Судьбы

      Как бы не хотелось графине Савиньяк свернуть шею господину кансильеру, не пустить его к Карлу она не могла. А ведь не надо бы пускать. Мальчик и так непростой – без отца без матери, главный в семье в неполные 5 лет. А сейчас ему 8. Да, умненький, да добрый, да старательный. И не капризный, что особенно ценно. Но ведь всё же ребенок. Ребенок, который готов верить всему, что ему скажет добрый дядя. Поневоле вспомнишь Окделла с добрейшим дядюшкой Августом. Только вот рядом с Ричардом не было Арлетты Савиньяк. И госпожи Арамоны, что, не став знатной дамой, всё же числится камеристкой принцессы Октавии.       Но как же не хватает Ли! Уж он бы сумел оградить мальчика от «единственного верного друга». Куда смотрит Росио? Впрочем, к Росио сейчас не подступишься – дома он никого не принимает, во дворце везде уши. Да и что ему сказать? Господин кансильер слишком предан Его величеству? Нет, Росио тут не помощник.       Пусть это и не её дети, но графиня Савиньяк сумеет удержать детей в руках, особенно если вспомнить, что она ещё и Рафиано. Жаль, не дожил Бертрам до этих дней. Он бы подобного не допустил…       Что ж, в одном этот змей был прав – пока Ли не уехал, нужно с ним встретиться. И на своей территории, конечно.       В розовой рамочке с белыми лебедями вот уже несколько лет помещался портрет Марселя Валме. Слишком долго, на вкус Лионеля Савиньяка. Слишком долго. Кошки бы побрали этого выскочку! Суметь втереться в доверие к Росио это надо уметь. Заслужить уважение кэнналийцев – снимаем шляпу. Но прибрать к рукам весь двор. Такое не прощается. Можно жаждать власти, можно наслаждаться ей, но не в ущерб собственной стране! А о каком «не в ущерб» можно говорить, если все самые влиятельные и преданные трону вельможи распиханы по медвежьим углам или заперты в своих провинциях? Проклятье!       - Добрый вечер, господин граф.       - Рэй Суавес? Какими судьбами? Вы прибыли по поручению герцога?       - Нет, дор Лио. Я только-только приехал, а тут… расскажите, сделайте, милость, что с соберано?       - С соберано? Не знаю, Хуан. А вот с Талигом беда…       Вот значит как, дор Лио. Вот значит как… Не зря у меня сердце не на месте было. Никого, значит, не подпускает к нему. И мальчишку приручать начал. А Салина получил указание вступать в права наследства. И это при живом-то соберано. Да что же это делается?       - Значит мутный налет на бокале?       - Да, дор Лио. Хорхе говорит, похоже на редкость одну. Настойка торновых ягод. Как саккота, только почуять нельзя. И стоит огромных денег, потому как только в багряных землях растет.       То есть сохранение рассудка с утратой желания жить. Постоянная депрессия с всплесками похоти и агрессии. А затем, разумеется, чувство вины и ещё большая привязанность к верному другу. Ну-ну…       - И ведь если в ней, проклятой, дело, то и не знаю как справиться. Вылечить-то можно, да только человека запереть надо на неделю-две и поить отваром одним. А запереть накрепко надо, потому как уж больно худо ему будет. А главное – надо, чтоб поверил в эту пакость. Только кому ж он теперь поверит. Ведь ближе этого ызарга и нет у него никого.       - Есть, Хуан. Есть. Ты вскрыл эту шкатулку?       - Да, дор. Там простой замок. Не замок – так, защелка.       - И что же внутри?       - Волосы, дор. Прядь волос, перевязанные ленточкой.       - Волосы русые?       - Да, дор.       - А лента?       - Алая…       Сегодняшний день был такой же мерзкий, что и предыдущее. Везет ему на плохие дни в последнее время. А может они всегда были такими, только он не замечал? Не замечал, потому что думал о других вещах. О другом…       Ловил блеск серых глаз, ямочку на щеке, любовался вечно взъерошенной макушкой. А позже – сильными руками, разворотом плеч, посадкой головы. Старый дурак. Ведь понимал же, чем это кончится. Но так верил в свою непогрешимость. Так надежно обрубал мальчишке любой шанс свернуть. Толкал в спину, разве что не ногой. И что теперь? Дотолкался? Погубил…       Никогда больше он не посмотрит на тебя с восхищением или заботой. Не прикоснется к руке, не подаст бокал вина. Не будет сидеть рядом и слушать твой голос и твою гитару. Сам. Всё сделал сам. Не подсказал, не помог, не уберег.       Пей, Росио, пей, старый влюбленный идиот. Пей и старайся не вспоминать как бережно тебя тогда держали его руки. Как текли слезы по его щекам из-за того, что ты, ТЫ, предавший его, умирал. Как сверкнул его взгляд, как звучали его слова, спасавшие тебя. Не из любви. Из жалости, из стыда, из вины, которой нет на нём перед тобой. А ты молчал. Молчал, смотрел и так и не решился сказать ЧТО он для тебя.       Сиди теперь, жалей себя, прикасайся кончиками пальцев к украденной прядке волос. Это всё, что тебе осталось, старый Ворон.       Ах да, ещё регентская цепь. И дворец. И послы. И армия. И маленький мальчик с глазами твоего убитого друга, который, как и его отец, смотрит на тебя с надеждой. И что ты можешь ему дать? Подарить лошадку в память о старом друге. Новый набор солдатиков. Но нет сил улыбаться. И как согреть его, если в самом тебе нет тепла? Ах да, ещё ведь есть Марсель. Добрый старый друг. Всегда рядом, всегда здесь. Поможет, поддержит, подставит зад. Какого Леворукого? За какими кошками он тогда не прогнал его? Ах да, смерть Квентина. Непозволительно расклеился и вот результат – пылкая страсть по расписанию. Впрочем, что-то, видимо, есть в доре Марсело. Ведь никто больше не вызывает такое желание. И уж, конечно, никто не стал бы терпеть такое обращение. А он терпит. Любит? Возможно. По крайней мере, он не душит своей любовью, не плачет по разбитому сердцу и уж точно не потребует жениться. Удобно. И скучно. Но что поделать… Если вычеркнуть ещё и его, то господин регент окончательно сойдет с ума. По крайней мере, хоть ночи с Марселем он спит. Не бродит по дому привидением и не сражается с закатными тварями. И не видит как его мальчика рвут на части чудовища.       Ты жалок, Рокэ. Ты просто жалок…