Впервые в жизни его страшит будущее.
А ведь раньше он не боялся.
Ни когда прятался по лесам и пещерам от жестокого отца, ни когда Кронос начал брать верх в их сражениях, и олимпийцы рисковали быть низвергнутыми в Тартар, ни когда Гера подбила на бунт гигантов, – что бы ни происходило, он отважно смотрел в лицо завтрашнему дню.
А теперь в сердце тугими змеиными кольцами свернулся страх.
Долгими ночами Зевс лежит без сна, касается рукой пустой и холодной половины постели и смотрит в темноту.
Тьма. Всё, что ему осталось в жизни.
Она обступает его со всех сторон.
Тьма – на долгие века ожидания, и бесконечная тьма потом. Распад. Небытие.
Конечно, пока ещё у него есть долг и необходимость, ему придётся принимать трудные решения и вмешиваться в судьбы мира. У него ещё есть работа, и он будет её делать.
Вот только света у него больше не будет никогда.
Он встаёт, и, тяжело ступая, выходит в атриум. Тут тоже темно, и тихо шумит маленький фонтан. Он садится на скамью – тело налито свинцовой усталостью, и руки бессильно падают с колен.
В Трое сейчас поздний вечер. И он словно наяву видит накрытые столы и пирующую местную аристократию. Амфоры с вином, вкусную еду, горящие по стенам факелы... И музыканта с кифарой. Зевс и сам не раз бывал на таких пирах, чтобы представлять это всё в красках...
Они едят и смеются, мужчины хвастаются собой и рассказывают фривольные истории, женщины насмешничают и строят глазки... И Ганимед среди них. Утомлённый дневными трудами, весёлый, довольный. Сияет его улыбка и золото загара, он перешучивается с друзьями, с аппетитом ест и слушает музыку.
А может быть как раз сейчас оставив пир он уходит к себе в комнату, ведя за руку смущённую девушку или красивого юношу, чтобы всю ночь ласкать молодое тело и пить сладкое вино любви.
У Зевса сжимается сердце, но губы дрожат в улыбке.
Пусть его малыш будет весел и счастлив – он как никто заслуживает этого. Пусть он смеётся и радуется жизни, защищает свой золотой город и отстаивает справедливость – Зевс верит его чутью на правду. Пройдут годы, Ганимед станет старше, опытней и мудрей. И бороду наверное отпустит. Он и тогда будет прекрасен – могучий зрелый муж... Он женится, воспитает детей. А потом состарится...
Быстро.
Непозволительно быстро.
Короткие годы промелькнут в одно мгновение. А как жить дальше, когда Ганимеда не станет? Что ты будешь делать тогда, громовержец? Не задохнёшься ли от тоски? Ведь уже сейчас одиночество давит так, что нет сил жить.
Нет, конечно, ты не будешь жаловаться. Ты всё выдержишь и сумеешь сохранить невозмутимый вид. Ты ведь уже начал этому учиться, не так ли?
Пустота вокруг остра и неизбывна, это звонкая пронзительная пустота смерти, она пугает и леденит... А жизнь ведь всегда тёплая, мягкая, она дышит... И Зевсу вдруг мерещится, что Ганимед стоит у него за спиной, улыбается чуть насмешливо «Испугался, глупый?» и трётся носом о его шею. Легонько целует, щекочет волосами, словно пушистый щенок – добрый, ласковый, любящий...
Никого.
Жажда так сильна, что на глазах выступают слёзы.
Я не могу без тебя!
У Ганимеда задорная улыбка. И губы такие румяные, что все яблоки мира обзавидовались бы, если бы умели понимать. И глаза у него ясные и сияющие словно звёзды...
Зевс долго-долго смотрит в небо, а потом поднимается и выходит из дворца.
Он стоит на ступенях, и тёплая синяя ночь обнимает его за плечи. Вокруг тихо, только звенит далёкая цикада, да едва слышно перешёптываются листья на деревьях. Он медленно поднимает руки, и с его ладоней бесшумно срываются волны бурлящей силы. Словно огромные невидимые птицы они устремляются вверх, в бездну вселенной, они сминают пространство, и в нём медленно и неотвратимо начинают собираться грандиозные тучи. Зевс посылает всё новые и новые волны, и тучи делаются больше и темнее, перемешивая в себе огромные массы материи, они набирают силу, становятся плотней и горячее, и в них всё яростней и быстрей закручиваются вихри, превращая их в сумасшедшую карусель... И наконец с пальцев Зевса слетают неслышные молнии, и гигантские далёкие разряды прошивают раскалённую плазму...
Вокруг Зевса дрожит воздух, притихший мир созерцает новый акт творения, и в этот момент в тёмной глубине неба вспыхивает яркая звезда. И тут же рядом с ней загорается ещё одна. И ещё... И ещё... Сияющая россыпь расцвечивает небо, складываясь в сложный узор, в котором можно угадать фигуру юноши с кувшином...
Зевс смотрит на зажжённое им звёздное ожерелье с нежностью и щемящей тоской.
Сияй для мира вечно, мой мальчик.
***
Удивительно, но он совсем не сердится на Геру.
Не получается – слишком сильно давит собственная вина.
Да и вообще ей стоит посочувствовать – несчастная женщина, живущая одним тщеславием, да ещё и муж ей попался неудачный, даром, что владыка мира.
Ганимед бы её пожалел...
Сегодня она, повстречав, одарила его милой улыбкой, попеняла, что он избегает общества и пригласила за стол.
Он любезно согласился. И даже терпеливо высидел весь пир, благосклонно кивая собеседникам и улыбаясь каким-то шуткам...
А потом сбежал на пустынный откос. Потому что трудно долго улыбаться, когда внутри всё мертво...
За спиной раздаются лёгкие шаги, и сердце на мгновение замирает от надежды...
Нет.
Аполлон...
Бог света садится рядом.
– Скучаешь по нему, да?
«Не твоё дело!»
Но он молчит.
– Правильно. Гнев плохой советчик.
– Тебе-то откуда знать?
– Да уж знаю... Я когда-то убил детей Ниобы, помнишь? Семерых мальчиков. А сестра следом за мной – девочек. А они ведь были ни в чём не виноваты, мало ли что там говорила их мать. Но я впал в ярость и... Теперь жалею. А ты?
Он стискивает зубы и пытается сдержаться.
Что бы только он не отдал, лишь бы всё исправить!
– Он тебя любит, – вдруг говорит Аполлон.
– Тогда любил. А теперь...
– Думаю, что и теперь. Ганимед – не чета прочим смертным, он другой породы. А ведь не думал ты, что будущее явится к тебе вот так? Таким вот солнечным мальчиком...
Зевс замирает.
– Ты понял, – выдыхает он наконец.
– Сразу. Увидел – аж мурашки по коже пошли. Вот оно. Страшно видеть вестника своего конца...
– Мне нет.
– Как стремительно меняется мир, – философски замечает Аполлон. – Бедный парень...
– Почему... бедный?
– Обновлять лицо земли всегда трудно. Твой Ганимед наверняка очень одинок. Он же не такой, другой, особенный, и вряд ли его там кто-то понимает. Он – первый... Кстати, он увидел мою тьму, ты заметил? И прикрывать тебя кинулся. Смешной мальчишка...
– Особенный... Чего ж он моей-то тьмы не разглядел...
– Потому что он тебя любит, а любовь делает человека слепым. Ты его верни. Подумай и о его счастье, громовержец...
***
О его счастье?
Да ради счастья Ганимеда он готов перевернуть небо и землю!
Зевс меряет шагами комнаты и думает.
Может быть это будет самая трудная битва в его жизни. И составлять планы тут бессмысленно. Ганимед – это неведомая земля, там нехоженные тропы и неизвестные законы. Там и бесконечные горизонты, самая чистая вода и ясный свет...
Он сделает его своим.
Но как?..
Его сила тут бессильна, а статус бесполезен – мальчику не нужно ни то, ни другое... Он словно снова оказался в самом начале! Но тогда Ганимед пришёл к нему сам... А теперь не придёт.
Ведь ты так перед ним провинился...
Стоп. Ты провинился.
Так расплатись за свою вину! Расплатись честно, до капли!
По спине идёт дрожь.
Не от страха. От предвкушения.
Это сумасшедший риск...
Но он улыбается.
Пусть.
Поставить на кон свою жизнь? Да легко!
Потому что... А что она стоит-то без Ганимеда?
