***
— Твой братик явно темнил. А почему бы тебе было просто не спросить у него? — Лейф задумчиво почесал колено. — Ну да, просто выпрыгнуть из окна ему на голову и спросить: какого даэдрота, братишка? М? Да и родители-то тоже имели вопросы? Пляска теней на стенах начала раздражать усталые глаза, и Айлинэль зажмурилась, поёжившись от сквозняка. — Удивительно, но родители не знали. Они жили в другом крыле, а у нас с братом были почти соседние комнаты. Если подозрения и были, то Анарион отговаривался ночными совещаниями и занятостью. Он же был… ах да, анонимность, анонимность, — он работал… э… Да к чёрту умные слова, я просто забыла. А спросить прямо… Можно подумать, такой идеи у меня не было. Да это первое, что пришло мне в голову, если хочешь знать. Но Миримон меня отговорил. — Эльфийка, закусив прикусила губу, чтобы прогнать сонливость. — Не помню, как, но отговорил. — Зачем? Зачем вообще ему это понадобилось? — Всё по порядку.***
Раньше, читая книги, она всё не могла понять, за что воры так любят дождь с его шумной завесой: тебя, конечно, не слышно, но ведь не слышишь и ты. Теперь же всё встало на свои места, и Айли отчётливо поняла, что на второе просто не обращаешь внимание, так заботит тебя первое. А при таком ливне её не заметила бы и собака. Внизу расстилалось море блестящей травы, но эльфийка не спешила прыгать. Как в самом паршивом романе, она стояла перед обрывом и чувствовала, что назад пути не будет. С какой стати она это делает? Вцепившись руками в парапет, Айли пропустила его под собой, но ладонь соскользнула, и земля внезапно перевернулась, ударив в лицо. Влага поглотила её, щёку поцарапало, руки испачкались в грязи, и девушка отметила: это уже не чертов роман, даже не паршивейший из паршивых. Весь сад шумел, журча потоками; периодически налетал ветер, тонкие деревца начинали крениться к земле, а стена дождя склонялась. Капли били Айли по голове, плечам, прохладными струйками текли по лицу и шее, плащ начал трепыхать на ветру, и девушка ухватила его конец руками, чтобы привлекать меньше внимания. Быть может, стоит отказаться от этой затеи? Выждав ещё несколько мгновений, Айли начала осторожно продвигаться вперёд, утопая в шелестящей влаге чуть ли не до колен. Осторожно, ближе к тени и дальше от трепещущих брызгов лунного света. Прерывисто дыша, она скоротала путь, миновав часть сада сквозь кусты; они были мягки и податливы, скользили и слегка царапали, а хруст тонул в окружающем шуме. По всему телу текло, и холодные волосы в хвосте порой падали на лицо, заставляя ёжиться. Она выползла на небольшую полянку, быстро миновала её и вновь залезла в кусты, скрывшись в тени; все это напоминало бы детские прятки, если бы не было столь серьезным. Честное слово, она следит за родным братом! И как! Наконец показался и он. Прошёл, быстро оглядываясь, и Айли задержала дыхание, отчетливо понимая, что от неё теперь не зависит ровным счётом ничего; потом, взмахнув полами плаща, Анарион направился к забору. Белёсые в лунном свете пальцы пробежались по кованым узорам, надавили, и калитка, чуть ниже Анарионового роста, действительно раскрылась, выпустив альтмера в город. Вскоре за ним последовала и Айли.***
— Я высушилась каким-то элементарным заклинанием, от волнения чуть не подпалив волосы. — Эльфийка слабо улыбнулась, накрутив на палец золотистую прядь. — И выглядела более менее прилично. Я ждала, потеряв брата из виду, потому что он скрылся где-то… Но в результате вышел на улицу, и я успела поймать его взглядом; стало ясно, что он просто не хотел показывать, откуда вышел. Скрывался, стараясь выглядеть естественно. Путал следы. — Он что, пошёл пешком? — хмыкнул Лейф и неожиданно развернулся в сторону барной стойки, прищурившись. — Как думаешь, этот мужик оставил тут что-нибудь съедобное? — Разумеется, я даже отсюда связки чеснока и драконьего языка. И даже тушку кролика, святые боги. — Он немного не освежёван. В смысле, вообще. — Сожалею. — Рассказывай дальше. Скамп с ним, поем с утра. — Так вот: да, там Анарион сел, видимо, на заранее подготовленного коня и куда-то на нём поскакал. В сторону центра. — О, жаль. И что же ты?***
И что же она теперь, а? К чему всё это было, если кончилось так бездарно? В следующий раз мужества у неё хватит навряд ли. Айли, раздражённо сжимая край капюшона, стояла у стены и вслушивалась в удаляющийся стук копыт. А что она думала? Что братец пойдёт пешим ходом? Глупо, как же глупо… — Эй, Айли, от кого прячешься? — Эльфийка резко развернулась и столкнулась с альтмером в форме; лицо его закрывала тень капюшона, фонари светили со спины, и девушка не сразу узнала его. — Ауриэль милосердный, — нервно усмехнулась она, — Рендрим, это ты. Сегодня что, дежуришь в ночную? Я думала, у тебя по Морндасам, Миддасам и… — Вообще да, но сегодня кто-то там заболел, и поставили меня. — Рендрим привычно рассмеялся, покровительски облокотившись на стену. Брызги отлетали от его плеч, чёрный плащ блестел от воды, и альтмерка наконец была защищена от дождя. Эльф перекрикивал шум: — А ты чего гуляешь? Что, из дому выгнали? Слушай, да ты же вся промокнешь! Хочешь, пойдём, я тебе… Айли нервно хихикнула, тут же посерьёзнев от пришедшей идеи. И схватила стражника за плечи, встав на цыпочки — он был высок даже для альтмера. — Слушай, Рендрим, дорогой, я… — Она запнулась. — В общем, мне срочно нужно кое за кем проследить. Это очень важно! — Неужели Миримон изменяет, э? Или любовник? Может, вор или кровный враг, ха? — Э… Кровный. Но не враг. Хотя даэдра его знает.***
— Что? — фыркнул Лейф. — Очередной поклонник? Весело жила. — Не весело и не поклонник. — Айлинэль мрачно скосилась на имперца. — Друг детства, скажем так. Весёлый он парень, конечно; и уважение в итоге завоевал, хотя и был внебрачным ребёнком. Тогда он мне здорово помог. — Лошадь, что ли, одолжил? — Именно, угадал. — И… Погоди. — Лейф недоумённо развёл руками. — То есть он, даже не расспросив, что, как и почему, просто дал тебе свою лошадь? — Я же говорю — он завоевал уважение. И готовностью в том числе. В мире слишком часто бывает именно так, что на объяснения не хватает времени. Кроме того, — улыбнулась Айлинэль, — мы с ним были в очень хороших отношениях. В доверительных. Так вот: Рендрим по-быстрому привёл свою лошадь, и вскоре я, накинув капюшон, уже вовсю ехала по пустынным улицам Алинора. Дождь, как я помню, кончался…***
…но всё ещё моросил, и девушка слегка подрагивала — то ли от холода, то ли от страха. Адреналин скручивал её изнутри, во рту было кисло, а солнечное сплетение горело огнём. Пальцы тряслись и были холоднее воды, падающей с неба. Вскоре появилась ещё одна проблема: Айли привыкла к дамскому седлу, но при лошади, принадлежащей страже, его, разумеется, не было. Так эльфийка, от волнения наплевав на подобную мелочь, постепенно осознавала ущербность такого неудобства. И что? Куда он мог поскакать? Она остановила кобылу, призадумавшись и получив передышку для ноющих ног. Боги, что же она творит?! «Нет, нет, нет! Не давать волю панике. Надо сконцентрироваться.» Вслушиваясь в монотонное капанье воды где-то поблизости, девушка наконец-то успокоилась и решилась скакать в сторону главной площади — а там и народ появится, будет, у кого спросить.***
— Так я и поступила. Вскоре действительно стала натыкаться на прохожих — одного чуть не снесла ног, настолько я волновалась и настолько тот был невнимателен. Это покажется удивительным, это покажется неправдоподобной сценой из романа, — уже не столь паршивого, о да, — но, как выяснилось, Анарион так же направлялся к центру! А потому вскоре я и напала на его след. Впрочем… Даже из тех событий я помню всё какими-то мутными, обожжёнными урывками: я боялась так, а ситуация вышла настолько неестественной, что произошедшее напоминало мне кошмарный сон, предрассветный бред. — Серьёзно? — Ты не представляешь, насколько. Помню только, что спешилась, завидев силуэт Анариона с лошадью где-то вдалеке; кобыла убежала от меня, и я пошла пешком. К счастью, дождь зарядил вновь, и я стала почти незаметной; плохо виден был и брат. Помню людей с зонтиками и еле светящимися магическими завесами; у меня просто не было сил, чтобы наколдовать себе хоть что-нибудь. О боги, — внезапно рассмеялась Айлинэль, откинувшись назад и скрипнув стулом, — «наколдовать»! Я стала так вульгарно выражаться. Удивляешься? — Нет, — фыркнув, покачал головой Лейф, — удивился бы, если бы ты назвала себя… э… ведьмой. Или как там говорят… магусницей. Не сдержавшись, имперец прикрыл лицо рукой и обессиленно засмеялся, слабо ткнув пальцем в фыркнувшую Айлинэль. Альтмерка слабо усмехнулась и внезапно осознала, что треск очага и пляска пламени медленно, но верно уволакивает её в царство Вермины. Девушка встряхнулась и направилась, треща половицами, к стойке; там порыскала и нашла, вытащила из-под стола ведро колодезной воды. Потом умылась, её примеру последовал и подошедший Лейф. Вода казалась ледяной и действительно взбодрила, вынудив вернуться к действительности. Вскоре они вновь уселись за столом, и Айлинэль продолжила свой рассказ. — Итак, я спешилась и покралась вслед за ним. Уж не знаю, что думали запоздалые прохожие при виде меня; справедливости ради скажу, что об этом думала в последнюю очередь. Выглядела я странно: вся мокрая, в полурасстёгнутом плаще, испуганная и рассеянная. Я всё шла, шла за ним… Боги, мелькающие улицы с одинокой фигурой ещё долго преследовали меня в кошмарах! В какой-то момент я споткнулась, чуть было не навернувшись, и, внимание… — Альтмерка, поджав губы, выждала паузу, — и проснулась. — В смысле? — ошарашенно отшатнулся имперец, опустив ладонь на стол. — Проснулась? Дома? — Нет, — буркнула Айли, — в аргонианском борделе, даэдра подери. Конечно, дома! — То есть, всё это время ты рассказывала мне… свой сон? Это как-то связано с тем, что у меня начался катарсис недосыпа? — Я бы и не подумала занимать драгоценное время, что ты. Так вот: проснулась я в собственной кровати, надо мной — куча народу с родителями во главе. Выяснилось, что я, мол, зачем-то ушла в город, где внезапно потеряла сознание;, а об этом Анариону якобы сообщил его товарищ, меня нашедший и принёсший на руках. Врачи решили, что у меня лунатизм, и особо разбираться в этом не стали: в те времена он был довольно распространённым явлением среди меров моего возраста. Рендрим только подтвердил, что вела я себя несколько странно и неестественно. На том и порешили. Но! — Айлинэль жестом перебила заговорившего Лейфа. — Но вскоре, причёсываясь перед зеркалом, я обнаружила, что волосы у меня несколько поредели. — Мне очень жаль. Есть какие-то травы... — Только на одной стороне головы. Не ровно про пробору, конечно, но пострадала примерно половина её. Я ходила к Рендриму, с которым мы несколько сблизились после произошедшего. Не в том смысле, что ты думаешь — просто вся эта несуразица сделала нас кем-то… Вроде сообщников, что ли. У нас как будто бы появилась общая тайна. И он, осмотрев голову, сказал, что волосы были вырваны; как стражник, он несколько разбирался в подобных делах. — И ты, — внимательно кивнул Лейф, — сложила два и два и поняла, что что-то в этой истории нечисто. А Миримону рассказала? — О, выложила ему первым делом после того, как мы остались наедине. Ни в какой лунатизм он, конечно, не поверил;, но и расследовать произошедшее не взялся. Вскоре о инциденте позабыли, но тень сомнения не оставила Миримона. И он часто говорил…***
— Это загадка, безусловно, — произнёс босмер, пристально глядя на усевшуюся рядом с ним Айли, — загадка, так как слишком много вопросов без того, чем они хороши — без ответов; слишком много утверждений без того, что их основополагает — без доказательств. Произошедшее окружено тайной. — Мы никогда не найдём ответов, верно? — Кто ищет, Айли, тот найдёт. — Как мы найдём, — недоумённо вздёрнула брови эльфийка, — мы же не вернёмся в прошлое? — Ничто не проходит бесследно, ничто не исчезает просто так. Всё остаётся. И если хочешь искать, то ищи… — Миримон мягко положил ладонь на её голову. — Ищи тут. Ныряй в себя, как моряк прыгает за жемчужиной, думай, вспоминай, смотри сны. Всё здесь, всё спрятано: глубоко, далеко — но в тебе самой. Айли, улыбнувшись, положила руку на его ладонь и приятно зажмурилась, ощутив её тепло. — Я буду. И они спокойно прижались друг к другу, наслаждаясь первыми минутами рассвета.***
— Меры, — говорила эльфийка, — живут иначе, чем вы, люди. Мы живём дольше, мы живём сотни лет, переживая полдесятка недских поколений; остальное зависит от времён: кому-то посчастливилось прожить тихо и счастливо, а кто-то наблюдает взлёты и падения империй. Время для меров течёт иначе, и половина века для нас есть почти ничто, в то время как для вас — целая жизнь. А десяток пролетает, словно месяц. — Айлинэль будто бы замерла, и лишь языки пламени плясали в её остекленевших глазах. — Стоял сто семьдесятый, тридцатое месяца Начала Морозов. Нам с Миримоном оставался год. — Печально. — Не говори, — передёрнула плечами Айлинэль. — Любовь, все такое. Соплей мы, конечно, слащавых не разводили, но вспоминаю себя — и диву даюсь, до чего была глупышкой, честное слово. Думала, что встреча двух сердец — главное в жизни, а их расставание — самое ужасное. Что нет ничего, что колет больнее ревности, и нет ничего… А, ну ты понял. Мне нужен был учитель, и учитель суровый, непреклонный и беспринципный. И я его нашла — вернее сказать, он сам нашёл меня, не дав возможности увильнуть от урока. — И кто же он? — Жизнь, Лейф, жизнь. Знаешь, с чего всё началось? С записки. Она…***
...была подброшена ей на балкон — сложенная вчетверо, запечатанная красным воском. Нашла Айли её поутру, выйдя на воздух после ночного кошмара, но успокоиться в тот день, очевидно, было не суждено. Стоило лапам сна отпустить её, как в глаза бросилась бумажка, и сердце предательски заколотилось: кто мог написать? Кто скрывается? Пламя свечи, заплясав, готово было погаснуть, и дверь пришлось захлопнуть, чтобы убрать сквозняк. Разломав воск, эльфийка развернула бумагу. «Айли, встречаемся Там, Где Началось Всё. Где у Магии восемь цветов. Как только прочтёшь. М, восьмое, Начало Морозов, год сто семьдесят первый».***
— Ч… Чего? — Лейф нездорово хохотнул, разведя руками. — Он предложил тебе покончить с собой, и так вы и расстались? — Насчёт первого — ты не далёк от истины, — буркнула Айли, перекинув ногу за ногу и протяжно скрипнув стулом. — Но вообще-то… Сам догадаешься? — Если я задумаюсь, то ответ мне только приснится. «Мне тоже скоро приснится, — подумала она, глянув на огонь. Тот умиротворенно трещал, отбрасывая блики на каменную кладку, и глаза закрывались сами собой, будто бы нет ничего лучше, чем тёплая темнота. — Только не ответы, о нет. Какая-нибудь фееричная дичь». — Ну, скамп тебя. — Альтмерка отмахнулась, криво усмехнувшись. — Там, Где Началось Всё — это, подумала я тогда, он явно не о сотворении мира. Что-то о наших отношениях: то есть, либо парк, либо храм. Магия — он же Этериус. Этериус — он же солнце. В храме есть разноцветные фрески, пропускающие свет. Сколько аэдра — столько и фресок, столько и разных оттенков. — А аэдра восемь. — Потрясающая проницательность. Ради таких озарений мы тебя и принимаем в отряд. — Отряд? — Лейф фыркнул, закатив глаза. — Всего двое, с сегодняшнего дня — плюс один член. — Угу. — Это был нечаянный каламбур, — буркнул имперец. — Чего останавливаться на отряде? Армия света. — Хватит шутки юмора шутить, нам ещё поспать надо успеть. — Глаза заслезились, и Айли расслабила веки, переведя взгляд с очага. — Дальше слушай. — Весь внимание.***
В храме было тихо: в такую несусветную рань даже самые ранние посетители ещё спали. В мутной полутьме мрак едва разгонял призванный свет, в воздухе пахло какими-то травами, запах которых показался Айли приторным. Доносились переливы утренних птиц. Она шла, и белый подол её волочился по светлым мраморным плитам, собирая пыль. Поднять бы его, но мысли слишком далеки от насущного — ситуация была донельзя странной. Сложив подрагивающие пальцы на золотистом пояске, Айли шаткой походкой ступила в тень колонн: сердце бешено стучало в груди, а дурные предчувствия так донимали, что хоть падай на колени и молись Ауриэлю. — Айли. Эльфийка развернулась и столкнулась с Миримоном: тот уверенно подошёл к ней, взял за руки. Выглядел он так, будто не спал всю ночь. — Миримон. — Почему так долго? — он сглотнул. — Почему так поздно? — Что? — опешила эльфийка. — Хотел раньше — мог бы цивильно зайти и пригласить. Хоть вчера. Если ступил на тропу экзотики, то хоть предупреждай. Я могла бы и вовсе не выйти на балкон. — Не злись, Айли. У меня проблемы. И не только у меня… Большие, Айли. — Он взял её за подбородок, наклонился; альтмерка ошарашенно опустила глаза: её опасения, обжигавшие подсознание, сбывались. Если Миримон говорит о больших проблемах, значит, их масштаб Айлинэль и не снился, а осознание, что эти беды именно у него, сводило с ума. Стояла тишина. Мужчина молчал. Сердце бешено колотилось в висках. — На что ты готова ради меня, Айли? Три сердечных удара. — На всё. Он резко выпустил её, и девушка с непритворным волнением взглянула на босмера. — Я узнал, что Доминион хочет объявить войну. — Что? — Эльфийка сглотнула. — Войну, Айли. — Кому?! — Империи. — Всей Империи?! — это не укладывалось у неё в голове, походило на кошмарный сон. Перед глазами возникла карта: вот она, Империя, за морем, тянется с востока на запад, закрывает целый континент от севера и до самого юга. Война? Нет. Девушка глубоко вздохнула. Это ночной кошмар, после которого так хочется… Так хочется выйти на балкон, чтобы вдохнуть свежего утреннего… — Нет! — чуть не крикнула она, и отчаянный возглас эхом отозвался от белокаменных стен. Война, война… Скольких же отправят туда? Её друзей, знакомых? Сколько умрёт? И здесь, и за морем? Там же живут люди, не повинные ни в чем. Там есть и меры. — Нет, Ауриэль, не допусти… Боги. — Она почувствовала, как на лицо наваливается тяжесть, глаза начинает жечь — а слёз нет. — Но каков же повод? Когда объявят народу? — Скоро, Айли. — Миримон перевёл взгляд вбок. — Пропаганда уже давно пошла, просто ты не замечала этого. Когда начало? В конце этого месяца. — Что?! — Приготовления начались уже давно, и предотвратить бы это… Но как? Мы и узнали-то случайно. — Боги… — Каков повод, ты спрашиваешь? Как обычно и бывает. Приказ подчиниться. Заплатить новому хозяину. Деньги, земли. Точно не знаю. — Но… — Без всяких но, Айли. — Его лицо стало жёстким и побелело. — Такова жизнь. — Нельзя же, — дрожащим голосом произнесла эльфийка, — просто так взять и потребовать подобную плату у дружественной страны. — При наличии должных аргументов можно всё. Каковы аргументы? — Босмер наклонился к ней. — Головы, Айли. Головы Клинков Его Императорского Величества. Всех на Алиноре. Сегодня же начнутся поиски, начнутся расследования; из портов не выйдет ни один корабль, а в городе утроят чистку. Будут искать агентов. Мы… — Мы. Мы. — Это не было вопросом — у Айлинэль просто не было сил его задавать. Не было сил и стоять — она оседала на мраморный пол, пронзённая ужасной догадкой — догадкой, которая призрачно кружилась в сознании, боясь стать мало-мальски реальной. — Я Клинок, Айли. У меня проблемы. И не только у меня… Большие, Айли. Всё опадало ввысь, теряясь в бездонном, чёрном тумане. — На что ты готова ради меня, Айли? Три сердечных удара. — На всё.***
Какое-то время в зале стояла тишина. Безлико скрипели половицы, огонь мерно трещал, плясал языками, снаружи глухо завывал ветер, деревья бились о крышу. — В общем, — наконец подал голос Лейф, неловко откашлявшись, — если честно, какой-то подобной чертовщины я ожидал с самого начала. — А я как-то не особо, если честно. — Её голос казался убитым, будто бы незримая сила заставила Айли пережить всё вновь. — И, кстати сказать, выяснилось, что он полуальтмер. Мол, его мать изнасиловал эльф с Островов, вот он и родился ублюдком. Всё же добился всеобщего признания и пошёл в Клинки, будто бы предвидя подобный конфликт. — Так вот почему он был выше, чем должен быть. — Имперец хмыкнул. — Вот почему наклонялся к тебе, в то время как наклоняться по идее должна была ты. — Да. — И вот почему пошёл шпионить в Алинор. Месть, все дела. Ты только, — поспешил добавить он, — не раскисай, ясно? Это было, это давно прошло. Я так понимаю, ты дала ему укрытие? — Укрытие?! — Она подняла голову, пронзив Лейфа взглядом, и резко рассмеялась. — Их были десятки. Я помогала всем, без разбору. Я давала укрытие, я приносила еду, я расшвыривалась авторитетом родителей во все стороны, лишь бы помочь преследуемым. Даже попыталась отправить какой-то корабль, но их заметили и поймали. Спустя сутки в нашу чудную дверь постучались. — Она вновь расхохоталась, сойдя до хрипа, безумно сверкая глазами. В них плескался огонь. — Каково было родителям слышать, что их дочь забирают по обвинению в предательстве, м? Военный трибунал. А Анарион смеялся. Нервно, как сошедший с ума. Родителей просто извели проверками на лояльность, их вызывали отовсюду, где только можно, их опрашивали, их не впускали в собственный дом. Я предательница, Лейф, предательница. Я чёртова… — Айли. — Он вскочил со стула, положил руки на плечи рыдающей альтмерки. Та опустила голову на стол, закрылась ладонями, и имперец перестал понимать, смех то или плач, безумный и безудержный. Однако стоило Айлинэль успокоиться, как все истерические черты растворились без следа. Лейф ошарашенно вернулся на своё место, глядя, как девушка равномерно поправляет опавшие пряди. С минуту она молчала, лишь спокойно вытирала слезы и обмахивалась платком под треск очага — вскоре было не ясно, следы то плача или просто блики огня. — Дальше, — сказала она наконец, — всё ясно и прозрачно. Спустя день мама устроила мне побег, прислав своих людей. Чистка окончилась, порт открылся, меня усадили на первый попавшийся корабль и увезли прочь от родных берегов. Я не успела попрощаться ни с кем: в ночь ареста я видела родителей в последний раз. Я сидела в каюте, где-то глубоко-глубоко, и не видела даже острова, где провела всю свою жизнь. Нить, равномерно плетущаяся, оборвалась, вспыхнула, подожжённая факелом. Я была одна, я была беззащитна, я была вдали от того, что помнила и знала. Всё, что родные могли мне дать, они дали побегом. Их последний жест, последний взгляд, последнее прикосновение. Но я была жива. И передо мной расстилался целый мир. Мне был дан второй шанс. Что дальше? Я бежала, но война бежала вслед за мной. Мой корабль обогнал посольский, и вскоре я обосновалась в Хаммерфелле. Не успела обвыкнуть, как на горизонте показались орлиные знамёна, и я побежала в Сиродил вместе с толпой обездоленных беженцев — я презрительно смотрела на них, в одночасье потерявших всё, что имели. Я уже прошла через это, пала одной из первых жертв войны. Мы бежали в Лейавин, но и там уже была резня; не успела я защититься стенами в неприступной твердыне Имперского Города, как эльфы разграбили и его, оставив меня вновь рыдать на обломках надежд. Дальше — Битва Красного Кольца, ещё севернее; я бежала от разрушений, от крови, от слёз матерей и детских криков, от от воплей убиваемых и предсмертных стонов… Но агония бежала вслед за мной. И тогда я решила остаться, осесть у подножия гор Джералл, перестать пытаться, и вскоре война завершилась. Я пережила её, Лейф, но пережила ли её Айли — та самая Айли, что любила читать книжки и менять платья? Что завивала кудряшки и пускала по воде сердечки, сотканные из иллюзии и эфира? — Альтмерка нежно улыбнулась своим воспоминаниям. — Теперь я тут. Тридцать лет провела в Коллегии, ушла, стала наёмницей. Люблю ли я Скайрим? Навряд ли, Лейф: ночные холода и мёд в таверне, звон клинков и брызги крови — это не для меня. Но есть ли у меня выбор? А выбора нет. Не пепел же выбирать, верно? Имперец слушал, глядя в огонь, и хотел было напомнить ей, что в Сиродил она вполне вернуться может. Там тепло, там есть магические учреждения, где она может найти защиту и поддержку, там нет ночных холодов и звона клинков. Он хотел спросить — что так отпугивает её от края, где она могла бы обрести покой до конца дней? Хотел уточнить, как мать, таскаемая по жёстким проверкам, смогла вызвать дочери помощь; хотел напомнить, что за укрытие преследуемых до начала кампании военный трибунал не судит. Но он только сказал: — Ну ты даёшь, подруга. Ты прямо герой, столько всего вынесла. Другой бы сломался, а ты лишь стала сильнее. Айлинэль улыбнулась. — Комплименты такие своей жене говорить будешь. Жене, которая будет читать книжки и шить рюшечки. Слова действуют только на таких женщин, запомни. Прочие могут засмеяться, покраснеть из вежливости, порадоваться из-за самого факта… Но не воспримут их полноценно так, как должно. Я рассказала свою историю — твоя очередь говорить о себе. — Ну… — он рассмеялся, сложив руки перед собой и подняв брови, — моя история совсем не такая насыщенная и интересная, поверь. Вырос я в Сиродиле. — В Сиродиле? — Имперец заметил, как Айли побледнела, но быстро справилась с собой и хмыкнула. Скорее всего, лишь игра света. — В самом деле, почему бы тебе не вырасти там. И что же привело тебя… — Дело в том, что… ну… — Лейф замялся, подбирая слова. — Мой папаша очень навредил своим конкурентам, он владел сетью лавок по зачарованию. Так вот, навредил, кого-то даже предал, и в итоге ему закономерно начали мстить и убили. Это было, когда я был ещё младенцем и ничего не соображал, потому даже лица отцовского не помню. Мы с матерью остались жить в Бравиле, где содержали одну единственную лавку, оставшуюся после смерти отца. Мать говорила, что я непременно должен получить образование, поэтому добрую часть своей жизни я провёл в Имперском Городе, штудируя историю, географию, экономические науки, науки о политике… Лучшую часть, если честно — учёба была мне по душе, я ночами напролет мог сидеть, уткнувшись носом в книгу. Однако вскоре бывшие отцовские конкуренты начали мстить и нам. До сих пор слабо понимаю их мотивацию. Мы никого не трогали, жили по закону, а когда вышестоящие заявлялись, то свято блюли субординацию. Факт фактом: мы с матерью переехали в Скайрим, поселились в Солитьюде, где я продолжил учиться, хотя наука тут, без претензий, развита куда хуже, образованных людей куда меньше. Зато я накачался и научился драться на мечах. Да и фольклор тут просто великолепный: что не место, то повод для расследований, честное слово. Как я скатился до наёмника? Да очень просто: не хотел подвергать опасности мать. Не потому, что моя защита типа хуже покушений, а потому, что, как выяснилось, эти чокнутые решили, что, видите ли, я хочу продолжить отцовское дело и мстить за смерть родителя. Месть — дело благое, но если соразмерять силы, то, согласись, я… А, да что там. Ты видела мой отчаянный геройский бой с чёртовым оборотнем — хороший из меня воин, правда? Не географической же терминологией мне их закидывать. Так я сбежал. Долгое время попросту скитался, готовый к нападению и смерти в любой момент… — Страшно было? — хмыкнула Айли, почесав шею. — Да нет, совсем нет. Страх появляется, когда у человека есть выбор или хотя бы его иллюзия. Срабатывают инстинкты. Я же был в полной уверенности, что ситуация безнадёжна и шансы мои обитают где-то в подземельях Обливиона. А вот нет, выжил. Стал тем, кто я есть. Лейф зевнул, прикрыв рот рукой, и вытянул ноги. Вслед за ним зевнула и Айли. — У тебя поэтому нордское имя, м? Скрываешься с рождения? Лейфус, мать твою. Ха. Имперец фыркнул. — Вроде того. Скажи честно, ты тоже думала, что я слежу за тобой и хочу сдать? Тихо рассмеявшись, Айли чуть не закашлялась и, борясь с першением, подтверждающе защёлкала пальцами. — Дай-ка угадаю, ты тоже. — Предполагал, конечно. Они устало расхохотались, встретившись взглядом и стукнувшись кулаками в знак абсолютного мира. Наконец мужчина спросил: — Слушай, а что Вивьен? Тоже по десятку тайн на сажень, м? Откуда она? Дай-ка угадаю… Из Морровинда? — Из Акавира, — хмуро заявила нордка, и собеседники, повернувшись, увидели её, устало сидящую у лестницы наверх. — Только хвост из штанов достану, да. И макияж смою. Своего первого зайца я убила в тринадцать лет. Идите спать, придурки, у нас завтра куча дел.