* * *
Он начал вспоминать то, кем является, и от этого хотелось бежать прочь. Ведь он знал правду, ту, в которой был всего лишь убийцей, пожалуй, самым знаменитым в стране, отчего становилось только горестнее. Впервые он убил, когда ему было одиннадцать лет. Гарри далеко не сразу понял, что произошедшее было убийством. Что это именно он своими собственными руками оборвал жизнь профессора Квиррелла. А ведь по сути этот человек ничего плохого ему не сделал: находясь под властью Волдеморта, тот вряд ли мог отвечать за свои действия. Квиррелл боялся своего хозяина, но даже тогда не решался броситься на Гарри. Волдеморту пришлось взять контроль над телом и атаковать самому. Что странно, ни один взрослый не подсказал ему тогда, что это именно он виновен в том, что на одного человека в мире стало меньше. Даже подруга, славившаяся своим умом, не намекнула на это. Сам же он доходил до очевидного вывода непозволительно долго. Вывода о том, что убийство есть убийство, как ты его ни назови. Если история с Авадой, отразившейся от младенца, была всего лишь несчастным случаем, то смерть Квиррелла, хоть и вследствие самообороны, расценивалась как непреднамеренное убийство. Пожалуй, уже тогда стоило задуматься, что вырастет из того, кто начал таким образом свой путь в магическом мире. Однако, магам это в голову не пришло, они лишь устроили праздник с горой сладостей по случаю его «геройства». Гарри не считал, что чем-то отличается от Волдеморта. Они оба были убийцами, просто ему удалось уничтожить меньше живых существ. Но ведь и Реддл, будучи подростком его возраста, убил немногих, пожалуй, даже меньше, чем сам Гарри. Это, если не говорить о том, сколько погибло по его вине. Он не считал, что достоин того, чтобы жить, в то время как другие, более достойные, покинули этот мир. Он скорбел. По всем, кого не удалось спасти. Тому, что нельзя было уже исправить, сделать, сказать. По себе.* * *
Из состояния самобичевания его вывел звук открывающейся двери и приближения стремительных шагов. Шагов, которые он бы узнал из тысячи. Именно их он избегал тщательнее всего во время своих ночных прогулок по Хогвартсу. Затем он ощутил, как его чуть приподняли и разомкнули челюсти. В горло полилось то самое горькое зелье, а сильные пальцы принялись осторожно массировать горло. Гарри проглотил очередную порцию мерзости, про себя гадая, как же профессору удалось выжить. Он видел того в жутком состоянии, казалось, взгляд мужчины тускнел, становясь безжизненным, и даже Гермиона считала, что Снейп умер. Он тут же вспомнил подслушанный недавно разговор и понял, что профессор на самом деле вновь занимается спасением его жизни. Гарри стало совестно. Он правда не хотел больше доставлять мужчине неудобств, но так отчего-то получалось всегда. Тем временем Снейп его раздел и быстро нанес на кожу некую жидкую субстанцию. Гарри со смущением понял, что горячие руки не пропустили и миллиметра его тела. После чего он был вновь одет, а Снейп ушел. Гарри не помнил, когда произошел переломный момент и яростные нападки профессора перестали его пугать, а, казалось бы, несправедливое отношение — злить. Он понял и даже в какой-то мере принял видение его персоны профессором Снейпом, но никогда не признался бы ему в этом. Он лучше кого бы то ни было знал, что именно людская молва делает из человека злодея или героя. В глазах толпы каждая жертва Гарри Поттера была оправдана, и немалую роль в этом сыграло заступничество Дамблдора и Министерства магии. Однако Гарри уже знал, как переменчиво может быть общественное мнение. Он не видел принципиальной разницы между собой и Волдемортом, оттого-то в его душе все больше разрастались подозрительность и недоверие ко всем, за исключением Гермионы и профессора Снейпа. Если у первой было свое видение мира и принципы, которым она следовала, то второй придерживался одного мнения: «что бы ни сделал Гарри Поттер — все плохо». И Гарри не смог бы сказать, что профессор зельеварения так уж не прав. Не сразу он смог понять логику этого человека и не сказать, что ему до конца это удалось, но хотя бы уважать верность однажды принятому решению он мог. Со Снейпом всегда было непросто. Начиная с того момента, когда Гарри понял, что тот его ненавидит, и заканчивая несдержанностью профессора по отношению к нему. Однако Гермиона всегда ценила этого преподавателя, несмотря на его предвзятость, и это тоже заставило Гарри присмотреться к этому человеку, он привык доверять суждениям подруги, не раз спасавшим их жизни. И первое, что он понял, присмотревшись, это то, что авторитет Снейпа подавляет, а так пугавший всех маглорожденных образ «летучей мыши» не лишен своего шарма. Потом — что голос профессора околдовывает, а взгляд гипнотизирует. В Хогвартсе было не так много темных волшебников, из взрослых, пожалуй, только профессор Снейп и был. На младших курсах Гарри побаивался темной ауры, витавшей над всем Слизерином. И только будучи много старше, понял, что темные волшебники не угрюмы, а сдержаны, не зловещи, а вызывают невольное уважение исходившей от них силой рода и мощью темной магии, не неприятны, а неудобны из-за непонимания. Гордецы, которые никого не пускают в свой замкнутый мир. Упорно добиваются своего сами и не жалуются, когда приходится столкнуться с неудачей. Если профессор Снейп был несправедлив ко всем, кроме Слизеринцев, то все остальные были несправедливы по отношению к Слизерину. Понимание пришло не сразу, и опять же никто не удосужился помочь ему «открыть глаза», даже умница Гермиона. Его мысли прервал вернувшийся Снейп, и он вновь ощутил горячие ладони на своем теле. Но теперь действия мужчины были более настойчивыми и вызывали у Гарри внутреннюю дрожь. Еще никогда к нему не прикасались так несдержанно. От Снейпа он ожидал чего угодно, вплоть до убийства, но только не нежных поглаживаний в районе солнечного сплетения и настойчивого трения пальцев профессора о собственные соски. Его шеи сначала коснулся прохладный поток воздуха, а потом что-то влажное. Пространство вдруг наполнилось ароматом полыни и того самого въедливого ингредиента. Гарри отчетливо услышал у самого уха тяжелое дыхание. Тогда-то он и вспомнил ощущения, которые преследовали его, пока он не помнил себя. Они были разрозненными, но во всех присутствовал запах полыни, не слишком аппетитного ингредиента, пота и спермы. А так же горячие и влажные прикосновения, которые, как он только теперь понял, были поцелуями профессора, самозабвенно его ненавидевшего все время, сколько Гарри того знал. Отчего-то накатила горячая волна возбуждения, но даже сквозь нее он продолжал недоумевать относительно того, что надо было сделать со Снейпом, чтобы тот добровольно вытворял нечто подобное с ним. Для рук мужчины не было ничего запретного, он уверенно трогал, гладил, тер и вертел его тело, отчего хотелось раскинуться во всю ширь кровати и отдать себя во власть рук, даривших столько приятных ощущений. А потом Снейп отстранился, и Гарри готов был застонать от разочарования. Послышалось шуршание одежды, и к нему прижалось обнаженное мужское тело. Снейп придвинулся плотнее, рвано выдыхая, и Гарри отчетливо почувствовал, как сильно тот возбужден. Он запаниковал, а профессор все продолжал теребить и крутить его тело, пока они не оказались вжаты друг в друга. Гарри задохнулся от всепоглощающего желания. Нежные чувства к Чжоу и Джинни никак не могли подготовить его к звериной похоти, которую он теперь испытывал в объятиях мужчины. Хотелось притянуть Снейпа ближе, раздвинуть перед ним ноги и попросить… неважно о чем, лишь бы тот не останавливался. Впрочем, профессора мало что могло остановить, если уж тот что-то решил. Сильные пальцы прошлись вдоль члена Гарри, а затем грубо смяли его в пясть* вместе с мужским достоинством самого Снейпа. Такая близость наполнила сердце страхом. Уж он-то знал, что профессор навряд ли оставит в живых свидетеля подобных своих действий. Мужчина с силой принялся двигать рукой вверх-вниз вдоль тесно соприкасавшихся стволов, и мысли вместе со страхами вновь вылетели из головы. Его дыхание сбилось, а веки дрогнули. Мир замер и, ярко вспыхнув на миг, ослепил, после чего какофония чувств погребла его сознание в смятении. Ощущения подсказывали, что он кончил в объятиях профессора Снейпа, и тот сделал то же самое. Голова кружилась. Глаза резало от яркого света. Хотелось пить. — Очнулись, Поттер, — холодно констатировал до дрожи знакомый голос, и Гарри героическим усилием сфокусировал взгляд на мужчине. Тот уже одевался. На лице Снейпа была привычная высокомерно-отстраненная маска полного ублюдка. Инстинкт самосохранения вопил, что нужно убираться, вот только даже пошевелиться самостоятельно он бы не смог. Короткое заклинание, взмах палочки, и Гарри почувствовал на себе пижаму. Сразу после того, как Снейп его одел, в палату ворвался мужчина в мантии целителя, по пятам за которым следовала медиковедьма. — Мистер Поттер, вы пришли в себя? Отлично! Как самочувствие? Ничего не болит? — тихо заговорил целитель, делая пассы волшебной палочкой над его телом. — Мисс Хьюи, будьте так добры, дайте восстанавливающее зелье пациенту. Все кружилось и плыло. Гарри тут же попал в оборот к целой толпе целителей, а Снейп по-тихому исчез.