Судьбы

      Лионель Савиньяк не любил ошибаться. А ещё больше он не любил свои ошибки признавать. Однако в данном случае выбора не было – что бы не натворил Ричард Окделл, участие в спасении мира, а также спасение близкого друга (Ракана, кстати!), можно было считать искуплением. Достаточным для того, чтобы сохранить жизнь Повелителю скал, дабы он мог продолжить свой род.       Становились понятны и дальнейшие события – полное помилование властью регента и назначение представителем короны в Надоре. Это уже не просто титул, это должность со всеми полномочиями. И следовало признать, что с полномочиями этими юный вепрь справлялся неплохо.       Года не прошло после излома, а в Надор потянулись люди. То ли потому, что прекратились подземные толчки и разрушения, то ли потому, что реки вдруг начали менять свои русла и орошать засушливые горные долины. А может потому, что в надорских горах вдруг обнажилось несколько жил железной руды, меди и даже серебра. Люди возвращались на свою землю, а герцог Окделл находил чем их занять.       Всю ту зиму, что Первый маршал Лионель Савиньяк носился по горам, закрывая границу от Гаунау, Повелитель скал, по-видимому, потратил на поиски нужных людей и средств. И теперь, не возникало сомнений – Надор поднимется и расцветёт.       Ну а теперь, узнав об истинной роли Окделла в возвращении Рокэ, Ли понимал и изменившееся к поросенку отношение Ноймара и Придда. Становились понятны источники тех самых средств, которые запустили в северной провинции процесс возрождения.       Вторая зима в надорских скалах была ужасна. Да, стычек не наблюдалось, а армия зимовала не на равнинах и в ущельях, а во вполне комфортных условиях – бурная деятельность касалось лишь разъездов и интендантов. И те, и другие, хорошо понимали, как опасна может быть излишняя беспечность.       Тем не менее, к началу весны, когда ударили особенно злые морозы, продовольствия стало ощутимо не хватать. Паек урезать ещё не начинали, но без столичных поставок могли возникнуть проблемы. А поставок не было. Письма, рапорты, угрозы… Все документы просто растворялись на южном тракте. И ни один курьер не возвращался к своему маршалу.       Ситуация становилась крайне неприятной. Лионель уже готов был пойти на крайние меры, но в этот момент патруль доставил к нему деревенского мальчишку с письмом от герцога Окделла. С письмом, которое предлагало Первому маршалу Талига забрать некоторое количество провианта из Ларака. Вот тогда граф Савиньяк и понял, что никогда уже не сможет назвать Окделла свиньёй.       Ту весну они пережили, а к лету припасы пришли – с письмом от господина кансильера и миллионом извинений. И со всеми отосланными курьерами, которые в красках описали своё пребывание в столице и невозможность попасть на прием к господину регенту. А также с подтверждением приказа о пребывании на севере Савиньяка.       Ещё год Ли развлекался строительством фортов и крепостей. Ещё год он слушал истории о Святом тане Ричарде, который повелевает землёй Надора и заботится о каждом из своих крестьян. Ещё год он писал вежливые письма, оповещающие представителя короны о ведущихся работах. И весь этот год он готовился встретиться с Ричардом Окделлом. Однако состоялась эта встреча лишь после того, как Первый маршал получил приказ о переводе в Марагону.       Не было ни задушевных бесед, ни сердечных откровений. Не было воспоминаний о прошлом и извинений за это прошлое. Была встреча двух вельмож, объединенных общими знакомыми и долгом перед страной. Двух мужчин со светлыми волосами и холодными глазами. Правда, на глубине серых глаз Лионель увидел много больше, чем герцог Окделл хотел бы показать. И в очередной раз поразился собственной слепоте.       Больше они не виделись – Окделл не покидал Надор, а Савиньяк – Марагону.       Шло время. Талиг поднимался с колен, границы становились всё прочнее, а Первый маршал Талига всё отчетливее понимал, что должен вернуться в столицу и остаться там. Любой ценой. И так же остро он понимал, что сделать это ему не дадут.       Дик и не заметил в какой момент к нему стали обращаться тан Рихард. И как скоро это «тан» сменилось на «кэннейр» (an ceannaire (ирланд.) – вождь). Кэннейр Рихард. Единственный, кого так называли крестьяне со времен Надорэа. Это было приятно. И тяжело. Потому что трудно радоваться любви, если знаешь, что недостоин её.       Да, скалы простили его. Да, он обрел силу сдвигать эти скалы и уводить камни с пашен. Он обвалами и оползнями повернул пару рек и проложил прямой путь через провинцию с юга в Гаунау, вокруг которого тут же начали строиться города и деревушки. Он считал каждый талл, выписывая в Надор специалистов по горному делу и строительству. Он лично проверял скот, купленный в Бакрии, чтобы улучшить породу местных коз и овец. Он почти не спал, каждую минуту своей жизни отдавая своей земле, чтобы искупить, выплатить, вымолить прощение у тех, кого он убил. Чтобы не видеть во сне ярости в глазах сестры и осуждения на лице матери. Чтобы не вспоминать рохлю-кузена и неуклюжего дядюшку. Чтобы не видеть женщину с кинжалом в груди. Чтобы стереть из памяти стены разрушенных домов и ряды могил тех, кто не успел уйти. Он отдавал всего себя и понимал, что прощения не будет. Что нет той цены, которой можно было бы оплатить уже сделанное. А потому, его судьба не поиск счастья или покоя, но расплата за свершенное.