***
Утром Минхо, к удивлению Томаса, ушел в колледж раньше него, ничего не сказав, что было странно, так как обычно именно Томасу приходилось будить азиата уже почти перед выходом. Брюнет собрался и направился на учебу. Когда он подходил к своему корпусу, сзади его схватила маленькая, но сильная рука и, протащив за шиворот, усадила на скамейку. – Что произошло, недомерок?! Я учусь на медицинском и, если ты мне всё сейчас же не расскажешь, я скальпелем с тобой сделаю такое, что родная мамаша не узнает! – взглядом Терезы можно было сносить здания, если нужно было бы. Брюнетка нависала над Томасом, поджав пухлые губы. – С чего я должен тебе что-то рассказывать?! Что, Минхо еще не успел? – Томас упрямо посмотрел на подругу, нахмурившись, но потом всё-таки пояснил ей, что и как, уже, кстати, намного меньше злясь в конце беседы – голос его звучал раздраженно и немного срывался. – И он ушел. Ушел, понимаешь? Как это называется? – он поднял на девушку взгляд и увидел на ее лице небольшую растерянность – медичка чуть качала головой вправо-влево, словно отрицая услышанное. – Ну ты и мудак, Том, – не сказав больше ни слова, синеглазая ушла, оставив Томаса сидеть на скамейке с открытым ртом. Они все, что, сговорились? Да наверняка сговорились! Немного подумав, брюнет решил, что помощи стоит ждать только от самого неразговорчивого из их команды, и, встав с лавочки, уверенным шагом направился к корпусу музыкантов.***
Ариса Томас нашел быстро – он сидел в актовом зале их корпуса за барабанной установкой и с заинтересованным, но при этом, в своем стиле, скучающим видом постукивал палочками по барабанам, словно пробуя что-то и разминаясь. Подкинув сумку на плече, брюнет подошел к нему ближе и, даже не успев ничего сказать, почувствовал на себе холодный и слегка хитрый взгляд синих глаз: – Ну, что, мне уже записывать тебя на премию "Мудила года", или что? – Тереза уже всё рассказала? – бегун несколько смутился, подходя к барабанной установке чуть ближе. – Ага. Вот только что, – Арис скучающе протянул, выстукивая палочками немного тревожный ритм на самом большом из барабанов. – Как видишь, я был прав. Тянуть не стоило. А теперь, насколько я понимаю, ты не сечешь, почему ты хуйло, и все готовы закидать тебя камнями? – Да, не знаю, – Томас чуть поджал губы и напрягся. Арис ему нравится, как друг, но, черт, как он так умел за пару взглядов залезть человеку в душу и узнать о нем почти всё? – Ничего ты не знаешь, Томас Эдисон, – Арис тихо хмыкнул, одной палочкой легонько стукнув по тарелке, как бы завершая свою шутку. – Неужели я должен тебе объяснять? – Уж потрудись, будь добр, – брюнет фыркнул, сложив руки на груди. – Какие же люди тупые, прости Господи, – блондин устало потер переносицу, а затем поднял на Томаса пристальный взгляд ярко-синих глаз, каждым своим предложением словно втыкая по раскаленному докрасна кинжалу брюнету в сердце. – Ньют не хотел, чтобы ты, тот, кто ему больше всех дорог, пачкал руки о такое ничтожество, как Бен. Тем более, ему наверняка было неприятно, что из-за него ты постоянно должен во что-то ввязываться. Он устал, что в твоих глазах он постоянно выглядит жалким ничтожеством, которое нужно защищать. Плюс к тому, война с Беном – его война. Не твоя, – Арис немного измученно вздохнул – для него было жутко непривычно так много говорить, но он всё-таки продолжил: – Ну, а то, что он отпустил Бена... Думаешь, Ньюту побыстрее не хотелось закончить со всем этим? И, уж тем более, не опускаться до мордобоя, то есть до уровня самого Бена. А то, что он ушел... Тут уж давай думай сам, брат. Это же очевидно, – с этими словами блондин резко ударил по барабанам, начиная играть какую-то партию, давая тем самым Томасу понять, что их разговор окончен. Брюнет же, одеревенелыми руками снова подтянув сумку, развернулся на месте и, ничего не сказав, ушел на свои занятия.***
Томас сидел на истории и старался хоть как-то переварить ту информацию, которую услышал от барабанщика. Хотя, кого он обманывал, чего тут переваривать-то? Арис был прав. Прав на все сто процентов. Всё, до последнего слова, сказанное им, было верно, и весь этот текст гулким эхом стучал Томасу по ушам, заставляя бегуна прокручивать весь монолог музыканта в своей голове. Брюнет потер пальцами виски. Надо найти Ньюта, срочно. Он еще не знал, что скажет ему, когда увидит, но, как минимум, нужно было узнать, всё ли у художника в порядке – Бен вчера неприятно его покалечил. Во время перерыва Томас уверенным шагом направился к корпусу художников. Поднявшись на второй этаж и идя по тихому коридору, он остановился у одного из кабинетов, из которого отчетливо был слышан обрывок фразы Ньюта: – ...всё это полностью моя вина, мисс Пейдж. Но вы можете посмотреть записи и увидите, что он нарушил правила первым. – Я видела, мой мальчик. Что поделать, дети бывают несносными, так ведь? Я просто надеюсь, что ты, помня нашу с тобой старую дружбу, не станешь высказывать Бену никаких претензий, так как понимаешь, чем это чревато. – Я... – Томас буквально почувствовал, как блондин сделал судорожный глубокий вдох, сдерживая себя. – Да, мисс Пейдж. Никаких претензий. – Чудно, мистер Ньютон. Тогда до свидания, и желаю вам удачи. – И пусть удача всегда будет с нами… Я помню наш старый девиз, – художник фыркнул, и брюнет услышал чирканье зажигалки. – Помните не только это, но и то, что после любых поступков всегда бывают последствия, – женщина вышла из кабинета и, смерив Томаса нейтрально-оценивающим взглядом, ушла по направлению к лестницам. Выдохнув, бегун зашел в кабинет. Он был абсолютно пустым, если не считать Ньюта, который, сидя по-турецки на подоконнике боком к Томасу, нервно курил, выдыхая облачка дыма в открытое окно. – Я не знал, что ты куришь, – брюнет сглотнул, ожидая хоть какой-нибудь реакции со стороны друга. Но реакции не было. Ньют, глубоко затянувшись, быстро глянул на Томаса и, ничего не говоря, перевел взгляд обратно в окно, снова выпуская из легких сигаретный дым. – Ньют, я... – Не надо. Ты вчера мне всё сказал, – затянувшись в последний раз, блондин щелчком пальцев отправил окурок в окно, внимательно следя за тем, как он падает на землю. Затем он, ловко спрыгнув с окна, взял свою сумку и, проходя мимо Томаса, коротко бросил: – Я больше ничего не хочу слушать, Томми. Художник ушел, а бегун издал короткий, сдавленный стон. Нет, Ньют не так раньше говорил его имя. Раньше в голосе была ласка и нечто похожее на трепет, а теперь осталась лишь холодная, режущая слух и сердце сталь. Томас подошел к подоконнику и взял с него красно-голубой шарф художника, который тот по неосторожности умудрился забыть. Бегун поднес предмет одежды Ньюта к лицу и, не задумываясь, сделал глубокий вдох. Цветочный шампунь. Горькие краски. Мята. И новый, но вполне подходящий сюда запах– сигаретный дым. Однако, еще кое-что, что не имело запаха, коснулось ткани. Слезы Томаса, которые тот был уже не в силах держать в себе.