Огненные тропы

      Вильгельмина проснулась в нетипичное для неё время — на рассвете. Голова была неожиданно ясной, мысли не путались, и Мина поняла, что ей нужно хотя бы набросать дальнейший план действий. Со вкусом потянувшись и скинув одеяло на пол, она, шатаясь, пошлёпала босыми ногами по холодному полу на кухню. Чай, как оказалось, закончился, поэтому пришлось заваривать растворимый кофе, который имел неприятный привкус металла. Прихлёбывая горячую тёмно-коричневую жидкость, Этцельшторфер смотрела на медленно поднимающееся за окном солнце. А ведь ещё недавно каждое её утро начиналось похожим образом — будильник, душ, завтрак, работа.       Мина вымыла посуду, затем поднялась в комнату Кристы, и, сдерживая слёзы, начала медленно подметать пол. Застелив кровать дочери, она взяла в руки плюшевого енота, поцеловала его в игрушечный нос и усадила на любимую подушку дочки. Потом провела по покрывалу длинными, крепкими пальцами и сжала руку в кулак. Ногти неприятно впились в ладонь.       Сделать первый шаг к возвращению Этцельшторфер решила, посетив парикмахерскую. Хельме невыносимо хотелось увидеть прежнюю себя и понять, что она ещё существует и может бороться если не за счастье, то за его подобие. — Это Вам свадебная причёска нужна? — зевая, поинтересовалась администраторша, когда женщина вошла внутрь. — Подождите минут десять… — Мне? Зачем? — растерялась Мина. — Вы Адела Брэтиану? Запись на восемь утра? — Нет, я… Вильгельмина Этцельшторфер. Я просто так пришла, — пробормотала она, оглядываясь вокруг. За два года пребывания в алкогольном угаре Мина уже забыла о том, что некоторым людям приходится записываться к парикмахеру на ранние часы, будь то деловые леди, невесты или их подружки. — Мы сможем Вас принять только в том случае, если клиентка не явится, — покачала головой администраторша. — Посидите пока здесь, посмотрите журналы… Приготовить Вам кофе? — Спасибо, не нужно, — мягко сказала Мина, усаживаясь на кожаный диванчик. В салоне играла приятная, ненавязчивая музыка. Этцельшторфер перелистывала страницы, смотря на нелепо раскрашенных юношей и девушек, носивших на своих головах какой-то тихий ужас, и невольно ухмылялась. Имена некоторых мастеров, что были написаны под фотографиями, были ей знакомы. Мина вздохнула. — Похоже, Вам сегодня повезло, — администраторша отложила книжку. — Проходите, Майя Вас примет.       Майя оказалась хмурой худощавой девушкой, которой едва ли исполнилось двадцать. Она усадила Этцельшторфер в кресло и с тоской посмотрела на её спутанные пряди, спадавшие почти до пояса. — Смело отрезайте всё, что не нравится, — тут же сказала Мина. — Мне их не жалко.       Парикмахерша принялась за работу. Сначала она попыталась расчесать сбившиеся в колтуны волосы Лакримы, но ничего не вышло. Майя неуверенно взглянула на Вильгельмину, и та кивнула, закрывая глаза. Защёлкали ножницы, и жёсткие тёмные пряди одна за другой начали падать на пол. — Цвет менять будете?.. — поинтересовалась мастер. — Сделайте, пожалуйста, меня рыжей, — пробормотала Мина, недовольно глядя на себя в зеркало. Волос ей оставили ровно половину — они едва достигали плеч и неприятно щекотали шею. Впрочем, она же сама этого хотела… — Обесцвечивать придётся, за это отдельная плата. — По поводу денег не беспокойтесь, — отмахнулась Лакрима, — они, как ни странно, у меня есть.       Мастер промолчала и продолжила свою работу, с недоверием посмотрев на клиентку, которая явилась в салон раньше, чем она сама. Через некоторое время на Вильгельмину из зеркала взглянула другая женщина — огненно-рыжая, с большими чёрными глазами и бровями вразлёт. Хельма невольно улыбнулась своему отражению. Она запомнила себя именно такой и стремилась воссоздать этот образ как можно точнее, хоть и стала старше на целых одиннадцать лет. — Мы ещё можем Вам макияж сделать, — отозвалась другая девушка, что сидела за столиком у входа; та пришла позже всех и теперь наслаждалась чашечкой горячего кофе с шоколадными конфетами. — Нет, не стоит, — отказалась Этцельшторфер. Она расплатилась и вышла на улицу, зажмурившись от яркого солнца. Только сейчас она поняла, что тупая боль, постоянно разливающаяся в правом подреберье, оставила, наконец, её в покое.       Приехав домой на такси, Мина старательно вымылась под душем, не забыв убрать рыжие теперь волосы под купленную прямо в салоне шапочку. Подбрасывая вверх мягкую пену, Этцельшторфер сдавленно хихикала: таксист попросил у Вильгельмины номер телефона, и та зачем-то назвала ему смутно знакомый набор цифр. Уже потом до неё дошло, что это — мобильный её брата, но было поздно. «Надеюсь, Тилль не будет сильно материться», — Мина была не в силах сдержать смех. Вот уж парень обрадуется, когда ему начнёт звонить незнакомый мужик…       Доев то, что оставалось в холодильнике, Этцельшторфер поднялась на чердак и принесла оттуда небольшую дорожную сумку на колёсиках — когда-то она возила в ней вещи Ауне, если дочке приходилось путешествовать вместе с мамой. Наверху вообще было полно всякой дряни: шаткие деревянные стулья, колченогий стол, накрытый дырявой скатертью — по крайней мере, моль в этом доме всегда была сыта; старое зеркало в позолоченной витой раме, которое Шере однажды обозвала «мечтой куртизанки»; большие коробки с рассыпающимися от старости книгами — они, вероятно, ещё Влада Цепеша помнили… В сумку Этцельшторфер кинула пару более-менее приличных кофточек, джинсы и нижнее бельё на смену. Потом, подумав, добавила к вещам бритву, зубную щётку и дезодорант. «Если понадобится что-то ещё — куплю», — подумала Мина, с чувством выполненного долга спускаясь вниз. Немного передохнув, она продолжила уборку. Испорченные продукты и купленные ещё предыдущими хозяевами дома приправы немедленно отправились в мусорный мешок. В более прочном пакете оказались осколки панно из комнаты дочери, сломанная деревянная рамка и увядшие уже цветы, что Арнд подарил Хельме на день рождения. Мина хотела выбросить и кулон, но рука не поднялась. В конце концов, украшение не виновато в том, что Пайффер немножко не вписывается в ту картину мира, которую Вильгельмина себе нарисовала. Она внезапно подумала о том, чтобы написать ему подробное письмо — объяснить в нём, что с самим Арндом всё в порядке, просто тараканы, живущие в голове у Хельмы, голосуют против.       Оттащив мусор на улицу, Вильгельмина принялась за собственную внешность. Она уже почти забыла, как нужно краситься, чтобы не выглядеть, как вокзальная проститутка или девочка-подросток, утащившая у мамы косметичку. К тому же, чаще всего, будучи звездой экрана, макияж она наносила не сама. Выщипывать брови было больно, тени осыпались с верхних век на скулы, тушь почти окончательно засохла; кроме того, дрожащими руками подвести веки карандашом оказалось практически невозможно. Отчаянно матерясь, Этцельшторфер кое-как нарисовала себе лицо, ещё раз проверила наличие необходимых вещей и документов и, одевшись, вышла на улицу, волоча за собой сумку. Она тщательно заперла дом — вроде бы, и воровать нечего, но Мина не хотела, чтобы в её гнёздышко, пусть и запущенное, ворвались чужие люди.       Следующим тяжёлым шагом оказалось выгнать из гаража машину. Три года назад Лакрима продала пафосный «Ниссан» и приобрела «BMW» аж девяностого года выпуска — ровесника Шере. Двадцативосьмилетнее чудо техники заводилось через раз, чихало, фыркало, скрипело, и, в принципе, вполне соответствовало облику его хозяйки. За руль Этцельшторфер садилась крайне редко — ей было трудно синхронизировать руки с ногами. Вот и сейчас она еле-еле выехала на разбитую дорогу, вышла из машины, чтобы запереть ворота и поняла, что пальцы уже дрожат. «Ну и куда ты собралась?» — хмыкнул внутренний голос. — «В опасное, полное приключений путешествие до первого столба?» — Заткнись, — прошептала Мина, закрыв уши ладонями, — заткнись, замолчи!!!       Пару секунд она так и стояла посреди улицы, словно ожидая, что за её спиной что-нибудь взорвётся. Но гадкий собеседник ушёл, спрятался где-то в голове у Хельмы, чтобы потом снова ткнуть её чем-нибудь острым в больное место. Вильгельмина вернулась в машину и со второй попытки сумела стартовать с места. Она чувствовала, что её всю трясёт — а вдруг она спутает педали и собьёт кого-нибудь? Или же дорожный патруль остановит её и радостно обнаружит, что права Мины уже год, как просрочены?       Этцельшторфер сумела продержаться за рулём почти шесть часов. Потом она всё же остановилась у какого-то придорожного мотеля, кое-как припарковала машину и со стоном уронила голову на руки. Всё тело болело, ноги дрожали, ладони вспотели и скользили по рулю; Лакриму бросало то в жар, то в холод, и страшно хотелось пить. Она вышла на улицу и пошатнулась — внезапный порыв ледяного ветра едва не сбил её с ног. К счастью, в гостинице имелись и душ, и столовая. Мина думала, что не сможет уснуть в незнакомом месте, но отключилась, едва её голова успела коснуться подушки. В оконные стёкла били подгоняемые суровым ветром капли дождя, настенные часы громко тикали, а по скрипучей деревянной лестнице туда-сюда сновали другие постояльцы, но Этцельшторфер ничего не слышала. Проснулась она только следующим вечером, когда в дверь её номера постучалась обеспокоенная горничная. — Вы не выходите со вчерашнего дня, с Вами всё в порядке? — Да, — пробормотала Лакрима, — я просто… мне пришлось... В общем, я долго ехала и очень устала. Всё нормально. Который час, не подскажете? — Половина шестого, — улыбнулась служащая мотеля. — Останетесь на ужин? — Пожалуй, — Мина взъерошила волосы и закрыла дверь. Женщину слегка пошатывало от слабости, а левую половину головы вдруг охватила жгучая боль.       «Ничего, прорвёмся», — Этцельшторфер подошла к зеркалу и попыталась подмигнуть своему отражению. Со стороны это выглядело, как нервный тик, но Хельме было наплевать. Она быстро оделась, вытащила из-под кровати сумку и спустилась вниз.       Солнце стремительно садилось, и вести автомобиль стало ещё сложнее — асфальт был мокрый, фонари имелись далеко не везде, да и читать информацию на указателях Мина успевала не всегда. Тем не менее, около двух часов ночи она уже была в аэропорту. Мина оставила машину на охраняемой стоянке и, сгорбившись, побрела ко входу. Прямых рейсов до Хельсинки не было — только с пересадками, либо во Франкфурте, либо в Мюнхене. Лакрима мысленно застонала — меньше всего ей хотелось очутиться в Германии, но выбора не было. К тому же, самолёт отправлялся только утром, и Вильгельмине ничего не оставалось, кроме как поудобнее устроиться на сиденье в зале ожидания, положив ноги на сумку, и задремать. Сначала она дёргалась от постоянных объявлений, но потом уснула так крепко, что едва не пропустила начало регистрации. В самолёте она тоже спала, отказавшись от еды и напитков.       Когда она, наконец, добралась до места, то напоминала набитую ватой куклу, как внешне, так и по внутренним ощущениям. Послушать немецкий язык было приятно, но вот финского она не знала абсолютно. Кое-как объяснившись с кассиршей на ломаном английском, Мина сумела приобрести билет на автобус до Тампере — услуги такси, по её мнению, в этой стране стоили слишком дорого. Однако воспользоваться ими всё же пришлось: Этцельшторфер знала конкретный адрес, но не дорогу. Показав водителю листок блокнота, на котором было записано название нужной улицы и номер дома, Мина наконец-то расслабилась и, размазавшись по заднему сиденью, как медуза, принялась лениво смотреть в окно.       Дом Архонена выглядел так же, как и несколько лет назад. Расплатившись с таксистом, Мина вытащила сумку из багажника и неуверенно двинулась к входной двери. В Тампере было холодно — гораздо холоднее, чем там, где она привыкла жить: холодный воздух врывался в лёгкие, холодные капли сыпались с неба вперемешку с мелкими льдинками; они набивались за воротник и сразу же таяли, образуя на одежде мокрые пятнышки. Подышав на замёрзшие ладони, Этцельшторфер нажала на звонок. Потом снова. Послышались лёгкие шаги, и женский голос что-то спросил на финском языке. — Я Вас не понимаю, — ответила Хельма по-английски. — Мне нужен Эйнари Архонен, он дома?       Дверь открылась, и на крыльцо вышла светловолосая женщина лет тридцати пяти. Уголки её серых глаз опускались вниз, а лоб и щёки были усеяны веснушками. — Извините, а Вы кто? — А Вы? — Я сестра Эйнари, Эмма. Эмма Маттила, — растерянно ответила финка. — Вильгельмина Этцельшторфер, если это Вам о чём-то говорит. — Я знаю Вас, но не лично… Вы — мама Ауне, верно? — Да, именно, где она? — Понимаете, — забубнила Эмма, — Эйкка уехал на гастроли и взял дочь с собой… Я развожусь с мужем, и брат предложил мне пожить тут, пока его нет. — А куда делась его жена? — удивилась Мина. — Вторая, я имею в виду. — Лотта? Так они уже полтора года, как в разводе… — И когда Эйнари вернётся? — вздохнула Этцельшторфер. — В конце января. По крайней мере, он мне так сказал. — Чёрт! Простите, что так вышло. Мне следовало позвонить, но я побоялась… — Эйкка говорил, что Вы эмм… эээ… немного не в себе. Вы в порядке? — Если Вы хотите спросить, трезва ли я, то мой ответ — да. Я очень хотела поговорить с Ауне, но, видимо, не судьба. — Может, останетесь? Вы, должно быть, очень устали… — опомнилась Эмма. — Нет, не стоит. Спасибо. Я пойду. — Как хотите, — пробормотала Маттила вслед удаляющейся гостье.       Лакрима брела по городу, чувствуя, как горячие слёзы, смешиваясь с дождевыми каплями и тающими снежинками, стекают куда-то вниз. Они застывали на тоненькой куртке хрупкими мутными сосульками. Вильгельмина продрогла до костей и страшно устала. К тому же, её душила горькая обида — сделать над собой невероятное усилие, проделать такой путь, и всё впустую. Мина решила переночевать в отеле, а утром отправиться в Англию, чтобы навестить брата. На то, чтобы разобрать вещи, у неё просто не хватило сил. А ещё она едва не уснула в ванной, причём дважды. Забравшись под одеяло, Лакрима обнаружила, что мобильный давно умер, а зарядное устройство от него она, естественно, забыла дома. «Ну и хер с ним», — пробормотала Мина, засыпая.