Doll

— Мне звонила мать. Ты долго не был дома. Гукки, ты в порядке? — Со мной все отлично. — Где ты? Можешь пожить у меня, если не хочешь сейчас возвращаться домой. — Но у тебя ведь девушка, хен. Я буду мешать. — Мы расстались. Ты можешь приехать ко мне, заодно расскажешь, что нового. Мы давно не общались просто так, да? — После того, как ты переехал от родителей. Хорошо, но… — Мне забрать твои вещи от них? — Спасибо, хен. Буду у тебя к вечеру. — Жду тебя, мелкий. *** Черт. Такой момент был упущен. Телефонный звонок брата был некстати. Чонгук бы не оторвался от Юнги, но звонок так раздражал. Пиликанье стучало об извилины мозга, сбивая настрой и рассеивая сонливость старшего. Хотя времени до вечера оставалось еще нормально. *** Чон, помогая на кухне, думает, что что-то не так, от этого в горле неприятный осадок. Кажется, ответ на поверхности, но его все еще не видно. Он кусает губы от нервов и смывает мыльную пену с кружки. В голове беспорядок: вроде всё хорошо, но это омрачается разным мыслями. Сердце колется от обиды на брата. Когда тот уехал от родителей, о Чонгуке он думал в последнюю очередь, оставляя младшего без поддержки совершенно. После ухода очередной девушки, младший любимый братишка Кукки чудесным образом вспоминался. Но сейчас же всё стало лучше, верно? Скорее всего, сегодняшний странный и мутный сон цепляется за сознание и лезет на поверхность. Вспоминается дым в лёгких. Подросток закрывает глаза и спокойно вдыхает, набирая воздуха как можно больше. Запах квартиры, не особо похожей на жилую, проветривает ненужные сейчас мысли. Губы растягиваются в глупой улыбке и в мыслях одно единственное «Юнги». По телу ползут змеями, медленно и холодя кожу, мурашки. Чонгук ставит в сушилку две кружки и тарелку и идет в зал. Хен ведь уже выбрал кино на сегодня? *** Юнги сидит впереди, и Чон пододвигается к нему со спины и ставит ноги по обе стороны старшего. Кладет руки на плечи и начинает поглаживать. Телевизор что-то орет, а фильм где-то на середине. Хен расслаблен и не высказывает никаких действий. В сонном состоянии он как никогда похож на фарфоровую куклу, и Чонгук прётся от этого только сильнее. Прижимаясь грудью к костлявой спине, он обнимает за талию, лезет руками под одежду и сжимает бедра сильнее. Ведет носом по шее и не может надышаться запахом кожи. Дыхание сбивается. Сердце пульсирует где-то под черепом. Сознание плывет и стекает книзу живота, оседая и скручиваясь в спираль. Чонгуку кажется, что его осмысленность в виде мозгов прямо по этой самой спирали и скатывается к определенному месту. Как отреагирует Юнги, подросток не знает, поэтому и отползает немного, чтобы не палиться. А старший как будто чувствует и опирается спиной полностью и кладет руку, поглаживая Чону коленную чашечку. От его пальцев, как круги на воде, мурашки исследуют каждый кусок кожи на напрягшемся теле. Легкие сдавлены волнением и не впускают нормально воздух. Рука Юнги продолжает неспешно рисовать какие-то узоры через джинсы на колене — ничего больше. Чонгук считает это согласием, разрешением, тем, чего ему так хотелось. Он прижимается к спине так плотно, что хен точно знает, как возбужден младший. Гук оттягивает горло растянутой футболки и целует такое белое и хрупко-костлявое плечо, втягивает кожу на шее и слегка зажимает ее губами. Облизывает адамово яблоко, когда Мин немного откидывает голову, и слюна Чонгука медленно ползет по холодноватой коже по ключице и прячется под одеждой. Чон облизывает его как мороженое, сладкое, холодное и думает, что будь он сейчас в меньшем адеквате — он бы старшего сожрал. Сожрал с костями хрупкими и наверняка красивыми, как и сам Юнги. Чонгук прихватывает кожу зубами и сосёт, смотря на красиво, как цветы, распускающиеся маленькие красные точки на коже. Они расширяются и мешаются друг с другом, горят красными огоньками, предупреждая, помечая белый лист кожи под тяжелое дыхание Юнги. Чонгук немного приходит в себя из-за того, что штаны давят, очень уж ощутимо. И тут его, как ледяной водой, приводит в чувство мысль о большем, в котором он не знает, как быть. Он мог целовать Юнги и лапать, это да. Но большего он боялся. И Чонгук понимает — со старшим он сейчас не сможет. В груди скребет бешенство на себя за слабость. Гук боится перейти черту: из поцелуев еще можно выкрутится с «я нормальный, просто порыв такой был», а вот секс для него — другое. Это не может быть слабым порывом. Не может быть «просто». Только если «уже навсегда и никак иначе». Он гладит Юна по голове, плечам и позвоночнику, извиняясь беззвучно. Стискивает челюсти до боли и срывается в ванную. *** Сползая по двери ванной комнаты, он бьет кулаком пол и жмурится от боли. «Будьте вы прокляты за стены внутри меня. Будьте прокляты, что вдалбливали такие тупые принципы. Будьте прокляты, что теперь так трудно проломать в себе место, достаточное спрятать Мин Юнги». *** Как только дверь ванной хлопает, старший медленно поднимается и идет на кухню. Ставит чайник и лезет на верхние полки одного из шкафчиков. Несколько отсчитанных бледными пальцами таблеток запиваются крепким кофе.