***
Мина дёрнулась, больно ударившись лбом о соседнее сиденье. Похоже, она заснула мгновенно, сразу после посадки в самолёт, даже не успев пристегнуть ремни безопасности. Почему её не разбудили и не заставили это сделать, Этцельшторфер так и не поняла. Потирая ушибленный лоб, она растерянно оглянулась. Пассажиры вставали со своих мест, потягивались, вынимали ручную кладь с верхних полок. У Мины не было ничего, кроме спортивной сумки на длинном ремне, поэтому она продолжала сидеть, заламывая от волнения пальцы. Когда салон практически опустел, бывшая актриса поднялась на ноги, нащупала в кармане посадочный талон и тоже пошла к выходу. В зале прилёта бурлила разноцветная толпа — мигранты, туристы, рабочие и обычные немцы, которые последние несколько лет оставались в меньшинстве. Когда Мина смотрела на резиновую ленту транспортёра, у неё начинала кружиться голова. Она с трудом дождалась появления своей сумки, кое-как стянула её на пол, сверила номера и направилась к дверям. Сил у Этцельшторфер не осталось вовсе. В Берлине было суше, чем в Лондоне, и теплее, чем в Тампере, но Вильгельмину всё равно трясло от холода. Уже совсем стемнело, и дорогу освещало не осеннее солнце, а равнодушные электрические фонари. Небо было тёмно-серым, как будто кто-то пролил чёрную гуашь, а потом повозил по пятну кисточкой, измазанной белой краской, чтобы получились мутные разводы. Мина медленно брела по улице, шатаясь, как пьяная. Пару раз к ней даже подходили полицейские — спросить, не под кайфом ли она, и что находится у неё в обеих сумках. «А ведь у меня, должно быть, классическая террористическая внешность», — подумала Хельма, и её обветренные, обкусанные до крови губы невольно растянулись в улыбке. Надо же такое выдумать — террористическая внешность. Лучше бы вспомнила, где тут знакомые аптеки и гостиницы. — Девушка, хотите кофе? Скидка двадцать процентов! — надрывалась девочка-подросток с розовыми прядями в волосах и фартуке с логотипом кофейни, надетом поверх расшитой разноцветными заплатками куртки. Она приветливо улыбалась, но в её усталых глазах отчётливо читалось «гори оно всё синим пламенем, сука». — Ты мне? — растерялась Мина. — Заходите к нам! — девчонке было без разницы, кому предлагать листовки, будь то бывшая звезда, местная шпана или сам президент. Этцельшторфер вздохнула и потащила сумку к дверям. В самолёте поесть она не смогла, потому что отключилась, так почему бы не побаловать себя чашечкой горячего чего-нибудь? Мина уселась прямо за стойкой и заказала двойной эспрессо, порцию овощного салата и кусочки куриного филе в сухарях. Она смотрела на радостно хохочущих парней, по виду — студентов; на влюблённую парочку у окна; на одинокого пожилого мужчину в очках, который в одной руке держал большой бокал пива, а в другой — газету; на двух старушек с крохотными собачками: гламурные фрау пенсионного возраста что-то пили из маленьких чашек и ели до противности розовые пирожные, украшенные цветами из шоколадной глазури. Такие разные люди собрались этим вечером в одном месте. — Ваш заказ, — официантка преданно взглянула Мине в глаза, поставив перед ней поднос. — Скажите, а Вы… Что с Вами произошло? — Не понимаю, — пробормотала она. — Вы же Лакрима Этцельшторфер, верно? Вильгельмина от неожиданности едва не стукнулась лбом о стойку. Господи, её что, всё ещё узнают? — Она самая, — равнодушно ответила Хельма, сжимая замёрзшими руками чашку с кофе. — Куда Вы пропали? Мы с подругой состояли в фан-клубе с две тысячи десятого. Потом она бросила это, а я… Наше сообщество в Фейсбуке всё ещё работает, знаете, — девушка покраснела, — и у меня есть Ваш автограф, и не один… — У меня был рак, — сказала Мина, стараясь не смотреть в глаза поклоннице, — но я уже почти в порядке. Можете прямо так и написать. — И Вы вернётесь? — прошептала официантка. — Пока не знаю, — Этцельшторфер пригладила волосы, — если здоровье позволит… — А можно Вас сфотографировать? — Не привлекай внимание, — поморщилась Лакрима. — Никаких селфи и прочей ерунды, пожалуйста. На расстоянии можешь снимать, сколько угодно. Девушка покраснела ещё сильнее, шмыгнула носом, попыталась что-то сказать и убежала за ширму, едва не уронив блокнот. «Вот тебе и Берлин», — подумала Вильгельмина, стараясь, как в былые времена, есть аккуратнее — возможно, кто-то сейчас её снимает на камеру... Надо же, её фан-сообщества ещё живы. Ну, во всяком случае, одно из них — точно. И зачем она ляпнула про рак? «Потому что это звучит гораздо убедительнее, чем «алкоголизм», — услужливо подсказал внутренний голос. Незнакомый мужчина что-то бормотал прямо у неё над ухом. Мина подняла уставший взгляд на бармена, который подталкивал к ней блюдце с пончиком. — Это идёт в подарок, если сумма заказа превышает… Этцельшторфер не слушала его, смотря на содержимое тарелки — свежий, круглый, облитый белой помадкой и украшенный разноцветной присыпкой. Он смеялся, когда она слизывала её с пальцев, как маленькая девочка Она кормила его, пачкая руки в разноцветной сладкой глазури, а потом Мину бросило в жар. Сорвавшись с места, она выбежала на улицу, упала на колени, и её тут же вырвало. Она снова рыдала, как утром, руки страшно дрожали, и Мина боялась, что шлёпнется лицом в собственную блевотину. А потом её сфотографируют. Триумфальное возвращение известной актрисы. — Фрау Этцельшторфер! О Боже! Вы в порядке? Вызвать врача?! — глава фан-клуба всё же следила за ней. — Возьми деньги, — прошептала Лакрима, засовывая купюру в мягкую тёплую ладошку официатки, — и уходи. Уходи! — Я принесу Вашу сумку, — пролепетала девушка. Мина кивнула и поднялась на ноги. Из окна на неё недоуменно смотрели вытянувшиеся лица посетителей кофейни. «Позорище», — мысленно простонала Хельма. Она плохо помнила, как благодарила официантку, и потом, волоча багаж за собой, уходила прочь от кафе. У неё в груди что-то бурлило, дышать вдруг стало больно и трудно, воздух вокруг словно загустел и стал горячим, как ещё не успевшее застыть желе. Мина сделала ещё пару неуверенных шагов и рухнула на тротуар, заходясь в приступе кашля. Она кашляла долго, надрывно, сплёвывая на асфальт вместе с вязкой слюной тёмные прожилки крови. Хельма видела, как кто-то наклонился над ней; потом детей, которые с ужасом смотрели на неё, и небо — уже не серое, а фиолетовое… Темнота накрыла её с головой, затянула в свои сети, но Этцельшторфер и не думала сопротивляться. С неё довольно. Хватит.***
День выдался солнечным. Снег слепил глаза, и Люк, ворча, почему он должен сам это делать, отправился расчищать дорожку к гаражу, не забыв надеть солнцезащитные очки. Шере смотрела на мужа из окна, невольно улыбаясь. Какой же он, всё-таки, смешной — большой и непосредственный, и возраст нисколько его не меняет. Вдруг кто-то аккуратно коснулся её бедра. Ашелайя ахнула, едва не уронив чашку. На полу тут же расплылось прозрачное, светло-коричневое пятно. — Лили! — возмутилась Шере. — Ну сколько раз я тебя просила не подкрадываться так! — Прости, — девочка опустила взгляд и стала выглядеть ещё несчастнее. — Что-то случилось? Девочка молчала, словно хотела мысленно прожечь дыру в полу. — Лилиан? — Криста легла ко мне в кровать, — тихо сказала малышка, — а потом взяла моего Диди и не отдаёт. — Пойдём, — тяжело вздохнула Хатарра, взяв дочку за руку. Пальчики были такими холодными, что у Шере защемило сердце. — Лили, ты боишься её? Боишься Кристу? — Да, очень, — прошептала девочка. — Она злая. И никого не слушается. Даже папу. — Малыш, ты попробуй понять, — Ашелайя присела рядом с дочерью и потрепала её по кудрявым волосам, — мама Кристы часто её била, забывала кормить, не читала ей на ночь, не целовала. Она просто не умеет быть нормальным ребёнком. И мы все должны помочь Кристе. Она обижает тебя не оттого, что ты ей не нравишься. Крисси просто не знает, как общаться с другими детками. — Но это мой Диди, — сдвинула бровки Лили, — мой! Ты его так назвала в честь дяди Дитера! Огромный синий осьминог с безумными глазами действительно был подарком одного знакомого Ашелайи — Дитера Ставангера. Он приходился ей коллегой по «цеху» и… братом-близнецом басиста, который играл в группе её бывшего парня. После окончания очередных съёмок Ставангер принёс Шере игрушку и заявил, что это — подарок от них с сыном. — У ребёнка и отнял, — возмутилась Хатарра. — Ничего подобного, — возмутился Дитер, и Ашелайя поняла, что партнёр по фильму пьян, — вместе выбирали! — И почему осьминог? — Потому что ты — Водолей, — пьяно захохотал Ставангер. — Знак Воздуха, чтобы ты знал. — Ну и что? — Я его в твою честь назову. Будешь к нам приезжать и вспоминать, какой ты дурак, — вздохнула Шере. — Без проблем, — отозвался Дитер и нетвёрдой походкой удалился в свой трейлер. Ашелайя морскую живность не любила, а вот двухлетней на тот момент Лили игрушка пришлась по вкусу. Она потребовала положить его к себе в кровать и даже отказывалась идти спать, если Диди вдруг куда-то пропадал. Криста, чёрт бы её побрал! У Лилиан полно игрушек, почему нужно было выбрать именно эту? — Вот что, солнышко, — тихо сказала Шере, — беги пока в гостиную и смотри за папой, он во дворе. А я поговорю с Кристой. — Я хочу с тобой, — упрямилась Лили. — Со мной нельзя. — Почему? — в тёмных глазах девочки заблестели слёзы. — Потому что если бы ты могла убедить её, Лили, то ты бы здесь не стояла, — нахмурилась Ашелайя. — Так что давай-ка в гостиную. Лилиан, всхлипнув, убежала, громко топая ножками. Шере вздохнула и пошла в детскую, даже не представляя, что можно сказать дочери Вильгельмины. Эйдан сидел на полу и неуклюже, но очень увлечённо изображал войну между драконом и цветастой фигуркой какого-то супергероя. Криста лежала в кровати Лили и сосредоточенно теребила голубые щупальца осьминога, словно собираясь оторвать их по одному. — Доброе утро, дети, — сказала Ашелайя. Мальчик тут же вскочил и подбежал к маме, обхватив её ногу с такой силой, что Шере чуть не упала. — Эйдан! — возмутилась Ашелайя. Сын поднял голову и посмотрел на неё большими умными зелёными глазами. — Что ты творишь? — Мама, — мальчик навалился на неё всем своим весом. Шере пришлось сесть на пол, чтобы отцепить его и уговорить вернуться к игрушкам. Криста словно не замечала происходящего. Её, похоже, не интересовало ничего, кроме неё самой. — Крисхен, — Ашелайя присела на край кровати, — почему ты здесь лежишь? Это не твоя кровать. — Не твоя! — поддакнул Эйдан. — Уйди! Криста с силой дёрнула за одно из щупалец. Шере судорожно вздохнула. Она ведь росла в интернате и сейчас понимала обеих девочек: и оставшуюся без материнской любви Крисси, и не желавшую делиться ни с кем своими личными вещами Лили. Но разница между родной дочерью и малышкой Вильгельмины мешала ей отнестись к этой ссоре объективно. — Крисхен, давай договоримся, — начала Ашелайя. — Проснулась одна. Боюсь. — Ты лежишь в кровати Лили, потому что боишься спать одна? — Да. — А как же ты дома спала в своей кровати? — удивилась Шере. — Дома? — не поняла Криста. — Там, где живёте вы с мамой. — Не лежу одна, — девочка высунула ножку из-под одеяла. — иду к маме. А она потом кричит. Всё равно иду. Боюсь одна. Боюсь. «Бедный ребёнок», — пронеслось в голове у Ашелайи. — «Оторвать бы яйца одному, а второй…тоже что-нибудь оторвать!» — Почему ко мне не пришла? — спросила Шере. — Дядя Люк, — коротко ответила девочка, болтая ногой. — Ты занята. «Ничего себе, вот это построение мышления у такого маленького ребёнка! Криста — индиго? Вундеркинд? Разве в её возрасте возможно настолько логично рассуждать?» — Папа, — незамедлительно отозвался Эйдан. — И всё же, давай попробуем договориться, — продолжила Ашелайя. — Ты отдашь Диди мне, а после завтрака мы все поедем в магазин и купим тебе другую игрушку, такую же большую. Но купим мы её только тогда, когда ты вернёшь Диди и пообещаешь больше не брать его. — Мне нравится Диди, — насупилась Криста. — Купим похожего, ты назовёшь его сама. Он, ну или она, будет защищать тебя по ночам. — Диди не сможет? — Он защищает только Лили, потому что она — его хозяйка. Криста скинула осьминога на пол и села, недовольно скрестив руки на груди. — Ладно, — пробурчала девочка, спрыгнула с кровати и убежала куда-то в коридор. Шере заправила постели детей и усадила игрушку на законное место, после чего подхватила сына на руки и пошла в гостиную — посмотреть, как там дела у дочери. Но в комнате её уже ждал муж, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Пусти меня, — закапризничал Эйдан. — Тшшш, — Ашелайя прижала палец к губам, — Луки, что случилось? — Почему моя дочь должна забиваться в угол в собственном доме?! Почему ты жертвуешь её интересами ради чужого ребёнка?! — Может, потому, что я второй год безуспешно учу её отстаивать свою позицию и давать сдачи? — повела бровью Шере. — То есть, ты хочешь сказать, что Лили сама виновата? Ей нужно драться, чтобы получить возможность спокойно спать? — злился Люк. — Никто не говорит о драках, — Ашелайя отпустила сына, и тот помчался на кухню. — Но ты должен признать, что они обе здесь не правы. — Наша дочь не должна чувствовать себя ущемлённой из-за твоих безумных идей! — Бросить Кристу на произвол судьбы — вот была бы безумная идея! — не сдержалась Хатарра. Эванс поднялся, окинул взглядом раскрасневшуюся от злобы жену и вышел из гостиной, больно зацепив Шере плечом. Та тихо охнула и закусила губу. Ну почему всё так? Почему Люк не может понять, что Криста — не мировое зло, от которого надо спасать собственных детей, а такая же маленькая девочка со своими желаниями и страхами? — Куда ты? — растерянно спросила Ашелайя. — Не знаю, — пожал плечами Эванс. — В город, прокачусь. — Но я хотела, чтобы после завтрака мы все… — Один, — уточнил Люк и скрылся за дверью. Шере навалилась на косяк, едва сдерживая слёзы. Ну вот, теперь придётся снова звать няню. Да и Кристе уже пообещала игрушку купить… Она ударила кулаком по стене с такой силой, что костяшки пальцев онемели. Потом ещё раз. Чувствуя, как кожу словно печёт огнём, она шумно выдохнула и побрела готовить детям завтрак. «И не такое проходили», — с грустью подумала Шере.