Похищение Ганимеда

– А-а-а-а-а-а-а-а! Люди добрые! Спасите! Истошный вопль прорезывает монотонный шум базара. Ганимед вздрагивает и озирается. Что это? Кто кричал? Вокруг равнодушно шумит толпа. Никто из окружающих не обращает на крик внимания – люди спокойно продолжают заниматься своими делами. – Помоги-и-и-и-и-ите! Да там же, кажется, убивают кого-то! И Ганимед срывается с места. Где кричали? Кто?.. Базар невелик. Арисба вообще маленький городок, больше похожий на крупную деревню. Он надеялся обменять здесь свои охотничьи трофеи на нужные вещи – обувь уже совсем пришла в негодность, да и запас стрел требовал пополнения... Лотки, лотки, лотки... Овощи, одежда, хлеб... – Люди-и-и-и-и.... Вопль переходит в визг, и он бежит, сломя голову... Это где-то здесь, совсем близко! Вот! В горшечной лавке возня – торговец нещадно избивает свою рабыню. Месит кулаками тщедушное тело, тяжело сопит. Женщина воет и пытается уползти, её лицо разукрашено синяками, а из носа течёт кровь... – Оставь её в покое! – кричит Ганимед. Горшечник не отвечает ему, смачно впечатывая кулак в живот рабыни. Она стонет... Да что же это такое! Ганимед отшвыривает прилавок в сторону и оттаскивает бугая от женщины. – Хватит, я сказал! – Добрый господин, спасите! – увидев Ганимеда, рабыня бросается ему в ноги. – Куда? – ревёт горшечник, сбрасывает с себя руку Ганимеда и хватает её за волосы. – А-а-а-а-а-а-а! И тогда Ганимед, не давая ему ударить женщину снова, что есть силы бьёт его в челюсть. Эффект превосходит все ожидания – торговец отлетает к противоположной стене лавки и сползает по ней без сознания. Сверху на него валятся горшки. Рабыня сидит на полу, икает и таращит глаза. – Всё, – выдыхает Ганимед, – он больше тебя не тронет. – Люди... – шепчет она потрясённо и вдруг разражается пронзительным воем: – Карау-у-у-у-у-ул! Моего доброго хозяина уби-и-и-и-и-или! Ганимед начинает пятиться. Такого он не ожидал... – Что? – Что случилось? Вокруг стремительно собирается народ. – Убили? – И правда убили! – Он! Вот он! – визжит рабыня и тыкает пальцем в Ганимеда, – Он убил! О, мой бедный хозя-я-я-я-яин! Кажется, он вляпался в крупные неприятности! Надо уходить отсюда! Ганимед отступает, пытается вырваться из толпы, но куда там... Это с одним можно справиться, а когда вокруг десятки... – Держите его! – Ах, негодяй! – Стража! – Хозяин! – Лови! Вопит рабыня, шумят люди... Не протолкнуться... Его хватают со всех сторон, кто-то ставит подножку, он спотыкается и падает, сверху наваливаются массой... – Разойдись! И в горло ему упирается остриё копья. – Вставай, – велит стражник, – ты идёшь со мной.

***

Маленький чиновник перебирает таблички. – Рабыня Дриаса показывает, что ты напал на её хозяина. Ганимед стоит перед ним. Три дня пребывания в душном глинобитном сарае, стены которого раскаляются на солнце, три дня без еды и фактически без воды... Его шатает. – Он избивал её... Надо держаться прямо. Вот только пить... Как же хочется пить... Неподалёку от них сидят несколько праздных зевак. Суд над бродягой – скудное развлечение, но других в Арисбе, кажется, нет. – Об этом она не говорит, да и какая разница, она же рабыня. Так... Дриас показывает, что ты нанёс ему побои и разбил две дюжины горшков. – Не знаю, я не считал. Чиновник скучно смотрит на него. – Твоё имя? Ганимед мрачно усмехается. Вот был бы переполох, назови он себя. Впрочем, ему это всё равно не поможет. – У меня нет имени. – Ты беглый раб? – Нет! Я... просто живу в лесу. – Оно и видно, – чиновник презрительно оглядывает изношенную одежду, в которой уже нельзя узнать когда-то роскошную тунику. – Слушайте, – говорит Ганимед, – ваш Дриас жив и здоров, а горшки... – Ты должен уплатить штраф в триста монет. – Сколько?! Чиновник начинает нудно читать ему статью. – У меня нет таких денег. У него же их вообще нет... – Тогда ты будешь продан в рабство для уплаты долга, – пожимает плечами чиновник. – Э-э-э-э, а ну назад! Стража!!!

***

Он сопротивлялся, как мог. Только что он мог... В конце концов, всё равно скрутили. Теперь он стоит на пыльной площади, у грязной стены. Тело обнажено, хорошо, что хоть на бёдрах повязку оставили. Руки прикованы к кольцам, вмурованным в кладку – не опустить. Больно... В схватке его раны снова открылись – уже не сукровица, из них сочится кровь. Над ним вьются мухи. Жара... Едкий пот течёт по телу и разъедает раны солью. Солнце жжёт калёным железом, язык распух, мысли путаются. Наверное его заклеймят... Ганимеда сотрясает жестокий смех – какая ирония! Был ты игрушкой бога, а теперь станешь рабом у людей... – Поглядите, хозяин! Рядом стоит давешняя рабыня. Она показывает пальцем, визгливо причитает: – Поделом тебе, гад! И плюёт в него. – Точно, поделом, – гудит голос Дриаса, торговец выплывает откуда-то сбоку, и Ганимед с удовольствием видит, что на голове у него повязка. – Ишь, разбойник! Ну-ка Дила, подай мне тот камень... – Ну-ну, – лениво вмешивается стражник, – нечего портить товар. Ты его купи сперва, а потом делай что хочешь... Ганимед посылает Дриасу тяжёлый взгляд и обнажает зубы в злой улыбке. Ну, давай, купи! Ты тогда точно не заживёшься. Горшечник в испуге отпрыгивает. – Да ни за что! Он же бешеный, гляньте! Он ещё о чём-то спорит со стражником, но Ганимед уже не слушает. Сердце ходит в груди тяжёлым молотом, жажда сводит с ума. Солнце звенит-звенит-звенит... Не потерять бы сознание... Он не понимает. Рабыня. Почему – так? Он всегда считал, что преданный раб – это просто выдумка... Ведь её же бьют, а она всё равно... Хотя... Ганимед слабо усмехается. А твой собственный отец чем лучше-то? Для него ведь тоже боги всегда правы. Чтобы не сделали – правы! Они – хозяева. Жестокие хозяева, чью волю надо покорно исполнять, а не думать, не оспаривать, не бороться... Но что, если ты не хочешь? Если не желаешь ни вытирать об кого-то ноги, ни чтобы попирали и унижали тебя? Тогда ты для всех опасный чужак. Ты – преступник... Гнать тебя... Заковать... Заклеймить... В тупой разливающейся боли появляются жгучие искры – кто-то кусает его раны. Ганимед разлепляет глаза и встряхивает головой, пытаясь согнать мух с руки. От этого движения всё вокруг застилает кровавой пеленой, и мир накреняется... – Что же вы делаете! В мутном мареве жары и полубеспамятства слышится девичий голосок. – Он ранен, за что вы его мучаете? Это же несправедливо! Тут все про эту Дилу знают, а он же нездешний, он просто хотел её защитить! – Слушай, жалельщица, чего ты разоряешься? Покупай себе этого раба! Триста монет, – веселится стражник. Девушка плачет. Таких больших денег у неё конечно же нет. – Можно я хоть воды ему дам? – просит она. – Это сколько хочешь. Мне же лучше будет, а то ещё помрёт тут ненароком... И через минуту у губ Ганимеда оказывается глиняная чашка. Вода прекрасна. Она вкуснее амброзии, слаще нектара. Он жадно пьёт, ловит губами сверкающие капли, боги, какое блаженство... Девушка подносит ему чашку снова и снова. Из глаз её катятся слёзы. – Бедный... Бедный... Добрая душа... Она обтирает его руку от крови и перевязывает платком, защищая от мух и солнца. – Ещё воды? Он опять пьёт, теперь уже медленней, растягивая, смакуя. И напоследок прикасается губами к её пальцам. – Спасибо. Она всхлипывает и убегает. А он остаётся на площади под палящим солнцем.