***
Астрид сидела на облезлых досках трюма и бездумно смотрела в одну точку, коей была куча просоленных верёвок, меж которых юрко бегал невесть откуда взявшийся паук; этих тварей северянка ненавидела больше всего на свете: мерзопакостные насекомые на тонких ножках внушали отвращение. Не самое приятное соседство. Дева первое время против воли следила за арахнидой, боясь, что та решит облюбовать не только несчастные верёвки, но и её саму: ощущать на себе мерзость колючих ножек и неприятную липкость шёлка она не желала. Однако вскоре, по истечении трёх голодных и бессонных дней, деву настигло безразличие. Желудок то и дело скручивало от голода в тугой узел, голова, что ещё несколько дней назад была яснее безоблачного неба, сделалась тяжёлой, а все предметы, мелькавшие пред взором, потеряли очертания и походили теперь не более чем на размытые силуэты. Стоило девушке сомкнуть глаза, дабы ненадолго забыть о боли и усталости, как появлялся облачённый в чёрное корабельный и приводил в чувства: крики, пинки, затем удары, в крайний раз — будто желая добить порочностью издёвки — окатил её ледяной морской водой, которую и испить-то с себя самой было нельзя; потравиться можно и издохнуть раньше срока в муках. После этого дева захворала жаром и ознобом, закололо в горле, а лёгкие раздирал страшный кашель. Правда, этого корабельного она не видала больше. На его место, впрочем, тут же пришёл другой — не меньший циничности урод: бросающий скользкие шуточки, распускающий свои грязные в буквальном смысле руки и вечно жрущий перед ней вяленое мясо и чёрствый хлеб. Ради чего её мучают, дева не понимала: капитан «Совиного Когтя» сдал её с потрохами — хоть сейчас разворачивай корабли и правь на север, к её родному острову, просить выкуп. Правда, отец, завидев, что её схватили в плен, махнёт рукой и выплатит серебро не только за её жизнь, но и за то, чтоб её забрали и не ворочали обратно. Такой позор Хофферсону-старшему был не нужен. Когда пятый день склонился к закату, в душу всё настойчивей стала биться мысль, что пора размозжить собственную башку о доски, на которых она сидела. Да вот сил не хватит. Сон, который всё больше овладевал изнурённым телом, теперь совсем не шёл — стоило задремать, как на трюмовой лестнице появлялся смотрящий корабля, спешивший разбудить Астрид, или давал о себе знать проклятый голод, от которого желудок скручивало болью так, что Хофферсон готова была на себя взять любые грехи, признаться в чём угодно, лишь бы ей дали хоть кусок плесневелого хлеба. Или прибили бы наконец. Когда дремота в очередной раз взяла верх, раздался привычный скрежет засова — Астрид всё время казалось, будто у смотрящего есть какой-то особенный дар, помогающий ему видеть, когда она позволяет себе забыться сном. Девушка встрепенулась и в недовольстве откинула голову, нарочито сильно ударившись затылком о доски. Перед глазами замелькали мушки, и дева не сразу разглядела мужской силуэт, что вскоре вырос прямо перед ней. — А ну вставай! — сильные руки в одно движение подняли Астрид с досок, однако стоять самостоятельно она не могла — ноги сделались непослушными, голова зашлась в кружении, и стоило мужчине отпустить девушку, как она тут же рухнула обратно на пол. — Не выводи из себя, совиное отродье. Однако Астрид и не думала подниматься — накрепко связанной по рукам и ослабленной, ей даже дыхание давалось с трудом. Дева, лёжа на обшарпанных досках, просто расслабилась, глубоко в душе надеясь, что сейчас её прибьют. «Отец убился бы со стыда». — Издохла что ль? — носок сапога больно ткнул под рёбра, и девушка дёрнулась от боли, выдавая в себе жизнь. — Коль жива, так подымай свой тощий зад. Иль решила, что на себе, корову, потяну? Да сдалась ты мне. Со стороны входа в трюм раздались тяжёлые шаги и послышался чей-то низкий голос: — Снор, тебя где Хель носит? Айварс тебе сейчас башку снесёт, а заодно и мне. — Эта белобрысая девка идти не хочет! — Что значит не хочет? Так притащи её. Командир велел, чтоб ты её привёл, — тяжёлые шаги стали приближаться, и вскоре перед девой стоял второй мужчина. Она подняла на него затуманенный взгляд, но в темноте, что рассеивалась факелом, разглядеть его как следует не имелось возможности. — Она ж издохнет скоро. Ты когда её кормил? — Кормил? Хакон, ты издеваешься? — Снор с укором посмотрел на стоявшего перед ним мужчину. — Тут каждая крошка хлеба и глоток воды на счёт, а ты хошь, чтоб я на неё жратву тратил? Хакон едва сдержался от того, чтобы шарахнуть себя по лбу. — Если она подохнет, то мы подохнем следом. — Так приказано было три дня без еды, воды и сна! — Три дня, идиот! А не все пять. Подымай её. — Сам подымай! — Снор, Тором заклинаю, если ты её сейчас не подымешь, пришибу, а командиру скажу, что так и было. Подымай быстро. Не кобыла она, не надорвёшься. Снор что было сил толкнул Хакона и, выказывая пренебрежение высшей степени, поднял Астрид с пола, словно она была мешком червивого зерна, а после направился к выходу.***
В небольшой комнате, что отводилась исключительно для капитана судна, стояла тишина; изредка её нарушали пощёлкивание прогорающих свечей, удары мелких волн о борта судна да жалобное завывание корабельных досок. Молодой мужчина, сидя за широким столом, в задумчивости глядел на стоящую перед ним девушку, которую шатало из стороны в сторону, словно на море сейчас был не штиль, а знатный шторм. Астрид замутнённым взглядом взирала на утянутого в чёрное капитана корабля, силясь даже в полубеспамятстве запомнить каждую крупицу его вполне примечательной внешности: это был мужчина крепкого сложения на вид двадцати зим, слащавое, гладко выбритое лицо его, тронутое солнцем, обрамляли светло-русые, почти золотые волосы, что ниспадали небрежными волнами по плечам и мощной груди; тонкие сухие губы застыли в ехидной усмешке, а в глубоких зелёных глазах плескались смешинки. Если позабыть о скверности характера этого викинга (а в том, что он скверный девушка ни на толику не сомневалась), то мужчина этот вполне был бы ей симпатичен. Однако Астрид хорошо сознавала, что перед ней сидит змея, не меньше. А змей она тоже не любила: холодные, изворотливые и чаще ядовитые. Айварс взял из стоящей перед ним тарелки сдобу, вальяжно откинулся на спинку массивного стула и демонстративно, так, чтобы пленница видела и слышала, оторвал от выпечки небольшой кусок; послышался звук наливаемой в кубок воды. — Для девицы ты крепка. Думал, или помрёшь раньше прибытия на мои острова, или в ноги с мольбами бросаться станешь, — по тонким губам скользнула неприятная улыбка. — А оно вон как… Будто не баба, а кусок камня — не сломаешь просто так. Обтачивать приходится. Астрид криво усмехнулась и вздёрнула подбородок, от чего тут же заметно поморщилась — голова кружилась и болела знатно, а потому любое движение причиняло боль. — Гордая «сова», — Айварс отщипнул от хлеба ещё один кусок, с грацией хищника поднялся со стула и направился к стоящей подле противоположного конца стола девушке. Астрид, когда мужчина приблизился, едва заметно дёрнулась, будто желала сбежать, однако осталась стоять на месте. Викинг, не отрывая заинтересованного взгляда от чуть стоящей на ногах северянки, помял пальцами кусочек выпечки и буквально пихнул под девичий нос. Девушка поморщилась и отвернулась — пряный аромат хлеба неприятно щекотал нос; не прерви Астрид этот мучительный контакт, она непременно приняла бы подачку, да ещё откусила бы Айварсу палец. От жадности и голода, разумеется. — Как хочешь, — мужчина закинул в рот кусок мякиша, опёрся о край грубо сколоченной столешницы и принялся внимательно оглядывать пленницу: за последние дни, что дева сидела на сухарных крошках и застоявшейся воде, а потом и вовсе без того и другого, она сделалась невероятно бледной — кожа стала почти прозрачной, синюшной; щёки впали, под глазами залегли тёмные круги, губы растрескались и иссохлись; в глазах поселилась безмерная тоска, странно размешанная с безразличием и злобой. Несмотря на столь ужасный вид, дева была по-прежнему довольно привлекательна: стройная фигура, даже закутанная в тряпьё, привлекала внимание, белая, не тронутая солнцем кожа, большие голубые глаза, обрамлённые чёрными пышными ресницами, тонкие черты лица, больше южные, нежели северные. Диковинная. Таких девиц не водилось на южных островах, где обитал Айварс: женщины там были полны телом, уродливы на его вкус лицами и скверны характером. — Как тебя зовут? В ответ последовала тишина. Астрид молча смотрела в одну точку, не желая, да и не имея возможности говорить — горло давно сдавило голодом и жаждой; тратить силы на болтовню тоже не желалось. — Не слышу. Как твоё имя? Дева снова промолчала. Мужчина, сначала нахмурившись, а после, улыбнувшись, подошёл вплотную к девушке и нарочито небрежно коснулся осунувшегося лица, растрёпанных волос; пальцы скользнули по открытой шее. Астрид, в злости сжав губы, гневно посмотрела на стоящего пред ней скандинава, что беззастенчиво трогал её. Смотреть — это теперь единственное, что она могла делать. — Молчишь… Тогда я сам дам тебе имя. Мужская рука ловко скользнула с шеи на прикрытую лишь тонкой тканью рубахи грудь; девушка поморщилась и хотела, было, огрызнуться, как корабль тряхнуло. С палубы послышались крики.❖๑๑๑❖۞❖๑๑๑❖