О закатах и рассветах

Резко, будто дернутая за конечности, Ирри вскинулась всем телом и, зарычав на два голоса, бросилась вперёд, упала на дорогу. Запах, сначала показавшийся Лейфу естественным, резко ударил в ноздри, и имперец понял, что ни на хвою, ни на металл он не похож даже отдаленно. Он ни на что не был похож.  — Держите её! — гаркнул белобрысый, и мужики разом загалдели, пытаясь схватить извивающуюся девицу. Словно позабыв, как пользоваться телом, она ужом прокатилась по камням, бессмысленно размахивая руками, но вскоре умудрилась зацепиться за что-то, перевернуться на живот. Её ухватили — и она извернулась всем телом, пронзительно крикнув; те в ужасе отшатнулись, и альбиноска выбросилась вперёд. Лейф ошарашенно наблюдал за происходящим, чувствуя, как цепкий страх перед необъяснимым будто обручем сжимает горло; поледеневшая рука вцепилась в рубаху у пояса, не нащупав меча, боль пронзила тело от колена до живота, и имперец понял, что позорно пятится, теряя дыхание при виде её глаз. Глаз той, что прежде звалась Ирри и собирала цветы, напевая песни на рассвете. «Хорошо, что Вив с подругой уехали». Он не хотел смотреть, мучительно не желал видеть — но не мог оторвать взгляд, чувствуя, что время будто замерло, злобно насмехаясь; он в подробностях разглядывал её искаженное лицо — лицо чего-то, что явно не умело им пользоваться, но быстро училось, конвульсивно дёргая мышцами. По посеревшей коже пролегли морщины, глаза будто ввалились, почернев — и Лейф чувствовал, что темнота эта куда глубже и мрачней той, что скапливается ночами в тёмных углах. Это была бездна, которая спокойно, размеренно, с холодной ненавистью следила за ним, разглядывая и запоминая. Верхняя губа неестественно вздернулась, и хриплый голос, с явным трудом управляя ртом, начал что-то шептать, уплывающее и тающее в темнеющем воздухе. В последующий миг все ускорилось, мрак нахлынул со всех сторон, и последнее, что клеймом отпечаталось в его тонущем разуме — осознание, что это нашло его. Оно искало, и он засветился, чтобы удовлетворить долгий поиск.

***

Первым, что она почувствовала, очнувшись ото сна, был холод. Он накрыл её, сомкнулся над головой, будто вода в проруби, и Вивьен быстро вскочила с кровати, не удержавшись и растянувшись на ледяном деревянном полу. Руки дрожали, ослабленные, бессмысленные, и нордка, сдержав всхлип, с трудом уселась на корточки, устремив взгляд во тьму. Очертания утвари медленно вырисовывались, такие родные, но донельзя странные, и Вив наконец поняла, что ещё было не так — тишина. Ни стрекотания сверчков за окном, ни шума царапающей крышу ели. Ни даже ветра, пронзительно завывающего здесь, на окраине Хелгена. Она чувствовала, как сквозь ночную тьму что-то нависает над их домом; что-то непонятное, что-то чужое и жестокое, будто леденящее лезвие наточенного кинжала. Оно давило, оно душило — оно гнало вперёд, и Вив поползла к двери, боясь даже сдуть прядь волос на лице. Затем всё смылось, комната исчезла, дверь растворилась, будто её и не было. Мир ухнул во тьму, чтобы предстать вновь — на этот раз в виде ковра, пропитанного чем-то тёмным, дрожащих пальцев, цепляющихся за угол лестницы, тёмных фигур, неслышно витающих в мрачном воздухе. Повсюду витал странный запах, обжигающий своей печальной неотвратимостью — запах крови. Такой крови, которая никогда не выльется из живого человека. Вив просто знала это, и знание тут правило бал, притесняя остальные органы чувств. Она знала, что те сумрачные образы, возвышающиеся на полу — никакие не мешки с картошкой, никакая не псина, влезшая в дом. Это даже были не люди — это было то, что когда-то ими было. Что когда-то ходило, разговаривало, пело песни… как и она, как и Вив. Которая тоже исчезнет, превратившись в это. Тёмные фигуры шевельнулись, и Вивьен внезапно явственно ощутила, что должна проснуться. Реальность нахлынула неожиданно, внезапно, предательски, и нордка ощутила небывалое облегчение, ощутив под собой жёсткую койку. Сон тут же ухнул в глубины сознания, не дав возможность уцепиться за обрывки болезненных воспоминаний. И Вивьен была этому рада. Простыня под ней даже не сбилась, отметила девушка, и лишь капля пота на виске давала понять, что сон был кошмарным. Нордка провела рукой по лбу, поморщившись от боли — шов ей распарывали, выпускали гной, заново обрабатывали, чтобы зашить вновь. С тех пор прошёл уже целый день и ночь, и рана по-прежнему ныла, но явно заживала. Дни в лазарете тянулись медленно, будто резинка, будто пружина, будто упругая тетива. Вивьен устала подбирать сравнения, чтоб хоть как-то скоротать время, устала разглядывать трещины на потолке, устала лежать, а книг тут не было — да если б и были, удовольствия от их чтения она все равно никогда не получала. Времена выдались спокойными, раненых тут лежало на редкость мало, а потому говорить было толком не с кем. Молчаливые жрицы Кинарет, призраками блуждающие между койками, наводили на скучные мысли и вызывали тоску. Даже столбы света из высоких окон казались Вивьен на редкость мрачными, и тоска так заела девушку, что она начала размышлять надо всем, что только приходило в голову. И именно тогда она внезапно осознала, что все произошедшее с ними за последние четверо суток — учитывая ещё полтора дня, проведенные здесь, — в голове особо не укладывалось, казалось путаным, как мутный предутренний сон. Вот уже два года после ухода — вернее сказать, побега — Айлинэль из Коллегии они странствуют по Скайриму, помогая людям за деньги. Своё прошлое Вивьен вспоминала редко, подробности и вовсе казались ей навеки стертыми, но тем не менее она точно знала, что наёмников никогда не презирала, а наоборот, относилась к ним с неким уважением. Всю свою жизнь до Соратников нордка провела, работая где попало, то таская дрова в таверну, то нанимаясь на ферму, то собирая какие-то корни с цветами — а потому и считала вольных клинков своими далекими коллегами с теми же, что и у неё, целями, только вот достигали они их иными, более действенными способами. Если за прореженную грядку давали в лучшем случае один золотой, то за убитого вампира, например, полагалось по крайней мере сто. А так то же самое — они работали за деньги, и она стремилась к тому же. Ей это было легко и просто, как дышать и есть. А вот насчёт Айлинэль сказать тут было трудно. И слепой бы заметил в первые месяцы их совместных путешествий, что эльфийка морально страдала, чувствуя себя несколько униженной, хотя Вивьен ничего ужасного в их профессии не видела, пытаясь передать ту же точку зрения и подруге. И, очевидно, передала — альтмерка попривыкла, начала видеть хорошие стороны в своём положении — или же просто скрыла чувства под плотной завесой флегматизма. И настолько прониклась им, что, казалось, смотрит на все куда прозаичней, чем надо было бы в их положении. Вивьен прекрасно помнила, как свято верила в простоту их дела: в атаках оборотня действительно ничего необычного не было. Они дичают порой, и это печально, не более. Все казалось простым, но теперь, разложив все по полочкам в голове, девушка подумала, что была попросту слепа, не видя очевидного. Первый звоночек прозвенел ещё в той пещере — и на него надо было обратить внимание. Оборотень вел себя так, будто бы одичал относительно недавно, просиживая ночи в пещере и выбегая, не засыпая среди бела дня. Парадоксально, но в первое время с ними, еще не свыкшимися с первоначальными инстинктами, такое действительно происходит. Но тем не менее цвет глаз, шерсти, его внешний вид и общее состояние вкупе с поведением, в конце концов, — все говорило о том, что он проживает тут относительно давно, причём будучи зверем, безразличным и кровожадным. Что на него повлияло? Что вынудило изменить природе? Вот вопрос, ответа на которого нет и не видать. Вивьен сжала зубы, случайно задев локоть. Что еще? Айлинэль. Айли, занимающейся магией столько, сколько нордка и на свете не жила. Айли, чутко улавливающая каждое изменение в этой, как его… Закусив губу, девушка задумалась. …в энергетике. Айли, которая столько раз жаловалась на аномалии… Взять хотя бы ту странную поляну, вселившее неясное, смутное чувство даже ей, Вивьен. А что же там почувствовала альтмерка? Странной природы остатки магии? Возрастом примерно в двое суток? Двое суток, двое суток… Где-то они ещё были. Двое суток… Перед глазами встал Хейдбёрн, полупьяный, досадливо отставляющий наполненную кисловатым медом кружку. Тихо ругающийся, но рассказывающий так подробно и чётко, будто бы не выпил и учил все наизусть. Двое суток назад ушёл на неудачную охоту Лейф, вот что он сказал. Но только ли это? Внезапная мысль осенила Вивьен, лезвием пронзив полусонный рассудок. Два дня назад была последняя пропажа. Вот про что она забыла. И вот на что нужно было обратить внимание. А Айлинэль была чертовски права, когда расставляла приоритеты. Всю вялость сняло как рукой. Окликнув скучающую молоденькую жрицу, методично подметающую пол, Вивьен попросила бумаги и перо с чернилами. В руку отдавало болью, юркий остов выскакивал из пальцев, но на бумаге вскоре вырисовалась пусть грязная, но отчетливая картинка, очевидно, претендующую на схему. В столбах света из окон взмылись золотистые пылинки, по полу пробежал леденящий сквозняк; дверь тихо хлопнула, и Вивьен моргнуть не успела, как к ней, обходя пустые кровати, уже спешила Айлинэль. За полтора дня, пока Вивьен не видела её, альтмерка почти не изменилась, переодевшись во что-то более изящное, правда, теперь намертво скрытое под шерстяной курткой. На её лице виднелся румянец, а глаза взволнованно сверкали.  — Могла бы и навестить меня за это время, — дежурно буркнула нордка, понимая, что никаких оправданий не дождется все равно. И была права.  — Если бы ты померла, мне бы сообщили, — коротко бросила альтмерка, — а я очень плодотворно провела время, посидев в бардской коллегии и заодно узнав новости политики. Собирайся. — Что? — подняла брови Вивьен. Она была уверена, что проведет тут весь остаток дня вплоть до завтрашней свадьбы негоцианта имперской компании. — Какого?  — Такого. Заберём гонорар и будем действовать сообразно обстоятельствам.  — И почему ты не могла забрать деньги без меня? — недоумевающе поинтересовалась нордка, когда наёмницы, обходя людей, пробирались через оживлённые городские улицы. Солнце заливало их, стоя в зените, где-то в далёкой вышине пронзительно кричали птицы, бросая тени на помостку. Девушки до сих пор передёргивались от них, прекрасно помня очертания драконов, с таким трудом побеждённых. — Я была в полной уверенности, что после меня ты сразу же отправилась туда… — Нет, — ответила Айли, равнодушно вглядываясь вдаль. Заглядевшись, она случайно налетела на какой-то куст у дороги, сдержанно хмыкнув. — Я отправилась к тем чопорным товаркам из «Сияющих Одежд», после чего пошла прямиком в Коллегию. Хорошие там, конечно, собеседники, ничего не скажешь. А песни, а их вокалистки — бальзам на душу после этих орков из таверн… А, да что там говорить. Новости три.  — И какие же?  — Во-первых, — кисло ухмыльнулась альтмерка, — двадцатого числа Заката я должна быть как можно дальше от Солитьюда. Ты как хочешь, но я проведу ту неделю где-нибудь в наиболее удалённом уголке Скайрима. Каком-нибудь, который обычно страстно избегаю. То есть, в Рифтене, например.  — Это почему? — не поняла Вивьен. Что опять на неё нашло?  — А потому, что ровно через шестнадцать дней сюда прибывает император собственной персоной, — прищёлкнула языком эльфийка. — И не сияй ты так: даже если ты останешься тут и захочешь с ним перетереть, то максимум полюбуешься его суверенной спиной промеж толпы народа. Это закрытое мероприятие, Вив; не для простых обывателей. А мы с тобой — именно обыватели, коих тысячи тут. И слава Ауриэлю.  — Да брось, Айли! — фыркнула Вивьен, чувствуя, как восхищённое пламя начинает досадливо обжигать её изнутри. — Ты не пуп этого мира, чтобы все талморцы к ряду мечтали вернуть тебя военному трибуналу. Который, ха, отзаседал своё тридцать лет назад. Айлинэль промолчала, обойдя выкрикивающего что-то торговца с телегой овощей. А потом с нажимом произнесла, столкнувшись с нордкой снова:  — Новость вторая: после твоей пресловутой невероятно политической, миротворческой и вообще волшебной свадьбы мы стрелой летим в Драконий Мост. Судя по твоим каракулям, которые я застала у тебя, нам почти одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Запинаясь от волнения, нордка быстро поведала подруге те мысли, что роились у неё в голове. Айлинэль молча слушала, периодически кивая. Они свернули на центральную улицу; та была непривычно широкой после проселочных деревенских дорожек, выглядела куда более чистой, чем нижние районы города, а в её конце, почти закрывая собой небо с перистыми облаками, виднелся Синий Дворец — высокий, массивный, обнесённый забором. Летом тут бывало куда красивее, когда цвели пестрели, издавая призрачный аромат, жаркое солнце с трудом пробивалось между черепичных крыш, а в их тенях любили резвиться дети, копаясь в песке. Знать прогуливалась по улицам под навесами, и аромат цветов мешался со слащавым запахом духов. Тут бывало зелено, как нигде во всём Скайриме, и Айлинэль любила гулять в местных садах, с ноткой скрытого благоговения прикасаясь к пышным соцветиям и заморским плющам, обвивающим витиеватые заборы и перегородки. Сторонний наблюдатель отметил бы про себя, что альтмерка нежно любит растения или блаженствует в цветущих садах, но Вивьен ясно видела, что Айли в глубине души плевать и на роскошь, и на биологию, и на редкие трижды скрещенные виды. Она просто ностальгировала — молча, скрыто и болезненно до рези в груди. Сейчас же здесь было непривычно пусто и дико. Там, где росли яркие драконьи языки и пышно цвёл вьющийся виноград, теперь гулял холодный ветер, шуршали сухие травы, пустели помёрзшие клумбы. Надвигающаяся зима сметала роскошные одежды Солитьюда, оставляя пустой и тоскливый остов.  — Всё логично, — наконец согласилась Айлинэль, прервав льющийся монолог Вивьен. — А то помню я тебя, «паранойя, паранойя«… Вот тебе и паранойя. Твой пресловутый вервольф всего лишь оказался в то время и в том месте — он, возможно, не нападал на двуногих никогда. Я чувствовала борьбу зверей, которые, видимо, шли ему на пропитание — но не людей, нет.  — А Лейф?  — А Лейф был агрессором.  — Кем-кем?  — Напасть он хотел. Инстинкт самосохранения — слышала о таком? Оборотень защищался, но если бы хотел сожрать имперца, то сожрал бы только так.  — Интересно, как он там, — вздохнула Вивьен, чувствуя на душе навязчивую вину. Могли бы хоть поинтересоваться о его состоянии — так нет же, бросили всё, поскакали сюда, в Солитьюд, на эту дурацкую свадьбу… Теперь нордку грело только предвкушение, разве что, завтрашней церемонии. Остаётся надеяться, что она оправдает себя. Внезапно девушка вспомнила ещё кое-что. — А почему вервольф так странно себя вёл? Он же обычно охотится ночью, а тут… Вив задумалась, почти сразу же ответив сама:  — Потому что светопредставление было снаружи, так ведь? — Да, — кивнула Айлинэль. Смазанная дверца тихо скрипнула, и сад Синего Дворца встретил девушек печальным запустением. Деревья почернели и казались сухими, последние листочки колебались на них, а уже опавшие ковром стелились под ногами, прилипая к заиндевевшим камням. Единственные зеленеющие пятна здесь — низкорослые ели — посерели и казались уснувшими. Альтмерка поёжилась. Закутанная в плед нордка-уборщица, методично подметавшая дорожку, встретила проходящего мимо знатного мужчину полупоклоном. В отношении наёмниц ограничилась кивком головы, но те не ответили ей, задумчиво переговариваясь. Вивьен тоскливо отметила про себя, что цветы бесповоротно завяли, а померзшая трава вовсю сохла.  — А какая третья новость?  — А третья новость, — сухо ответила Айли, объяснив стражникам-привратникам причину их прихода, — это Анарион. Синий дворец встретил вошедших ароматом духов, устойчивым запахом лаванды и тихим жужжанием разговоров толпящихся людей. В основном тут, как и всегда, собиралась знать, и их подбитые мехом одежды пестрели то тут то там, нарушая всеобщую осеннюю тоскливость. Был тут и простой люд, пришедший, очевидно, с прошениями и ожидающий своей очереди к ярлу. Голоса роились в теплом воздухе, и высокие потолки заглушали их эхо. Стражник, узнавший в чём дело, тут же повёл девушек наверх по винтовой лестнице.  — Анарион? — после некоторого раздумья наконец вспомнила Вивьен, нервно ухватив Айли за плечо. — Это твой брат? Который… Ах ты ж скамп!  — Не кричи, Вив.  — Ладно, подожди, — чуть тише добавила нордка, чувствуя, как по телу прокатывается волна волнения, — ты это взаправду? Анарион — тот самый твой близнец, с колыбели мечтающий отправить тебя на тот свет? — Ну, это уже несколько метафорично.  — Да нет же! — Привыкшая скептически смотреть на все параноидальные идеи подруги, девушка в одночасье поняла, что эта имеет под собой вполне реальную подоплёку. Действительно, она мельком увидела в толпе чьё-то лицо, ужасно похожее на лицо Айли… И в самом деле, почему бы её брату не приехать в столицу Скайрима в качестве талморского представителя, особенно накануне происходящих событий? Почему бы, собственно, и нет?! Боги праведные.  — Нам нужно уходить отсюда, — хрипло прошептала она альтмерке, наблюдая, как та бледнеет под властью собственных мыслей. Вся благодарственная речь Огнеборода прошла для нордки как в тумане, и даже предстоящая перспектива получения двух сотен золотых перестала радовать её, уступив место другим размышлениям. Анарион. Непосредственный виновник уже самого того, что Айлинэль ошивается по холодным землям вместо того, чтобы проводить дни на балконе фамильного поместья в солнечном Алиноре. Причина всех бед, что случались с Айли за последние тридцать лет. Истинная подоплёка всех её срывов и бессонных ночей, кошмаров и слёз вьюжными вечерами. Виновник её низвержения и падения — печального, страшного: такого, какой обыкновенно расписывают в печальных историях и сказках. Только тут всё слишком настоящее и близкое — настолько реальное, что всё ещё продолжается, и вполне может произойти здесь, среди этих людей, под этими высокими потолками и при свете этого негреющего солнца, что светлыми бликами освещает залу. Внезапно Вив ощутила лёгкий прилив паники, как бывает в кромешной темноте при осознании, что где-то там, за спиной, в неизвестности, но вблизи прячется твой смертельный враг. Враг, готовый нанести удар в любой момент. Девушка явственно поняла, что он здесь, и он видит их, глуша равнодушием холодную насмешку. Нордка огляделась. Прошлась взглядом по Элисиф, толкующей о чём-то с разряженной высокой имперкой; женщина нервно перебирала пальцами по одежде, чуть ли не ковыряя ногти. Вивьен поняла, что руки её сейчас творят то же самое. Вон придворная магесса в шёлковом капюшоне холодно отчитывает какого-то парня, вон группа танов шепчутся о чем-то, косо оглядываясь на окружающих. Какая-то девушка печально ощупывает увядший цветок у окна, изредка поглядывая на беседующих с Элисиф. Какой-то эльф шутит с эльфийкой, и та деланно смеётся ему в ответ, заламывая руки — а двое стражников тихо переговариваются, активно жестикулируя. И метнулась взглядом к окну, чувствуя, как сердце обрушивается куда-то вниз, обдавая мертвенным холодом ужаса. Первое, что она почувствовала — это то самое чувство невероятного повтора, дежавю — вот как это называла Айли. Айли, Айли… Эльф не был в талморской униформе, иначе бы Вивьен сразу же заметила его, не дав подруге подойти к этой проклятой зале даже близко. Он был высок, как все альтмеры, и держался отчужденно ото всех, стоя спиной к ним и задумчиво глядя наружу, на оживленную улицу, в окно. А в стекле отражалось его лицо — чистокровно отточенное, по-эльфийски красивое, жёсткое, равнодушное. Лицо Айлинэль. Нордка отвернулась, глубоко вздохнула, подошла к подруге, уже заканчивающей с управителем, и аккуратно приобняла её за спину, тут же поймав пару осуждающих взглядов. Плевать. Пусть думают, что хотят. Айли поняла сразу же, ответно вздрогнув всем телом. На глазах Вивьен она побледнела, поджав губы, и, напоследок улыбнувшись Фолку Огнебороду, быстрым шагом отправилась к лестнице, сдержанно ступая. Никогда ещё нордка не видела её в таком состоянии — испуганную, согнавшую с своего вечно спокойного лица холодную маску равнодушия.  — Идём, Айли, — шёпотом поторопила подругу нордка, и та внезапно упрямо замедлила шаг, остановившись на первой ступени. Поджала губы, сощурилась. И обернулась, полная вызова в блеснувших золотом глазах.  — Ты сошла с ума… Анарион всё так же стоял, теперь повернув лицо в пол-оборота. Вивьен смотрела и видела то же, что и в стёклах, когда Айлинэль поправляла волосы перед ними. Так вот почему Айлинэль ненавидит зеркала. В глазах эльфа блеснула насмешка, а нордка, поборов оцепенение, властно потащила подругу за собой вниз. Та поддавалась, потеряв сопротивление, будто тряпичная кукла из магазина.  — Быстрее, скамп тебя! В таверну, за вещами!