Судьбы

      - Кэннейр Рихард, пришло письмо с дальних рудников – всё отгрузили вовремя, в столицу отправили под охраной.       - Кэннейр Рихард, шерсть в этом году удалась – на сукно оставили почти всё. Мастера говорят, что справятся. Сами все вываляют.       - Кэннейр Рихард, с ледяного озера прислали рыбу – улов большой получился. Все будут сыты, и продать есть что.       Пшеница, сено, руда, сукно, сыры, ягодные наливки. Надор вставал с колен – в столице плотно обосновались торговцы с севера, а жители Олларии и её гости с удовольствием покупали товары из сказочного края, каким теперь рисовался Надор. Уже выплачены были все долги по налогам, отданы ссуды и возвращены «скромные сбережения» тем, кого можно было назвать если не друзьями, то союзниками. А карусель, закрутившая когда-то двадцатилетнего мальчишку, никак не останавливалась. Двадцать лет. Как мало. И как много он успел тогда натворить… Сколько из этого известно подданным короля Карла, а сколько они придумали сами сейчас уже никто не разберет. Юный оруженосец, приближенный к двору. Предатель, вернувшийся в столицу под знаменами врага. Судья, осудивший невиновного. А ещё Повелитель, остановивший гибель края. Герцог, не гнушающийся никакой работы. Святой, отдавший свою радость для спасения своих людей.       Последнее особенно досаждало. Святой? Помилосердствуйте. В Закате для него уготован отдельный котел. А что по поводу радости. Так откуда ей взяться? Может кошмары о тех четырёх ночах и стали приходить чуть реже, но вернулись другие сны. Сны, в которых ветер трепал волосы, солнце пекло макушку, а синие глаза смотрели без презрения и жалости. В этих снах можно было подойти, прикоснуться к руке, провести кончиками пальцев по щеке и услышать смех. Можно было вдохнуть родной запах и слушать песни под гитару. Можно было… Можно было всё.       Утро же ставило всё на свои места – холодом комнат, скудостью пищи и седой гривой в зеркале. Ричард не стал отращивать бороду или усы, но вот за всеми хлопотами всё забывал постричься, а потом оказалось гораздо удобней перехватывать эту белую копну чем-нибудь и забывать о ней. Герцог Окделл жил, дышал, заботился о Надоре и уверенно матерел, раздаваясь в росте и плечах. И никогда не смеялся. Никогда…       Стоило быть благодарным судьбе за её милости. За прощение регента и шанс вернуть доброе имя, за понимание в глазах Придда и Эпинэ, за приглашение в Хексберг от Повелителя ветра. Стоило. Он и был благодарен. Понимая, что не заслужил прощения. И постепенно, день за днем вспоминая каждый день, каждое мгновение, проведенное рядом с Вороном, понимал, что возврата не будет. Что нельзя его ни простить, ни понять. А потому лучше даже и не пытаться. И отправлять в столицу не письма о снеге, одиночестве и тоске. О любви, переворачивающей душу и вине, лишающей желания жить. А только сухие отчеты в казначейство, рапорты в штаб армии о состоянии границ и перечень проведенных и планируемых работ в приемную господина кансильера.       Как же он ревновал! Вечно спокойный, уравновешенный, невозмутимый герцог Окделл скрипел зубами и выл в подушку, слыша лишь обрывки сплетен о дружбе господина регента и господина кансильера. Как же он хотел оказаться там, на месте Валме – поддерживать, помогать, развлекать. Как сильно он ненавидел того хлыща в персиковом камзоле, даже отчетливо понимая, что у власти сейчас стоит совсем не пустой щеголь. Как хотел он приехать в Олларию и просто увидеть того, чей образ не давал покоя. Но увы… Господин кансильер был очень добр, а в каждом своем письме не единожды подчеркивал свою радость от трудов Ричарда, но увы… появление герцога Окделла в столице пока было не безопасно. Разумеется, он был не под арестом. Но ведь господин герцог понимает, как превратно может быть воспринят его визит? Слишком велик риск потерять последнего Повелителя скал, а потому… А потому вот уже пятый год Ричард Окделл не покидал Надор.       Тем удивительнее был визит в Ларак Первого маршала Талига.       Лионель Савиньяк не изменился с их последней встречи, разве что чуть прибавилось морщин в уголках глаз и холода в глазах. И весь этот холод исчез, когда Савиньяк заговорил о Вороне. О том, что происходит в столице. О том, кто управляет страной и об устранении всех, кто мог бы вмешаться или помешать. Он искренне переживал за своего родича. Отводя глаза, рассказывал о подозрениях своих и Хуана. Об отношениях регента и кансильера. Об угасании Сердца мира. И не просил помощи, не жаловался на свою жизнь. Лишь спрашивал – согласится ли Ричард со смертью того, ради которого столько страдал. А то, что смерть наступит в ближайшее время очевидно для друзей Рокэ. И всё, что нужно сделать, чтобы спасти его – устранить наглого выскочку. Объединить усилия и избавиться от этого змея, отравившего своим ядом двор. Разве не ради защиты Талига и всего этого мира герцог Окделл живет? Разве не его долг воспрепятствовать этим гнусным интригам? Разве не хочет он лично встретиться с бывшим эром и поговорить?       Слова были такие правильные. Цепляли за самое сердце, заставляли сжимать кулаки и силой выравнивать дыхание. Как хотелось вскочить на коня, помчатся туда, к нему, и спасти… снова. Только на этот раз не уйти молча, воспользовавшись забытьем, а остаться рядом и снова увидеть эти глаза. Возможно, в них найдется немного тепла для раскаявшегося грешника?       Вот только всё это уже было. И погибающая добродетель, и коварный злодей, и благородный герой. Ричард Окделл не просто вырос - он научился думать. Как бы это не расстраивало некоторых.       - Я услышал Вас, граф. И проникся бедственным положением герцога Алвы. Мой долг, как Повелителя скал, разобраться в произошедшем. Только вот сделаю я это сам. На днях я выезжаю в Олларию. О своих выводах я Вас оповещу. Не смею больше задерживать.