мозг всполохами искр. Внутри тяжело, горячо, стенки заполнены до основания толстым поршнем, скользящим без устали и вырывающим из горла всхлип за всхлипом. Рухнув на живот, Тимыч кончил, едва набухший член коснулся простыней. С глухим стоном Джаник сделал последний рывок вглубь – и замер, покачивая бедрами, наполняя Заиньку теплыми струйками собственного семени. - Не шевелись. – Глухо. Словно через ватное одеяло. Опускает Тимыча на бок, не выходя из пульсирующего отверстия, прижимает спиной к своей груди. Где-то внутри снова растет жадный зверь, требуя выхода наружу, требуя движений по скользкому влажному туннелю. - Я уже несколько месяцев представляю, как возьму тебя… - А я только сейчас понял… - Не шевелись… - Поздно… Руки, так часто навешивавшие Тимычу то хук, то джеб, осторожно переворачивают влажное от пота тело, легонько касаются вновь встающего члена, родные – за многие годы – губы улыбаются: - Да ты и сам не прочь? Второй заход еще более яркий, чем первый. Возможно, это потому, что рука Джаника скользит между их телами, сжимая набрякший тимычев член, оттягивая тугие, как баскетбольные мячи, яички, возможно потому, что губы Джаника касаются поочередно то сосков, впервые в жизни ощутивших возбуждающие укусы и жаркие засосы, то пылающих стыдом скул, то неприлично вспухших губ? Тимыч залил спермой живот, чувствуя, как раз за разом содрогается внутри Джаник. Чертово «Шардоне» успело превратиться в лед. - Рискну предложить тост. – Из всего официоза на Джанике болталась лишь жилетка, в ночных тенях фиолетовое отдавало черным, превращая Масю в худую летучую мышь. – За нас? - За нас. – Наполнив две алюминиевых кружки алкогольным крошевом, Тимыч подобрал ноги, пытаясь занять позицию, в которой было бы не очень больно пострадавшей в битве «за друзей» пятой точке. – Мась..? - А? - А если бы не было Семена, как думаешь, мы..? - Спятил, что ль? Я – и с тобой??? - Джаник захрустел льдом, перехватил целящийся в скулу кулак и расхохотался. – Заинька, ты – мой. И всегда был моим. Я даже Веньке тебя не отдал бы.