Судьбы

      Жар высушивает тело. Кажется, что кожа сейчас лопнет. Мышцы словно одеревенели. Нет сил, даже попросить воды. Так уже было. Ты ведь помнишь, Росио?       Сейчас это пройдет. Тело расслабится, а потом сердце забьется в бешеном ритме, ярость вскружит голову и руки сами потянутся убить, задушить, разорвать гадину!       Мерзкую тварь, приходящую в его полубред. Меняющую лица, но остающуюся неизменной. Улыбка лживого друга, трепет предавшей возлюбленной, насмешка ничтожества, отнявшего самое дорогое… Это всё ложь, всё морок. Но его надо поймать. Поймать и уничтожить, чтобы больше не приходил.       А потом силы уходят, и остается только серый туман, в котором плавают лица и воспоминания.       Вот матушка сидит на балконе и протягивает руки к своему малышу, но ему интересней отцовский кинжал. И балкон осыпается вниз, забирая с собой тихий смех и нежный голос: «Росио, мой птенчик».       Вот отец с Карлосом всходят на борт корабля. И корабль отплывает, а Рокэ остается на берегу. И видит огромную воронку, в которую затягивает белые паруса.       Эмильена радостно улыбается ему, стоя у раскрытого окна. Такая нежная, легкая, чистая. Он протягивает руку, но лицо её оплывает свечным воском. И вот у окна стоит мерзкая сгорбленная старуха, смеющаяся безумным смехом.       Пещера. Та самая пещера. К стене прислонился Ричард. И соглашается на сделку. Из вины, из стыда, из долга, которым всегда была переполнена его голова. А у Рокэ нет сил дотянуться и выдернуть глупца. Прижать к себе, заслонить. Он может только смотреть, как мальчишку рвут на части, как впиваются в плоть клыки. Слышать, как рвется под когтями живая плоть и затихает под сводами нечеловеческий крик.       Снова, снова, снова… Одно и то же, по кругу… Родные, друзья, любимые… Это морок, это всё морок. Надо просто дождаться утра и провалиться в сон без снов.       Почему же сегодня морок так реален?       Дождаться очередного забыться, бесшумно открыть дверь, оставив за ней всё, что могло бы стать оружием. Подойти к кровати, всмотреться в любимые черты. Намочить платок и выжать воду на пересохшие губы. Впиться глазами в дергающийся кадык. Забыть обо всех запретах и грехах. Прикоснуться кончиками пальцев ко лбу, отвести влажные волосы. Наклониться, вбирая в себя запах пота, лекарства, боли и болезни. И потерять голову окончательно…Дыханием ласкать желанные губы, шептать признания и клятвы.       - Не оставлю, не брошу, не отпущу…       Прижаться, наконец, к обметанному лихорадкой рту. Выпить всю боль и страх. Прогнать кошмар. Обхватить руками откликнувшееся тело и ласкать, согревать, баюкать до потери самого себя.       Пусть только до утра. Пусть лишь до первого луча, коснувшегося окна. Но зато нет больше стонов, нет боли, не кривится в муке лицо.       Найти силы и отпустить, скрываясь за дверью.       А на следующую ночь повторить. И ещё. И ещё. И позволить себе много большее. То, о чем мечталось так долго. Не переходя границы сна, не оставляя следов, но пропитываясь насквозь чужими вздохами и страстью. Страстью, которую уже не скрыть.       - Риккардо…мальчик мой… Дик...       И снова сбегать, не дожидаясь пробуждения.       Неделя. Десять дней. Двенадцать. Скоро уже должно прекратиться. И будет всё хорошо. Слабый, конечно, наш соберанито проснется. Да ничего, откормим. На ноги поставим. Не впервой…       А как славно вышло, что дор Риккардо теперь все ночи там. Поначалу, может и жалел Хуан, что про шкатулку рассказал. А теперь нет. Как увидел однажды ночью открытую дверь, да заглянул в комнату. Так и не жалеет. Ишь, пылкий какой северный герцог оказался. Кто бы подумал! И лишнего чего себе не позволяет – понимает, что можно сейчас, а чего соберано вовек не согласится не помнить. А ведь он и не помнит, похоже. Только по утрам уже не такой заморенный. И есть, вроде, получше стал. И днем крепко спит. А дору Роберто и не надо ничего говорить. Спасибо, конечно, что приехал и с другими дорами тут ждет, а всё ж пусть лучше думает, что Северянин под дверью сидит. Угу, а по утрам от этого сиденья у него взгляд дурной и улыбка до ушей. Ой, мальчишка… Вот другие доры, похоже, всё уже поняли…       Ночи стали другими. Боль не ушла, но словно чуть растворилась. И с каждой ночью приступы всё легче. А ещё ушли кошмары. Зато пришли сны. Такие, которые Росио Алвасете с отрочества не видел. Только не с прекрасными доритами, а со своим сероглазым волчонком. Таким, каким он должен был бы стать сейчас. Подросший, возмужавший, с сильными руками и широкими плечами. И белой, как лунь, головой. Вот только глаза остались теми же. И голос. Голос, который Рокэ узнал бы из тысячи. И шептал этот голос такое, за что, не задумываясь можно было отдать душу Леворукому. То, о чем грезилось все эти годы. Жаль, конечно, что всё это было только сном. Хотя вот обнаружить утром следы таких сновидений было… занятно. И всё же – только сны. Вот и сейчас родное лицо отстраняется, руки нежно гладят, но всё же отпускают. Ещё мгновение и Ричард опять исчезнет. Нет! Останься!       Со всей силы рвануться за ним, ухватить за руку и … проснуться.       - Ричард!       - П-простите, эр Рокэ…