Смертный учитель

У Кеттлберна ужасное чувство юмора, скажет вам любой знакомый с ним человек. Находиться рядом с ним было равно что испытывать терпение молнии, стоя на вершине горы в полном железном доспехе. И гроза эта, наконец, дошла и до меня. Я ожидал, что рано поздно это произойдет, но настоящей подставой оказалось совсем другое: до начала учебного года оставалось три дня! Я впал в настоящую панику, носился по Косой аллее и пугал первокурсников, внезапно появляясь из Лютного переулка в своей любимой поношенной дырявой мантии. Я по началу жутко обижался, когда слышал ненавязчивые просьбы сменить ее на что-то «более презентабельное», да только профессор Кеттлберн понимал, что рано или поздно она снова покроется заплатками. И это он еще не знал о вшитых рунах, артефактах и зельях, которыми я пропитывал ткань! А теперь и вряд ли когда-либо узнает. И все же, сколько раз я бы не обходил магазины, даже в Лютном, ни нашел решительно ни одной книге, как учить детей! «Мистер Морринштайн! В связи в освободившемся местом на должность преподавателя Ухода за Магическими Существами и рекомендацией мистера Кеттлберна, Министерство рассмотрело ваше прошение о предоставлении гражданства. Выполнив ряд условий…» Как же я был прав: надо было бежать. Хотя бы в ту же Австралию. Три дня! Это даже отдаленно не смешно! Три дня, чтобы составить программу и отправить ее Министерству. Даже я так не издевался над худшими из своих недоброжелателей! Я потратил свои последние средства на бодрящие зелья и за следующие пол недели как никогда осознал, что экзамен на звание Подмастерья Химерологии был сущим пустяком. Вот откуда, спрашивается, я буду знать, кого именно в какой день буду показывать ученикам? В любой момент может появиться новый зверь — у Хагрида вот тоже есть определенные задатки химеролога! К счастью, на следующий день после злополучного письма, пришло еще одно от самого шутника, содержащее в себе его собственные планы. Да и то, переделать их занимало кучу времени! Первого сентября, уже в поезде, я наконец дописал последнюю строчку и запечатал конверт. Через час прилетела сова, подтверждающая выполнения условий. От облегчения я так и уснул: с письмом в руке и щекой, измазанной пролитыми на столик чернилами… Ученики потом еще долго судачили о старшекурснике с настолько крепким сном, что для того, чтобы его разбудить, понадобилось вмешательство медиковедьмы. Я слушал о приключениях своего тела почти с восторгом. Сначала «старшекурсника» обнаружила первокурсница и испугалась, увидев лужу чего-то темного на полу. Потом присоединилось еще человек десять, пока староста Равенкло не понял, как открыть запертую на рунах дверь. Потом меня пытались разбудить, но, как говорилось, тщетно. К группе спасателей добавился и Хагрид, который меня явно не узнал (я по случаю приоделся в новую мантию и рубашку, а так же причесался, поэтому действительно смахивал на студента Хогвартса, и это не говоря уже об измазанном в чернилах лице и волосах). С помощью лесника бездыханное тело перекочевало в повозку, и впервые за долгое время первокурсники не плыли в замок через Хоглейк. По правде говоря, из-за разразившейся шумихи, малышня просто не хотела пропускать нечто определенно интересное. Спустя еще полчаса на рассаживания по каретам и несколько несбывшихся искусственных дыханий от краснеющих старшекурсниц, студенты равномерно распределились по повозками и поехали в замок. Со мной вызвались ехать тот самый Флинт и Роберт Хиллиард, староста Когтеврана и по совместительству один из компании тех самых хихикающих студентов, вместе с самими студентами. Им очень повезло, что я не слышал, как они до слез смеялись над «самым неавторитетным авторитетом в Хогвартсе», хотя, признаюсь, такое прозвище мне льстило. Да вот только когда я успел обрести такую популярность? Следующим препятствием стал поход до больничного крыла. Первокурсники уже плевать хотели на Распределение и вряд ли в столь возбужденном состоянии способны были думать. Так что в первые полчаса, пока мадам Помфри не прогнала всех из своей обители, мою койку охраняли около сорока студентов сразу. Я очнулся не сильно позже и был сильно удивлен тем, где нахожусь. Медиковедьма настояла, чтобы я спал дальше, но моя гордость не позволила мне отлеживаться. Где это видано: преподаватель проспал день своего назначения! Я и так боялся первого учебного дня, а уж с такими слухами… Ну, я тогда еще не знал, что шепотков все равно будет предостаточно. О том, что происходило дальше, наверное, стоит рассказать со стороны, уж больно эффектно я появился в Большом зале. Распределение уже заканчивалось, и вдруг в конце очереди оказался вполне взрослый парень, но в мантии без эмблемы и цветной оторочки. Пошли перешептывания одних и смешки других. Юноша тем не менее, целеустремленно направился к Распределяющей шляпе! И какого же было удивление многих, в том числе и профессора МакГоннагал, которая проводила Распределение, когда юноша подмигнул ей и, потеснив Северуса Снейпа, уселся на свободный стул. Говорю же, тишина была вакуумная, а истерических смех, в который переросло одно нечаянное «хи» был оглушительным в прямом смысле. Шум поднялся невообразимый: одни ученики пересказывали другим, пока об обстоятельствах «авторитета Эдмунда» не знал каждый в зале. Повезло, что я слишком хотел спать, чтобы иметь совесть даже покраснеть. Гораздо больше я был занят мыслями: неужели одежда так сильно меняет человека, раз меня не узнали уже коллеги? Да, позже признался я себе, стоя перед зеркалом. Причесанный, с черными от чернил волосами, загоревшей за лето кожей и прищуренными сонными глазами и избавившись от шрамов и вечных ссадин на лице, я в самом деле начал походить на приличного члена общества. Вы наверняка ждете реакции на мое назначение? И тут я вынужден разочаровать вас самым скучным способом: после объявления Дамблдора бодрящее зелье как раз перестало действовать и я снова уснул, громко захрапев на весь Хогвартс. И уж насколько у Кеттлберна было ужасное чувство юмора, у меня, воодушевленного таким позором, оно сделалось в разы хуже. Кажется, потом, в будущем это назвали «проклятием должности УЗМС»…