Кукловод: Реквием по Потрошителю

Тяжелое и сбивчивое дыхание — сладость музыки для ушей, ведь оно позволяет ощутить себя все еще живой, будучи полностью погруженной в омут тьмы. Поглощенный тьмой — сам поглощаешь её, вкушая притворно-безвкусную пустоту. Пальцы погружались во мрак, ища опору, за которую можно бы было ухватиться. Тяжелое дыхание все еще аккомпанировало бессмысленным жестам в попытке найти хоть что-нибудь. И когда пальцы нащупали тонкие прутья металла, вопреки облегчению страх лишь сильнее сковал тело. Прутья переплетались сеткой. Клетка. В попытке разогнуться — бьешься головой, а пытаясь уползти назад — упираешься в преграду. Акияма Рей — девушка хваталась за собственное имя, чтобы доказать, что она все еще жива. Переплетя пальцы с прутьями по разные стороны, она подняла голову, смотря в бездонную темноту, прислонившись лицом к верхней части клетки, втягивая воздух, пропитанный искусственно-кислым чадом, что заполнил её пустоту. Она нервно проморгалась, чувствуя на ресницах не то пот, не то иссохшие слезы. Как она здесь оказалась? Мысли хаосом струились в обрывчатых воспоминаниях, отдаваясь ломящей болью в костях: она провела слишком долгое время в неудобной позе. Разлепив склеившиеся губы, Рей издала хриплый полустон вместо крика о помощи. Горло пересохло, сдавив тугим комом. Она ударила ладонями о стенки клетки, издав очередной охрипший плач, который стих, как только пустоту заполнил новый звук — тихая поступь. Шаги перемещались плавно, скользя по поверхности, то справа, то впереди, то слева, заставляя Акияму судорожно дергать головой в разные стороны, ища источник звука. Шаги исчезли, пространство вновь поглотил штиль, в котором слышалось лишь собственное дыхание и бешеное сердцебиение. — Кто здесь? — первые слова, вырвавшиеся с глухим стоном в желании выблевать скопившуюся в легких пыль. Рей зашлась тяжелым кашлем. Щелчок, и искусственно-неоновый свет ослепил глаза, заставив зажмуриться, отвернувшись от его неведомого источника. Отчаянно держась за прутья клетки, Рей постепенно разлепила бесцветные очи, взглянув в яркие лучи света, в которых мерцали невидимые светлячки. Но свет перекрыла появившаяся нависшая алебастровая маска с черными гипнотизирующими запятыми вместо глаз. Белые патлы, спадающие по бокам от неё, защекотали кожу, проступая сквозь прорези клетки. Из отверстия для рта на Рей закапали алые капли дождя. И тогда Рей поняла, что тяжелое дыхание уже принадлежит не ей, а человеку в маске, что наклонил голову набок, и в свете неновых лучей мелькнули острые наконечники Нэкодэ. Истошный крик вырвался из груди, Акияма прикрылась руками, сжавшись в комочек. Все стихло с воплем страха. Несколько дней назад Душистый аромат бергамота благоухал из трех керамических чашек, что стояли на круглом столике в уютном кафе. Трое молодых людей заливисто хохотали, поддерживая непринуждённую дружескую беседу. Самые заурядные знакомые, что решили скоротать праздные выходные в теплой компании. — Вот скажи же, Накуса, что у Рей идеальная физиономия для будущего полицейского. На неё посмотришь, и сразу хочется сдаться с поличным, — задористо подтрунила Марико. — Ну прекрати. — Рейко обижено толкнула подругу локтем в бок. — А у тебя нет никакого чувства такта и деликатности! — Ну, я-то будущий журналист, мне положено быть наглой и циничной! — А вы знали, что журналисты и правоохранители числятся среди профессий потенциальных психопатов? — между прочим подметил юноша, отпив горячего чаю. — А художников среди них нет? — хитро прищурилась Марико. — Мм, генеральные директора, адвокаты, правоохранители, хирурги, журналисты. Нет, художников там нет. — Ну, хоть кто-то среди нас не маньяк! Это немного успокаивает! — наигранно вздохнула Марико. — Не знаю, что насчет физиогномики, но вот имя Марико… Сасори сделал паузу, задумчиво дотронувшись до подбородка. — Да, твое имя ведь означает «ребенок истины», — задумчиво подтвердила Рейко. — Марико почти созвучно имени Нарико, — печально усмехнулся художник. — Оу, и по значению похожи: «ребенок истины» и «дитя закона», — подметила Рей. — Нет, — отрицательно покачал головой Сасори, — закон и истина — разные вещи. Закон не всегда бывает истинным, а истина не бывает законной. Девушки переглянулись. Марико лишь закатила глаза, заносчиво хохотнув, но вот по телу Рейко побежали мурашки. Для неё не было секретом, что фривольная подружка-хохотушка только и мечтала, как затащить бы юного художника в постель, в то время как сама Рей держалась с ним на дистанции «подруга его подруги». Но что-то внутри всегда холодело и млело, когда их взгляды пересекались, а пальцы невзначай прикасались друг к другу. Что-то сродни детской увлеченности, восхищению светлым и прекрасным. Как и сейчас, её словно ударило током от легкого прикосновения пальцев, когда они оба потянулись за пирожным. Мимолетная встреча взглядами: его карий меланхоличный смотрел остро, и от этого Рей лишь потупила взгляд, мягко улыбнувшись. Недосягаемое и сакральное, то, на что она никогда не решится. — Поскорее бы уже вернуться в Токио на учебу, из-за этих жутких убийств у меня начинается паранойя! — посетовала рыжая, допив чай. Рейко встряхнула головой. Она совершенно потеряла нить разговора в сокровенных размышлениях. — Я слышал об этих случаях, — кивнул Сасори. — Кажется, тела забальзамировали. — Их не просто забальзамировали! Их изуродовали, — с неприкрытым отвращением фыркнула рыжая. — У первой жертвы вместо глаз были циферблаты часов. У второй во рту покоилось забальзамированное сердце, а позвоночник, подобно ежику, был начинен иглами. — Я видела это в репортаже, — помассировав переносицу, подключилась в беседе Рей. — Кажется, похожие случаи бальзамации тел уже были в Токио два года назад. — Ну точно! Мы как раз приезжали на поступление во время той громкой истории с Потрошителем. Брр. Сасори внимательно следил за бурным спором подруг, разворачивая фантики конфет. — И что же вы думаете об этих работах? — А что тут думать? Тот, кто делает это, настоящий психопат! — вынесла неопровержимый вердикт Марико. — А мне кажется, что этот… — Рей не знала, можно ли убийцу назвать человеком. — Мне кажется, он пытается передать что-то в своих работах. — И что же? — Не знаю, но посуди, если бы он просто хотел убивать, он бы не тратил столько времени на все эти конструкции с телами, бальзамацией. — Потому что он псих! — Кстати, о психах, кажется, именно в Осаке был зачаток одной известной секты, — ловко сменил тему разговора Сасори. — Мм, — задумалась Марико. - Что-то слышала об этом. — Секта Дзясина, — подтвердила Рей с видом знатока. — О, она у нас спец в криминальных делишках. — Они приносили жертвоприношения своему выдуманному богу Дзясин-сама, считая, что так продлевают свою жизнь. Это одна из версий, по крайней мере. Их повязали, но многие адепты покончили с собой или сбежали. — Глаза Рейко самозабвенно замерцали. Полностью поглощенная повествованием, она продолжала возбужденно жестикулировать: — Больше о них не было ничего слышно уже многие годы. Я знаю, кстати, местонахождение одного из храмов. Могу… — Накуса, а ты мог бы как-нибудь написать мой портрет? — перебила подругу Марико, расправив плечи, словно птица крылья. Сасори провел подушечками пальцев по линии губ, отрешенно смотря в изумруд глаз Марико. — Я думаю, вам двоим подошел бы иной материал, более достойный вашей красоты, чем холст. Можно ли было предугадать, что невинное приглашение в гости сможет обернуться заточением в клетке, что едва позволяла разогнуться? Уговоренная подругой Рей отправилась вместе с ними за город, где юный художник проживал на выходных в дали от городской суеты. Двухэтажный дом, одиноко стоящий в одной из лесных парковых зон, где часто отдыхали туристы в расположенных неподалеку коттеджах, не вызвал подозрения в ясный осенний день. Как гостеприимный хозяин, Накуса пригласил девушек побыть его натурщицами, пообещав сотворить из них искусство, достойное их. Непринужденная теплая беседа, проходившая в доме, наполненном прекрасными произведениями искусствами, настолько расслабила девушек, что Рей из-за застелившей глаза после кружки предложенного чая пелены, не успела заметить, как Марико рухнула в руки их нового друга. А следом ноги подкосились и у Акиямы, отправив ее на ворсистый ковер, где она, теряя сознание, с гулом в ушах наблюдала, как Накуса подхватил на руки её подругу, унося в подвальное помещение за лестницей. А дальше она очнулась, уже будучи погруженная во тьму. В легкой полудреме Рей попыталась пошевелить телом, что крепко фиксировали путы. Руку пронзила резкая колющая боль, заставившая девушку зашипеть. Застеленные пеленой после долгого сумрака глаза не сразу различили очертания помещения, в котором она очнулась. Источником света служили яркие операционные лампы, установленные на потолке, чей свет бликами играл на грязно-белых стенах. Рей находилась в углу комнаты, развёрнутая к стене, лишенная обзора. В полулежачем положении прикованная к медицинскому креслу, спинка которого удобно позволяла откинуться назад. Страх лианой сдавил её горло, когда она поняла, что не чувствует собственного тела. Только иглу в вене, в которую поступала желчного оттенка жидкость из рядом стоящей капельницы. Попытка пошевелиться не увенчалась успехом и лишь призвала к себе уже знакомую кошачью поступь. Акияма затаила дыхание, не в силах дышать, мышца в груди сжалась в тугой комок. Она лишь нервно моргала, отсчитывая шаги, словно те были последними секундами её жизни. И, когда тень появилась на стене напротив, её обладатель предстал перед ней. Асори Накуса, юный художник и по совместительству искусствовед, что пригласил их в свою обитель, был облачен в удобный холщовый медицинский халат, явно предназначенный для одноразового использования. Безжизненным кукольным взглядом он прошелся по очнувшейся пленнице, и руками, вскинутыми вверх, как делают хирурги перед операцией, облаченными в полиэтиленовые перчатки, отключил капельницу, точными, но плавными движениями, подцепив новый пакетик. — Накуса, что происходит? — охрипшим и ослабевшим голосом спросила Рей, борясь с тяжестью век. Пронзительный карий взгляд впился иголками, юноша закончил работу с капельницей и, нагнувшись над Рей и облокотившись руками о подлокотники, таинственно прошептал: — Готовлю тебя вот к этому. — И развернул кресло, открыв Рейко картину, что прогнала её болезненный сон. Нагая Марико лежала на операционном столе, белее чистого холста, к рукам её были присоединены такие же трубки капельницы, однако в пакетах покоилась алая краска жизни. Точно такая же плескалась в литровых баллонах на рядом стоящих столах. Комок тошноты подошел к горлу, но из-за пустоты желудка Рей лишь издала блеющий стон. Из-за сжавшегося горла она не смогла вымолвить ни слова, лишь раскрыла уста, из которых капала влага, и хрипло стонала сквозь слезы, застелившие тошнотворную картину. — Не стоит плакать, — поспешил успокоить Сасори, вернувшись к операционному столу, отцепляя иглу от вены. — Твоя подруга ничего не почувствовала. Смерть от обескровливания… Я бы сказал, что она самая безболезненная и милостивая. — Акасуна вскинул голову к свету, цинично улыбнувшись и размяв пальцы. — Она просто уснула. — Ты болен, — обессиленным голосом сквозь всхлипы простонала Рей. — Оу, поверь, есть люди гораздо больнее меня, убивающие просто так или для насаждения, за деньги, в конце концов. С педантичной щепетильностью Акасуна юрко отодвинул столик с наполненными кровью болонами и пододвинул другой — с медицинской провизией. — А в твоих убийствах, значит, сакральный смысл, заложенный какими-то великими силами? — выплюнула Акияма со всеми силами, какие у неё еще были. Она попыталась вырвать руки из фиксаторов, но игла больно впилась в вену. Рей вспомнила случай забальзамированного тела, найденного в городском парке, и тогда ужас правды затрепетал в её глазах. Сасори, пристально наблюдающий за её реакцией, кажется, понял. — Да, я — кукловод. Не могу сказать, что мне не нравится прозвище, которое мне дала полиция. Но, согласись, звучит оно немного избито и тривиально. В любом случае первым материалом я выбрал Марико, просто потому что её имя напомнило мне мой первый образец. Так что, думаю, я отвечу на твой вопрос, а точнее покажу тебе его «смысл», о котором ты говоришь, и потом уже использую твой материал. Позволишь? Сасори шутливо указал на её подругу и достал алебастровую маску — знаменитая маска Потрошителя, третировавшего Токио два года назад. Надев венец страха, Сасори вытащил медицинскую электропилу, чей рев разрезал воздух, и крутящаяся сталь спирали медленно опустилась на посиневшую кожу грудной клетки Марико, кистью художника вычерчивая багряную линию, что заструилась вниз, к животу. Рей неистово завопила, задергавшись на пыточном кресле, уже не обращая внимания на боль в руке. Её крик аккомпанировал свисту электропилы. Сасори подобно мастеру писал свое произведение искусства, чинно разделывая тело на две части. Он не слышал ни рева пилы, ни истошных воплей своего следующего произведения искусства. Сейчас он был поглощен творческим процессом. Осторожно откинул пилу в бортик, специальными фиксаторами раскрыл грудную клетку с брюшной полостью, щипцами разламывая ребра. Изящный скальпель, что более тонкой кистью аккуратно срезал органы, одним за другим отправляя их в заранее приготовленное судно. И свидетелем его апофеоза была кричащая девушка с внешностью чистого холста. Руки погрязли в натуральной багряной краске, и он без брезгливости, закончив очищать материал, предназначенный для живописи, прошел к креслу, где прикованная Акияма Рейко, ушедшая в состояние прострации, обезумев, смотрела в одну точку сквозь него, милостиво шепча «Прекрати, прекрати». Она читала эти слова словно мантру, и, даже когда Сасори окровавленными руками дотронулся до её лица, заставив посмотреть на себя, она не прекращала скандировать их, словно это могло спасти её от судьбы подруги. И тогда, невинно улыбнувшись, Акасуна развернул её лицо в сторону своего операционного мольберта. И, увидев вскрытое тело подруги, Рей потеряла сознание.

***

Уютный треск дров напомнил о детских годах в охотничьем домике, где когда-то они с семьей отдыхали в холодные вечера зимы, что так редко покрывала снежным одеялом просторы Осаки. Но вместо детской грезы, открыв глаза, Рей увидела величественный дубовый стол, что занимал немалое пространство в комнате, погруженной в полумрак, который освещали тлевший огонь в камине и свечи в канделябрах, украшавших стол, накрытый благоухающими яствами. Зрение еще не привыкло после долгого пребывания во тьме, поэтому Рей не сразу заметила сотрапезника. Звон хрусталя заставил сфокусировать взгляд на другом конце стола. Напротив неё восседал её визави, что привлек ее внимание, постучав десертной ложечкой по бокалу, чье содержимое напоминало кровь. — Я рад, что наша гостья очнулась и разделит трапезу со мной и моими дорогими друзьями, — голос Кукловода разрезал безмолвие комнаты величественно, но мягко. Блики свечей играли в бездушных карих глазах лукавыми чертиками. Тень, отпадающая от огня, накрыла лицо юноши, словно маска. Рей попыталась поддаться вперед, но тело не двинулось дальше, чем хотелось. Руки сковывали цепи, что кандалами смыкались на запястьях, ведя к резному стулу, который намертво был прибит к полу. Оторвав взгляд от онемевших рук, Рей наконец разглядела, что стол был сервирован на 8 персон, когда их было всего двое. Или она что-то упускает из виду? Улыбка накрыла уста безумного художника. Щелчок пальцами, и комната погрузилась в свет огня, усеянного по викторианской люстре над столом, что занимали семь персон. Встретившись взглядом с сидящей по правую руку от нее розоволосой девой, развернувшейся со скрежетом, какой отдает механизм часов, Акияма подскочила, но цепи потянули её обратно. Искусственно бирюзовые глаза безжизненно смотрели в одну точку, а челюсть опустилась вниз, обнажив белоснежные зубы, и тут же с треском захлопнулась. Рыжеволосый юноша, сидящий по левую сторону, резко повернул искусственную шею, от чего Рей показалось, что голова его слетит с плеч, но вместо этого он поднял деревянную руку, что упала рядом с похищенной жертвой искусства, вжавшейся в спинку стула. Окованная цепью рука потянулась к протянутой руке, и, когда Рей дотронулась до ладони, искусственные деревянные пальцы сомкнулись. Испуганный крик вырвался непроизвольно, а на другом конце стола раздался грудной завораживающий смех. — Не бойся, мое милое произведение искусства, Яхико тебя не обидит. — Обнажив зубы в улыбке, Сасори расслабленно откинулся на спинку резного стула и, оперевшись на подлокотник, взмахнул рукой. Под грациозными движениями пальцев «Яхико» вновь со скрипом развернулся прямо, как и девушка напротив него. Остальные три персоны все это время держали под прицелом мертвых глаз гостью кукольной трапезы. Юноша с гранатовым оттенком волос, но в отличие от взъерошенных в творческом беспорядке прядей её похитителя, у куклы они спадали выпрямленными почти до плеч. А синеволосая девушка с печальным янтарным взглядом механическим движением взмахнула рукой, как обычно машут в знак приветствия. Рей проследила за движением ловких пальцев Сасори, что с самодовольной улыбкой наблюдал за шуточным представлением. Или же в его глазах эти куклы и в правду имели душу? Длинноволосый блондин, сидящий по правую руку от Кукловода, заскрипел челюстным механизмом, игриво высунув язык. Место напротив него пустовало. Кажется, невидимые глазу нити тянулись к люстре, а оттуда — к пальцам создателя, виртуозно управляющего своими марионетками. — А еда тоже кукольная? — не отдавая себе отчета, произнесла Рей охрипшим голосом первое, что пришло ей в голову. Сасори фыркнул, презрительно скривившись. Видимо, ему не понравилось, что его представление не оценили по достоинству. Еда в тарелке Рей выглядела вполне аппетитно, учитывая то, как давно она не ела. Овощи и зелень, но в первую очередь девушка потянулась за бокалом, чье содержимое плескалось зеленой субстанцией. Дрожащими ослабшими руками Акияма преподнесла бокал к губам, с опаской наблюдая за наклонившим голову набок похитителем. Его неестественные движения и большой кукольный взгляд наводил на вопрос: не кукла ли он сам? — Пей, не бойся, художник бы не стал портить мольберт перед началом работы. Акияма пригубила жидкости, что отдавала вкусом сбора трав. — Что это? — Но, не дождавшись ответа, девушка жадно проглотила живительный нектар. — Это сбор трав и витаминов, чтобы кожа твоя стала сияющей и мягкой и легче резалась под моей кистью. Рей подавилась, жидкость выплеснулась из горла и попала в нос. Она хрипло кашляла, стуча по груди, наклонив стан. Дрожь вновь била тело, охватившее паникой. Из уст едва не вырвался наивный вопрос, где Марико. Марико мертва, он выпотрошил её у неё на глазах и с ней сделает то же самое. Из груди вырвался глухой стон вместе с солеными слезами, заструившимися по щекам. — Зачем? Зачем ты это делаешь? — Искусство имитирует жизнь. А жизнь имитирует искусство. Этот ответ не дал ей никакого понятия, почему её подругу выпотрошили, а ее саму пичкают овощами и травой. Умолять и просить отпустить — глупые и тщетные попытки. Рей это понимала, но не могла остановить истерику, глотая влагу, что комом собралась в горле, лишь тяжелое дыхание да всхлипы вырывались из груди. Организм готов был исторгнуть выпитую жидкость. В полном отчаянии Рей потянулась к ножу у тарелки, но он выскользнул из пальцев под стол. Марионетка затрещала челюстью, потом вторая и третья. Рей сквозь застелившую пелену слез наблюдала, как сидящие куклы синхронно развернули деревянные головы и затрещали челюстями, потешаясь над гостьей их театральной трапезы. Театр марионеток, где вопреки правилам они были зрителями, а она — развлечением на одре сцены, что послужит ей эшафотом. Их трескучий смех разнесся настоящим заливистым хохотом, галлюцинацией прозвеневшим в ушах. Голова закружилась под кукольное улюлюканье. «Прекратите, прекратите глумиться надо мной», — хотелось крикнуть Рей, но вместо этого она зажала уши, и протяжный крик скопившейся боли вырвался из её груди. Щелчок открывшейся невидимой двери в потолке низверг тень в девственно-белом платье, и над эшафотом сцены появилась петля, в которой болталось хрупкое тельце. Рей продолжала кричать в иступленном безумии. Повешенная раскачивалась над столом, шею ею с треском переломило, ноги дергались в предсмертных судорогах, а алебастровые патлы спадали на знаменитую маску Потрошителя, из прорези для рта которой сочилась кровь. Сцена взорвалась громогласными аплодисментами марионеток, что неистово хлопали под последние дрыганья ног в аккомпанемент хрипу. Тело одиноко раскачивалось над столом маятником часов. А Рей расширенными от ужаса глазами следила за кровавой дорожкой, которая стекала от рта маски по подбородку к платью. Кап-кап. Кровь закапала на запеченную с золотой корочкой курочку на столе. «Это кукла. Просто Кукла. Очередная марионетка», — пыталась уверить себя Рей. Но кровь, стекающая по шее, твердила об обратном. Скорее всего, к веревке были приделаны иглы, что проткнули гортань насквозь. Опустив заплаканные глаза на Кукловода сего представления, Акияма встретилась с безразличным и холодным взглядом, что пронзал намного хуже иголок. Резкое снисходительное движение пальцев руки, и марионетки тут же развернулись и расслабленно склонили головы. Комнату поглотил лишь треск огня в камине. — Почему ты не ешь? — внезапно возмущенно воскликнул Кукловод. — Я ведь ради тебя весь вечер простоял за плитой. Рей, стуча зубами, перевела взгляд на покрытую свежей кровью курицу, чувствуя комок тошноты, и лишь подавленно выдавила: — Прости. Я… я не голодна. Повисла неловкая пауза. — Что же, тогда позволь закончить этот чудесно проведенный вечер последними строками. — И после небольшой паузы Акасуна продекламировал: — Спроси: зачем в пороках он живет? Чтобы служить бесчестью оправданьем? Чтобы грехам приобрести почет И ложь прикрыть своим очарованьем? Зачем искусства мертвые цвета Крадут его лица огонь весенний? Зачем лукаво ищет красота Поддельных роз, фальшивых украшений? Зачем его хранит природа-мать, Когда она давно уже не в силах В его щеках огнем стыда пылать, Играть живою кровью в этих жилах? Хранить затем, чтоб знал и помнил свет О том, что было и чего уж нет!** Марионетки больше не рукоплескали, и повешенное тело отнюдь не могло оценить сонету Шекспира в устах убийцы. Может, настало время аплодисментов от Рей? Что девушка и сделала — подняла руки, что совсем не чувствовала, а хлопки со звоном цепей казались слишком громкими, но тем не менее неуверенными. — Ты не единожды спрашивала меня, зачем я это делаю, — отчеканил бархатный голос. И Сасори, отпив алого вина из бокала, поднялся из-за кукольной сцены. Акияма сжалась, потупив взгляд, не в силах смотреть на человека, что неделю назад вызывал восхищение и трепет, а теперь — страх и ужас. Поэтому, когда его ладонь легла на исхудавшее плечо, Рей вздрогнула, стиснув зубы. — Я покажу тебе мое новое произведение искусства. Ты станешь первой, кто оценит его по достоинству. Изящные пальцы заставили голову повернуться, и в его руках Рей все же взглянула в пугающий взгляд, где играли блики огня. Сасори провел большим пальцем по щеке, оценивающе оглядев пленницу. Цепь, что была на ножке стула, теперь обрамляла руку Акасуны. Юный художник потянул гостью за неё, и Рейко не в силах противиться впервые за долгое время пребывания в плену сделала неудавшийся шаг. Она не чувствовала ног, боль в суставах, заставила рухнуть на колени и согнуться калачикам, подавляя дрожь в руках. Тело не слушалось, долгая голодовка сказывалась. Но Сасори нетерпеливо потянул её вверх. И, оказавшись в когда-то желанных объятьях, Рейко направилась по невольному пути, полностью скованная в руках безумного гения. Коридор. Лестница. Коридор. Поворот. Ухватить каждый уголок и поворот. Запомнить. Убежать. Но веки предательски дрогнули. Еще немного, и Рейко бы упала, но Сасори успел вовремя придержать её за талию. — Мы уже близко, — голосом дьявола-искусителя шепнул он на ухо. Рейко не видела ничего, кроме белого савана, что покрывалом скрывал нечто сакральное, скрытое от чужого взора. — Сними простынь. Завороженная голосом дьявола-искусителя, Рейко протянула дрожащую руку, пальцами зацепив шелковую материю, что тут же спала пеленой с глаз, открыв миру новое произведение искусства. Поцелованные солнцем локоны спадали на умиротворенное вечностью лицо, чьи веки закрылись насильным сном. В раскрытых пунцовых губах покоился цветок лотоса, точно такой же, как десятки других увенчанных по всему обнаженному телу Марико. Дитя-цветок сжимала в мертвой хватке стебель, паутиной сплетающий некогда живой мольберт, от которого тянулись огненные лилии, прекрасно контрастирующие с желтыми цветками, вшитыми в тело несчастного произведения искусства. Произведения, что отражалось в граните зрачка дрожащих глаз. Запечатлевшийся образ застыл в единственной скатившейся слезе. Перед глазами адские цветы закружили в пламенном танце, погрузив в омут ночи. Потеряв сознание, Рейко рухнула в руки злого гения.