Ты сидишь за столом, твои ладони приятно греет пиала с горячим чаем. Громкий, кажущийся тебе мальчишеским, голос Миччан разбавляет тишину и заставляет тебя отвлечься от своих мыслей.
— Эй, Шиноа, — она достаёт из рядом лежащего рюкзачка толстый блокнот и ручку, после чего продолжает. — Как насчёт анкетной викторины?
Анкетная викторина? Что за вздор. Тебе, истребительнице вампиров, это кажется столь странным и отчуждённым, как и то далёкое прошлое, когда не было ни Апокалипсиса, ни его всадников, ни вампиров, ни руин…
Она клацает авторучкой, ожидая твоего ответа. В конце концов, почему бы и нет? Здесь, в просторных комнатах казармы можно позволить себе ненадолго вернуться в детство, в прошлое, более-менее спокойное; хоть ты, будучи ребенком, и не знала обычных детских игр. Ты киваешь в ответ, делая глоток из пиалы. Миччан не дремлет, и сразу же начинает.
— Будь максимально честной, — просит она. — Что ж, давай начнём… — Она внимательно смотрит на пожелтевшие страницы блокнота с пружиной, будто боясь упустить что-то важное. Вопросы неимоверно лёгкие, ты отвечаешь, даже не задумываясь. Атмосфера в столовой уютная, не то из-за горячего, немного терпкого Эрл Грея, не то из-за по-детски увлеченного лица Миччан, не то из-за приглушенного солнечного света, мягко ложащегося на пожелтевшие кремовые страницы старенького блокнота. — Любимый цвет?
— Зелёный. — Не задумываясь, отвечаешь ты, чувствуя подвох. Миччан быстро черкает что-то ручкой по бумаге.
— Зелёный? Я думала фиалковый. Хм… зелёный… Совсем как глаза у Юи? — её личико приобретает какую-то неестественную для неё хитрую улыбку, как у азартного игрока. Подвох найден.
— Причем здесь Юи? — спокойно парируешь ты, делая очередной глоток из приятно-горячей пиалы, улыбаясь — ведь ты ожидала что-то подобное.
— Ни причём, — разочарованно продолжает Сангу, — любимый жанр фильма? Ну, какие ты любила по крайней мере…- исправляется она.
— Боевики. — Пожимаешь ты плечами. — Боевик с элементами драмы, психологического триллера и романтической комедии в главной роли которой — Сангу Мицуба, моя подруга.
Её лицо вспыхивает краской, она вскакивает.
— Р-романтическая комедия?! И я-я в главной роли?! Т-ты на что намекае-
— А разве ты не понимаешь? Я же про то, как ты в Юи втрескалась. — Ехидно отзеркаливаешь ты, прекрасно зная, к чему был начат этот разговор, пытаясь свести его на нет.
— Ха! Предположим, да, он мне нравится. Но сугубо как друг! — лицо твоей собеседницы пылает алым, но она продолжает не менее горячо и напористо, уже усаживаясь на табурет. — А вот что насчёт тебя?
— Насчёт меня? — Сангу берёт тебя врасплох, и ты чувствуешь, что твоё же лицо тебя подводит и предательски краснеет.
— Именно! Не прикидывайся глупенькой, Шиноа, это не сработает! Я не знаю, кто он для тебя. Возможно, ты сама этого не знаешь. Но только слепой мог не заметить, как он тебе дорог! Это ж надо быть дураком или слепым, а то и тем и другим вместе, чтобы сказать, что между вами ничего нет! — повторяется она. — Хватит. Не лги хотя бы себе! Он же тебе нравится, я же вижу. Твоё лицо гораздо красноречивее тебя, знаешь ли.
Ты молчишь, уставившись на белоснежную скатерть. Обиднее всего сейчас то, что тебе даже возразить нечем. Ты судорожно пытаешься подобрать слова для ответа, хочешь опровергнуть эту нелепую версию, но… в твоей голове пусто. Ты поднимаешь свой пустой взгляд на Миччан, не зная, что и возразить.
— Т-ты о чём, этот пустоголовый?.. — слабо возражаешь ты, щёки начинают гореть с удвоенной силой, стоит тебе вспомнить лицо Хакуи.
— Может, я не знаю тебя слишком хорошо, как этот дурак Юи, но, по-крайней мере, я вижу, что с вами происходит… — светловолосая девушка прерывает тебя на полуслове, обходит круглую столешницу, мимоходом закидывая в рюкзачок блокнот и ручку, и быстро застегнув молнию, надевает чёрные лямки. Лицо Сангу серьёзное, и схватив тебя за плечи, она начинает трясти тебя:
— Будь честна сама с собой, прошу тебя. — Её серьезное выражение лица сменяется на хитренькую улыбку. — Я буду держать за тебя кулачки, Шиноа. Я надеюсь, у тебя всё получится. — Мицуба оставляет твои плечи в покое и уходит.
Ты слышишь, как хлопает дверь, и громадная столовая погружается в тишину. Ты смотришь пустыми глазами на пиалу с уже остывающим чаем, и невольно усмехаешься.
Даже если Миччан и права, это ничего не решает. В твоей памяти слишком ярко всплывают воспоминания о сестрёнке, о том, что с ней сделала любовь. Именно поэтому ты боишься признаться, лжёшь сама себе. Признаться себе в этом, ничего не отрицая — означает тотальное поражение. Ты самовнушаешь себе, что ничего не поменялось; что Юи — всего лишь хороший друг тебе, а влюбилась в него Миччан, а не ты. Но в пустой, огромной комнате, где тишина подобно острым лезвиям, а воздух пропитан твоим одиночеством ты не можешь лгать самой себе. Слова Мицубы эхом отдаются в твоей памяти, и ты не можешь больше лгать. Ты не можешь лгать самой себе в комнате, где царит тишина и одиночество.
Ты прекрасно помнишь, что с Махиру сделала любовь. Сестра попалась в эту ловушку — Махиру была одержима Гленом, она боготворила, любила его; она даже пожертвовала собой, чтобы быть со своим возлюбленным. Современные Ромео и Джульетта, ничего не скажешь. Но ты боишься, что с тобой станет тоже, что и с твоей сестрой.
Ты краснеешь каждый раз, когда он сжимает твою руку, но в тоже время, как бы твоё сердце не старалось вырваться, тебе так спокойно с ним. Даже сейчас, твоё лицо пылает, а сумасшедший пульс отдается барабанной дробью в виски.
Но вы же семья. И, насколько ты помнишь, это тоже своего рода любовь. Глупо рассчитывать на что-то большее, ведь с его стороны нет влюбленности, или хоть чего-то, что напоминает чувства парня к девушке.
Ты тоже попалась в ту же ловушку, что и твоя сестра, но в отличие от старшей сестрёнки, ты не думаешь о силе. Для тебя главное — чтобы Юи был счастлив. Это всё, что волнует тебя больше, чем твоя собственная жизнь.
Главное, чтобы Юи был счастлив.
Главное, чтобы глаза Юи никогда не заполнялись слезами скорби и горя.
Главное, чтобы Юи не вернулся к мести и одиночеству.
Ради этого ты готова душить в себе это треклятое чувство, называемое людьми любовью, вырубаешь всё на корню. Ты ставишь чужое счастье превыше своего, горько усмехаясь — такие люди, как ты просто не достойны счастья.
Вытаптываешь все чувства, душишь, вырываешь с корнём эту больную часть себя, но всё тщетно — твоя любовь возрождается с новой силой, как феникс из пепла.
Ты просчиталась.
Ты просчиталась, дав волю своим чувствам. Выбрала неверную стратегию, и вот, теперь плечи сводит от безызвестности, а ноги подкашиваются от страха, ледяной волной болезненных импульсов накатывающей на тело.
Лгать Юи бесполезно. Сколько бы ты не меняла маски, как бы глубоко не прятала всё, хоронила бы свои истинные чувства под масками, одинаково холодными и безжизненными, хоть и кажущимися естественными, Юичиро всегда хорошо знал, что происходит с тобой на самом деле. У него это как-то получалось особенно легко: срывать твои маски одну за другой. Он будто чувствовал малейшие движения твоей души, вернее того, что от неё осталось.
Он чувствовал, что с тобой что-то происходит, интуитивно, вслепую, нащупывая твою маску и безжалостно её срывая. Он чувствовал, но не видел, в упор не замечая, что твоё сердце бьётся лишь для него, как бы глупо это не звучало.
Ты боишься стать ненужной, детская травма отдаёт тупой, сжимающей болью где-то внутри с новой силой. Тебе становится страшно лишь от мысли, что он однажды откажется от тебя точно так же, как и Махиру, откажется от тебя, будто ребёнок от надоевшей игрушки. Боишься стать лишней, остаться позади из-за своей никчёмности и бессилия, боишься, что станешь Юи в тягость, твоя привязанность станет ему тяжёлым, ненужным бременем. Ты не осмеливаешься делать новые шаги, опасаешься, что эти зыбкие, еле устоявшиеся отношения могут рухнуть, рассыпаться.
Ты усмехаешься, чувствуя себя при этом совершенно разбитой и опустошённой подчистую. Неужели эти чувства так заметны? Ты знала, к чему был весь этот диалог, она хотела взять врасплох, и неё это получилось, у этой настырной Мицубы. Или Миччан настолько внимательно следит и за тобой и за Юи? Забавно, но и Глен твердит об этом, но, чёрт возьми, ему-то простительно — он слишком проницателен, да и знает он тебя не первый год; ты знаешь, что Глен — как профессиональный игрок — просчитывает всё наперед, и, кажется, видит людей насквозь. Иногда ты думаешь, что и Юи видит всё, что происходит с тобой внутри, безоговорочно приходя на помощь в самое нужное время.
Наверное, поэтому он тебе и ближе.
Наверное, это происходит подсознательно, так, что ты сама не осознаёшь этого, как инстинкт. Тебя тянет к нему как магнитом, наверное, в нём есть что-то особенное, без чего твоя жизнь невозможна. Ты слишком привыкла доставать его время от времени, всячески бесить и подтрунивать; извиняться за него, за его опоздания и промахи. Его голос, его близость стала чем-то собой разумеющимся, без чего твоя жизнь точно невозможна, нереальна. Тяжелый вздох слетает с губ, но тебе ни капельки не легче.
Ты слишком близка, чтобы признать своё поражение. Балансируешь на грани лезвия над пустотой: ты боишься снова вернуться в эту ужасную, беспросветную тьму, где ты была столько лет, как узница; с другой стороны, ты боишься, что твоё солнце от тебя откажется, и ты обожжешься так, что сгоришь, ментальный исход — единственное, что тебя ожидает. Ты всё ещё боишься, и этот страх безжалостно бьёт тебя по больным местам, отчего ты задыхаешься. Горло сдавливается холодным, противно-горьким комом, который не даёт тебе дышать, и ты чувствуешь, как щёки обжигает что-то горячее, а зрение предательски мутнеет за пеленой солёных слёз. Нестерпимо горячая дорожка скатывается по щеке, слеза, обогнув подбородок, падает в пиалу с уже остывшим чаем.
Ты сдалась.
