***
Существует белый кролик, который норовит увлечь вас в нору неведанных чудес. Таким кроликом для Обито стала ничем не примечательная прохожая. Он бы и не заметил её, если бы не трое типов, которые резко затормозили, когда девушка нечаянно толкнула одного из них, явно заблудившись в собственных мыслях. Они какое-то время провожали её тяжелыми взглядами, а после резко рванули следом, когда девочка завернула в переулок. Обито это не касалось. Он лишь проходил мимо, когда услышал девчачий крик и похотливый смех. Развернувшись, полицейский долго вглядывался в темноту, скрывающую уже знакомую сцену. Событие, что разбило 5 лет назад его весы нравственных ценностей. И он готов был поклясться, что слышит крики о помощи Рин. Ведь кто-то мог точно так же пройти мимо, проигнорировав вопли. Потому что всем наплевать на всех, кроме себя самих. Люди — патологические эгоисты, и ничего плохого в этом нет. Обито был таким же. Даже направляясь в переулок на шум, он оставался таким, потому что альтруистический порыв был всего лишь эгоистичным стремлением заглушить воспоминания, вспыхнувшие из прошлого. Это была возможность разыграть сцену спасения Рин хотя бы спустя 5 лет в богом забытом месте. Он выстрелил, чтобы привлечь к себе внимание. А может, для пущего пафосного эффекта. — Как нехорошо нападать на беззащитную девушку. Вашим родителям не помешало бы научить вас хорошим манерам. — Эй, мужик, шел бы ты, куда направлялся, — ощерился один из верзил. Самый крупный из нападавших виртуозным щелчком открыл нож, осклабившись. — И бросить беззащитную девушку на растерзание таким невеждам? Герои этого города так не поступают. — А? Ты чем накурился, чувак? Второй, с бритой головой, замахнувшись кулаком, бросился на Обито, вероятно, даже не заметив на нем форменную полицейскую куртку. Плавными движениями, до скрупулёзности продуманными и оточенными, всего за пару секунд он приложил об стенку здания первого напавшего героя-насильника. Второму располосовал лицо его же ножом и пнул ногой под дых. А последнего, что с отчаянным криком кинулся в выпад, оглушил ударом вытащенного пистолета о затылок. Они бы могли стать неплохими лабораторными красками в его клубе. Обито даже не пытался всмотреться в лицо сжавшегося в комочек существа, затравленного и напуганного. Эта девчонка не была Рин. Пускай на мгновение он и смог потешить себя представлением, как спас бы Нохару, будь тогда рядом. Он лишь протянул руку, безучастно поинтересовавшись больше из вежливости: — Ты как? Идти сама сможешь? Но девочка настолько была обессилена, что ему пришлось, ухватив за костлявые плечи, перетащить её ближе к фонарном столбу. И в ярком искусственном свете, к которому тянулись мотыльки, он запомнил лишь взгляд, впервые увидев нечто странное, напоминающее застеленные пеленой дурмана глаза наркомана, буйнопомешанного. Откуда он мог знать, что так выглядят глаза влюбившегося с первого взгляда человека. — Где ты живешь? Может, тебя в участок отвезти? — Н-нет, — первое, что вырвалось осипшей хрипотцой. — Тогда я обязан отвести тебя домой. — Даже её жалкий вид пробил на порыв типичного добропорядочного полицейского. В конце концов, он никуда не спешил. — Здесь недалеко. — Тогда проводить. Иначе моя совесть не будет чиста. Возле дома она лишь скупо поблагодарила своего спасителя, вернув куртку. — Ч-чем…я могу вас отблагодарить? — А? Лучшей благодарностью будет узнать имя прекрасной леди. — Нарико… — Малышка Нарико, значит. Не гуляй одна допоздна или бери с собой хотя бы перцовый баллончик. Запомнила? Обито ушел, забыв о девчонке, которая не могла выкинуть его из головы. Откуда он мог знать, что стал той самой вехой в судьбе будущего серийного убийцы. Он даже не узнал её сразу, когда неизвестный белый кролик преследовал его полдня с события, произошедшего месяц назад. Сначала решил, что это родственница какого-нибудь задержанного или воровка, уж больно вид напоминал — затравленный, напуганный, оглядывающаяся назад. Но когда Учихе надоело играть в кошки-мышки, он вспомнил о спасенной девчонке, о странном взгляде, каким на него никогда не смотрели, и предложил встретиться. Ведь что-то в ней было не так. Что-то, что просится к тебе на руки, не осознавая, что ты можешь сломать его. Смотря на шевелящиеся обветренные девчачьи губы, с которых срывались откровения, о которых вряд ли говорят первым встречным, Обито тем не менее вслушивался в каждое охваченное одержимой идеей слово. Вот оно. То, что он искал все эти годы. Может, сама судьба послала ему эту девчонку с ответом на его вопрос? Ведь, слушая Нарико, Учиха все явственнее осознавал, что Инаеси отчаянно и бесповоротно верит в то, что она дочь некого психа Карито Кадзуо. Даже если это далеко и не так, она схватилась за идею. Идею, которая наполнила её жизнь смыслом. Идея. Идея. Идея. То, что нельзя убить, то, что нельзя закопать или сжечь. Идея передается из уст в уста, идея как вирус, передающийся воздушно-капельным путем, нужно лишь знать, у кого слабый иммунитет, чтобы штамп лучше прижился. То, что может толкнуть человека на убийство, — это идея. Не зря же во всем мире стоит горячий вопрос с экстремистскими группировками. Террористы, готовые подорвать себя по первому же приказу. Секты. Они действуют во имя идеи. Так что, если для своего проекта ему позаимствовать эту формулу, уже знакомую, но приправленную своей специей? Стала бы Инаеси Нарико убийцей, свято веря, что в ней лежит генетическая предрасположенность? Не факт. Ей нужна была своя — новая вера, в которой бы она перестала, наконец, быть жертвой. — Наверное, вам кажется странным, вы абсолютно незнакомый мне человек, тогда зачем нам общаться. Но… мне показалось, что вы хороший человек и не причините мне боли. — Святая невинность, подобных ей редко встретишь среди подростков-японцев, выкрашенных во все цвета радуги. Хотя Обито делал ставку, что девочка была метиской. В чертах её лица проступали европейские линии, даже цвет волос и глаз никак не походил на краску и линзы. Держа горячую керамическую кружку, другой рукой она нервно сжимала и разжимала пальцы. Обито едва сдерживал смешок и, чтобы унять прорывающийся хохот, прочистил горло и накрыл её ладонь своей. — Разве герой этого города может причинить боль? К тому же что за глупость — делить людей на хороших и плохих. В каждом из нас есть и то и другое, просто что-то может перевешивать, но в идеале две составляющее должны находиться в гармонии, только тогда у человека по-настоящему получится стать счастливым. Нарико слушала его как завороженная, впитывая его знания как губка. Идеальный адепт его пока что микроскопической секты. Нет, его проект. Образец №1 в Проекте «Убийца». — Значит, твой биологический отец содержится в психиатрической больнице для рецидивистов? — Да. — И ты хотела бы, чтобы он вышел? — Я не знаю, может быть, да. В конце концов, он ведь мой отец. Быть может, ему я стану по-настоящему нужной. — Ясно-ясно, — с видом знатока Обито закивал головой, а на лице росла зловещая сахарная улыбка. Он вытащит этого Карито Кадзуо, о котором уже давно успел навести справки. Бывший контрабандист, изнасиловавший и попытавшийся выпотрошить приемную сестру. Содержался в психушке. Но разве для Обито это была проблема? Впихнет бедолагу в программу амнистии и вытащит под судебным приказом. Такой игрок, обязанный ему по гроб жизни, никогда не помешает. Тем более что Кагуей в открытую он пользоваться всегда не мог, а значит, ему нужно связующее звено с подпольным миром через открытого игрока. — Кстати, я ведь даже не знаю вашего имени. Мы общаемся уже больше месяца. — Мое имя не имеет значения, как и эта маска. — Маска? — удивилась девочка. Обито никогда не продумывал речей, он будто наперед знал, что желает услышать его оппонент, и слова лились бьющим ключом. — Именно. Все мы носим имена и маски, которые хочет видеть общество вокруг нас. Но, только надев вторую маску поверх этой, люди могут раскрыть свое истинное обличие, ведь их больше не сковывают рамки закона и надуманные нормы морали! — Вы так говорите, словно какой-то Бог. — Я и есть Бог! — помпезно воскликнул Учиха, отчего люди за соседним столиком оглянулись, и тогда чуть тише он продолжил: — И ты тоже. Каждый сидящий здесь позабыл о своей истинной природе. Человек способен как дать жизнь, так и отнять. А разве это не привилегия Бога: созидание и разрушение? Тот, кто способен отнять жизнь и дать её, уже является Богом. И, как Бог, я собираюсь взять на себя бремя нести истинное правосудие, малышка Нарико. Ты даже не представляешь, сколько швали ходит по этой улице за окном, натянув добродушные маски, а полиция бездействует, погрязнув в коррупции. Итак, каркас строится, он дал понять, что убийство — неотъемлемая часть их природы. Следует не забыть сделать об это заметку в проекте. — Если бы только можно было собрать их всех в одном месте и устроить кровавый самосуд, — уйдя в свои мысли, шептал под нос брюнет. Идея с клубом все еще горела в его сердце. И благодаря Кагуе совсем скоро он получит его. — Мастер, — вырвалось два слога, пропитанных медом и свинцом, из приоткрытых девичьих уст. Обито прекратил речь, удивленно взглянув на счастливо улыбающуюся девочку. Сам не сразу осознав, к чему и как она его назвала, Учиха удивленно приподнял бровь. — Я буду звать Вас Мастером. Мастер? А что, звучит неплохо, — подумал Обито. Теперь у него есть новое имя, возможно, даже настоящее в отличие от никогда ничего не значащего «Учихи Обито». — А что, мне нравится. Называй меня отнюдь и навечно Мастером. Только надев маску и взяв «имя», включающее в себя не только набор букв для обращения, нет, это имя стало самой его вырвавшейся сутью, подавляемой долгие годы под тягой надуманной общественной морали и нравственности. Надев маску, он вывернул собственную душу наизнанку, скинул с себя оковы, звенящие цепи и предоставил эти маски-панацеи другим. С протекции Кагуи он заполучил клуб «Акацуки», который стал для него подпольной лабораторией, где он взял в свой негласный плен Карито Кадзуо, Хидана Дзимпачи и Орочимару, просто дав им то, что они желали. Посади попугая в клетку и сыпь ему в кормушку корм, да открывай иногда, чтоб птица могла полетать в четырёх стенках комнаты, наивно пологая, что это и есть свобода. Кадзуо смекнул дело и взял себе другое имя помимо псевдонима. Благодаря Нарико Обито получил себе контрабандиста, помешанного только на своем кошельке. И Обито дал ему денег из тотализатора игр. На Орочимару он вышел, памятуя, что тот сотрудничает с Кагуей, подлатывая её людей. Нарыть его прошлое не составило труда. О, подпольный врач был только и рад запустить свои исследования с допингом в подполье клуба. Хидана притащил за собой Какудзу. И совсем скоро Обито дал и ему сладкую конфету. Что еще было нужно сектанту-убийце, как не убийства? Кагуя предоставила ему своих племянников, заверив, что преданней их он никогда не найдет. Они станут ему и щитом, и мечом. Но Учиха понимал, что каждый день они докладывают об успехах Мастера Кагуе. Она всегда оставалась не вмешивающимся в его эксперимент зрителем. Он наблюдал со своей ложи за сражающимися обезумившими бойцами, гадая, сколько на самом деле от силы допинг действует на их агрессивность. Он наблюдал за изголодавшимися зрителями, надевшими маски, наивно верующих в свою анонимность. Он смотрел на их похоть, злость, жестокость, бесчеловечность, лишь лишний раз убеждаясь, что это часть их природы, которую общество с веками заставляло подавить в себе. Но самым главным его созданием стала Инаеси Нарико. Он хотел поначалу лишь проверить, каковы будут её действия после изнасилования, которое возложил на Зетцу, и после обнаружения расчленённого тела матери. И результат не заставил себя ждать. С предполагаемым «убийцей» она поступила так же, как и он. Она убила его. Обито сделал то, что хотел — сделал из прилежной послушной девчонки убийцу. Проект № 1 был завершен. Больше она ему не была интересна. До тех пор, пока горожане Токио сами своей фантазией не породили «Потрошителя», списав на него как убийство в семействе Инаеси, так и несколько прохожих-бедолаг, которых Нарико, судя по всему, убила из надобности. Они сами за него создали идею. Идею о Потрошителе. А Обито лишь придал ей материальную форму. Создал образ ночного кошмара. Раз люди того желали, он дал им это. Серийного убийцу. Серийного убийцу, который не имел точного имени. В каком-то плане они все были «Потрошителем». Обито создал образ Потрошителя по подобию Кагуи, чем якудза была недовольна, увидев манекен. Но, лишь скептично поморщив аккуратный носик, пожала плечами, сказав, что он волен делать, что хочет. Хидан Дзимпачи, потрошивший жертв для вида. Инаеси Нарико, ставшая его недоученицей. Орочимару, вырезающей органы жертв для подпольного рынка. Какудзу, их продающий. Но людям нужен был конкретный человек, имя. Люди привыкли всему давать свои имена. Они не видят источник вдохновения, идею. Лишь только следствия, но не причину. Какая ирония, что смерть принял Обито от руки собственного детища. Тот день, когда он под именем Учихи Обито, которым был посредственный, ничем не примечательный за свою недолгую службу полицейский, проник в клуб «Акацуки» вместе с остальными детективами. Попав на собственную арену, откуда он мог взглянуть с другого ракурса на собственное ложе, где все это время наблюдал кровавый маскарад. Доложив обстановку, он вошел за кулисы, откуда обычно ступали уже нашпигованные допингом бойцы. В одном из сейфов он хранил взрывчатку, предусмотрев даже самые крайние случаи. Установив бомбу так, чтобы она активировалась, когда полиция дойдет до металлической двери, Обито прикрыл ее, заперев на глухой стальной замок. При большом желании им не составит труда взломать его или же протаранить дверь. Зетцу он уже успел предупредить, чтобы они вместе с Какудзу и Змеем немедленно валили на все четыре стороны. Но Обито, ослеплённый своей властью и тщеславием, упустил один момент. Мастер и Обито — два разных человек. И если Мастера боялись и уважали, то будучи Учихой Обито он был всего лишь человеком. Потенциальной жертвой для собственного же создания. Обито держал на прицеле Хидана Дзимпачи, воплощённого в призрак самой смерти. По ступенькам, не спеша, оттягивая момент драматической кульминации, гремели в цепях черные сапоги. Длинные когти на перчатках с лязгом точили лезвие ножа, прицепленного к другой руке. Белесая маска с черными запятыми, казалось, усмехается своим отверстием для рта. Белые патлы спадали с плеч длинного плаща, обмотанного цепями. Потрошитель остановился, ступив с последней ступеньки. Он прекратил противный лязгавший звук. Не двигаясь, он разминал кисть руки с когтями. Обито не мог убить исполнителя их системы. Зато система могла убить его. — Почему бы нам с тобой не поговорить? Поверь, так будет лучше для всех, — усмехнулся Учиха. На что Потрошитель сделал шаг вперед. Еще один. Обито положил палец на курок. — Если ты убьешь меня, будет слишком много проблем. Не мог же он крикнуть: «Эй, я вообще-то твой босс, знаешь ли». Но Потрошитель проигнорировал его реплику, кинувшись вперед. Обито нажал на курок, выпустил две пули. Разящей стрелой они попали по грудной клетке, но тут же отлетели. — Бронежилет? — к такому Обито не был готов. Вероятно, проделки Какудзу или Орочимару. В зрачках его отразилась девственно-белая маска, находящаяся в нескольких сантиметрах от него. Одно мгновение, и острые когти прошлись по лицу полицейского. Учиха отпрыгнул назад, рухнув на пол. Схватившись за изувеченное лицо, он издал гортанный стон. Он убрал руки, тяжело дыша, один глаз вытекал из глазницы по красной от крови щеке. Он орал неистовым зверем, дрожащей рукой пытаясь нащупать выпавший пистолет. Но Потрошитель откинул его ногой в противоположную сторону. — Ты хоть знаешь, кому глаз выколол, никчемное отребье? — прорычал Обито, отползая назад. Тишину разразил жуткий искажённый хохот из-под маски. Учиха одним слезившимся глазом наблюдал, как содрогается тело его «создания», что разразился адским нечеловеческим смехом. — Хидан, — прорычал Обито хриплым рассвирепевших голосом. — Только посмей убить меня. Я твой Мастер. Хидан прекратил сотрясаться от смеха, даже замолчал, чуть сгорбился и наклонил голову набок. Вытянув когтистую руку, он указал на него. — Как жаль, — прозвучал голос, — что я не смогу поразвлечься с твоим телом. Но есть дела и поважнее. — Ты что, глухой! Я Мастер! — Обито полз назад от наступающего детища, предвкушающего зрелище. Дзимпачи расправил когтистую перчатку. — Орочимару — Змей! Какудзу — Финансист! Это я вас всех собрал! — И что с того? — Хидан медленно подцепил маску. Снятая белесая поверхность, точно поднявшаяся завесь, обнажила безумный оскал-улыбку и горящие гневом малиновые глаза истинного убийцы. — Ты даже представить не можешь, как я буду рад выпотрошить тебя, напыщенного ублюдка, возомнившего себя здесь богом! Обито, понимая, что раскрыв себя, лишь подлил масла в огонь, в агонии попытался атаковать, но был тут же перехвачен одной острой атакой. Его грудь рассекла жгучая боль, брызнула алая кровь. Хидан, вцепившись в его глотку, поднял над землей и, наклонив голову вбок, ехидно спросил: — Какой орган мне вытащить из тебя для начала? Обито харкнул кровью на маску, победно усмехнувшись, и прикрыл глаза, слыша крики Итачи через передатчик. Но Дзимпачи не в силах оттереть кровь с глаз, сорвал треклятую маску, матернувшись, и все также без усилий держа Учиху за горло, сорвал с его уха передатчик, раздавив. — А знаешь, почему? — искаженным от безумия лицом Дзимпачи вонзил когти в брюшную полость задёргавшего ногами Обито. — Потому что есть только один истинный бог!!! — И отшвырнув Мастера в стенку, возвел руки к небу, провозгласив: — Дзясин-сама! Дзясин-сама! Ему и только ему я поклоняюсь и убиваю ради него! И ты! — указав на Учиху, — ты больше не сможешь засорять голову моей ученице! — Твоей ученице? — прохрипел Учиха. Кровавые пузырьки лопались на потрескавшихся губах. Он терял сознание от болевого шока, но все еще соображал. — Это ты об этой курице Нарико? Поверь, эта шлюха еще заведет тебя в настоящий ад. Как-никак она мое детище, а не твое. Хидан с видом высокомерного торжества медленно двинулся на Учиху, подцепив за ворот куртки, наклонил к себе и, вонзив когти во вспоротое брюхо, зацепил орган. — Зато я отправлю в ад тебя. Вырвав часть органа под истошный вопль, Хидан подтащил свою жертву к стене и, вытащив два ножа, пришпорил полицейского к стене, проткнув руки острыми лезвиями. Зачерпнув кровь потерявшего сознание и, как полагал Дзимпачи, уже мертвого Учихи Обито, Хидан начертил на стене ироничную фразу. Над телом распятого Мастера зияла надпись: «Вы нашли меня». А вот кого именно — Потрошителя или же Мастера — пускай решают сами.***
В морге всегда пахло смертью и хлоркой. Но её частым обитателям настолько приелся душок, что они, занятые работой, его попросту не чувствовали. В небольшой «операционной», когда-то служившей одной из холодильных камер для трупов, суетились фигуры с шахматной доски Мастера. Орочимару, подняв руки в резиновых перчатках, приказал надеть на себя шапочку и вложить скальпель в никогда не дрожащие, оточенные профессионализмом пальцы. Кабуто подвез столик с маленькой холодильной переносной камерой, предназначенной для перевозки органов. Недовольная Карин растирала труп Учихи Обито, подготавливая к конечному потрошению. — Почему я вечно должна работать по двойному графику? Где носит этого прохвоста Суйгецу?! — негодовала молодая медсестра. — Суйгецу снова взял отгул. Ты не умрешь, если поработаешь один день вместо него, — устало ответил Кабуто, вытерев запотевшие стекла очков белым халатом. — Кстати, мы ведь так и не получили добро от Мастера на пересадку сердца для Идзуны. — Никто не может выйти на связь с Мастером. — Орочимару приставил скальпель к грудной клетке Обито, покосившись на Якуши. — Мне очерствело нытье Мадары из-за его брата. Бросим уже кость собаке, пока она нас не укусила. Вот же ирония: один Учиха будет жить за счет другого, — хирург улыбнулся сквозь маску, смотря на убитого в их подпольном клубе «Акацуки» полицейского. И правда, вот потеха, если бы только Мадара знал, чье «Учиховское» сердце получит. — А что скажем Мадаре? Откуда получили сердце? — не унималась Карин, как самая предусмотрительная и порой параноидальная соучастница. Орочимару устало вздохнул, с демонстративным пренебрежением закатив глаза. — Скажем, что Хидан продырявил бомжа с 4 группой крови. Острие скальпеля лизнуло грудную клетку, выпустив тонкую струйку краски жизни. Орочимару неглубоко вонзил его в плоть, переведя взгляд на открывшиеся глаза трупа. Ступор. Рука замерла со скальпелем внутри. Стоящий позади Кабуто шарахнулся назад, перевернув столик с переносной холодильной камерой. Испарина покрыла лоб подпольного хирурга, скатываясь долгой дорожкой в глаза, застревая в длинных ресницах. Он не смел пошевелиться, смотря в черные живые и осмысленные глаза. Труп конвульсивно дернулся и схватил Орочимару за руку мёртвой хваткой, стучащим, скрипучим голосом прошипев: — Змей. Только посмей, и твоя лавочка с допингом канет в Лету. — Зомби! Зомби! — простонала затрепетавшая Карин, прижав руки к побледневшим щекам. — Он зомби! Я знала, что зомби-апокалипсис наступит, а Суйгецу мне не верил! Медсестра рухнула на промерзлый ледяной пол, слезы страха заструились по покрасневшим от ударов ладоней по лицу щекам. Впавший в оцепенение Кабуто не решался подойти, только шипел нечто нечленораздельное, быть может, молитву. Глаза Учихи закатились, из груди вырвался протяжный хрип, и его тело забило в конвульсивных судорогах. — Орочимару-сама, — заикаясь, позвал Кабуто, постепенно приходя в себя. — Что будем делать?! Что они будут делать? Орочимару хаотично перебирал отрывки информации, пытаясь мыслить рационально. Это был нонсенс, такое на веку врача встречается единожды. Да что там, один случай на тысячу. Учиха Обито все эти часы находился всего лишь в летаргическом сне, впав в него от болевого шока. Но что было куда важнее, кажется, сейчас Орочимару держал скальпель в их главаре — Мастере, подарившем простор его возобновившимся экспериментам. И что он должен делать? — Спасать. — Короткий приказ, и Орочимару отбросил скальпель в сторону, надавив на грудную клетку. — Карин, немедленно неси дефибриллятор! И морфий с капельницей! Кабуто, в той холодильной камере есть печень. — Чего? Мы же не… — Якуши задрожал, не веря ушам. — Мы же не будем делать ему пересадку печени? — Еще как будем. И никаких вопросов! Немедленно! Обескураженные решением начальства Карин и Кабуто кинулись выполнять приказ. Подпольная операционная наполнилась суетой, в которой спасали жизнь упрямо желающему восстать из собственного пепла Мастера. Который все же оказался человеком, цепляющимся за хрупкое существование.***
Обито проснулся в онемении. Он не чувствовал рук, зато ощущал острую боль в правом боку, не позволяющую лишний раз пошевелиться. Ад выглядел не так, как того ожидал Учиха: неудобная высокая подушка, жёсткий матрац, грязная комната с серыми стенами, мигающая лампочка на запятнанном желтыми разводами потолке. В горле пересохло как от засыпанного в глотку песка. — С возвращением с того света, Мастер. — Скромно сидящей в сторонке на стуле Орочимару с закинутой ногой на ногу смотрел на Учиху как на своего нового подопытного кролика — с нескрываемым интересом и восхищением. Он рассекретил себя. Не только перед Хиданом, но теперь и перед Орочимару. Скорее всего, Дзимпачи вряд ли будет хвастаться убийством начальства, тот хоть и казался на первый взгляд перекаченной бездушной машиной для убийства, но ради Дзясина-сама он будет молчать, чтобы Нарико не узнала правду. А вот Орочимару был темной лошадкой, которая не будет против поиграть в двойную игру. — А вы точно не зомби? — только сейчас Обито заметил медсестру с волосами цвета свежевыпущенной крови. Она искоса опасливо поглядывала на него, заменяя раствор капельницы. Обито уже догадывался о его содержимом. — Ты вводишь в меня одну из своих сывороток, — прохрипел Учиха. — Бинго, — расплылся улыбке подпольный врач. — Думаю, в какой-то мере вы и правда зомби. С такими ранениями не выживают. Но у вас, Мастер-сама, случился болевой шок, организм на инстинктивном уровне вырубил вас вместе со всеми жизненными процессами. Прошло несколько часов, как вас доставили в морг, пульс не прощупывался. Но когда я вонзил скальпель, вы очнулись, и я принял единственно верное решение: спасти вам жизнь. Мы пересадили вам целую здоровую печень и зашили, сделали переливание. А теперь я заправляю вас своим допингом, чтобы вы смогли более-менее жить. — Более-менее? — Обито поднял руки, поняв, к чему ведет Змей. Хидан проткнул их плотным лезвием, и теперь его ладони представляли всего лишь нерабочую зашитую обузу. Бесполезные руки. Нет, не только руки. Теперь Обито видел мир лишь одним глазом. Второй вытек благодаря когтистой ручище Дзимпачи. Орочимару не хотел терять своих подопытных кроликов. Ведь уже потерял арену для непосредственных экспериментов. Он верил, что без Мастера разрушится система. И поэтому решил взять его своим пациентом, наивно полагая, что сделает «заложником». Они помогли разыграть сцену с его кремацией. Обито просто поместили в глубокий сон, выдав родственникам на недолгое скупое прощание. И, отправив в языки пламени, сняли с движущейся ленты, подменив на другой труп. Учиха верил, что восстал из пепла как феникс и теперь, расправив крылья, сможет вновь взлететь ввысь, как и полагает богам. Но забыл, что родился человеком, которому, как и всем, суждено родиться и умереть, независимо от его желаний и амбиций. Кое-что не учел и Орочимару. У Обито был сильный ангел-хранитель, а быть может, и дьявол. Кагуя смогла выяснить все о разыгранной смерти. Зетцу нашли Обито быстро, забрав с собой, а после Учиха принял решение убить Орочимару и его шайку подручных: Кабуто, Карин и Суйгецу, как свидетелей его первой сущности. Полиция их опередила. Орочимару сбежал, как и будто провалившийся сквозь землю Суйгецу. Но Зетцу смогли застрелить Карин и отравить Кабуто. Кагуя со слезами встречала привезенного Обито. Живой мертвец. Сокрушающаяся женщина винила себя, что пустила дело на самотек, не защитив своего Мастера. И поклялась, что поставит его на ноги. Мастер лишь грустно улыбался и, заправляясь последними забранными у Орочимару ампулами допинга, доиграл свою роль, придя на собрание, где его уже давно похоронили. Кроме Орочимару разве что. Он отравил Орочимару и Какудзу, пообещав поддерживать их жизнь противоядием взамен за молчание. Заставил Зетцу отвезти его в больницу, где лежал Идзуна. Встретил Мадару, пока Зетцу выполняли два его задания. Мадара уехал на машине с подрезанными тормозами. А Мастер вернулся к Кагуе, пообещав, что это было последнее дело и больше он не станет насиловать свое еле передвигающееся тело. Но допинги закончились. Как и закончилась история о Потрошителе… Обито жил как король, прикованный цепями к своим покоям. Всегда взбитые удобные подушки, молчаливые медсестры из мира якудза, умеющие держать язык за зубами. Необходимые обезболивающее и снотворное. И всегда рядом охраняющая Кагуя, которая не скупилась визитами, своей лаской и внушенной самой себе любовью к Мастеру. Она свято верила, что сможет поставить его на ноги, но Учиха всегда молчал на её оптимистичные реплики. Он худел и бледнел с каждым днем, природу чего Ооцуцуки понять не могла с таким рьяным лечением. Мастер угасал на глазах и даже не пытался бороться за жизнь. Даже сейчас Кагуя переворачивала листы газеты, пока Обито бегло пробегался по новостным колонкам. — Надо же, — грустно усмехнулся Обито, застыв взглядом на первой полосе: Убийство Потрошителя. — Эту курицу, в конце концов, убили. Даже интересно, кто это сделал. Было бы забавно, если этот проект породил нового убийцу. — Тебе её совсем не жаль? — Кагуя убрала газету и с теплой материнской любовью пригладила отросшие черные пряди Обито. — Кажется, по рассказам Зетцу, эта девочка была слепо влюблена в тебя. — Утверждать, что Инаеси Нарико была влюблена в меня, равносильно утверждению, что Дзимпачи Хидан был влюблен в Дзясин-сама, — криво улыбнулся Учиха, уклонившись от ласкающей его руки. — К тому же она была уже мертва до встречи со мной на духовном уровне. Вопрос состоял лишь в том, как и кто оборвет нити движущегося мертвеца. — Как цинично. — И это говорит мне женщина, вымещающая на мне свой нереализованной материнский комплекс. Кагуя вздрогнула, подняв затравленный взгляд на надменно гладящего на неё мужчину. Сейчас он был Мастером, а не Обито. — Я навел справки. Я знаю, что похож на твоего убитого сына. Кагуя, но пора меня отпустить, — он дотронулся до её щеки тыльной стороной изувеченной ладони. — Себя я уже отпустил. Ооцуцуки протестующе замотала головой, перехватив руку Учихи и яро зацеловав её, прижалась щекой к холодной обветренной коже. — Нет! — Каждое движение приносит мне боль. Не ты, так я сам себя удавлю. — Мой Мастер, не говорите таких ужасных вещей, — сквозь слезы простонала Ооцуцуки. — Я смогу поднять тебя. Твои руки заживают, а то, что печень не прижилась — это ерунда. Мои нормальные врачи, а не этот шарлатан из морга, пересадят нормальную, твоей группы крови. — Не волнуйся, Кагуя, я не оставлю тебя одну. Ты сможешь сбросить свои материнские чувства на другого человека. — На другого? Обито отвернулся, отрешенным, пустым взглядом смотря в одну точку, не пытаясь вырвать руки из крепкой хватки Кагуи, что цеплялась за его жизнь. — Да. Зетцу ведь забрали его из больницы? — Сразу же, как ты приказал, — растерянно ответила Кагуя. — Он так же лежит подключенный к аппарату, как и был. — Хорошо. Это очень хорошо, — с сакральной таинственностью прошептал Обито и, с трудом пошевелив рукой, попытался переплести их пальцы с Кагуей. Вновь повернувшись к женщине, уставшим садящимся голосом прошептал то, что Ооцуцуки не могла принять: — Мое сердце. Пускай мое сердце продолжит биться. Но в его теле. В теле бессмертного Мастера, чье имя — идея. — Нет, я не могу сделать то, что ты просишь. — Кагуя рухнула на колени, схватившись за смятую рубашку, она готова была расцарапать его тело в кровь, лишь бы Обито прекратил нести эту чушь. Но Обито уже не слышал громких, не способных докричаться до него молитв. Веки наливались свинцом, медленно закрывая завесу акта не так сильно затянувшейся жизни. И пускай он умрет, его дело будет жить. Его имя будет жить на чужих устах, дрожащих и со страхом произносящих: «Мастер». «Прости, Рин, мне так жаль, что мы не сможем увидеться, но я уже чувствую пламя Преисподней на пятках, лижущее огнем. А как там, на воздушных подушках рая, как-нибудь докричишься до меня?» Глаза закрылись вместе с прекратившей тяжело вздыматься грудной клеткой. Кагуя встрепенулась, навалившись на Обито, приложив ухо к застывшей груди. — Нет! Обито, проснись! В тщетных попытках Ооцуцуки старалась заставить стучать не желающее биться сердце. Но ни массаж, ни искусственное дыхание не возвращали к жизни простого смертного человека, умершего от неприжившейся печени. Отчаянно и протяжно закричав во всю глотку, Кагуя упала на мертвое тело, громко зарыдав, сотрясаясь от собственного горя: она вновь потеряла не так давно обретенного сына, пускай и неродного. Лишь спустя полчаса Зетцу смогли снять её с Учихи и отвести в сторону. Заметив манипуляции племянников, она властным жестом призвала остановиться. — Приготовьте операционную и позовите наших хирургов. — Зачем, тетушка Кагуя? — черный Зетцу с тревогой взглянул в заплаканное лицо безутешной родственницы. — Чтобы воскресить из пепла Мастера. Черный Зетцу, переглянувшись с белым, без возражений направился выполнять приказ. А белый помог добраться женщине на ватных, не слушающихся ногах до стола. Принес ей по приказу чистый лист бумаги и гелевую ручку. Ооцуцуки, собравшись с силами, принялась выводить каллиграфические строчки. — Что вы делаете? — Пишу письмо нашему будущему общему другу. Выводя строчи, Кагуя писала новую историю. Пролог к новой части. Она писала, пока Обито перекладывали на кушетку и везли, катя к лифту, на котором его доставили в личную операционную, где ожидали немедленно прибывшие хирурги. Вторую привезенную кушетку, на которой покоилось едва дышащее сморщенное тщедушное тельце, поставили параллельно с Обито. И сняли простыню с украденного из больницы №3 Учихи Идзуны.