Минутная слабость

Datta[1]: Что же мы отдали? Друг мой, кровь сотрясает сердце мое — Ужасную дерзость соблазна минутного Не искупишь воздержанной жизнью, Только так и только лишь этим мы жили… — Что сказал гром, Т. С. Элиот «Бесплодная земля»[2]

Он согнул пальцы. Сделал плие[3]. Вдохнул. Тонкий луч света со сцены, пробивавшийся сквозь щель в занавесе, ослеплял. Несмотря на это, прищурившись, Шерлок смог увидеть то место, где тысячи людей должны бы сидеть в зрительном зале на креслах, гофрированными рядами поднимающихся к верхнему ярусу. На мгновение он позволил себе представить это, погрузиться глубоко в свои мысли, проследить каждый шаг, каждое жете[4] и буре[5], что вели его к настоящему моменту: все те люди — они ожидают его. — Ты в порядке? — Теплая рука легла на поясницу, вызывая ощущение жжения на коже. Джон. Шерлок повернулся — Джон был там, в сценическом костюме, расслабленный, с лицом, покрытым разводами темного грима. Но под ними безошибочно угадывались морщинки беспокойства. И не было ничего, ничего, что отделяло бы их с Джоном от каждого дня последних шести недель, которые они провели, репетируя вместе, — и Джон был здесь, перед ним, с ним, и он весь сиял. Не отдавая себе отчета, Шерлок тут же мысленно поправил себя: они ожидают их. Он улыбнулся. И вместе с этим последнее остававшееся напряжение ушло из позвоночника, разворачиваясь под давлением ладони Джона в его основании. Шерлок выпрямился. — Да, — прошептал он, и теперь это было правдой. Во внезапном приступе отчаяния он наклонился вперед, чтобы прижаться губами ко лбу Джона. — Да, — сказал он, понимая наконец все то, что Джон пытался сказать ему так долго. Он почувствовал проскользнувшее призрачное тепло в то время, как Джон обхватил другой рукой его затылок, как он склонился навстречу его прикосновению, как тихо выдохнул ему в шею. Шерлок осознал, что хотел бы остаться в этом мгновении так надолго, как это только возможно. Дольше. Он часто говорил то же о множестве своих сольных выступлений, но это… Он поднял руки, чтобы прижать Джона крепче к своей груди. Внезапно больно кольнула мысль о том, что сейчас их позовут на сцену. О необходимости наконец попрощаться. Когда он отступил несколько минут спустя, что-то изменилось. Страх и нервозность, которые были непривычны для него и все же сопровождали его все эти последние дни, полностью исчезли, сменившись уверенностью. Но не его обычной уверенностью с ее ленивым и небрежным высокомерием. Нет, теперь он чувствовал это совсем иначе. Шерлок знал, что должно было произойти дальше. Но не было сейчас ничего важнее этого чувства. Он вновь заглянул Джону в глаза, ища окончательного подтверждения, — и оно было там. Цвета темного индиго, честное, надежное; это была полная и безоговорочная вера в своего партнера и в то, что они собираются сделать вместе. Джону не нужно было спрашивать. Он просто протянул руку. Шерлок принял ее, и вместе они ждали своего выхода. Судьи отпустили последних исполнителей. Послышался шорох перекладываемых бумаг, скрип ручек. Тишина. Поднялся занавес. Перед ними было море из тысяч пустых кресел, в глаза бил свет софитов. Сегодня вечером пятеро, или сколько их там человек в этой непроглядной темноте, должно быть, определят судьбу всей его оставшейся жизни. Рука Джона в его руке. С последним пожатием они шагнули в этот свет.