Прилив

Морроу надеялась, что доктор Бойдлин забудет о ее существовании вообще. Ну, правда, он же этакий разэтакий доктор, наверняка за ним ходят толпы баб. Только давайте не будем рассусоливать эту классическую ситуацию, когда девица вся из себя «не такая», а за ней увивается главный красавчик города/страны/планеты, нужное подчеркиваем, ненужное вычеркиваем, а девица все равно «не такая», но в конце ему дает. Нет. К черту, никаких клише. Хеди и так огребла массу проблем, у нее все еще неприятности с работой, Пыр все еще без сознания, Джемма смотрит волком. До кучи будто бы не хватало только навязчивого поклонника. Радовало только одно: вакансия в сувенирной лавке, куда ее пристроила Тара, позволяла торчать в больнице Чарминга без излишних объяснений. В обеденный перерыв Хедвига обязательно проскальзывала в крыло, где почивал ее спящий царевич, и сидела в кресле, скинув с ног кеды и жуя взятый с собой сэндвич. Кажется, кроме бутербродов из вендинговых автоматов Морроу ничем больше не питалась. У нее просто не доходили руки, не появлялось мыслей купить что-то домой — она теперь ночевала в квартире Телфорда, надеясь, что никто не замечает, куда Хедс отправляется после очередной смены. Вообще, она завралась. Хеди врала отцу, что живет у подруги, с которой познакомилась на работе. Врала Таре, что экономит деньги и поэтому не ходит обедать с ней в кафетерий. Несколько последних дней превратили Хеди в паука, причем довольно дерьмового, который даже нормальную паутину не мог сплести. Морроу со свойственной ей практичностью выбирала путь наименьшего сопротивления, ни с кем почти не виделась и не говорила. Отдыхала она только в эти редкие минуты, когда сворачивалась в низком больничном кресле, открывала треугольную пластиковую упаковку с сэндвичем и, улыбаясь уголками рта, произносила в тишину больничной палаты: — Хм, сегодня куриный салат. Такое разнообразие. Хедвига не говорила с Пыром, как любят беседовать родственники с коматозниками. Она только трогала его за руку, перекладывала тяжелую ладонь на свою голую коленку, словно бы это могло привести его в чувство, и грустно улыбалась, давясь постоянно подкатывающими к горлу слезами. Там, где у обычных людей сердце, а у Хедвиги Морроу маленький расчетливый мотор, все противно сжималось, скребло и болело. Ей становилось до жути страшно всякий раз, когда она распахивала дверь в палату Пыра. Казалось, в этот раз она застанет идеально застеленную постель, полную пустоту, и какая-нибудь медсестра в коридоре обронит ей равнодушно: «А, этот… Он умер, увезли». Конечно, доктор Бойдлин дал Хедс тогда благоприятный прогноз. Конечно, Тара бы обо всем узнала и рассказала бы. Конечно, ничего такого не могло произойти. И все же, каждый гребаный раз, даже сейчас — сердце замирает где-то на вершине идиотской параболы, чтобы потом ухнуть вниз, когда перед глазами Хеди появится привычный палатный пейзаж, с пикающими аппаратами и Пыром, горой лежащем на каталке. Как обычно, выдохнув от облегчения, Хеди дефилирует в свой уже привычный угол, на ходу копошась в бумажном пакетике с едой. — Привет, папочка, — говорит она, больше сама с собой, чем с Телфордом. — Сегодня сэндвичей нет, но есть ролл с индейкой. — Звучит вкусно, — донеслось вдруг со стороны постели. Хеди замерла, медленно повернулась и уронила свой пакет. — Блять, — протянула она, делая мучительно долгий шаг по направлению к больничной койке, на которой, живой, почти здоровый и слегка помятый, сидел сам Филлип-мать-его-Телфорд. — Привет, детка, — произнес он своим хрипловатым голосом, полным теплого шотландского акцента. Хеди хотелось завизжать, словно школьнице, увидевшей своего кумира в продуктовом, но вместо этого Морроу быстрым шагом преодолела оставшееся расстояние и взобралась на край койки. Как же было приятно ощущать, что руки Пыра, все еще сильные, обвились вокруг ее талии. Хеди блаженно закрыла глаза, позволяя байкеру утянуть себя на могучую грудь, прикрытую тонкой больничной сорочкой. Морроу чувствовала себя котенком, которого баюкают надежные сильные ладони. Ей хотелось мурчать и выгибать спинку. Но увы, в реальности, где Хеди была вполне себе среднестатической американской девушкой, она могла только потянуться вверх и криво чмокнуть Пыра в заросший жесткой щетиной подбородок. — Почему мне не сказали? — глухо произнесла Хеди, не поднимая головы. Она чувствовала, как грубые пальцы зарываются в ее волосы. Потом пальцы скользнули по ее щеке — Пыр потянул девушку вверх, крепко прижался губами к ее рту, жадно, словно весь день страдал от жажды и только что открыл бутылочку холодного пивка, всю такую влажную от конденсата. Хеди почувствовала себя крайне близкой по духу к такой бутылке и, воровато оглядевшись, взобралась на койку, оседлав Пыра своим излюбленным способом. — Эй, ковбойша, я боюсь, швы разойдутся от такого родео, — довольный как сто пятьдесят тысяч индийских слонов Пыр пытался сопротивляться, но как-то слабенько. — Да ладно, я быстро, я просто поцелую тебя как следует, а потом дам по седой морде, потому что я жутко перепугалась… — горячо зашептала Морроу в губы Телфорда. — Дженни? — Хеди… — Блять! Мизансцена, скрытая за этими тремя словами, была бы достойна пера какого-нибудь великого драматурга. Наверняка, кто-то наиболее даровитый смог бы описать, как в палате Пыра появился доктор Бойдлин, филигранно подгадав момент, когда Хеди впилась в Телфорда, как дикая кошка. Чей-нибудь богатый слог уверенно бы передал ту экспрессию, с какой перепугавшаяся Хедвига попыталась вскочить с койки, но зацепилась за все на свете и сверзилась куда-то за нее, позорно и незрело предпочитая вообще не вылезать какие-то пару секунд, но потом все-таки поднялась, поправляя задравшееся форменное платье, сидевшее не по фигуре, как и любая дешевая спецодежда. Кто-нибудь смог бы подобрать нужные эпитеты к тому, что испытывали все участники сего водевиля, наверняка. Кто-нибудь бы сумел, но ни Хеди, ни Пыр, ни даже доктор Грант с его университетским дипломом, не могли бы выдать более точного определения. Все попросту охуели. — Дженни? — с надеждой спросил Грант, поднимая свой планшет и заодно изрядно потоптанную упаковку ролла с индейкой. В этой палате все что-то постоянно роняют: папки, бутерброды, человеческое достоинство. — Хеди, — виновато сказала Морроу, закладывая руку за спину. — И мистер Телфорд не твой крестный папочка? — доктор взглянул в записи, словно там мог бы прятаться ответ на его вопрос. Пыр только хмыкнул и вопросительно уставился на маленькую мисс Морроу, менявшую оттенки кожи, как хамелеон под ЛСД. А Хеди обозлилась: она, значит, его со всей радостью встречает, а он, вероломная скотина, мог бы что-то в защиту сказать. Только смотрит и ухмыляется. — Крестный, — Хеди вскинула подбородок. Играть так играть, помирать так с музыкой, она дочь Клэя Морроу или в лужу пук? Сейчас Хедс покажет, как надо блефовать до конца. — И это у вас такая родственная традиция? — Бойдлин помахал в воздухе шариковой ручкой, схематично обозначив ту вакханалию, которая творилась, когда он сделал необдуманный шаг через порог этой богом клятой палаты. — У нас очень крепкие семейные узы, — подал голос Пыр. Было слышно, что байкер вот-вот заржет в голос, наверное, разойдутся швы, упадет давление или типа того, но сдержаться было выше сил Телфорда. Он глядел на Хеди: девчонка-огонь, пылала и горела, и это сейчас не эпитеты про цвет ее волос. — Очень крепкие, — Хеди присела на край кровати и приобняла «папочку» за плечи. — Надо же, — по лицу доктора Бойдлина было видно, что он не верит ни единому сказанному выше слову. — В любом случае, даже самые близкие родственники должны покинуть палату во время планового осмотра. Мистер Телфорд, извините, но ваша… — Крестница, — в единый голос подсказали Пыр и Хеди. — Ага, крестница должна отправляться на свое рабочее место, наверняка ее перерыв закончился, а нам с вами нужно заняться вашим здоровьем, — Бойдлин снял с шеи фонендоскоп и потер стальной краешек о рукав халата, чтобы слегка согреть холодный металл. Хеди забрала у доктора изрядно измятый ролл и зашагала прочь, только раз обернувшись у двери, чтобы улыбнуться Пыру на прощание. Морроу бы хотела сбежать домой и бросить и эту работу тоже, но место в сувенирном киоске клиники все-таки давало призрачный шанс, что она сможет и дальше навещать своего тайного друга. Так что Хеди выбросила в урну хладный труп индеечного ролла, зашла на секунду в туалет для посетителей, освежилась, наплескав холодной воды себе в лицо, и вернулась за прилавок, чтобы продавать страшноватых мишек, открытки с остроумными (нет) надписями, шарики и прочую бурду. Она могла лишь надеяться, что доктор Бойдлин будет слишком занят до конца ее смены и попросту не сможет выбраться, но увы. Все ее чаяния оказались тщетными. До заветной минуты, когда Хедс сможет перевернуть в окошке табличку на надпись «Закрыто», оставались каких-то полчаса, когда по ту сторону прилавка появился улыбчивый доктор Грант. — Да боже ж ты мой, — прорычала Хеди, не обладавшая и долей тактичности. — Давай сразу выстрели мне в голову, только избавь меня от нотаций. — Так ты не Дженни, — Грант оперся руками о прилавок и принялся перебирать лоточек с открытками. — Поразительная наблюдательность, — фыркнула Хеди, отнимая у доктора товар. — Помнёшь, а мне потом отвечать. — Я куплю, — Грант потянул на себя пластиковую подставку, забитую картонными прямоугольниками. — Что, все? — раздраженно шипела Хеди, не отпуская. — Да, все, сколько с меня? — Грант оставил борьбу и полез за бумажником. Морроу, которая не продала сегодня и одноухого мишки, полезла за калькулятором. — Семнадцать долларов двадцать три цента, — озвучила она сумму. — Пакет брать будете? — Пожалуй, — кивнул Грант, складывая открытки стопкой. — Еще четыре цента, — потребовала Хеди. Грант послушно выложил двадцатку в пластиковую тарелочку для мелочи. — У меня не будет сдачи, — Хеди прекрасно знала, что в кассе есть мелочь для размена, но если уж вести себя как сволота, то вести до конца. — Оставь себе, — устало произнес Грант, запихивая открытки в пакетик. — Ты всегда такая? — Какая? — Сложная? — Ну, в школьном аттестате меня официально признали трудным ребенком. Думаю, это и есть ответ на твой вопрос. — Ладно, прости, что назвал тебя такой. Я просто… — Фраппирован? — Что? — Опиздошен? — Что?! — Не ожидал увидеть меня с Пыром, да? — Вроде того. Не каждый день, заходя в палату к пятидесятилетнему байкеру… — Эй, ему не пятьдесят! — Ты поняла суть. Так какие у тебя отношения с мистером Телфордом? Только не ври про близкие родственные связи. — Но мы и правда знакомы с моего детства! Я не вру даже. Пыр… То есть мистер Телфорд — друг моего отца. Близкий друг, так что если кто-то узнает, как я… Как мы друг к другу относимся, могут быть проблемы. — Твой отец что, серийный убийца? — Нет, он президент местного байк-братства. Знаешь таких? Сыны Анархии, смерть с косой на спинах, вжжжж, мотоциклы. — Кажется, что-то этакое припоминаю. — Ну да, и Пыр катается, и Дже… Ай, не суть важно. В общем, батя не одобрит дочкин выбор. — Ты любишь его? — Папу? Конечно. У нас сложные отношения, но… — Я не про твоего отца, хотя я рад, что у тебя есть любящий отец. Ты любишь… Пыра? Хеди впервые почувствовала бессилие и опустила глаза. Грант помолчал, барабаня пальцами по стойке. — Ладно, я не расскажу. Сошлемся на врачебную тайну, все, что происходит в палате, там и остается, — он мягко улыбнулся. Хеди впервые подумала, что доктор-то очень даже хорош собой. Кому-то определенно повезет. Она улыбнулась в ответ. Грант взял пакет, тут же уронил его, со вздохом мучения поднял, однако уходить доктор не спешил. — Спасибо, — Хеди вовремя вспомнила о манерах. — Правда, спасибо, я буду обязана тебе, если ты промолчишь об увиденном. — Пообещай больше не устраивать родео-шоу на моих пациентах. — Честное скаутское, — Хеди расслабленно улыбнулась и по-скаутски отсалютовала Гранту. Тот удивленно изогнул бровь. — Ого, ты полна сюрпризов, Дженни. Тем интереснее, что за тобой должок, — он изобразил, как закрывает рот на замок и повертел воображаемый ключик в руках. — Знаешь, почему молчание называют золотом? — За него хорошо платят, — медленно произнесла Хеди. — Врачебная этика не позволяет мне брать взяток. Но вот ужин, — Грант улыбнулся и помахал рукой. — У меня есть твой номер, не-Дженни. Подробности обсудим позже. Прежде, чем Хеди успела возразить (а стоило ли?), Бойдлин ушел. Часы неумолимо натикали конец смены, Морроу принялась сворачивать свой бизнес, опускать шторки, запирать кассу и все такое. Все это время, и время по дороге до дома, она не могла отделаться от странного ощущения. Словно, уворачиваясь от струи огня, она полетела прямо в яму со змеями. И теперь висит буквально на волоске.