***
— Что значит его отпустили? — Голос хрустел разбившимися под тяжелыми ботинками осколками. Теми же самыми, что сейчас резали Обито изнутри, пока он в летаргической неподвижности стоял на пороге дома Нохары. Мать Рин с уставшим болезненным видом тупила взгляд, будто это она виновата во всех человеческих грехах, не в силах взглянуть Обито в глаза. Рин не хотела никого видеть с тех пор, как пришла в себя, и Обито заявился на порог палаты, пытаясь искусно сделать вид, что ничего не произошло. Нохара залилась слезами, спрятав лицо в дрожащие ладони. Она все кричала, чтобы он ушел, одержимая и сломленная, не желающая никому показывать своего позора. А Обито все упрямо приходил, следя за следствием, присматривая за Рин из-за угла, ненавязчивым ангелом, а может, и дьяволом-хранителем. И сейчас он смотрел на шевелящиеся губы Нохары-старшей, быть может, прочти он по губам, понял бы лучше смысл услышанного. — Куске Метеро, он лучший друг парня Рин и, как выяснилось, еще и сын местного наркобарона, он под эгидой якудза, в руках которых находятся многие суды. Его оправдали, адвокат списал на то, что это не могло быть изнасилованием, если Рин… Рин… — ее голос задрожал в звенящем хрипе. — Если Рин пришла сама в тот дом, она должна была осознавать… Что за бред? Они что, смеются над правосудием? Учиха придержал женщину, не дав ей упасть. Он уверял её, что со всем разберется, ведь у него громкая фамилия. Ему-то всего лишь нужно выйти на родственников, у которых связи будут покруче, чем у каких-то там захудалых якудз. Он искренне в первый раз жизни был благодарен своей фамилии, которая, наконец, сослужит ему. Воодушевленный и воинственно настроенный, он в тот же день направился в штаб-квартиру службы безопасности. К одному из более близких родственников по его линии. Если память ему не изменяла, Мадара и его брат Идзуна работали в отделе внутренней безопасности. Они безусловно помогут. С гордостью едва не выкрикнув свою фамилию, Обито представил документы, подтверждающие личность. Пройдя процедуру осмотра металлоискателем, он в будоражащем волнении смотрел, как отдаляется холл от поднимающегося стеклянного лифта. У двери с табличкой фамилией-клеймом, он застыл с занесенной рукой. Бурный крик, переросший в спор с пристрастием. Из кабинета Мадары доносилось два голоса. Один — злой и строгий, отчитывающий, а другой в противоположность беспечный, с веселой задиристостью лишая первого всех аргументов. — Ты же сам берешь взятки, не ты ли меня учил, что иногда нужно дружить с дьяволом, чтобы вместо десятерых погибло пятеро? — Идзуна, не смей переворачивать с ног на голову мои же слова. Я учил тебя подстраиваться под ситуацию, анализировать, а не брать деньги со всех, кого попало, тем более с каких-то вшивых наркодилеров! — Ой, да боже ж ты мой, никто не умрет от того, что по городу будет на два торчка больше. Нет никакого смысла переживать. — Это ты так думаешь, обычно именно то, что лишено смысла, имеет его больше всего. Обито устал ждать, после настойчивого стука повисла неуютная тишина, точно обрубленный топором провод вещающего телевизора. Так и не получив согласия войти, Обито юркнул внутрь, спиной прикрыв дверь. Мадару он не видел со школьных лет, а точнее с похорон бабушки, приходящейся тому двоюродной теткой. Изменился ли он? Едва ли, все тот же мертвый взгляд бездонных глаз, без края поглощающий в свои тени, тяжелые сжатые челюсти и та же привычка скрещивать пальцы в замок. Как и голос полной противоположностью представал Идзуна, старше самого Обито разве что лет на 5. Молодой мужчина, привольно закинув ноги на стол, жевал кончик карандаша, богемно измученным взглядом искоса смотря на нарушителя их сакрального диалога. — А ты еще кто такой? — заносчиво поинтересовался Идзуна. — Учиха Обито, ваш родственник, вы должны меня помнить. — А, — многозначительно протянул Идзуна и, не спуская ног, опустился на спинке еще ниже. — Обито? — тревожно переспросил Мадара, сощурив проницательный взгляд. — Да, я помню тебя, что-то случилось? Зачем ты здесь? Обито никогда не нервничал, не ощущал чувство дискомфорта, потому что ему было плевать, откровенно плевать на окружающих. У него был он сам. И ни в ком он не нуждался. И взращённый дешевым самолюбием, сейчас он чувствовал, как язык присох к небу не в силах извергнуть слова просьбы. — Я никогда ни о чем не просил, не пользовался своей фамилией, но сейчас обстоятельства вынуждают меня просить о помощи. Ни единый мускул не дрогнул на лице Мадары, снизу вверх смотрящего так, точно Обито сейчас стоял перед ним на коленях. — Мою подругу изнасиловали и нанесли ножевое ранение. Это преступление с отягчающим — покушение на убийство, она едва не умерла. Но обвиняемого оправдали. Я…я хочу, чтобы его посадили, как того предусматривает закон. Свинцовое молчание повисло вместе с тяжелым неподвижным взглядом Мадары. Идзуна хлопал глазами, переводя взгляд с брата на незнакомого родственника, продолжая мацать карандаш меж губ. — Ясно. Говори его имя, — Учиха-старший поднес ручку к бумаге. И одушевленный Обито выкрикнул имя: — Куске Метеро. Ручка не двигалась, чирикнув лишь короткую линию — точно перечеркивая все будущее не только Нохары Рин, но и самого Обито. Изогнувший в претенциозном жесте бровь Мадара поднял насмешливый прищуренный взгляд. — Куске Метеро? Я тебя правильно понял, из семьи якудза Куске? — Верно. — Ааа, — и протянул точно так же, как Идзуна, когда Обито представился. Теперь-то он распознал этот тон — пренебрежение. Мадара, отбросив ручку и облокотившись на спинку кожаного кресла, прочистил горло, поморщившись, будто разговор обошелся ему проглоченным целиком лимоном. — Ты ведь еще не работаешь? — Остался последний курс. — Ну да, ну да. Куда думаешь податься? — А у меня есть выбор? — криво усмехнулся Обито. — В полицию, как полагается Учихам. Учиха-старший вздохнул с тяжестью непосильного бремени, развернувшись чуть боком, перебирая пальцами и цокая языком, — так подбирают слова для неизбежного, но смягчающего отказа. — Как бы тебе объяснить, Обито, твой горе Ромео — сын известного якудза, заправляющего наркокартелем. Он «вор в законе», его нельзя судить. — Что значит, его нельзя судить? Что за бред? — Ну, это исторически сложившаяся система. Якудза существовали века так с 17, они часть нашей иерархии, как бы сказать, ммм, короли своей личной подпольной империи, с которой мы вынуждены примириться и сотрудничать. — И для чего тогда существует уголовный кодекс, если одних судить за изнасилование можно, а других нельзя? — Хах, — Мадара искренне хохотнул, даже улыбнувшись, разговор его уж точно веселил, отчего Обито чувствовал, как пол уходит из-под ног. — Если юрист не знает, что делать, он поступает по закону. Теория и практика — вещи разные. Начнешь работу — скоро поймешь. — Но как же правосудие! — патетично воскликнул Обито, хлопнув по столу. — Оё-ей, — посетовал Идзуна, уронив ноги со стола. Мадара же даже не дернулся. — Правосудие — красиво завуалированное слово. Под ним скрывается власть. За властью стоят деньги. Большие деньги добросовестно не настругаешь. Обито, твоя подруга ведь жива? Поверь, изнасилование не самое страшное, что может произойти в этой жизни. Поваляется в депрессии и очухается, закалится, станет только сильнее, не будет в гости ходить к большим мальчикам. Содержимое стола рухнуло на пол, сметенное ударом Обито. Учиха вцепился в край стола, рыча и дрожа всем телом, едва сдерживая гнев, чтобы наброситься сейчас на Мадару. Мадару, что будто символ всей семьи отождествлял все ненавистное в этом мире. — Прости, Обито. Но тебе придется повзрослеть и лишиться уже моральной девственности. Ты живешь не в фильме, где зло карают супергерои, а в конце все живут долго и счастливо. В мире происходят изнасилования каждые три минуты. А у меня здесь серийные маньяки, террористы, экстремистские группировки, которые угрожают национальной безопасности страны. — Это если ты не понял, — встрял Идзуна, — мой брат тебя сейчас послал. Не обижайся на него, он по жизни такая суровая какаха. — Идзуна! — рявкнул Мадара. — Вот оно как… — До этого испепеляющие братской любовью Мадара и Идзуна обернулись к застывшему Обито. Он будто смотрел в никуда, в одну открывшуюся для него истину на уголках глаз. — Я все понял. И, больше не сказав ни слова, покинул кабинет. — Не надо было так грубо с ним, ты же просто выместил на нем весь гнев вместо меня, — упрекнул Идзуна. Мадара нервно щелкнул зажигалкой, терзая тонкую полоску сигареты меж губ и напыщенно фыркнул. — Ничего, переживет, не маленький уже. Обито передвигался сквозь людской поток серой реки, копошащейся и неустанной, быть может, несущей по асфальтированной дороге убийц, воров, насильников с лицами ничуть не отличающегося от святого благодетеля. Он предпочитал не разглядывать их, целенаправленно брел к кафе, войдя в которое, подошел к таксофону, точными нажатиями набрав один единственно верный номер. И с холодным расчетом проговорил, точно отчитал рапорт. — Я хочу сделать анонимное донесение о взяточничестве. В вашей службе в отделе национальной безопасности — Учиха Идзуна и покрывающий его преступления Учиха Мадара. Материал с записи диктофона отправлю чуть позже анонимным мейлом. Надеюсь, вы предпримите соответствующие меры.***
Никто не застрахован в этой жизни от смерти, даже тот, кто тщеславно полагает, что держит её в узде, сжимая в собственном кулаке. Весы, неустанно балансирующие между черным и белым, рухнули с его личного пьедестала, сломались, разбились и ждали своего часа, чтобы превратиться в ничего не значащий прах. Его окончательной вехой стала смерть Нохары Рин. Не выдержав принесенной боли и унижения, в одну из сухих летних ночей Рин забралась на подоконник открытого настежь окна и сбросилась с двенадцатого этажа. Её тело обнаружили лишь утром в личной кровавой ложе. Она лежала сломанной куклой с неестественно вывернутыми переломанными конечностями. Судмедэксперты уверили, что смерть пришла сразу, и Рин не мучилась. В отличие от Обито, чья душа и умирала, и разлагалась с каждым последующим днем, с каждым часом и минутой. На похоронах он стоял отстраненно в стороне, пока родственники прощались с поцелованной ангелом смерти девушкой. Такой красивой Рин, казалось, не была никогда — бледная, будто уснувшая болезненным сном, умиротворенная, но даже сейчас источающая свет, который, быть может, Обито выдумал сам себе. И этот свет скоро поглотят языки пламени, оставив пепел от его лижущего безболезненного поцелуя. Все удалились, простившись, и лишь Обито остался в грязно-серых стенах пустой комнаты, зев которой скрывал скоро откроющуюся печь. Одеревеневшие ноги не слушались, он подходил слишком медленно, желая отдалить момент прощания. Его коробило то, что его не было в жизни Рин последние дни, он метался из угла в угол, не зная, как ей помочь, когда всего лишь нужно было быть рядом. В кармане лежал платок Кагуи, который он использовал еще не раз, но сегодня решил, что это будет последний. Просто больше слез уже быть не могло. Опершись о грубую плоскую поверхность, Обито склонился над Нохарой, на чье лицо спадали последние капли его человечности. Он оплакивал не только её смерть. Гладя идеальные, мягкие каштановые пряди и непривычно пепельно-бледное лицо. — Ты ведь обещала, что будешь за мной присматривать, — смешок вырвался истерически, на грани стона. — Кто? Кто теперь будет меня останавливать? Кто будет верить в меня? Верить как в хорошего человека. Все не должно было так произойти, он никогда не рассматривал такой вариант событий, так какого хрена жизнь пошла не по его сценарию? Его трясло от неизвестных ранее чувств, неистовая злость вместе с болью разрывала изнутри медленно бьющееся сердце. Обито, упав всем станом, подхватил Нохару, стащив её с непростительно жесткого ложа. Плохо удерживая равновесие на негнущихся ногах, он рухнул вместе с мертвой Рин. — Ты ошибалась, Рин, я ужасный человек. Я использовал тебя в эгоистичных целях, чтобы не сорваться. Выбрал как маленькую домашнюю кошечку, ради которой нужно возвращаться домой, чтобы она не умерла с голоду. А теперь у меня больше нет смысла возвращаться в этот «дом». Тело Нохары, тряпичная кукла с раздробленными после падения костями, безвольно прогнулось в руках Обито. Он приглаживал спадающие к лицу пряди, пытаясь восстановить уплывающий образ живой Рин. Но уже не мог вспомнить ни её улыбки, ни её взгляда. Лишь аморфное видение, ускользающее из его рук. — Я даже не знаю, что я на самом деле к тебе испытывал. Мне просто больно. Больно от всего этого. — Горячий шепотом скользил по холодной коже у уха так, чтобы никто больше не услышал их последний монолог. — Я даже никогда не думал о том, чтобы рассказать тебе или поцеловать тебя, могла ли меня разжечь искра? Может, хотя бы сейчас ты позволишь в первый, единственный, последний раз? Втягивая носом солено-горькую влагу, пытаясь восстановить дыхание, дрожащими руками Обито придерживал сломанное тело, не решаясь приблизиться. Все-таки он сделал это. Он осквернил её свет, даже ничего не делая, он свершил судьбу Рин, разрушив её. И с этой ненавистной болью к самому себе Обито впился в хладные синие губы горьким от слез и специальной мази поцелуем. Прижимал не откликающееся тело к себе, будто моля, чтобы она обняла его, даря всю страсть и нежность, на какие был способен, истлевающие на её ледяных губах. Поцелуй оставил лишь металлический привкус, заставший поперек горла на долгие годы, сколько бы Обито не пытался его запить и заглушить. Оторвавшись от губ Рин, так и застыв, не в силах отстраниться от венчанной невесты смерти, Обито расслабил руки, и Нохара упала на глянцево-мраморные плитки. Учиха поднялся, отшатнувшись, точно пораженный громом. Кричащее, изнывающее сердце перестало колотиться и точно в секундном приступе замерло, а когда ударило о грудную клетку, Обито уже покидал место, где похоронил не только брошенную на мраморном ложе Нохару Рин, но и Учиху Обито — кого так ненавидел все эти годы.***
Под неоновой мигающей вывеской дешевого клуба сосалась парочка торчков, по виду которых сразу и не определишь, кто из них дама, а кто ухажёр. Две выскользнувшие из заднего входа клуба тени двинулись по узким улочкам квартала. Бритоголовый с татуировкой черепа на лысине чавкал ментоловой жвачкой, глаза спрятались за зелеными линзами дорогих очков, типичный японский бомбер мешком скрывал накаченную фигуру. Вторая тень представляла из себя воплощение ночи — полностью в черном, неприметный, лениво затягивающийся косячком. — У тебя же бабки при себе как обычно? Уверяю тебя, Тоби, это первоклассный товар, такой можно найти только в моей семье, — заверил Куске Метеро, выплевывая потерявшую вкус резинку. Обито, больше известный в прокаженных кругах, как он их называл, как Тоби, скользнул в картонный цветной дом, начинённый ульем тесных квартир. Отпрыск Куске держал её для развлечений, как он поведал своему другу, с которым два месяца назад познакомился в клубе, как с новым, но теперь заядлым клиентом. А потом как-то пошло, поехало, что нашлись общие интересы и взгляды. Поэтому Метеро так опрометчиво впустил Тоби в тайное логово, где происходило то, что непостижимо даже больному воображению. На стенах развешенные инструкции презервативов для понта ли, или от наркоты у барыги и правда память отбивает. На столе целая коллекция игрушек для взрослых на любой вкус и цвет. Ковер — река белых пушистых ворсинок — вместо кровати — чего зря время терять. Камин, никак не вяжущийся под обстановку. Куске копался под кроватью, ища ящичек с заначкой улетных таблеток, пока Обито разглядывал стену с дивной коллекцией оружия: ножи, топоры и все остро наточенное. Интересно, каким именно ножом он пырнул Рин? Да и помнит ли этот ублюдок о не столь значительной для него вещи? — И часто ты устраиваешь здесь сексодром в стиле голодных игр? — А? Да каждую неделю. Что я виноват, что бабы дурные под литром водки, которой они запивают таблетки. Хотя иногда наскучивает трахать манекенов и беру живчиков. — Живчиков? — Ну да, одалживаю у друзей, либо… Да какая к черту разница? Вот твои таблетки, деньги на бочку. Куске выбрался из-под кровати, обернувшись, но смолк, когда в рот ткнулась железная кочерга от камина. — А Нохара Рин? Она была живчиком, одолженной у друга? Метеро хрюкнул, пытаясь выплюнуть железяку, просунувшуюся в рот по самую глотку, но, прижатый к кровати, испуганно вылупился на нависшего клиента. Обито просто вынул кочергу, подарив тому надежду на выигрыш. Куске кинулся в сторону, запустив руки под одеяло, где лежал пистолет, но удар пришелся точно под виском. Железный прут рассек щеку, подцепив кусочек уха. И с глухим стоном под лошадиной дозой наркоты, плохо соображая, насильник попытался вскочить, чтобы сбежать. Он резко развернулся, направив разящий кулак в челюсть Обито, но тот с диким спокойствием ударил плашмя по руке, ломая кость. Визг. Стон. Падение. Удары. Точно механичные заученные действия. Обито не переставал наносить удары по сжавшемуся барыге, не слыша даже, как кричал сам: — Так? Так ты её избивал? А что было потом? Давай-ка воспроизведём события в точности до деталей! Барыга попытался вновь отползти, как только прекратились удары, но его подхватили за пояс брюк, потянули назад, да и вообще сорвав их, спустили к коленям. А дальше распирающе-колющая боль в анусе. Он завизжал, извиваясь как рыба на крючке, пытаясь сорваться с орудия пытки, проталкивающегося в прямую кишку. Обито не упивался его крикам, ему было плевать, больно тому или нет, он просто делал то, что приказывало тело под всплеском адреналина. Оставив торчать кочергу из задницы, он вернулся к стене с оружием, схватив попавшийся под руку небольшой острый топорик. Куске подхватил упавший из кармана мобильник, пытаясь вызвать полицию, но лезвие топора обрушилось, разрубив металл телефона вместе с отделившимися пальцами — как масло под ножиком. С истошным воплем он подскочил на колени, но от раздающей боли в заднице согнулся пополам. Топор обрушился на спину, припечатав к ковру. Грязно-белые ворсинки окроплялись в привычный цвет после веселых выходных — красный заполнял собой всю комнату вместе с визгами неумирающего барыги. Обито знал, что и как рубить, чтобы тот не умер сразу.***
Острые каблучки цокали с громкостью навязчивой стрелки часов. Эта женщина смотрелась в обшарпанных коридорах подъезда несуразно: слишком элегантная в облегающей юбке-карандаше, в строгой белой рубашке и пиджаке. Она быстрой, уверенной походкой ступала впереди коалиции из мужчин, никак не ассоциирующихся с добропорядочностью и благосердечностью. Прожжённые лица, помеченные клеймом сеток шрамов от пройдённых боев. Женщина остановилась возле двери, негласно призывая всех остальных. Один из рослых бугаев выбил дверь одним присестом, и женщина прошла вперед, втягивая знакомый душок смерти. Убогая квартирка — притон. На полу был человек, стоящий на коленях, руки раскиданы в стороны, он не слышал и не видел, как они ворвались. А Кагуя, обойдя его, прищурила бесцветные глаза, повидавшие немало на своем веку. — Парнишка из больницы? — удивлённо воскликнула она. Ооцуцуки уже и забыла, как дала свою визитку студентику из больницы, где работал Орочимару, частенько обслуживающий её людей: вынуть пулю без внимания якудза — раз плюнуть! Поэтому звонок с незнакомого номера обескуражил. Плоский безжизненный голос лишь назвал адрес, да и то, что ему нужна помощь такой, как она. Кагуя взглянула на то, на что так оторопело смотрел мертвым взглядом Обито. Это было что-то нездорового розового оттенка, как пепел тлеющей сигареты на полуденном солнце. В раскроенной черепушке, что когда-то называлась головой, а теперь — ошметком. Отрубленные пальцы застряли в ворсинках ковра. Из задницы убитого торчала кочерга. Все тело изрублено, раскромсано, точно его жевала мясорубка, но, сломавшись, выплюнула обратно. — Это я его убил, — прохрипел Обито. — Это я его убил, свершив правосудие, на которое не способен этот прогнивший мир. Он изнасиловал Рин, искалечил её, она покончила с собой, и я просто убил его. Кагуя пробежалась взглядом по комнате — чуть в стороне выблеванная желчь с непереваренной едой — парень явно не был готов к такой картине, когда пришел в рассудок, и его вывернуло. Ковер придется сжечь, но в остальном, все очень даже чисто. — Ты хочешь, чтобы мы тут все почистили, я тебя правильно поняла? — Я видел это в фильмах, якудза там что-то делали, чтобы трупы пропадали. — Да-да, верно, прости, но это квартира, кто её владелец? — Кагуя присела на корточки рядом с Обито, заботливо оттерев пальцем кровавый след с щеки. Да вот только все лицо и одежда и так были в крови. — Куске Метеро. — Какая удача, — промурлыкала Ооцуцуки. — Отпрыск враждующей семьи. Сегодня явно мой день. Думаю, мы сможем придумать красивую легенду его смерти. Вставай, дорогой, тебя нужно отмыть. — Кагуя подхватила Обито за талию, помогая подняться. — Как тебя зовут? — Учиха Обито. — Боже, ну точно Джек-пот! Учихи ведь все по родословной полицейские? Знаешь, мой отец когда-то сотрудничал с одним Учихой, — ласковым материнским голосом, точно успокоительное, Кагуя обволакивала теплом, спокойствием и уверенностью, таща за собой Обито в ванную комнату. — Кагуя-сама, зубы тоже вырывать? Двое подхватили труп, пока другие расстилали полиэтиленовое покрытие, уронив на него тело. Они приземлили рядом сумки, достав такие же плащи вместе с медицинским масками. Из другой сумки попадали все необходимые инструменты. Труп начали раздевать. — И зубы и ногти. От него не должно остаться ни волоса. — Понял. — Вероятно главный в группе, облачившись в плащ, подхватил бензопилу, пока двое придерживали ногу, к которой направилось ревущее зубчатое лезвие. Кагуя захлопнула дверь ванной, судорожно поправив волосы. — Лучше тебе на это не смотреть, зрелище не для слабонервных. Включила холодную воду и, нагнув Обито над ванной, полила ледяной отрезвляющей струей. Учиха зашелся кашлем, ушат воды постепенно приводил в чувства, пока в комнате ревела бензопила, чинно разделывающая его не доведенную до ума работу. Более менее смыв кровь, Ооцуцуки заботливо вытирала взъерошенные волосы найденным полотенцем. — Ты правильно поступил, что позвонил мне. Сам бы ты не смог избавиться от трупа. А так он исчезнет бесследно. Я не возьму с тебя денег, но услуга за услугу. Когда-нибудь я позвоню тебе и попрошу о помощи. Ты ведь осознаешь это? Обито сейчас мало, что осознавал, тупо смотрел на женщину, навскидку пытаясь прикинуть её возраст. Явно уже не девушка, но выглядела моложаво, скорее всего благодаря причудам пластической хирургии. Она присела рядом на бортик ванны, взяв его холодную руку в свою. Только сейчас Учиха услышал доносящийся рев из комнаты. — Я не понимаю, как они это делают. — Делают что? — Это. Я… — он запнулся, не зная, а стоит ли так откровенничать с незнакомой женщиной, да еще и якудза. — Мне не понравилось убивать. Я не почувствовал ни эйфорию, ни свершившееся правосудие, вообще ничего, меня только стошнило. Это же отвратительно, что вообще толкает людей на подобные зверства, на убийства? Я больше не хочу никого убивать, сам… Кагуе мало верилось, что Обито так уж ничего не почувствовал, разделывая сына местного якудзы в мясо, за одну минуту бы он вряд ли управился. Но возражать не стала. В теплом молчании они просидели в ванной плечом к плечу до тех пор, пока в дверь не постучали. В комнате витал странный запах, напоминающий хлорку. Люди в плащах и масках, оттирали все: стены, мебель ручки, избавляясь от следов, отпечатков. Плотные черные мешки выносились людьми в костюмах, а окровавленный полиэтилен запихивался в другой, еще пустой. Кагуя вела его за руку из места, где он совершил первое убийство собственными руками. Но последнее ли?***
Спустя 5 лет. Пальцы с виртуозностью пианиста совершали пляску по клавиатуре ноутбука, без единой заминки — настоящий отточенный механизм, точь-в-точь как немигающий вперившийся в экран взгляд, где змейкой ползли всплывающие друг за другом строчки. «Ламброзо утверждал, что склонность к совершению преступлений — биологический фактор и что «преступные типы» следует отличать по форме черепа…» «Социальная среда, биологические факторы, личностный опыт, окружение. Семья. Друзья». «Что? Что является катализатором? Вехой на пути к преступлению? Почему одни впадают в экстаз при виде крови, а других воротит до рвотных судорог?» «Слишком много теорий, слишком мало точных ответов». «Я предлагаю доказать или же опровергнуть путь эмпирического опыта, непосредственного личного наблюдения». «Возьмем для проекта «Убийца» — Проект Номер №1, это может быть любой среднестатистический человек со своим прошлым, настоящим и будущим. Как сделать из него убийцу? Допустим, Проект 1 в жизни не держал в руках ножа и даже не представлял, что можно собственноручно убить человека? Многие мне ответят, что он не убьет. Ведь он не убийца. Ну, а если убьет, то по стечению обстоятельств в целях самозащиты. Нет, я совсем не об этом. Я говорю сделать из него настоящего убийцу. Можете называть его маньяком. Кстати, вы знаете, чем отличается «убийца», «серийный убийца», «маньяк», «психопат». Ведь так часто в обыденной речи мы используем эти так называемые синонимы. Может, разберемся по порядку хотя бы с этим? Убийца — довольно аморфное понятие. Это тот, кто совершил убийство. Независимо от причины и мотивов. Серийный убийца — преступник, совершивший более 3-х убийств более чем за 30 дней, с периодами эмоционального охлаждения, причем мотивация убийств чаще всего базируется на достижении психологического удовлетворения убийцей. Маньяк — человек, одержимый манией, навязчивой идеей, упрямо следующий какой-нибудь мысли, цели. Маньяк — собирательное, заключающие в себе серийного убийцу и серийного насильника. Психопат — человек с психопатологическим синдромом, проявляющимся в виде констелляции таких черт, как бессердечие по отношению к окружающим, сниженная способность к сопереживанию, неспособность к искреннему раскаянию в причинении вреда другим людям, лживость, эгоцентричность и поверхностность эмоциональных реакций. Не правда ли все мы немного психопаты? Так вот, сейчас я говорю именно о серийном убийце. Как из абсолютно нормального человека сделать психопата? Ведь убийцами вовсе не рождаются, ими становятся. И я докажу это». — Обито, может, уже прекратишь строчить любовные романы и займешься делом? Крышка ноутбука хлопнула точно короткие аплодисменты. С видом оскорбленной невинности Обито поднял взгляд на не выспавшегося начальника — Мадару, уже почти 5 лет работающего в полиции в убойном отделе. После громкого скандала со взятками Идзуну выперли из службы безопасности, а так как у Мадары с молодости сложилось больное навязчивое состояние после гибели младшего брата, Учиха решил, что теперь должен холить и лелеять среднего — Идзуну, который, к слову, был тем еще говнюком, как его про себя называл Обито. Из-за того, что он потворствовал брату, ситуация приняла подобный расклад, и Мадара, как доблестный рыцарь, уволился из службы безопасности, перевелся в полицию не без помощи их другого родственника — Учихи Фугаку, заодно за шкирку потащив за собой и Идзуну. Через год после окончания учебы, кряхтя и скрипя сердцем, Обито решился пойти в полицию и попал под непосредственное крылышко Мистера Хмурое лицо. — Вызов по третьей линии, возьми себя в руки и поезжай по этому адресу с опергруппой, — Мадара всучил обрывок листа, исписанный почерком, полностью соответствующим пренебрежительному тону. Зевающий Идзуна, подошедший к столу Обито, фривольно расположился на стуле рядом, с фирменной привычкой беспардонно закинув ноги на стол. — Хочешь наставление от семпая? — лениво отпивая остывший напиток из ближайшего автомата, Идзуна запрокинул голову, растянув богемную улыбку. — Я весь трепещу от внимания. — Если видишь, что дело не смертельное, бери взятки, — а голос то перешел на шепот, заговорщицкий, но вполне предсказуемый. — Взятки — это твое будущее. Думаешь, на зарплату офицеришки ты сможешь устроить себе прекрасную жизнь? Вот бери пример с меня, я успел купить квартиру в Синдзюку. — Пока вас не выгнали из службы безопасности, я полагаю? Идзуна поморщился, не дав однозначного ответа, и залпом допил кофе. Под крик Мадары, нехотя подскочил, оставив пластиковый стакан на столе Обито, тоже не особо спешившего бежать на вызов. Ведь как только Мадара удалился из кабинета, проник к тому, как ни в чем не бывало. Пароль один и тот же уже на протяжении 4 лет. А база данных как на ладони. Долги прошлого не ждут. Этот день не должен был отличаться от тысячи других за время работы в ненавистной полиции. Мадара никогда не жалел о своем выборе уйти из службы безопасности следом за братом, как бы его не отговаривал Хаширама, единственный человек, способный выдержать Учиху, кроме него самого. Но в полиции он ощущал себя так, словно сидел на стуле не по своему размеру: ноги то и дело слишком упирались в пол, а подлокотники жали. Изменилась ли его жизнь? Едва ли, за 5 лет он построил карьеру детектива и на новом поприще, пускай и не совсем честью и добропорядочностью. Если кого все и устраивало то это Идзуну, тот беспечно как обычно пригретый за пазухой у брата нисколько не изменил образу жизни. И сейчас, пока Мадара договаривался с местным якудза, который передал им в подарочек давно разыскиваемого наемного убийцу за своеобразную тишину и покой в их сторону, Идзуна переминался с пятки на носок, выкуривая ментоловую сигарету на подземной парковке. Пустой, без единой машины, и эхо шагов разносилось, как в пещере. Трое мужчин от ботинок до кожаных перчаток во всем черном с приветливыми улыбками, но глазами как у пираний. Один из них, подойдя ближе всех, приветственно склонил голову на бок. — Идзуна! Старый, добрый страж порядка! — центральный мужчина в черной медицинской маске по кличке «пластический хирург» по-панибратски постучал Учиху по плечу и, приобняв, направил в сторону лифта. — Пришел снова за побором? — Ну что ты такое говоришь, я здесь с братом, у него тут дела, а я, так, решил заскочить, узнать, как все прошло, вдруг вы хотите продлить нашу сделку. — Ага, как все прошло? Ну, так. Видишь ли, мы так много в тебя вкладывали, пытаясь обойти Мадару с его «рамками дозволенного», что забыли, что «дешево и сердито» всегда оказывается хуже дорогого, качественного и лимитированного? — О чем это ты? — Мы платили тебе за наш покой, а что получили в обмен: позавчера моего человека арестовали за хранение оружия и наркотиков. — Я же не всесилен! — воскликнул Идзуна в оправдание, взглянув на партнера с непониманием. — Я закрывал глаза на наркотики на своей территории, но я не ручаюсь за весь город! — А берешь как за весь, — холодные мелкие глазенки пластического хирурга сжались в щелки. Двери лифта открылись, откуда вышел Мадара с другими двумя представителями подпольного мира. Увидев известного мясника Токио, Учиха-старший замедлил шаг, но сопровождение подтолкнуло вперед, не оставляя выбора. Запах паленного Мадара чуял всегда в отличие от Идзуны, который распинался объяснениями, не понимая, что они нахрен никому уже не нужны. — Что здесь происходит? — Мадара прошипел змеей, вырвав плечо из цепких пальцев охраны. — Мадара-сан, вы в курсе, что ваш младший братишка отнимал ваш хлеб все эти полгода? — Что за чушь? — возмущенный оскорблением Мадара смерил хирурга самым надменным взглядом, припасённым в личной коллекции. Вот только стушевавшийся Идзуна говорил об обратном. — Он пообещал нам золотые горы, если мы будем платить ему, а не вам, а в итоге мой босс получил разбитое корыто. — Я только сейчас говорил с твоим боссом… — И что? К вам у него претензий нет, а вот к нему… — с интригующей паузой пластический хирург обошел вокруг младшего Учиху, присматриваясь с претенциозностью снобистского покупателя. — Нашему клану нанесли оскорбление, мы не можем простить ложь, так что я заберу лживый солящий золотую рыбку язык вашего брата. — Что за чушь! — вспыхнул Идзуна, развернувшись уже было, чтобы уйти, но двое других мужчин перехватили, сбив с ног, опустив на колени. Мадара с бледнотой наступающей смерти наблюдал, как хирург, нарочито медленно расстёгивая пиджак, достает большие плоскогубцы, какими обычно перегрызают медные провода. — Нет! — хриплым шепотом взмолился Мадара, ринувшись вперед, но стоящая охрана, скрутила детектива, опустив на колени так, чтобы он не смел шелохнуться, но с прекрасным обзором на представление из первого ряда. — Ты не сделаешь этого! Ты не убьешь полицейского! Это же скандал! Тебя выгонят из семьи! — брюзжа слюной и сотрясаясь всем телом, Идзуна истерично рассмеялся, «хирург» навис на пациентом, высматривая удобную позицию для операции. — Черт, язык тебе будет сложно отрезать. Тогда давай так, назови мне три любых органа, какие ты знаешь на букву «п». — Что? — завизжал Идзуна, замотав головой. Он попытался вырваться, но амбалы придавливали его к земле. — Молчи! Идзуна, заткнись! — закричал во всю глотку Мадара. Идзуна не знал, почему хирург получил свое прозвище. Чистильщик, убивающий клиентов способом удаления органов. Без анестезии. На живую. — П-почки. — трясущимися губами заставил выдавить из себя Учиха-младший. — Еще, — распевая и клацая плоскогубцами, Хирург продолжал огибать место операции. — Печень? — И? — Две почки разве не считаются как два органа? — Нет-нет, почки мы засчитали как один. — Поджелудочная железа? — Моя же ты прелесть! Ну, смотри, с анатомией не все так плохо. Я, правда, так надеялся, что ты назовешь пищевод. Почему никто никогда не называет пищевод? Это ведь тоже орган. Что за дискриминация! Даже обидно, никогда еще не удалял пищевод, а было бы любопытно. — И с довольным возбужденным смешком развернулся к Мадаре. Учиха плакал первый раз в жизни, наплевав на всю гордость и достоинство. Он не прекращал кричать и скулить сквозь слезы, пока с Идзуны срывали одежду, распластав на полу лягушкой. Тяжело дышащий хрипящий мужчина смотрел на два зуба, медленно опускающихся к вздымающимся кубиками живота. Раскрывшись, как разинутая пасть, они клацнули, вонзившись в плоть. Дикий визг вырвался из груди, Идзуна извивался змей, пытаясь вырваться из сдерживающих рук. Захлебываясь собственной слюной и кровью, подступающей к горлу, откуда доносились бульканье и хрип. Идзуна не прекращал один протяжный вой, который застыл в ушах Мадары на всю оставшуюся жизнь. Мадара больше не кричал, а если и кричал, то собственный крик уже приставлялся шепотом на фоне истерзанного визга брата. Он, лишь оторопело застыв, надвигающимся взглядом смотрел, как ошметки органов падают на серый асфальт. Противный шмякающий звук, словно липкие пощечины хлестали по сердцу. Прошлого уже нет, будущего еще нет, есть только краткий миг настоящего. Бесконечный миг, нескончаемый, с клацающими плоскогубцами, пытающимися пробить путь к почкам. Сирена взревела криком утопающего. Хирург застыл, обернувшись. Из-за угла выехала полицейская машина. Мадара упал на протянутые ладони, его бросили, держащая охрана ринулась к лестнице вместе с хирургом и его ассистентами. А Учиха полз к смолкшему брату, упав в образовавшуюся лужицу рядом с очевидно вырванной печенью или её частью. Когда полицейские выскочили из машин, Мадара, навалившись на брата, сжимал кровоточащие раны, не слыша даже приближающегося топота. Крик брата все еще стоял в его ушах.