Кукловод: Реквием по Потрошителю

За несколько часов до событий в прошлой главе. Кагуя пребывала в волнительном трепете. Она была уверена, что после её сокрушительного диалога с молодым выскочкой Учихой Мадара больше никогда не пожелает выйти с ней на связь. Но Ооцуцуки ошиблась. Мадара вскоре появился, изъявив желание о встрече, чему женщина оказалась несказанно рада, имея свою маленькую слабость по отношению к одной уже фамилии Учиха. Ооцуцуки находилась в самой дальней из комнат в принадлежащем ей борделе, куда дневной свет проникал только сверху, сквозь витражные стекла. Она лежала на восточном диване на подушках из алого атласа, легко прислонившись к спинке, и подносила к губам коралловый мундштук. Её поза казалась кокетливой. Зетцу отправились за Учихой еще утром, так как мужчина пожелал, чтобы из пригорода Токио его забрали её верные племянники. И от вспыхнувшей радости при виде вошедшего статного брюнета Кагуя даже не поинтересовалась, почему он явился один. Мадара был угрюм как никогда и напряжен, но привычная самоуверенная ухмылка не сходила с жестких губ, к которым Ооцуцуки припала в кротком поцелуе, одной рукой зарывшись в агатовую гриву, другой продолжая держать мундштук. — Какой приятный сюрприз, что тебя ко мне так срочно привело? — Соскучился? — без тени радости от их встречи задал риторический вопрос Учиха, пытаясь остановить прозорливую руку женщины, потянувшуюся уже к пуговицам его рубашки. — Если ты соскучился, почему останавливаешь меня? — с любовным трепетом прошептала Кагуя. Но все возмущения поглотил страстный поцелуй. Учиха впился в её губы, подавляя и подчиняя, подхватил под талию и бросил на диван, нависнув сверху. — Ты обещала мне место Мастера. Кагуя прогнулась, острыми красными ноготками проведя по огрубевшей морщинистой коже, и сожалеюще улыбнулась. — Ты ведь знаешь, что Мастер вышел из-под моего контроля. — Да, но это не значит, что он потерян из твоего ока. Ты ведь все еще держишь с ним связь? Кагуя облокотилась, чуть поднявшись, Мадара сидел рядом, игриво накручивая платиновый локон на палец, и смотрел необычайно нежным взглядом, на какое было способно его чёрствое, огрубевшее с годами сердце. И Ооцуцуки попала в плен нитей, которые вились вокруг неё не первый год, как бабочка она вспорхнула в паутину. Очертила скулу мужчины и прильнула к его шее, оставляя алые следы помады. — Да, я знаю, как выйти с ним на связь. Но, может, поговорим о нем после? Ооцуцуки зашипела от боли — с такой силой схватил Мадара её запястье, хорошенько встряхнув, с нажимом пробасив: — Так давай покончим с этим сегодня же, вызови его на встречу. Смутившись от такой настойчивости и грубости, якудза попыталась вырвать руки из его хватки, но лишь причинила себе боль — пальцы Мадары — настоящие стягивающие жгуты. — Мне больно. Пальцы его разжались, Кагуя опустила глаза — там, где он сжимала её руку, остались белые пятна в виде полумесяцев на коже — следы впившихся ногтей. — Прости, — смягчился Мадара, придав толику заботливости. — Но посуди сама, к чему тебе ждать, когда Мастер захочет от тебя избавиться, а я уверен, что рано или поздно к нему придет подобная мысль. Ведь наверняка тебе известно его настоящее лицо. Я ведь прав? Кагуя стушевалась, одернув руки, но Мадара пресёк попытку увильнуть из его власти и обнял женщину, продолжая нашептывать слова змея-искусителя. — Не может же быть так, что великая глава клана Ооцуцуки была всего лишь пешкой в руках Мастера, как эти олухи Орочимару и Какудзу. Кагуя и сама безуспешно пыталась выманить Мастера, чтобы устранить. Но ни один из планов не увенчался успехом. Мастер, будучи искусным интриганом и манипулятором, будто чуял, что против него плетутся интриги, и залег на дно. Откуда было знать Ооцуцуки, что виной тому была неудавшаяся попытка убрать ненавистного родственника. — Нет, — коротко ответила Кагуя. — Никакая я не пешка. Я знала Мастера задолго до Орочимару и Какудзу. — Как это возможно? Я думал, что вы познакомились два года назад, — Мадара осыпал шею замлевшей женщины поцелуями. — Мы были знакомы со времен клуба Акацуки, это я немного помогла ему его заполучить. А он в благодарность вдохновился моим образом при создании дизайна "Потрошителя", ааах! Учиха с невероятной стойкостью дернулся лишь на мгновение, после чего лицо его озарила злобная насмешка. — Вот как. В таком случае почему бы тебе от него не избавиться и не найти новый клуб для меня? — Я не могу, он отказывается от встречи со мной под любым предлогом. Может, завтра… — Нет! Звони сейчас! — настойчиво прорычал Мадара, развернув Кагую и взяв её лицо в свои ладони. — Сейчас, Кагуя, договорись о встрече сейчас. Скажи, что это касается Учихи Мадары, поверь, он поймет и вылезет из своей треклятой норы! У тебя есть тихое место, где можно совершить убийство? Пускай Зетцу убьют его! Место, где можно было бы выстрелить в голову за спинами его охраны! Иногда мы бываем так слепы, что видим ложь, но не хотим её признавать, иначе бы это ранило наше самолюбие. Кагуя Ооцуцуки, будучи наследницей клана Якудза, выросла из капризной девушки в горделивую женщину, но со своими слабостями и пороками, как и причитается любому человеку. Кагуя и сама желала убрать Мастера — слишком много он знал такого, что могло ударить по её репутации. Держа в руках марионетку, она и не заметила, как стала куклой. И в страхе потерять власть она согласилась. Позвонила Мастеру, который не был рад её слышать, несмотря на свой фривольно-радостный тон. — Мой Мастер, — начала необычайно почтительно Ооцуцуки. — Мне нужно встретиться с вами. — Я выйду с тобой на связь в другой раз, я занят. — Сегодня. Это касается Учихи Мадары. Мадара не мог слышать голоса самого ненавистного ему человека, чьи слова лились сладким ядом, но готов был поклясться, что в разговоре воцарилась тишина, подобная тяжелому пологу. Во всегда холодных глазах Кагуи заискрилась небывалая горечь прошлых обид. — Хорошо, я приеду. Кагуя назвала местом встречи — склад у завода, где проходило её собрание со Змеем, Финансистом и Акулой. Мадара оказался очень жаден до устранения соперников и весьма предусмотрителен как союзник. Предложил убить двух зайцев одним выстрелом, вызвав раньше Мастера Орочимару, Какудзу и их новенького с акульей маской, но убить их до прибытия великого гуру их самопровозглашенной секты. Ооцуцуки последней разговаривала с Хошигаки Кисаме, который усталым, расстроенным тоном заявил, что его отвлекают от семейного обеда, но пообещал явиться вовремя на их место встречи. Они с Мадарой ехали в автомобиле, который вел черный Зетцу, чье лицо полностью скрывали маска и капюшон. Белый Зетцу сидел рядом с водителем, тих и спокоен, без привычки отпускать комментарии по любому вопросу. Кагуя раздавала властные приказы по поводу их слишком эксцентричного и внезапного плана убийства. Без излишеств убить и сжечь все к чертям, на что Зетцу чинно кивали, не отрываясь от дороги. Мадара вел Кагую под руку по грязной, заплеванной дороже склада так, будто знал самые потаенные углы обители маргиналов как свои пять пальцев. Ооцуцуки оглядывалась на идущих позади племянников, но ни один из них так и не вымолвил ни слова. — Эта комната подойдет? — спросил Учиха, остановившись у того самого помещения, где проходило их собрание. Странное волнение заклокотало в груди всегда хладнокровной женщины, которую, казалось, не страшит даже сам Чёрт. Она схватилась за ручку, чтобы не потерять равновесие, и дернула вниз. Петли заскрипели, открывая затхлую, пропахшую сыростью обитель, куда вступили четыре тени. Тусклый свет озарил комнату, по центру которой стоял стол, где сидел некто, неподвижно, чуть сгорбив стан. Мастер? Но они договорились о встрече на вечер. Никто из шайки Мастера не мог успеть добраться раньше них. Разве что бездомный или очередной наркоман набрел на выбранное ими пристанище. — Зетцу, уберите его. Но Зетцу не ринулись на её приказ, остались гротескными скульптурами охранять дверь. Цокнувшая языком Кагуя кинулась к столу, схватив человека за плечо и, резко рванув того на себя, вскрикнула, как поражённая громом, истеричным визжащим криком, прижав к раскрывшимся в искаженной гримасе губам руки. Нечто ненормальное, больное, уродливое и скрюченное сидело в сгорбленной позе. Руки раскинуты в стороны и согнуты в локтях, будто воздетые к небесам. Пальцы, обгорелые до костей, хватались за пустоту. Им сожгли длани, исполняющие приказы искусных марионеточников, но не тела, как две капли воды похожие друг на друга так, что распили их и сшей вместе — не заметишь разницы. Но Кагуя заметила, рухнула на колени, воздев руки к обезображенному трупу из распиленных пополам и сшитых из двух разных половин тел её племянников — только цвет волос и различал эту сломанную куклу, которую пытался собрать сам Сатана, не иначе, ни одному человеку не подвластно такое зверство. Ни одному. — Я польщен, что мое произведение искусства произвело на вас впечатление, — промолвил мягкий голос из-за угла. Боясь притронуться к ветхой конструкции, с наполненными слезами глазами Кагуя подняла взгляд на выступившего из тени юношу, которого видела впервые, но по чьим мертвенным надменным глазам она поняла, чьему авторству принадлежит эта работа. — За что… — проскулила женщина. — За что? Вероятно, за то, что вы пособничали Мастеру, за то, что эти двое близнецов, слепо выполняющие ваши приказы и приказы Мастера, наконец-то смогли слиться воедино. Ведь это вы их обезличили, дав им имена «Зетцу», как одному организму. Я лишь воплотил вашу идею в реальность. Ах да, где мои манеры, — Сасори отвесил шутливый поклон, раболепно склонив голову, — заочный друг вашего Мастера — Скорпион, также по совместительству серийный убийца Кукловод и единственный выживший свидетель по делу Потрошителя Акасуна Сасори. Лицо Кагуи побледнело на глазах у присутствующих, казалось, сама смерть укрыла её в своих объятьях. Стоя на коленях, она взирала на надменно смотрящего на неё без ненависти, но с призрением названного Акасуну Сасори, чье имя ей не было знакомо, абсолютно. Никак. Но одно слово «Потрошитель» расставило все по своим местам. — Инаеси Нарико, — по слогам прошептала Кагуя, и самая длинная, сама горькая слеза скатилась по щеке. — Верно, вижу, вы сразу сообразили, в чем дело, тем самым не отрицая своей вины. — Моей вины? — Именно. В убийстве Инаеси Нарико и её становлении Потрошителем. — Понятно, — необычно спокойным для своей ситуации голосом изрекла Ооцуцуки. Она запрокинула голову и засмеялась — громко, неудержимо, истерически, и казалось, что никогда не смолкнет этот горький, язвительный смех. Искры волнения больше не вспыхнуло в ее ясных серых глазах, их не оледенили ненависть и боль. — Вам есть, что сказать перед своей казнью? — Мне? Сказать? Мне нечего сказать, ведь мне нечего больше терять. Ты убил последних родных мне людей. Мои сыновья давно мертвы, одного убили на моих глазах, второго пристрелила полиция в участке, я слишком поздно о нем узнала. Мастера я тоже потеряла… — И обернулась к Мадаре, что без капли сострадания глядел на преклонившую колени перед трупом женщину, не бьющуюся в истерике и не умоляющую о пощаде. Даже на коленях она не потеряла своей грации и гордости и улыбнулась, когда чужие «Зетцу» подхватили её за руки. Для того чтобы подготовить следующий акт….

***

Кто он? Кто этот сидящий перед ними юноша? В обличье Мастера с его маской, со свитой, с напыщенными речами искусного оратора. Кто он? Разве Мастер не Учиха Обито? Если Какудзу и мог подвергнуть сомнениям слова Орочимару, то сам Орочимару, спасший Учиху Обито своими руками, не мог собрать сломавшуюся цельную картину. Мозаика то и дело ускользала из цепких хирургических рук. Восседающий на своем троне из старого замызганного стула молодой человек претенциозно изогнул бровь на их негодование и щелкнул пальцами. Зетцу кивнули друг другу и направились за стоящие в стороне коробки. — Что… — прохрипел Орочимару и, сглотнув, вернул самообладание, придав голосу уверенности, словно наручники на его запястье ничего не значили. — Что ты сделал с Обито? Я знаю, что ты не Мастер. — Обито? — наигранно-непонимающе переспросил Сасори, протяжно хмыкнув. — Хм, я просто выкинул его в сточную канаву, где ему самое место. Он недостоин моего искусства. — Твоего искусства? — переспросил Орочимару. Но ответ явился сам — на инвалидном кресле. Один из «Зетцу» вывез прикованную к инвалидному креслу Ооцуцуки Кагую, но в отличие от Орочимару и Какудзу женщине повезло меньше. Наручники ей заменяли прибитые в ладони гвозди, пришпорившие руки к подлокотникам. Губы плотно стягивали стежки красных нитей: то ли сами по себе такого цвета, то ли окрасившиеся от крови изувеченного лица. Кровь стекала не только со сшитых губ, капая на белый брючный костюм, но и из глаз. Кровь смешалась со слезами. Серые, как застеленное туманом утреннее небо, глаза, широко распахнутые, устало смотрели на замерших в немом ужасе коллег. Ведь верхние веки женщины были пришиты к не подвижному веку. Оба глаза заплыли кровью. А в сознании, словно в заложниках, держало поступающее из капельницы в вену вещество. — Кагуя-сан отказывалась от теплой беседы за кружкой чая об Инаеси Нарико. Но, быть может, вы не повторите её ошибок? Поставьте кресло так, чтобы она все видела. «Зетцу» выполнил приказ, остановив кресло у угла в нескольких шагах стола — безупречный образ на предстоящий реквием, что сольется из музыки криков, мольбы и боли. — Какого черта, Зетцу?! — прокричал Какудзу, со всей силы дернув руки, пытаясь сорвать путы. Но один из телохранителей вколол Финансисту в шею инъекцию, от которой мужчина зашипел и чертыхнулся благим матом. Орочимару разрезали рукав рубашки, насильно перевернули руку ладонью вверх и прицепили второй наручник, подключили к вене капельницу. Прозрачные капельки засеменили по трубке к вздутым синим дорогам жизни. — Зетцу? — позвал Орочимару голосом обреченного, побежденного, сдавшегося игрока, согласного молить о пощаде. — Нет, ты не Зетцу. — Какая наблюдательность! — ехидно заметил больно знакомый голос из-под маски. Орочимару встрепенулся, дернувшись, игла в вене предупреждающе кольнула, намекнув не совершать повторной ошибки для собственного блага. — Этот голос!!! Стоящий рядом «Зетцу» попятился назад, встав по правую сторону от Сасори. И вместе с коллегой по левую руку откинул капюшон, сорвав маску. Перед ними стояли Хозуки Суйгецу и Акияма Рейко. — Суйгецу!!! — прохрипел Змей с ядовитой злобой. — Ублюдок! Я думал, что ты мертв! — Мертвые нынче спят неспокойно, правда, Орочимару-сама? — А ты та шлюха-наездница из замка, — Орочимару перевел взгляд на Рейко, что покорно прикрыла глаза. Орочимару, заскрежетав зубами, лихорадочным взглядом стрельнул на обмякшего, поплывшего Какудзу — мужчина расслабленно откинулся на спинку, блаженно вздохнув, но сознание не потерял. Вероломный предатель, ударивший их ножом в спину, Кисаме, поднялся из-за стола, пригладив синий выутюженный пиджак, с самой добродушной улыбкой пожелав удачи. — Ну что же, господа, желаю вам удачного веселья. А я на этой ноте покину ваше небольшое пау-вау. Я, конечно, кровь люблю, но в пределах нормы. — Так вы трое спелись? — Орочимару зашёлся кашлем, его повело, ватные ноги потеряли вес, когда остальное тело тяжелело с каждой минутой. Невидимая, но острая игла прорывалась в один висок, стремительной болью направляясь ко второму, вырываясь пулей. Но Кисаме, насвистывая незатейливую мелодию, покинул их тайное собрание, хлопнув дверью вместо прощания. — Где мои манеры, господа, ведь я знаю каждого из вас, но не вы меня. Хотя, думаю, одному из вас мое имя и лицо должно быть известно, — с учтивой покорностью слуги, приложив руку к сердцу, Сасори поднялся, шутливо поклонившись. — Акасуна Сасори. Единственный выживший свидетель в деле Потрошителя. Его недобитая жертва. А также потенциальный донор для Учихи Идзуны. По совместительству ныне серийный убийца — Кукловод. Какудзу не в силах произнести ни слова, нечленораздельно беспомощно прохрипел, зайдясь хриплым кашлем вместо восторженного восклицания, которое, вероятно, ждал безумец, ничем не лучше самого Матера. Лицо Орочимару вытянулась дрогнувшей струной, мужчина побледнел, точно выбеленная кость, неестественно жёлтые змеиные глаза задрожали вместо тела, отказывающегося повиноваться угасающей воле. Акасуна Сасори. Как давно это было. Он-то и лица его уже не помнил. Пациент из больницы номер три, которому чудом удалось спастись от когтистой руки Инаеси Нарико. Мальчишка, которого он выбрал донором для Учихи Идзуны. Оторопело уставившись на вышедшего из-за стола Кукловода, сцепившего руки за спиной, Орочимару потупил глаза, прикусив губу. Акасуна остановился возле Кагуи, женщина дернулась стоило серийному убийце слишком нежным жестом провести по покрасневшей от следов крови щеке, пропустить пальцы сквозь струящийся водопад платиновых волос. — Это ведь вы. Все до единого, Ооцуцуки Кагуя, Учиха Обито, Зетцу, Карито Кадзуо, Сато Орочимару. Своей «системой» разложили личность Инаеси Нарико. Вы уничтожили её, растоптали, унизили и убили. Какудзу захрипел, как хрипят умирающие, сплюнул в сторону вставший поперек горла комок слюны и, отдышавшись, уставшим, но четким голосом заверещал из последних сил: — Все действия совершал Учиха Обито по своей инициативе! И вообще эта глупая шалашовка сама к нему прицепилась! Я её не заставлял приходить к себе в клинику. Не я её заставил выследить Учиху Обито, она сама ему навязалась! — Какудзу понял без объяснений, что происходит. Ему хватило безумцев на своем пути, чтобы почуять этот металлический запашок идейных фанатиков и слепых мстителей. — Вот как, — отрешенно прошептал Сасори, сжав пряди Ооцуцуки в кулак. Кагуя рефлекторно попыталась зажмуриться и от собственной попытки застонала от боли, уронив голову. По телу пробежалось эхо дрожи. — Это Учиха Обито отправил собственную дочь на Стол Чудес Мастера? Это Учиха Обито участвовал в групповом изнасиловании? — Знаешь, мальчишка, у некоторых идиотов на лбу написано, чтобы их использовали, — ядовито выплюнул Финансист, найдя в себе силы повернуть голову, и гаденько ухмыльнулся. — Знаете, у вас на лбу что-то написано. — Сасори остановился возле Какудзу, резко вжавшегося в спинку стула. Акасуна оглядел стол, идеально пустой и длинный. — В таком случае, вы не будете против, если мы устроим свой «Стол Чудес Мастера»? Суйгецу, Рейко, переложите господина Финансиста на рабочее место, а Змею принесите необходимые инструменты. Какудзу засмеялся, нахально и с издевкой. Ну что эти только-только оперившееся дети могут ему сделать? Дилдо в зад засунуть? Вот же потеха. А ведь он говорил этому напыщенному придурку Обито, чтобы убил Нарико сразу. Если бы только эта сука подохла раньше, он бы не сидел под дозой непонятного наркотика и не пытался найти поддержки у полностью потерявшего рассудок коллеги — Орочимару смотрел в одну точку, как настоящий душевнобольной, отключившийся от неинтересного для него мира. Суйгецу вывез столик с необходимой провизией и кивнул Рейко. Вдвоем они подхватили мужчину под мышки и толкнули к столу, опрокинув его на спину на гладкую поверхность. Суйгецу подтащил Какудзу за руки, в то время как Рейко закинула ноги на противоположный край. — Пациент готов. Змей-сан, вы слышите нас? Орочимару поднял застеленные густой пеленой глаза, безмолвно приоткрыв пересохшие губы, и неопределенно кивнул. — Какудзу-сан, именно на такой стол вы отправили свою дочь? — С нескрываемой потешной иронией Сасори остановился у изголовья самодельного Стола Чудес, с интересом наклонил голову, наблюдая за тщетными попытками Финансиста пошевелить телом — наркотик знал свое дело, полностью парализовав жертву. — Эта шизофреничка не была моей дочерью! — Нарико считала иначе. — Как только я увидел её, то понял, что по ней плачет психушка, — прошипел Какудзу, — вы оба гребанная пара сапог! Не удивительно, что вы спелись! Разочарованный отсутствием взаимопонимания Сасори покачал головой. Суйгецу и Рейко отцепили наручники, выдернули иглу, капельница опустела. И помогли Орочимару подняться. Рейко подхватила один из ножей и с лихим свистом разрезала рубашку Какудзу, обнажая грудь. — Господин хирург, вашему товарищу требуется срочная ампутация ног и пересадка сердца. Увы, у нас нет наркоза, но не волнуйтесь, пациент не будет вырываться. Сейчас его тело парализовано, но он полностью в сознании. Поэтому не обращайте внимания на его крики — это нормально. Если кричит, значит, пациент жив. — И с благосклонностью Маэстро указал на Рейко, передавшую в руки хирурга медицинскую электропилу. — Что?! — заверещал Финансист, дернувшись со всей силы, чтобы подскочить, но ему не удалось пошевелить даже пальцем. Волна страха и паники захлестнула нежданным приливом. Теряя уверенность, Какудзу поддался самой яркой и отчаянной панике в своей жизни, в ясном сознании смотря, как ничего не видящий и не понимающий Орочимару запускает пилу, предупреждающе визгливо взревевшую. Еще и еще он давил на кнопку, пока инструмент не заскрежетал двинувшимися по пластине зубцами. — Нет! Нет! Не смейте меня трогать! Убери свои грязные, мусорные руки, гребанная сука!!! Акияма примирительно подняла руки, оставив брюки, успев лишь расстегнуть замок. Какая к черту разница: раздет будущий труп или нет? — Преступайте, Змей-сан, — приказал Акасуна хладнокровно-безразличным тоном. Превратившийся в марионетку Орочимару неосознанным пустым взглядом окинул ревевшую в его удивительно легких руках электропилу и на негнущихся ногах, качаясь из стороны в сторону, медленно направился к столу, где продолжал исторгать проклятья его коллега. Брюзжа слюной и задыхаясь от негодования, Какудзу орал во все горло, но все тщетно. Слова не доходили до подпольного врача, занесшего бешено крутящиеся клыки — его поглотил сон, в котором он не был хозяином положения. Зубья погладили плотную ткань брюк, и брызнул алый фонтан, оросив грязный темно-серый стол. Отчаянные проклятья слились в один протяжный истошный вопль, вены вздулись на лице вопящего Финансиста, пытающегося отползти назад. Но прикованное невидимыми нитями Кукловода тело лишь дрожало под беспощадным лезвием пилы, медленно, но верно пробирающейся к костям. Клац, противный шмякнувший звук, и нога, начиная от колена, отсоединились от кости, бездвижным обрубком упав на пол. — Вторую, — напомнил Акасуна остановившемуся Змею, уставившемуся все тем же тупым взглядом на отрубленную конечность. — Пиздец, Рейко, — жалобно протараторил Суйгецу, попятившись назад. Только сейчас, казалось, молодой паучок Мадары осознал, в какую кровавую кашу его затянули. Испуганными вытаращенными глазами он наблюдал, как бывший начальник заносит электропилу над второй ногой и на этот раз с быстрым и резким свистом отсекает так легко, будто ножом проводит по маслу. Какудзу закатил глаза, хрипя и задыхаясь собственной слюной, стекающей на подбородок и щеки. Но наркотик держал в сознании в заложниках, как и Кагую — не заслужил он потерять сознание от болевого шока. — Рейко, валим отсюда, к чертям! – заговорщицки зашептал Хозуки, вцепившись в Акияму обеими руками. — Мы свою часть уговора выполнили. Валим! Иначе и нас за компанию расчленят! Рейко уставилась на Суйгецу стеклянным взглядом. Большие глаза, застывшие в немом ужасе от увиденной картины, медленно стрельнули на «операционный» стол. Орочимару уронил все еще ревущую пилу и навалился на столик с медицинскими инструментами, не слыша нечеловеческих агонизирующих воплей. — Я остаюсь. Суйгецу вздрогнул и сжал предплечье Рейко сильнее, быть может, она просто не понимает смысл сказанных слов, не мудрено получить шок после увиденного. — Рейко… — Я остаюсь, Суйгецу. Моя часть сделки еще не выполнена. Медленно Хозуки отпустил руку Рейко и попятился назад, в глазах его были сожаление и скорбь. Он неопределённо сжал и разжал пальцы, будто прощающийся ребенок. — Прощай, Рейко. — До встречи, — наивно и небрежно бросила Рейко, не придавая значения последним словам. — Нет, Рейко, — с незнакомой нежностью и грустью в голосе Суйгецу покачал головой, с тоской в глазах. — Именно прощай. — И, пятясь назад, открыл дверь, скрывшись в тенях коридора. Рейко моргала, как механизм сломанной куклы, не понимающей, что она неисправна. Запоздало махнула рукой в пустоту и обернулась к развернувшейся кампании. Зритель, находящийся на сцене. Зритель внутри кино. Она смотрела на все слишком близко, чтобы осознавать весь ужас происходящего. Картина отдалялась и утихала, откидывая её назад защитным механизмом. Она не чувствовала того, что пережила, когда Акасуна Сасори потрошил её подругу. Раздирающий крик Какудзу не казался таким громким, как молчание мертвой девушки. Вопящий в экстазе от наркотического средства Орочимару с пузырящейся от передозировки пеной на губах, разделывающий контрабандиста вживую, не вызывал тошноты, как выброшенные органы Марико в пустой бортик. Но если ничего не ощущала Рейко, то режиссер-постановщик их кровавого спектакля смотрел на представшую долгожданную картину с упоением и жадностью. Все происходило так живо и быстро, что Сасори боялся упустить каждый момент. Широко открытыми, не моргающими глазами он впитывал собственную постановку, которую прокручивал годами мертвыми картинками кинопленки. Еще, больше, сильнее, не так быстро! Остановись, мгновение, ты прекрасно!!! В подпольной операционной без ламп и медперсонала с одиночным хирургом, выскребающим органы руками, смотрящим на красные теплые ошметки, такие мягкие в пальцах без медицинских перчаток. Кровь защекотала локти, заливаясь под рубашку. Но Орочимару продолжал изымать органы. Комнату поглотила музыка смерти — крик умирающего, лязг металлических инструментов и смех, смех, смех, — заливистый, надрывный, но искренний, на грани радостного визга. Нарико кружила босыми пятками на их балу, где парой ей была костлявая старуха с косой. Такая же невидимая никому, как и сама Инаеси, кроме самого Кукловода. Кровь — их бесконечное море, по которому танцуют вырвавшиеся из ада черти в иступленном танце, оставляя следы на полу, стенах, на самих телах актеров. Какудзу, издав последний судорожный хрип, один раз дернув головой — единственное движение, на которое он сконцентрировал последние силы, — испустил дух. Мышцы расслабились, наконец, позволив обмякнуть выпотрошенному телу. Сердце, как точка в завершающей главе, последний раз конвульсивно сжалось в вытянутой вверх руке Орочимару. Упавшее сердце шмякнулось рядом с телом Финансиста, и Орочимару поднял смиренный кроткий взгляд безвольной собаки, ожидающей команды своего хозяина. Гулкие шаги эхом отдавались по комнате, погруженной в полумрак из-за качающейся единственной висевшей лампочки. Акасуна обнял спинку инвалидного кресла, наклонившись к уху Ооцуцуки. — Ну как, Кролик-сан, вам весело на Столе Чудес Мастера? Может, хотите присоединиться? Изуродованная, изможденная, но привыкшая к боли за этот час Кагуя сохранила достоинство и гордость, заставив себя повернуться к безумцу и пришитыми глазами обжечь самым яростным и презрительным взглядом. Одним им она была способна растоптать человека, как муравья под цокнувшим каблуком. Сасори нежно улыбнулся, забарабанив пальцами по спинке, и поманил Орочимару пальцем. — Змей-сан, дело в том, что у меня не хватило наркотика для Кагуи, вы можете её подержать? — Акасуна обернулся к Рейко, но не нашел в себе силы отдать приказ — полицейская погрузилась в состояние прострации: невидящим взглядом она смотрела в одну точку, брови её поднялись домиком, а на лице застыло выражение скорби и сочувствия. В её глазах не было жажды убийства, никогда. Содрав пришпоренные руки Ооцуцуки от подлокотников, но оставив гвозди, Акасуна подхватил несопротивляющуюся женщину на руки, направившись к столу. Кагуя обмякла тряпичной куклой, пустым взглядом смотря в потолок. Из уголка насильно открытых поблекших глаз скатилась одна единственная слезинка, которую она себе позволила. Плакала она лишь дважды. В день смерти двух близких ей людей: родного сына и любовника, что заменил ей и мужа, и сына. Никогда не боящаяся смерти, никогда не задумывающаяся, что её, главу клана, когда-нибудь постигнет участь всех — умереть, Ооцуцуки игнорировала саму мысль. А сейчас она судорожно пыталась разомкнуть сшитые губы, только чтобы закричать последние в своей жизни слова, обращенные к тому, кто, вероятно, уже забыл её в языках пламени, но к кому она так стремилась в глубине души. Она не заметила, как быстро и аккуратно срезали одежду, оголив ледяную грудь. Орочимару незачем было держать её за плечи, пока Акасуна, подхватив необходимые инструменты, вскрывал её грудную клетку. Она, по чьему образу был создан лик Потрошителя, оказалась выпотрошена сама. Детищем Обито, о котором Учиха и не подозревал, что создал нечто намного страшнее своей масштабностью и жестокостью, чем сам Потрошитель. «Обито, было ли и это в твоем проекте „убийца“? Твоя система убила не только всех нас, но и…». Свист медицинской пилы, мертвый взгляд двигающейся куклы-смерти. Кукловод, чьи нити держит бог смерти, верша судьбы его руками. Фиксаторы, разрывающие плоть напополам, выворачивающие тело наизнанку, вероятно, чтобы одна жертва обстоятельств попыталась найти внутри неё душу. Но, не найдя, вырывает органы, не заботясь о нюансах, отбрасывает их на пол, туда же, куда был скинут Какудзу. Финансист бы умер и без изъятых органов, увидь, как он растрачивает многомиллионный материал, падающий ему на спину. Рейко подошла к столу и увидела то же, что видела три года назад. Пускай Акасуна тешил себя мыслью, что все это время жил ради того, чтобы свершить свой реквием. Но что Марико — ни в чем не повинная студентка факультета журналистики, что женщина-якудза, крышевавшая Мастера все эти годы, были для него одним материалом — пустой оболочкой, из которой нужно извлечь органы, вывернуть, вспороть, перешить заново, забальзамировать. Акияма не увидела в его взгляде жажды мести, только все та же холодная расчетливость. Убийство для него не средство, а сама цель. Не потерявшая своей грациозной красоты на ложе со смешенной чужой и своей кровью Ооцуцуки Кагуя возлежала как нимфа с откинутой копной платиновых волос, корни которых побагровели. А глаза открытые, но кукольно-пустые, погасшие, лицо расслаблено и так умиротворённо, будто не её заживо вскрывали. Самый прекрасный лик смерти, какой видел Акасуна после убийства Инаеси Нарико. — А теперь, — Акасуна вытер руки о рубашку Орочимару, взглянув в глубину глаз, где пряталось скованное сознание, — будьте так любезны и вскройте себя. Вот так, — Сасори вложил пилу в руки врача, круглым лезвием направив в грудь мужчины. Щелчок кнопки и лезвие засвербело в бешеном хороводе. Орочимару вонзил инструмент в собственный живот и с неистовым борющимся криком повел к самому горлу. Поражённый хохотом умалишенного Змей вскрывал самого себя, тараща невидящие глаза и захлёбываясь в вырывающихся изо рта толчковыми потоками крови. Рейко подпрыгнула, прижав ладонь к губам, попятившись назад — кровь брызнула и на неё, когда Сасори, не брезгуя чужим отпечатком жизни, наступал на упавшего на стул Орочимару, упрямо вдавливающего лезвие глубже в собственное тело. Выступившая пена на губах смешалась с пузырящимися лопающимися кровавыми шариками. Захрипев нечеловеческим свистом, Орочимару выблевал сгусток крови, перемешанный с желчью, и обмяк, уронив голову на плечо. Включенная пила все еще кричала, воткнутая во вспоротый живот.

***

Заброшенный склад встретил специальную группу захвата угрюмой тишиной. Только сточные крысы, нашедшие свое пристанище в тенях исписанных граффити и похабными словечками стен, сновали из угла в угол, противно пища. Возглавляя группу, Итачи пробирался впереди, свет на шлеме указывал путь сквозь тернии потрескавшегося бетона. В воздухе стоял смрад из засохшей мочи, пролитого алкоголя, крови и спермы. Любимое пристанище любителей острых ощущений. Под ногами хрустнул использованный шприц, но Итачи смотрел точно в прицел пистолета. Больше он никогда не позволит сомнениям ослепить себя, точный выстрел без суда и следствий. Только бы суметь вытащить Рейко. Огонек на навигаторе все так же горел на месте склада уже несколько часов подряд. Сомнений быть не может — Акияма сокрыта в тенях стен, повидавших многое за свои десятилетия. Отправленный человек из полиции для разведки подтвердил, что в здании кто-то находился, а за время их прибытия объект покинуло два человека, чьи личности установить не удалось. Они разделились на три группы, проверяя каждое помещение, каждую комнату и угол. И снова чисто и до дрожи в коленях тихо. Как на кладбище. — Итачи-сан, в этом помещении кто-то есть, — доложил один из полицейских по внутренней связи — у каждого наушник. Учиха безмолвно кивнул, давно заученными жестами отдал распоряжение окружить комнату и выбить дверь. Стрелять на поражение в случае оказания сопротивления. Трое держали на мушке, четвёртый выбил дверь, группа стремительно ворвалась внутрь. Инфракрасные лучи масок отобразили три сидящих за столом тела, на которых нацелились безжалостные дула пистолетов. Итачи прошел вперед, держа на прицеле один из объектов. Ни один из них не шевелился. Подчиненный нашел злосчастный выключатель, и тускло-желтый свет осветил помещение. Зрачок расширился, слившись с бездонно-черной радужкой, дрожа и трепеща перед ожившей картиной больной фантазии человека, жившего местью долгих шесть лет. Медленно Итачи опустил пистолет, не зная, на ком, а точнее, теперь на чем зацепить взгляд — одно видение уродливее другого. За овальным столом сидело трое мужчин в настолько естественно-непринужденных позах, будто полицейские прервали их беседы. Но трупы не способны рассказать свою историю, разве что воплощение их смерти — произведение искусства. Итачи знал каждого из них, жил одной целью: поймать и упечь за решетки на пожизненное заключение. Но теперь их души отправились туда, откуда нет выхода, и никакая амнистия с помилованием не помогут. Из окровавленного рта сидящего по правую сторону Какудзу валились купюры иен, грудная клетка была разъята, осквернённая и опустошенная. В правой руке, застывшей на уровне бедра, покоилось вырванное сердце, в левой — плотные пачки банкнот, перевесившие собственную душу на уровне плеча. Напротив был Орочимару — подпольный врач, потрошивший доноров после самого Потрошителя — его последней жертвой оказался он сам. Электрическая медицинская пила все еще свистела в окаменевших пальцах, воткнутая во вспоротое брюхо, откуда вывались к ногам кишки. На губах вздулись кровавые пенящиеся пузыри — признаки передозировки наркотиком перед смертью. Рядом нечто не поддающееся понимаю с первого взгляда. Когда Итачи подошёл вплотную и осветил это огнем фонаря, то брезгливо поморщился — известные адские близнецы стали теперь сиамскими, их тела распилили пополам и сшили вместе. Вот только куда делись остальные половинки? Едва уловимый блеск заискрился под искусственным светом, Итачи поймал пальцами туго натянутую нить и, будто Тезей, следующий за нитью Ариадны, ступал по её пути, пока нить не ушла ввысь туда, куда не достанет рука простого человека. Итачи выронил пистолет, сжав зубы, ведь еще чуть-чуть и он бы позволил эмоциям взять вверх и воскликнуть. Под потолком висело развороченное тело когда-то прекрасной женщины-якудза — Кагуи Ооцуцуки. Лицо прятала маска Потрошителя, по бокам которой спадали шикарные платиновые пряди, смоченные кровью. От ребер из разъятой пустой грудной клетки, совсем как у Какудзу, шли нити, спускающиеся к подвешенному и сплетенному ногами женщины Мастеру, от пальцев которого плелись те самые паучьи нити, вшитые в шеи изуродованных приспешников. Учиха подставил стул, оказавшись с тем, кого искал все эти годы, лицом к лицу — нужно лишь сорвать маску. Но ведь тогда увидят остальные, тайна опороченной фамилии всплывет наружу. Не смея терзаться раздумьями, Итачи резкого сорвал улыбающуюся со слезинкой под разрезом глаза маску — на него смотрела пустая болванка пластиковой куклы. — Он не смог найти его, — прошептал Итачи, спрыгнув со стула, сжимая маску с такой силой, что фаланги пальцев болезненно побелели. — Итачи-сан, какие будут указания? Учиха еще раз окинул комнату взглядом. Сомнений быть не может — здесь поработал Акасуна Сасори. Но если сигнал от Рейко поступает, значит, они все еще здесь. Кукловод не закончил свою операцию, поджидая еще одного гостя либо расправляясь с ним прямо сейчас. — Вызовите подкрепление и группу криминалистов, охраняйте место преступления. Я продолжу поиск сам. Не ходите за мной. Пускай подкрепление оцепит склад и завод со всех сторон, никого не впускать и не выпускать!!

***

Руки. Руки в крови. Так много крови. Она невидима и из-за этого её сложно оттереть, сколько не три. Но Рейко упрямо пыталась избавиться от этих следов. Треклятая чужая кровь, оросившая её руки, которые не отняли ни единой жизни, но к чужой смерти которой она прикоснулась. Купюры, которые она толкала в чужую глотку. Нити, которые держала, пока Кукловод вшивал их в чужие тела. Эти тела, ставшие мертвыми куклами. — Разве ты не будешь их бальзамировать? — спросила тогда Рейко, остекленевшими глазами смотря перед собой, но не видя ничего. Лучше не видеть вскрытого подвешенного тела Кагуи, от которой спускались нити. — Они не достойны вечности. Я вывернул их души наизнанку такими, какие они есть. На большее они не достойны. Рейко терла руки сухой тряпкой, следуя за Акасуной Сасори, что пробирался к заводу, они слышали лай собак и свист полицейских сирен. Тревожный топот и приглушенные голоса. Каким-то образом полиция узнала о месте встречи. Месте, к которому пришли все шахматные фигуры, столкнувшись лоб в лоб. Но некоторые фигуры оказались выкинутыми за пределы доски, не дождавшись другой стороны. — Мы уйдем, как только я увижу смерть Учихи Обито. После этого мы сразу же вернемся в квартиру, чтобы ты забальзамировала меня. Ты уже решилась, отнимешь мою жизнь сама или мне выпить яду? — Сасори говорил это буднично и беззаботно, как о планах на завтрашний день, но никак о своей смерти. Вероятно, ценя её не больше, чем чужую. Хотя, возможно, он как раз и ценил её, как и жизни своих работ. Акасуна обернулся, Рейко слишком долго молчала, и это начинало раздражать, художник ненавидел, когда его вопросы игнорировали. Но, оглянувшись, встрепенулся, вовремя отскочив в сторону. Пуля из нацеленного за плечом Рейко пистолета просвистела в нескольких сантиметрах от его лица. Акияма вздрогнула, резко развернувшись, встретившись с дулом, целившимся в Кукловода. Но очередная пуля пришлась в пол, не попав по ногам. Акасуна прыгнул к Акияме, прижав к себе живым щитом и приставив к горлу скальпель. — Если вы выстрелите еще раз, детектив Учиха, я перережу ей горло. Рейко замерла, слыша бешено бьющееся сердце и видя только черный глаз пистолета, устремлённого на них Учихой Итачи, медленно, но верно пробирающегося к ним. — Шайки Мастера тебе было недостаточно? — О, так вы уже видели. Какая ирония, детектив Учиха, что именно вы стали первым зрителем моего искусства. А теперь и последнего, — с теплой ностальгией в голосе Акасуна опустил веки, жутко улыбнувшись. Ствол пистолета жег ледяные пальцы Итачи, он не мог не смотреть на бледное лицо Рей и скальпель у её горла. — Я же говорил, Акасуна Сасори, что я буду тем человеком, что наденет на тебя наручники. Отпусти Рейко по-хорошему. Тебе уже не уйти. Здание полностью оцеплено. — Очень в этом сомневаюсь. — Акасуна отступил назад, потянув следом за собой и Рейко. Они передвигались, пяться назад, пока Учиха наступал, не сводя с прицела мельтешащий за макушкой Рей лоб убийцы. — В твоем бегстве нет никакого смысла, разве ты не отомстил за Инаеси Нарико? Прекрати эту комедию и убери скальпель. Сасори гневно стиснул зубы, сильнее прижав холодный лижущий язычок острия к бьющейся жилке. — Не упрямьтесь, остановитесь, иначе или я убью её, или вы сами нечаянно подстрелите Рейко. — Ты не сделаешь этого. — Итачи-сан, прошу вас! — вскрикнула Акияма. — Позвольте нам уйти! Ваша пуля ничего не решит, он…! Итачи выстрелил, и пистолет впервые дернулся в отдаче в задрожавших руках, и пуля просвистела мимо оттолкнувшего в сторону Рейко Акасуны. Пуля будто в замеленной съемке пролетела между Рейко и Сасори и исчезла в бескрайней мгле. Акасуна схватил Рейко за руку, не позволив рухнуть, и ринулся в сторону, спрыгнув с лестницы, миновав ступеньки. Итачи ринулся следом, но не успел. Разделявшие склад и завод двери закрылись. Сасори вонзил скальпель в панель управления, разворотив механизм. Искры зашипели, выпуская тухлый темный глубок дыма. — Черт!! — взревел Учиха, ударив по двери, смотря, как убийца, схватив Рейко за руку, бежит в сторону мостика. — Сасори, полиция наверняка уже окружила весь склад! Если верить информации Кисаме, здесь должен быть выход в подземный тоннель! Нужно уходить немедленно! — Я не уйду, пока не увижу смерть Мастера. — Но! Они пробирались по мостику, внизу простиралось еще три таких перехода над пустошью, служившей могилой для пепла мусора. На другом нижнем мостике появилась персона, встречу с которой Акасуна ждал последние шесть лет.

***

Мастер прибыл через подземный тоннель, разъярённый и оскорбленный тем, что его подчиненные посмели вызвать его, да еще и кто, Кагуя! Которой он ясно дал понять, что не желает больше иметь с ней дела, предоставил ей даже проценты от своего нового детища, лишь бы глава якудза не лезла к нему со своими советами и нежными чувствами. Так эта нахалка еще и использовала имя его родственника, лишь бы вытащить на встречу! Охрана из двух дородных тучных мужчин ступала по бокам вместе со стремительно поднимающимся по лестнице Мастером. Тот выскочил на мостик, в конце которого лестница вела к самому складу. По бокам чуть выше на три метра еще два запасных моста. Пуля просвистела с лихим криком, выбившим шокированный стон у сорвавшегося с моста от удара охранника. Второй мужчина с невероятной скоростью вытащил пистолет, выстрелив наугад в сторону, откуда прилетела пуля. Но его голову пронзил точный выстрел в макушку, пробивший путь через переносицу. Мастер оглянулся вокруг, упал на колени, подхватив пистолет, и принялся слепо стрелять по сторонам, рукой прикрыв голову. Только сейчас он подумал о своей опрометчивости, что надел простую маску, открывавшую всю макушку с затылком. Охрана слишком расслабила его. Неужели Кагуя настолько оскорбилась, что решила спеться с кастрированным контрабандистом и недоврачом, чтобы убить его? — Не кажется ли вам бесчестным стрелять в беззащитного человека? Дайте хоть взглянуть в лицо своему убийце! — даже в такой ситуации Мастер умудрялся говорить с искренними веселыми нотками, озорством и непринуждённостью. Шаги эхом отдавались со стороны лестницы, ведущей к складу. Из тени показались ноги спускающегося стрелка. Мастер вскинул руку, наведя прицел на незнакомца. — Беспомощного человека? Вот кого, а тебя, Учиха Обито, язык повернется назвать беспомощным в последнюю очередь, — бархатный баритон прокатился эхом и вонзился стрелой в сердце дрогнувшего на мгновение Мастера. Пальцы ослабили напор, прекратив судорожно держаться за курок. Тени выпустили из своего зева человека, заключившего сделку с самим дьяволом. Учиха Мадара с самодовольной, упивающейся улыбкой не спешил, растягивал удовольствие в моменте торжества, одну руку устроив в карман брюк, а другой постукивая пистолетом по бедру. Мастер опустил оружие, как только увидел лицо противника, и довольно присвистнул. — Неужели мои глаза не врут мне? Мадара?! Ты ли это? — и развел руки, будто собираясь по-панибратски обнять старого, доброго родственника. — Сколько лет, сколько зим! Я слышал мельком от Кагуи, что ты жив, здоров и пустился в безудержное веселье подпольного мира… — Заткнись! — рявкнул Мадара с отравляющей ненавистью в единственном глазе, в омуте которого вспыхнули искры разгорающегося пожара, который не потушить никому, даже пролитой кровью Учихи Обито. — Ты, гребанная шваль, ты обманул меня, несмотря на то, что мы с тобой одной крови! — Мадара самозабвенно ударил пистолетом в грудь, задыхаясь от собственного крика. — Ты! Ты! Ты сыграл на моих чувствах, использовал меня! Обещал со своим психом-кастратом спасти Идзуну, а что я получил в итоге?! — Мадара улыбнулся как человек, которому нечего терять на смертном одре, задрожав всем телом от обуреваемой ярости, — он готов был разорвать стоящего напротив человека на куски собственными руками. Но Мастер молчал, даже не удосужился поднять на него оружие. — Думаешь, отделаешься простой пулей в лоб? — с сарказмом фыркнул Мадара, наставив дуло больше для демонстрации, чем всерьез. Нет, так просто он его не застрелит. — Это так трогательно, Мадара, твоя братская любовь всегда поражала даже меня. Ты, что же, все эти годы ненавидел Учиху Обито лишь за то, что он обманул тебя и не пересадил сердце Учихе Идзуне? Ты все эти годы гонялся за призраками прошлого, мой бедный Мадара? Мадара удивленно захрипел, инстинктивно сделав шаг назад. Мастер выкинул пистолет в бездну и потянулся к маске, щелкнув креплениями. В целом глазе Мадары отображалась вся жесткая ирония жизни, которая ломала его из года в год, а сегодня решила дать смачную пощечину, от которой он не сможет оправиться никогда. Никогда. Ведь Мастер снял маску, раскрыв свой лик, с улыбкой нисколько не злобной, но нахальной и игривой, как у игрока, не умеющего вовремя останавливаться. Пистолет выпал из обмякшей руки Учихи. Мадара оторопело смотрел на призрак прошлого, открыв уста, откуда рвался безмолвный крик о помощи. Но он засмеялся. Засмеялся страшным смехом, каким может смеяться только тот, кто много выстрадал: надломленный лай подстреленной собаки. А стоящий напротив Мастер, лениво крутя маску, расплылся в еще более жуткой улыбке, черные как смоль глаза лукаво блеснули — так блестят клыки демона, упивающегося чужой болью. — Ну что, Мадара, как насчет родственных объятий?