***
Холенные пальцы, не переставая наносить безжалостные линии на почти завершенной работе, дрогнули — Сасори ощутил тяжесть на локте. Кто-то беспардонно дергал за край рубашки. Меланхоличный, но пронзительный взгляд опустился на маячившую девчушку, напоминающую ожившую куклу-лоли. Явно отбившись от матери, девочка попыталась заглянуть на портрет, который Акасуна сконфуженно прикрыл, озираясь вокруг. В парке стояла обычная обеденная тишина, которую нарушали прогуливающиеся жители. — Эй, почему у тебя такая неестественная фарфоровая кожа? Ты кукла? — с беззаботным ребяческим любопытством слишком громко полюбопытствовала девочка. — Я купаюсь в крови девственниц, — безразлично бросил Сасори. Вряд ли ребенок вообще понимал, что такое «девственница» и с чем её едят. Но благо мать малышки забрала нарушительницу покоя, и Акасуна вновь открыл портрет. Почти забытое лицо, которое он вновь пытался восстановить по памяти из их небрежной встречи. Рейко. Два слога, отталкивающиеся от неба, отдающие приторным вкусом на кончике языка — то ли горькое, то ли сладкое, Сасори так и не разобрал. Сбежавший незавершенный материал никак не входил в его планы в этом году, он до сих пор наивно полагал, что девушка, скорее всего, либо сидела в глухой префектуре отшельником, выращивая капусту на грядке, либо доживала деньки в психушке. Ибо по-другому объяснить, почему его до сих пор не поймали при наличии живого свидетеля, Сасори так и не смог. Он должен был вновь увидеть её лицо, чтобы раз и навсегда удостовериться в минутном видении. «Почему? Почему она не сдала меня полиции? Что творится в твоей голове, набитой серым веществом, что я извлеку ненужной вещью? Два с половиной года назад я бежал, не закончив кошерную выставку, в страхе быть пойманным. Ничего не подозревающая девчонка заставила меня испытать давно забытый инстинкт выживания. Но, вопреки моим ожиданиям, я так и не увидел собственный фоторобот в сводке новостей. Я ждал этого, но ты обманула меня, заставив жить в волнующем страхе. Даже сейчас. Почему? Почему ты не сдашь меня? Неужели решила пойти по тому же наивному пути, что и я когда-то, приняв вызов Потрошителя? Но я его не бросал тебе. Мне не нужно ничего, кроме твоего материала. Хотя сейчас даже это мне не нужно. С другой стороны, интересно, как далеко бы ты смогла зайти, мое незавершенное произведение искусства? Но, если так подумать, твое присутствие может сыграть мне на руку. Отель и номер… » Изящные пальцы художника, обрамленные цветным клеймом краски, тянулись к слепящему полуденному светилу, чьи теплые лучи проступали сквозь щели между ними. «Ты летишь к солнцу, чтобы спалить Икаровы крылья и облегчить мне задачу? Или же сама подсознательно понимаешь, что создана блистать застывшим в вечности изваянием? В глубине души понимаешь, что уже умерла на моем столе, осталось лишь сбросить оковы твоего никчемного существования, обрекшие тебя на вендетту». — Таро? Притворно-яркая, под стать солнцу. Кажется, что теплая, пока находится на расстоянии, но стоит дотронуться — обожжешься в её огне. Акасуна закрыл альбом, лениво бросив взгляд на циферблат часов. Она опоздала на 15 минут. Темари, крыска агентов Сенджу, беззаботно накручивающая пшеничный локон на палец, искусно разыгрывает кокетку уже не первый день. — Ты вновь опоздала. Не заставляй мое время истлевать бесцельно, — Сасори, несмотря на собственные слова, лениво собирал карандаши, закидывая в открытую сумку, последним бережно сложив альбом. Темари примирительно сложила руки, игриво подмигнув. — Ну, прости-прости. У тебя ведь сегодня днем были еще какие-то дела? Закончим тогда раньше. Я знаю, что ты жутко пунктуален и ненавидишь ждать, — кокетливые нотки явно предназначались, чтобы задобрить сердце, которое Темари так и не смогла определить — мягкое как бархат или же твердое как чугун. — И заставлять ждать других, — Сасори кончил почти заученную как мантру собственную фразу. — И это не пунктуальность. Я ценю и уважаю время. Время подобно истлевающему фитилю бомбы — никогда не знаешь, когда искра дойдет до снаряда, что исчезнет в один миг агонии. Оторопевшая Темари приоткрыла уста, явно не найдя, что ответить. Обычно в своих разговорах-изучениях она всегда вставляла что-то бессмысленное и кокетливо-глупое, под стать беспечной девице. Но этот объект изучения потенциального «Кукловода» срывал её привычные шаблоны, непроизвольно будто сталкивая с её собственной комичной сцены. — Ты имеешь в виду, что никогда не знаешь, когда смерть может застать нас врасплох, и поэтому нужно дорожить каждым мгновением, а не растрачиваться его зря? — И да, и нет. Просто не позволяй времени течь бессмысленно с такой силой, чтобы его шум перекрывал весь остальной. — Я не ношу с собой часы, мне это не грозит, — едко усмехнулась Темари, самодовольно решив, что парировала удар. — Время отсчитывается не только в циферблате. Прислушайся, — Акасуна прикрыл глаза, жеманно расправив пальцы в бесцельном направлении. Темари растеряно озиралась вокруг, ища стрелки часов, досягаемость которых была доступна явно лишь юному художнику, что с мечтательной улыбкой наслаждался невидимой музыкой. Тогда Темари решила присесть рядом, быть может, поток воздуха доносил сакральный звук именно со стороны её знакомого. Агент под прикрытием даже позволила себе слабость прикрыть веки, но не услышала ничего, кроме шелеста листьев, шума проезжей части, состоящего из скрежета шин, крика сигнализаций и топота бесконечного леса ног, что отбивали каждый шаг, подобно качающемуся маятнику… Темари вздрогнула, когда плеч коснулись его руки, и тихий нашептывающий голос сладким ядом усыплял бдительность агента, но будил трепетную девушку, все еще живущую в натренированном теле бойца. — Теперь слышишь? Песнь шепчущих деревьев, нескончаемый топот ног, даже какофония голосов — все они отчитывают время. Тик-так, тик-так, твое время, что течет по твоим жилам. Твои шаги вместо маятника, даже собственное дыхание, застывающее на устах. Они считают твое время, Темари, — аристократические пальцы художника прошлись по вздувшимся венам на покрывшейся мурашками шее. Темари больше не чувствовала парализованное музыкой города тело, или же причиной были руки, не спеша изучающие её скулы. Большой палец едва задел приоткрывшиеся губы, а голос продолжал убаюкивать и ласкать душу: — Мне бы так хотелось запечатлеть твой образ, ты позволишь начать прямо сейчас? Время и так отняло у нас драгоценные минуты. Темари вырвалась из странной неги, не сразу поняв смысл слов. Она лишь недоуменно уставилась на руку художника, бережно сжимающую её ладонь, возвращая обратно из единения с музыкой, красоту которой девушка раньше не замечала. А ведь стоило всего лишь закрыть глаза и прислушаться.***
Вернувшаяся в номер Рейко небрежно скинула парик, спрятав тот в шкафу. Теперь в личном номере расслабиться было легче. Не нужно прятать таблетки и притворно улыбаться. Прохлада живительной влаги приятно обожгла горло, словно приправленная острой специей. Рей зажмурилась, как будто смакуя нечаянно проглоченный кусочек лимона. И чем они только фильтруют воду? Если вообще фильтруют. Панорама города Киото искрилась небесными фонариками из звезд на бескрайнем бездонном куполе неба. Исполинские горы грозно очерчивали горизонт. В груди приятно разливалось странным ностальгическим чувством тепло. Она ощущала его присутствие. Здесь, в этом городе. От осознания, что они стоят под одним небом и, возможно, смотрят на один и тот же пейзаж, заставило сердце сжаться, а пьяной истоме склониться в легком головокружении. Веки налились свинцом, и усталость разлилась по всему телу. Стянув на ходу потяжелевшую одежду, натянув шелковую материю халата, Рейко в беспамятстве рухнула в объятья перины. Но сон украл ощущение опоры, и Рейко падала вниз, птицей раскинув руки. Ветер хлестал по лицу, а ноги царапали влажные камни стен, что сужались, пытаясь вновь закрыть бескрылую птицу в клетке. Из груди вырвался безмолвный крик, отдавшийся скрипучим песком в глотке, и Акияма упала в пустоту. Тяжесть тела вернулась, каждой клеткой Рей ощущала влажный от пота шелк, мягкую перину, гуляющий на обнаженных участках кожи легкий ветерок. И чужое тактильное прикосновение, словно ощущение скользящей по телу змеи. Нечто холодное и грубое, кажется, напоминающее грубую кожу перчатки. И невидимая рука чуть надавила на грудную клетку, прошлась от ключицы по ложбинке к ребрам, к плоскому животу. Ткань халата исчезла, и ночная прохлада игольчатыми мурашками вонзилась в и без того бледный холст. Слишком томительно долго невидимые руки стягивали шуточную преграду от её бесстыжей наготы. Горько-сладкая нега заставила нервно сглотнуть. Внизу живота томительно тянуло — грубая кожа перчатки пропала, пальцы провели по острым скулам и потрескавшимся губам, что попытались вопреки сну произнести возглас о помощи. Словно почувствовав её намерения, невидимые пальцы невесомо надавили на складку потрескавшихся губ. «Хватит. Прекратите это», — кричало сознание Рей. Нечто тонкое и щекочущее выводило причудливые узоры на чистом холсте, вновь заставляя подрагивать безвольное кукольное тело в рефлекторных попытках проявить сопротивление. «Хватит!» Но невидимая кисть с щекочущим кончиком продолжала выписывать круги на обнаженной груди, ключицах, спускаясь обратно к плоскому животу. Ноги бесстыдно раздвинулись, и сладкая пытка выводила каллиграфические узоры на чреслах. Когда кисть спустилась к внутренней стороне бедра, из груди вырвался легкий полусонный стон. Рей потеряла застывшее время, казалось, десятки невидимых кистей одновременно ласкали тело в легкой щекотке. Акияме хотелось кричать уже не столько от страха, сколько от беспомощности. Ведь действие превратилось в настоящую пытку на грани оргазма. И она, безмолвно шипя змеей и рвя глотку в тонущем крике, переборола жгучий сон. Изможденный крик вырвался из груди, Рей тут же поддалась вперед, ударив руками по щекам, — проверить, действительно ли сон отступил в неравном бою. В номере по-хозяйски гулял ветер из открытой двери балкона — вот она причина её скользкого сна из поцелуев невидимых кистей. Акияма дотронулась до сухих губ и зябко поежилась, покачиваясь, поднялась на ватных ногах. Во рту пересохло и горело жгучим песком. Но вместо того, чтобы испить воды, она неуклюже опрокинула разбившийся на пол графин. Дрожащими руками собирая осколки, Рей заметила черные узоры под полупрозрачным халатом на бедрах. Отодвинутая Рейко ткань открыла обрывок фразы, искусно выведенной каллиграфическим почерком. Неужели безумный сон не закончился? Но боль от сжатых в холеной ладони осколков графина, что выпустили кровавые бусинки на пол, говорила об обратном. Медленно раздвигая полы халата, Рей слышала, как клокочет сердце, — на ней не было нижнего белья. Словно ужаленная змеей, она подорвалась с места, упав напротив напольного зеркала, зацепившись за его край как за протянутую в помощи руку, и встретилась с отражением сонных глаз, что расширились на перекошенном в страхе лице. Отражаемые руки хаотично бегали по исполосованному каллиграфическим почерком телу. Оно превратилось в пергамент, несущий сокровенную тайну послания, — разбросанные в хаосе обрывки фраз, за которые сознание отказывалось зацепиться. Вдоль груди стелилась хирургическая пунктирная линия для вскрытия. Этаж заполнил женский истошный вопль. Итачи и Минато, вырванные из сна, одновременно подорвались с кроватей, словно и не спали вовсе. Заученно захватив оружие, спрятанное под подушками, они ринулись в коридор, где сновали тоже разбуженные посетители. Непрекращающийся визг доносился из номера Рейко. Минато прижался к стене рядом с дверью. Итачи, сняв пистолет с предохранителя, плавно опустил ручку двери, приоткрыв ту без скрипа. Учиха резко рванул дверь на себя, проскочив в комнату, поймав на прицел обезумевшую полицейскую, сидящую на полу перед зеркалом и не перестающую стенать и кричать. Минато зашел следом, ища возможный объект причины крика. Но Рей была одна. И, лишь подойдя ближе, в искусственном включенном свете Итачи смог рассмотреть обнаженный, исписанный холст, с плеч которого сиротливо свисала ткань халата, открывая линию пунктира и хитросплетенные слова. Влажные серы глаза в затуманенном отчаянии и страхе с мольбой взглянули на него. Оторопев от подобной картины, Учиха убрал пистолет, упав на колени рядом с Акиямой. Не проронив ни слова, он заботливо скрыл её наготу от чужих глаз, закутав в халат. Девушка наклонилась, спрятав лицо в подставленном плече, и вцепилась ногтями в обнаженную спину. Итачи молча вынес плачущую Рей на руках прочь от любопытных взоров.***
Переполох в гостинице удалось унять спустя час после длительного объяснения, чтобы все вернулись в свои номера и не поднимали панику. Вывести Рей из состояния прострации не удалось. Девушка полностью замкнулась в себе, но на предложение вызвать скорую дала категорический отказ. Перед тем, как вызвать полицию, детективы решили попытаться справиться с ситуацией сами, предварительно просмотрев записи скрытых камер наблюдения в коридорах, а также непосредственно в номере Рейко. Вернувшиеся агенты Сенджу как раз обрабатывали материалы, когда Итачи и Минато зашли в помещение охраны. — Некий турист-иностранец заселился в соседний с Рей номер, но его обнаружить не удалось. Он исчез, никаких вещей в номере нет, — доложил Намикадзе. — Этот, да? — Хаширама прокрутил запись пленки, где мужская фигура, расплатившись у регистрационной стойки, поднялась на лифте на нужный этаж, скрылась в номере, но больше его не покинула. Зато в ночное время он все-таки вышел, но через дверь Акиямы Рейко. Итачи стиснул челюсть до скрипа, ведь агенты включили запись из комнаты Рей. И то, что приходило в ней с самого начало, малость обескуражило всех присутствующих. Еще в вечернее время загадочный турист проник в её номер через балкон, проделал некую махинацию с графином, насыпав в него быстро растворившийся порошок, и покинул номер так же, как и пришел. Вернувшаяся в позднее время Рейко, стянув парик и выпив воду, тут же свалилась без задних ног — скорее всего, снотворное. И уже через несколько минут ночной гость вернулся с кистью и черной рисовальной тушью. Он проделывал все не спеша, смакуя каждое действие. Очень бережно обнажил Акияму и, словно обращаясь с фарфоровой куклой, оценил материал, проведя рукой в перчатке, кажется, по каждому потаенному участку, будто прикидывая, откуда лучше начать. Кисть виртуозно заплясала по телу, и за каких-то полчаса Рейко превратилась в живую рукопись. И, дав просохнуть туши, таинственный каллиграф запахнул полы халата, на этот раз как ни в чем не бывало покинув комнату через дверь. — Не смотри на чужую невесту, — беспечно пожурил брата Хаширама, закрыв тому глаза рукой. — Ты сам-то глаза закрыл? — укоризненно проворчал Тобирама, вслепую проматывая видео. — У тебя вообще-то жена есть в отличие от меня! Итачи же даже не обратил внимания на шуточный диалог, который явно предназначался, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию. Он опустил взгляд на агентов. Хаширама был хмур как никогда. — Полицию вызвали? — Нет еще. Рейко тут же взревела, как только я заикнулся о полиции. — Ну, по правде говоря, состава преступления-то нет. Её не изнасиловали, не ограбили. Вряд ли они что-то сделают, а того туриста мы и сами пробить можем. — Подежурим сегодня на тот случай, если он снова появится, — поддержал Намикадзе, смотря видео одним глазом — другой он для приличия закрыл. — Кстати, те надписи было бы неплохо переписать, — Хаширама протянул листок и ручку опешившему Учихе. — Эм, я? — Ну не я же. — Но мне неудобно! — Тебе неудобно смотреть на обнаженное тело собственной невесты? — наигранно подивился Хаширама, вскинув брови. Итачи впал в ступор. У него совсем вылетело из головы вранье Рей, и повернувшийся нахмуренный и бдящий ежесекундно Тобирама будто и ждал момента разоблачения истины. Настойчиво протянутые лист и ручка намекали, что у Итачи-то и выбора нет. — И чтоб не возвращался раньше утра! — прокричал вслед Сенджу-старший. Рей поместили в свободном номере на другом этаже как можно дальше от эпицентра события. Изможденное и без того осунувшееся лицо побледнело подобно восставшему мертвецу. Истомленное дыхание вздымало едва прикрытую небрежно накинутым халатом грудь. Итачи застыл в дверях, не найдя сил пройти внутрь. Казалось, если он войдет в эту комнату, то будет вынужден без разрешения войти непрошеным гостем и в жизнь Рей. Молодая полицейская в полном отстранении бесцельно смотрела в одну точку. В её и без того травмированной голове роились сотни мыслей, вызывающие бьющую по вискам пульсацию. Он нашел её. Это он. ОН! ОН! Ей хотелось подорваться и взреветь во весь голос. Строчки на её теле подтверждали это. Как человек, что окутал её своими нитями, о которых и сам, возможно, давно забыл, нашел ее? На одной из выставок? В толпе пешеходов? Но она почти всегда прятала лицо. Лишь при детективах она щеголяла в своем привычном бесцветном образе. «Я сама прыгнула в ларец его марионеток. Я сама шла по нити, прицепленной к моему давно истлевшему в страхе и ненависти сердце, а найдя, поняла, что я всего лишь та же испуганная девочка Рей, заточенная в темных стенах подвала, что сжались в маленький мирок в собственной головной коробке». — Рей. — Акияма вздрогнула от вкрадчивого голоса, и тут же поддалась вперед, не потрудившись прикрыться. Детектив Учиха медленно, находясь в сомнениях, прикрыл дверь, сделав несколько шагов к двуспальной кровати. — Рейко, ты уверена, что не стоит вызывать скорую? — Нет, — бесцветный голос, не выражающий ничего. Даже усталости. — Но полицию вызвать все же нужно. Тебя опоили сильным снотворным и… — слова застряли, Итачи не знал, как объяснить то, что Рей и сама понимала, судя по тому, как рефлекторно она сжала бедра и прикусила внутреннюю сторону губы. — Нет, — тот же ответ. — Я знаю, кто это сделал. Итачи будто наконец проснулся от странного сна и, вернув прежнюю уверенность и профессионализм следопыта, присел рядом, строго смотря на подчиненную. — Это… — губы Рейко задрожали, серые глаза поблекли под сузившимся зрачком. — Это был супруг моей сестры. Он сильно зол на меня за то, что я помогла ей. Я подозревала, что он выкинет нечто подобное. Я не хочу писать на него заявление, это наши семейные разборки. У Итачи лишь слегка отлегло на душе. В томящем неведении ему на мгновение показалось, что произошедшее с Рей — вызов Кукловода. Хирургическая метка для вскрытия тела, что вновь мелькнула на мгновение на ложбинке между грудей, подтолкнула на столь безумную мысль. Но вряд ли Акияма врала бы в подобной ситуации. — Хорошо. Но надписи на теле… — Вы хотите их прочитать? — Акияма провела по шее к груди без тени сексуального намека, но жест отдался непривычным уколом в груди мужчины. — Хаширама от меня, знаешь ли, не отстанет. Это ведь все-таки твое вранье, а не мое. По растерянной реакции Рей Учиха понял, что она уже и сама запамятовала о том, что является «будущей Учихой». И в безмолвном согласии он одной рукой подхватил края халата, спуская с плеч, обнажая надписи. Итачи с застывшим комом переписывал обрывки фраз, пытаясь слишком долго не задерживаться на обнаженной груди. Он позволил небольшую дерзость — спустить ткань еще, обнажая руку, где иероглифы тянулись до самых кончиков пальцев. Кожа Рей была ледяной и бледной, словно и правда девственно-чистый лист бумаги. Покончив с верхней частью, Учиха опустился на колени, заметив зардевшиеся щеки девушки. Он позволил ей самой чуть приподнять ткань, что все равно скрывала часть послания — выше поднять она не решилась. Уже поглощенный занятием Итачи спокойно скользнул по коленке, раздвигая ноги, и, слишком увлекшись посланием, не заметил, как Рейко остановила его руку, что направилась неприлично выше, застряв на верхней части бедра. Их лица застыли напротив друг друга в шуточных сантиметрах так, что Итачи слышал неровное дыхание. И, сглотнув застрявший ком, Учиха убрал руку, поднявшись с колен и чувствуя ноющее возбуждение. — Я закончил. Посмотрю, что из этого можно сложить. Кашлянув в кулак, Итачи сложил лист и собирался уже покинуть Рей, что сиротливо сидела на краю кровати со сжатыми кулачками на коленях. — Итачи-сан, останьтесь сегодня со мной. Такая просьба ввела в ступор. Учиха невольно схватился за горло, которое будто сжалось на мгновение. — Мне страшно, — чистосердечное признание вырвалось с дрожью в голосе. Казалось, сейчас Рей разрыдается. Итачи под порывом нахлынувшей теплоты упал рядом на кровать, невесомо положив руки на дрожащие плечи. — Я останусь, не бойся. В любом случае, думаю, если я выйду из номера раньше утра, Хаширама сожрет меня с потрохами. — Простите, я доставила вам столько неприятностей. Поднявшись с ногами на постель, Рейко прошла на правый край кровати, упав боком. Итачи смущенно почесал щеку, но тем не менее, скинув обувь, забрался на свою часть «супружеского ложа». Ни усталости, ни сна. Кажется, ему придется проваляться до самого утра, смотря в потолок, будучи стражником чужого сна. — Ты меня тоже прости. За то, что подозревал тебя. — Подозревали? — донеслось тихое удивление с другого конца. — Я думал, что ты врешь на счет сестры. Думал, может, у тебя здесь тайное свидание. — У меня никого нет, — отрезала Рейко. — И никогда не было. Учиха уловил в голосе грусть и сожаление. Но, может, этот разговор, пускай и печальный, отвлечет хоть немного от случившегося? — Неужели у тебя даже не было легкого увлечения? Никогда не поверю. После небольшой паузы Акияма почти шепотом ответила: — У меня было увлечение в студенческие годы. Я была влюблена до беспамятства в одного человека. Мне было так легко и хорошо рядом с ним, я пропускала занятия, чтобы приехать в город на недолгую встречу. Но… он приглянулся моей подруге, она была очень напориста, и я уступила… Вновь пауза, Итачи слышал, как голос Рей дрогнул на последних словах, и, явно совладав со своими чувствами, она продолжила: — Но в итоге он оказался не тем, за кого себя выдавал. И причинил моей подруге и мне в том числе большую боль. После этого мне трудно кому-либо довериться, подруга была единственным близким мне… — Ты сказала о подруге в прошедшем времени. — Она погибла. Её сбила машина после последней встречи с ним. А у вас есть кто-нибудь? — Работа — моя жена и любовница, — грустно усмехнулся Учиха. — В студенческие годы у меня тоже была девушка, но наши пути разошлись. Итачи повернул голову и встретился с непривычно хищным взглядом Рей, что давно перевернулась на бок, разметав русые локоны на белых подушках. Словно подменили человека. Непривычно строгая, как будто даже злая. — В любом случае не закрывай свое сердце, Рейко, не все такие ублюдки, как тот парень. Не стоит себя из-за этого хоронить. — А из-за чего хороните себя вы? Дыхание сперло от холодного и прямого вопроса, Учиха отвернулся, прикрыв глаза, бросив наигранно и устало: — Спи, Рейко, у тебя был тяжелый день. Но Рей не спалось. Она изучала его лицо, изборожденное ранними морщинами, несмотря на то, что детективу явно не исполнилось еще и тридцати. Вопреки привычному официальному виду, часто принимаемому другими за высокомерие, он не был заносчивым гордецом. Его строгий тон искусно прикрывал мягкую справедливость и чуткость. «Все, как вы и говорили. Сердце, как глина, уже не мягкое, но еще не застывшее», — Рейко вспомнила слова своего наставника. Сейчас Акияма заметила, как детектив был красив и благороден, подобно аристократу. Голос Рей вырвался почти неожиданно: — Итачи-сан, мне всегда было интересно, а сколько вам лет? Учиха нехотя разлепил веки. — 29. Но я выгляжу старше, не так ли? После неловкой паузы голос Рей почти ребячески что-то пробурчал: — Ну… я бы дала лет 30. Легкая улыбка легла на губы Акиямы. Итачи же почувствовал, как девушка в неуклюжем движении пропустила руку под его, обняв ту, словно игрушку, и уткнулась в неё лбом. Итачи чуть наклонил голову, ударившись щекой о макушку, и убрал сбившиеся пряди из хвоста с лица Рей, тыльной стороной ладони проведя по щеке. Отчаянный сон забрал в свои объятья, больше не позволив проронить ни единого слова в рождающемся рассвете.***
Рассвет, оставивший свой ласковый поцелуй из осенних лучей, что заплясали бликами на застывших фигурах. Фигуры, которые не заметишь сразу, ведь сонному бродяге может показаться, что это очередной монумент: гротескные ангелы, охраняющие город с высоты постамента. Но ни у одного каменного изваяния не сверкает кожа, будто покрывшаяся инеем, ведь небо не плакало снежными хлопьями. — Что это? — задался вопросом человек, подметающий улицу. Он смотрел на индиговые крылья бабочки, застрявшей в глазницах скульптуры, сверкающей инеем. Руки были запрокинуты к голове, запястья перевязаны живой змеей, что трепыхалась в порывах ветрах, шипела и тянула голову в сторону рождающегося света. И, лишь подойдя ближе, мужчина увидел, что зажатые тугим стежком губы вовсе не каменные, а лишь обескровленные. В разных точках города проходящие мимо жители нечаянно поднятым взором встречались с застывшими мужчинами и женщинами, прикованными к столбам, чьи руки сплетали змеи, а кожа мерцала серебром, будто порыв ветра только что согнал с их обнаженных тел зимнее покрывало. А бабочки в глазницах норовили вырваться из заточения, но крылья развевал всего лишь ветер. Ветер, что разносил крики ни в чем не повинных невеж, чьи глаза не в силах оценить истинной красоты.